Тучка золотая

            — Да, мам. Через часик буду у тебя.             Завершение звонка, смартфон — в карман. Краем глаза заметив приближающегося велосипедиста, Анна инстинктивно подобралась, вцепилась рукой в лямку рюкзака, отступила на шаг в сторону. Проехал мимо — не грабитель. Просто парень на велике, в шлеме и перчатках.             От её припаркованной машины до кофейни было метров тридцать. Тяжёлыми тёмно-сизыми башнями громоздились тучи — грозно-тревожное, мрачное небо. Порывы сильного ветра безжалостно трепали и ерошили кроны клёнов, уютно нависавших над летней верандой, пристроенной к зданию кофейни. Посетители поглядывали с беспокойством: сейчас разыграется непогода... Если хлестанёт ливень, да ещё с ветром, тем, кто сидит за крайними столиками, будет не очень-то уютно. А стенок у летней веранды не было — столбы да занавески.             Из этих соображений Анна не рискнула расположиться там, хотя свободные места были. Она вошла внутрь и взяла кофе с молоком, без сахара. Крупные часы с серебристым корпусом и чёрным ремешком на её запястье показывали пятнадцать пятьдесят три. Семь минут до назначенной встречи.             Шесть минут, пять минут. Анна время от времени пробегала пальцами по волосам; пышные верхние пряди, осветлённые мелированием, падали на коротенький, но густой и бархатный тёмно-русый ёжик на висках и затылке. Кое-где в нём серебрились крошечные блёстки седины. Раньше Анна пыталась их закрашивать, но то ли краска всё время попадалась неважная, то ли седина такая упрямая — эти волоски всё равно оставались светлее на пару тонов. Смотрелось, кстати, неплохо, даже интересно. Как будто так и задумано. Махнув рукой, она оставила их в покое и больше не красила.             Так и есть: по оконным стёклам сначала застучали капли, потом зазмеились струи. Ливень хлестал мощно, косо, ветер вырывал у прохожих зонты и норовил вывернуть их. По асфальту, наверно, как в песенке — рекой. Но внутри было уютно, пахло кофе и корицей. Шестнадцать ноль одна, ноль две, ноль три. Пальцы Анны с аккуратными короткими ногтями, покрытыми бесцветным лаком, коротко пробарабанили по столику. Под ногтем большого — чёрное пятнышко гематомы: занималась у мамы на даче ремонтом и слегка промахнулась молотком.             Шестнадцать ноль семь — Оксана вошла в кофейню. Как Анна и думала, беспечная девушка опять забыла зонтик. Результат — мокрые волосы, мокрая джинсовая курточка, мокрые загорелые ноги в босоножках и липнущий к ним мокрый подол светлого короткого платья. Уголки губ Анны двинулись совсем незаметно, улыбка брызнула лучиками лишь в глазах.             — Привет.             — Брр, ужас, ну и дождище! — вместо ответного приветствия сказала Оксана, поёжившись.             Она заказала латте, а к нему десерт — тирамису. Анне до сладкого спазма в низу живота хотелось скользнуть ладонью по этим умопомрачительным длинным ногам, но вокруг сидели люди.             — Давно ждёшь? — Оксана отпила кофе, отправила в рот кусочек десерта, посыпанного корицей.             — Нет, минут пять, — сказала Анна, любуясь её губами, облизнувшими ложечку.             Ей вспомнилось почему-то, как Оксана ела крыжовниковое варенье прямо из баночки, ничем не запивая, и ей было нормально. Приторная сладость её не смущала, а Анна так не смогла бы. Она сама к сладкому относилась сдержанно, но вот перемазанные вареньем губы Оксаны целовать было очень даже ничего. Такое лакомство ей нравилось.             У Оксаны звякнуло уведомление на телефоне.             — Сейчас. Извини. — Девушка достала аппарат из внутреннего кармашка куртки и, держа его на вытянутой руке далеко от глаз, пыталась рассмотреть экран.             На левом глазу у неё было плюс два, на правом — плюс три: дальнозоркость с десятого класса.             — Это Вера пишет, — сказала она. — Извини, я сейчас быстренько отвечу, что занята.             Если прочитать сообщение она кое-как смогла, то набирать текст, держа телефон далеко от глаз, было неудобно — пришлось достать очки из сумочки. Оправа — в стиле ретро, формы «кошачий глаз» — как в пятидесятых-шестидесятых. Быстро набрав и отправив короткий ответ, Оксана убрала телефон и спрятала очки в футляр, положила рядом со своей тарелкой. «Забудет ведь потом опять, как обычно», — подумалось Анне. Она мысленно сделала себе заметку: напомнить.             