Попала

Ты воду пьешь Из худенького дождика от старой тучи, Которая тут пролетает сотни лет, И думаешь, когда-нибудь получишь С прекрасною свободой пламенный дуэт. ©1386 (муё)

Недели тянулись словно резина. Я вставала, пила зелья, ходила на пробежку, ела, сидела на уроках, пролистывала устные предметы, писала шпоры на тесты, по несколько часов отрабатывала магию, падала на кровать и снова вставала с утра. Жизнь стала бесконечным однообразным колесом, единственным плюсом которого было то, что грустить было некогда, и с каждым днем я чувствовала себя все хуже физически. Раньше в школе я спала по пять-шесть часов, отлеживалась на выходных и, хоть чувствовала себя по утрам разбитой, днем уже была бодрячком, а теперь каждодневный долгий сон не спасал от постоянного желания прикрыть глаза и дикой усталости. Вначале я связывала это с постоянными магическими тренировками, а ноющую боль в висках и глазах списывала на зелье для зрения. Но отдохнуть не помогали даже выходные, на которых я отсыпалась по двадцать шесть часов, не слыша шума соседей и не реагируя, когда они мазали лицо пастой. Рон шутил, что ночью я развлекаюсь с девчонками. Глядя на синяки под глазами, мне тоже так казалось. На самом деле, Рон и Гермиона очень переживали, они связывали самочувствие с Волдемортом и негодовали, почему Снейп отказался продолжать занятия окклюменцией, а я поддерживала теорию, хотя, на самом деле, было страшно, потому что мою голову третировал далеко не Волдеморт. Если первое время я отговаривалась тем, что очень устаю, то теперь понимала, что дело в другом, и догадывалась, что это другое — зелье смены облика. Было ужасно осознавать, что каждый раз я развожу в своем стакане медленную и мучительную смерть. И каждый раз я смотрела на черную жидкость, желая разбить стакан, но потом представляла, что начнется, если я перестану его пить и, давясь, потому что мозг протестовал против яда красоты, заливала его в горло. Каждый раз пить становилось все сложнее, стало понятно: такими темпами я сгорю, как спичка, за полгода. Но я не знала, что можно придумать. Единственным вариантом с наименьшим количеством вопросов и разборок было сдаться Волдеморту и просто умереть, но отсутствие вопросов могло компенсироваться присутствием пыток и легилименции. Сейчас стало ясно, что наилучшим выходом было сообщить обо всем сразу, но теперь стало слишком поздно. О моем самочувствии начали спрашивать учителя, говоря, что я похудела и выгляжу болезненно. Честно говоря, о том, как лицо выглядело на самом деле, мне не хотелось даже думать: наверняка уже пошли первые изменения. Нужно было срочно что-то придумывать, но мыслей не было, точнее, идеи, возникающие в голове, пугали до чертиков. Оставалось жить по накатанной. Мистера Уизли похоронили на следующий день. Я честно хотела пойти, но слегла со всеми болячками, которые можно было подхватить: поднялась высокая температура, горло покрылось гнойниками и дико болело, во рту выскочил стоматит, от любой еды болел живот и тошнило. Это было похоже на смесь ангины и отравления, поэтому день похорон я провела в Хогвартсе под надзором мадам Помфри. После этого в школе надолго появилась тишина: Уизли ходили как в