Они молча пили кофе (Анна — уже вторую порцию), слушали дождь. «Надо поговорить», — сказала Оксана, назначая эту встречу, и Анна ждала, но девушка не начинала разговор, задумчиво глядя в окно на ливень. Временами она зябко поёживалась: градусов восемнадцать, наверно, не больше. Анне хотелось снять с неё мокрую куртку и накинуть ей свою. Дождь прибил пышные русые волосы Оксаны, кончик толстой косы свисал с плеча влажной кисточкой. Тёплая медная рыжинка была заметна только на солнце. Красивые тёмные брови, густые ресницы, которым не требовалась тушь. Оксана и не красила их почти, потому что накрашенными они смотрелись как накладные. Милый, чуть вздёрнутый носик, сочные и пухлые губы от природы яркого брусничного оттенка. Глаза — светлые, серовато-голубые, как затянутое прохладными дождевыми облаками небо. При взгляде на Анну они становились пристально-ласковыми, и та до сладкой дрожи сердца проваливалась в их доверчивую нежность. Тонкая золотая цепочка с кулоном, подарок Анны, блестела, пересекая хрупкую ключицу.             Минуты тянулись, Оксана слизывала с губ сливки, а Анна, гипнотически прикованная к этому зрелищу, думала о поцелуях. В груди растекался тёплый мёд с растопленным сливочным маслом.             Молчание затянулось, ливень немного ослабел, но ещё шёл. Анна хотела уже осторожно спросить, подтолкнуть, намекнуть, но тут снова позвонила мама. Сегодня ночью синоптики обещали всего плюс шесть, ей нужно было срочно закрыть огуречный парник.             — Анют, ты не могла бы прям щас подъехать, а не через часик? Чего ждать-то, теплее не становится, солнца нет.             Анна ощутила лёгкую досаду, но потом сердце согрела мысль.             — Хорошо, мам, подъеду прямо сейчас. Только я буду не одна. Ты как — не против?             Мама на том конце линии проницательно догадалась — это слышалось в её голосе.             — А... Ну что ж, ради бога. Конечно. Какие могут быть возражения? Поскорее только, ладно?             — Постараюсь.             Погода огурцам не благоприятствовала, вот мама и танцевала вокруг них с бубном — открывала, закрывала. Жаловалась, что солнца мало, ночи холодные, но несколько огурчиков они уже всё-таки сорвали на днях — очень вкусных, ароматных. Анна любила этот свежий запах, всегда ассоциировавшийся у неё с летом и с детством. И с отцом.             — Оксан, может, в машине поговорим? — предложила она. — Мне маму на дачу отвезти надо.             — Ладно... Давай, — неуверенно кивнула девушка.             — Очки, солнышко, — напомнила Анна, когда они уже направлялись к выходу.             — Точно! Блин. — Оксана, вернувшись к столику, грациозным движением торопливо схватила футляр.             Дождь уже основательно поредел, можно было пройти до машины и без зонтика, но Анна сделала-таки то, чего ей хотелось — галантно набросила на плечи Оксаны свою куртку. Просовывать руки в рукава было бесполезно: Анна — метр шестьдесят пять, Оксана — на десять сантиметров выше. Коротковаты. Девушка молча поблагодарила — задумчивым взглядом.             Они шли к машине: Оксана — высокая, по-девичьи тонкая, точёная, с женственным переходом от талии к бёдрам, Анна — приземистая и плотная, с прямоугольным туловищем. Не толстая, просто природа наделила её крепким «крестьянским» телосложением и почти полным отсутствием талии. Своими ногами, стройными и неплохо проработанными в спортзале, она, впрочем, имела все основания гордиться, руками — тоже. Она всегда уделяла внимание тренировкам, но старалась щадить позвоночник, дважды оперированный после компрессионного перелома. Спинной мозг не пострадал, но в постели она провалялась долго. Времени после травмы уже прошло много, но до сих пор, тренируясь, она надевала специальный корсет: бережёного Бог бережёт. Упражнения, естественно, подбирала таким образом, чтобы избегать большой вертикальной нагрузки на позвоночный столб. Мышцы были нужны, чтобы поддерживать его в физиологически правильном положении. Анна и так всегда дружила с физическими нагрузками — просто любила быть подтянутой, но теперь добавилась реальная необходимость медицинского характера.             Её ноги в джинсах и кроссовках ловко и мягко перешагивали через ручейки и лужи; когда-то, прикованная к постели, она лишь мечтала о таком, глотая слёзы и скрежеща зубами, а теперь вот — снова могла. И ценила каждый свой шаг. Рядом, чуть позади, цокали каблучками босоножки Оксаны. Не по погоде обувь выбрала: уличная грязь на пальцах с бирюзовым педикюром. Каблучок добавлял ещё пять сантиметров к их разнице. Анна всегда питала особую слабость к высоким девушкам — выше себя. Есть где взгляду и рукам разгуляться. А если вдобавок тонкие и хрупкие запястья и большие, но изящные ступни — дайте две! Оксана жаловалась, что ей трудно покупать обувь на свой сорок первый с половиной, но Анна млела от восторга. Кажется, Тарантино тоже был в восхищении от ног Умы Турман.             — Да... ангидрид твою перекись!             Анна со смешком обернулась: Оксана наступила в лужу и провалилась чуть ли не по щиколотку.             — Я думала, тут неглубоко... З-зараза! — прошипела она.             Её мокрая нога скользила в босоножке, и Анна предложила ей руку для опоры. Так они и дошли до машины.             Мотор урчал, дворники работали. Оксана, ссутулив спину колесом, рассматривала себя в зеркальце пудреницы, и со стороны казалось, будто у неё сколиоз. Анне даже больно было смотреть на её позу — в пояснице неуютно ныло.             — Солнце, ну у тебя же все органы съёжились внутри, — усмехнулась она, притормаживая на светофоре.             Оксана рассеянно-вопросительно посмотрела на неё, будто вынырнув из каких-то своих нелёгких мыслей.             — Ты так сгорбилась, что у меня аж спина ноет на тебя смотреть, — пояснила Анна.             Оксана поёрзала на сиденье, садясь прямее. Длинные тонкие пальцы, удлинённой формы ногти. Зеркальце — просто чтобы что-то вертеть в руках, пряча взгляд. Что-то хотела сказать...             — Так о чём ты поговорить-то хотела? — спросила Анна.             — Вот как раз собираюсь с мыслями, — был ответ.             Она собиралась до самого родительского дома Анны, а когда уже открыла рот, машина остановилась. Мама, как оказалось, высматривала их в кухонное окно и была уже одета и готова. Анна взяла у неё пакет с какими-то вещами и пятилитровую бутылку воды.             — Здрасьте, Валентина Фёдоровна, — пискнула Оксана.             — Здравствуй, здравствуй, красавица, — ответила мама, садясь на заднее сиденье.             Они виделись несколько раз до этого. Официального «знакомства с родителями» не было, никаких объяснений, никаких разговоров. Мама чувствовала, что Анна пока не хочет говорить на эту тему, поэтому тактично не лезла с расспросами. Но Оксана нравилась маме, Анна видела это в её глазах. «Хорошая девочка», — только и проронила мама после второй встречи.             О чём бы ни собиралась поговорить Оксана, теперь, когда в машине была мама Анны, разговор пришлось отложить. Валентина Фёдоровна громко шуршала пакетом, что-то там перекладывая, положила в рот таблетку от давления, запив водой из маленькой бутылочки, а большая стояла рядом на сиденье.             — Шесть градусов ночью — ну разве это лето? — жаловалась она. — Этак никакого урожая не дождёшься. А я ведь ещё помидоры в открытый грунт посадила — думала, тепло будет. Прошлым-то летом нормально было, выросли, вёдрами собирала. А нынче недоразумение какое-то, а не погода. В теплице-то завязи уже есть, а эти только цветут — никак завязаться не могут. — Она ещё пошуршала пакетом, роясь. — Так, удобрение-то я взяла? Ага, тут.             Когда они приехали на дачу, дождь кончился, между облаками проглянули голубые оконца чистого неба.             — Уходи, дождь, тьфу на тебя, — погрозила мама тучам. — Льёт и льёт, неделю уже... Сколько ж можно-то? Солнышка надо, солнышка!             Спустя минуту после этих слов мокрые кусты заблестели под солнечными лучами. Пахло свежестью, из травы поднимались потревоженные комары, с яблонь капало, где-то стрекотали сороки.             — Ух, сырость-то какая, — проворчала мама, пробираясь по узкой и скользкой от влаги дорожке к парнику.             Раньше на его месте стоял старый металлический каркас, добротно сделанный руками отца. В каркас вставлялись деревянные рамы, которые нужно было каждый сезон заново обтягивать плёнкой — хлопотно. Прошлой весной Анна купила и установила парничок из поликарбоната. Мама не нарадовалась, говоря, что руки у неё — из правильного места. С такой дочкой и сына не надо. Отец многому Анну научил, царствие ему небесное.             У парника были две небольшие форточки с торцов и откидная крышка сбоку, во всю длину. Обе форточки стояли открытые, и мама их закрыла, зато подняла большую боковую крышку. Из парника пахнуло влажным теплом.             — Ох ты! — приятно удивилась мама, приподнимая листья и заглядывая под них. — Огурцов-то сколько наспело! Я-то думала — не будут расти, ночами прохладно. Ан нет, гляди-ка...             — Ну вот, а ты расстраивалась, — улыбнулась Анна.             Мама тут же сняла все пригодные для сбора плоды в ведёрко, развела удобрение в лейке и принялась поливать огуречные кусты. Оксана чувствовала себя немного скованно, но с любопытством осматривалась. Она впервые была у Анны на даче. Взяв её за руку, Анна повела её по дорожкам.             — Вот такой у нас сад-огород. Тут мама в основном хозяйничает, я только иногда помогаю — вскопать, что-нибудь отремонтировать, гвоздь вбить... В общем, то, что раньше отец делал. Забор в прошлом году поставила.             Маме не нравился глухой забор из профлиста, отгораживавший участок от улицы. Вдоль этого забора росли кусты смородины и крыжовника, и мама считала, что им мало света. Анна прошлым летом изрядно повозилась, заменяя его деревянным, с промежутками между досками. Он пропускал свет. Ещё до травмы она построила несколько пергол — деревянных конструкций с навесами для вьющихся растений. Одну из них оплетал девичий виноград, хорошо разросшийся и образовавший приятную летом лиственную тень под собой. Это было что-то вроде беседки — со столиком и стульями, мангалом для шашлыка. Осенью девичий виноград выглядел очень красочно — его листья становились ярко-красными. Остальные перголы служили опорами для клематиса и плетистой розы, которую на зиму приходилось укладывать на землю и укрывать. Небольшую площадку перед дачным домиком Анна выложила плиткой. В старые времена, ещё при отце, весной при таянии снега и летом после дождя там всегда становилось очень грязно, скользко и сыро, а теперь хоть ходить можно было нормально.             — Ань, раз уж ты пришла, покоси траву, а? — сказала мама, стоя в дверях домика. — С этими дождями она растёт как на дрожжах... А я пока картошечку поставлю вариться. Вы голодные, поди? Картошечка со свежими огурчиками да с маслицем подсолнечным — милое дело! Самая дачная еда, летняя!             — Посиди пока вон там, в беседке у мангала, — сказала Анна Оксане ласково.             Она сняла свои недешёвые кроссовки и переобулась в дачные калоши, подвернула джинсы до колен, чтоб не запачкать, и завела садовый триммер. Шумел он, конечно, громко, зато сразу приятно запахло скошенной травой. Лужайку вокруг перголы с мангалом действительно пора было подстригать: отросшая трава уже выглядела не очень аккуратно. Триммер гудел, оставляя на земле короткий ёжик, похожий на тот, что покрывал виски и затылок Анны. Маме её стрижка не понравилась. «Пацанская какая-то», — высказалась она. Длинные верхние пряди частично прикрывали ёжик. Это он ещё отрос — изначально была трёхмиллиметровая щетина. Анне давно хотелось попробовать стрижку с бритыми участками, и она ждала летней жары. Лето настало, а жара — нет. Но это же не повод, чтобы отказываться от эксперимента, решила Анна и, выйдя в долгожданный отпуск, всё-таки подстриглась. Оксане понравилось, ей самой — тоже. Консервативная в вопросах внешности мама поворчала для порядка, но сейчас уже, кажется, смирилась. Слишком уж большая девочка была Анна, чтобы ей указывать, как она должна выглядеть. К концу отпуска ещё больше отрастёт. Не то чтобы на работе к этому отнеслись бы отрицательно, строгого дресс-кода там не было; в глубине души Анна верила, что ей будет к лицу эта причёска, но от греха подальше всё же дождалась отпуска — мало ли, вдруг что-то не так пойдёт. Чтоб хоть немного отрасти успело. Но получилось хорошо, Анна зря беспокоилась.             — Ты скошенную траву не выбрасывай, я ею помидоры в теплице замульчирую, — сказала мама. — Собери её только граблями. Или нет, давай, лучше я сама соберу, а ты спинку побереги, отдохни.             Анна уже давно восстановилась после травмы, но мама всё ещё беспокоилась, когда та делала какие-то физические усилия. Когда забор меняли, хотела соседей-мужиков позвать или вообще бригаду строителей нанять, но Анна справилась сама — потихоньку, без спешки и напряжения. Да, работа физическая, но это же не становая тяга. Её Анне действительно делать было нельзя, она выполняла только жим лёжа от груди. А забор... Чего там делать-то? Столбы уже есть, ещё хорошие — от старого забора остались, доски привезли и выгрузили грузчики. В общем, ничего особо тяжёлого; не столько физический труд там был важен, сколько — подогнать доски так, чтоб получилось ровненько и аккуратно. Семь раз отмерь, как говорится. Не столько от мышечных усилий Анна вспотела, сколько от этой возни с замерами. Но мама всё равно кудахтала над ней и волновалась. У Анны — перелом позвоночника, зато у мамы — два инфаркта, и третьего она точно не переживёт. Обработать забор специальным защитным покрытием для дерева Анна, так уж и быть, разрешила ей: совсем бездействовать мама не хотела — хоть чем-нибудь помочь. Забор получился отличный, всем на зависть; соседи, проходя мимо, любовались и хвалили: «Красота какая!» Верхний край Анна фигурно обрезала — в виде волнистой линии, а сам штакетник украсила затейливой сквозной резьбой в форме совушек и бабочек. Декоративные резные доски располагались не сплошь, а через шесть обычных, без резьбы, деля таким образом забор на секции. Как ни крути, профлист серо и безлико выглядит, как-то стандартно, что ли. А тут видно, что труд и душа вложены. Индивидуальность. Маме этот забор нравился гораздо больше старого. Когда он был готов, она даже всплакнула: «Красотища-то какая, Ань!.. Отец гордился бы, если бы видел...» А демонтированный профлист ещё сгодится на что-нибудь: в прошлом году Анна им дырявую крышку ящика для перегноя починила, обшила дачный туалет и сарайчик для инструментов и удобрений, а нынче надо бы навес обновить, сняв старый неприглядный шифер — пара листов ещё осталась, как раз хватит. Под этим навесом располагался старый папин столярный верстак с большими тисками; Анна помнила, как он что-нибудь мастерил здесь — стругал, пилил, вырезал узоры. Красивые резные наличники для окон он именно здесь делал, а маленькая Аня крутилась рядом и играла с кудрявыми золотистыми стружками.             Работать руками Анна умела. И любила. На отпуск она уже запланировала себе проект — сделать для мамы красивое резное крыльцо на даче. И даже уже присмотрела несколько симпатичных вариантов декора в интернете. Мама остановилась на двух и пока не могла сделать между ними окончательный выбор. Она ещё хотела колодезный домик, но это уже, наверно, в следующем году. За этот отпуск крыльцо бы успеть.             — Брось, брось грабли, я сама... Потом! — И мама, отобрав у Анны инструмент, понесла его в сарайчик. — Картошечка уже сварилась, сейчас принесу! Садитесь пока за стол, девочки. Ой, погодите, скатерть-то!             Мама принесла красивую виниловую скатерть и набросила на садовый столик под перголой — всё чин чином, чистенько и уютно. Оксане было неловко на правах гостьи сидеть и ждать, как барыня, и она тоже принялась помогать накрывать на стол: ловко и очень мелко порубила только что сорванный с грядки и влажный после мытья укроп, разрезала огурцы вдоль на четвертинки. Мама принесла кастрюлю с варёной картошкой, исходившей горячим паром, разложила по тарелкам.             — Маслица и укропа сами себе по вкусу кладите.             Анна разломала картофелины в своей тарелке вилкой, немного размяла, посолила и посыпала щепоткой укропа. Она с детства так делала — не резала картошку ножом на ломтики, а просто давила вилкой. Нерафинированное подсолнечное масло золотой струйкой текло — душистое, вкусное. В сочетании с картошкой — просто песня. Уж насколько Анна была «белковоядным» человеком — любила мясо, птицу, рыбу, сыр, творог и яйца — но и она перед этой углеводной бомбой не могла устоять. Да ещё с чёрным хлебушком, бородинским... Ммм! Это тоже напоминало об отце. Они всегда так ели на даче. Хрум! Она откусила от огуречного ломтика добрую половину.             — Не горчат? — обеспокоилась мама. — Я три дня их не поливала...             — Огурцы — супер, — с полным ртом ответила Анна. — То, что надо. Сладковатые даже, как я люблю. А когда их очень много поливаешь, они становятся водянистыми и безвкусными.             — Да так оно, конечно, — согласилась мама, дуя на кусочек горячей картофелины на вилке. — Это когда жара, каждый день поливать надо. А если как сейчас — прохлада да дождики — можно и пореже.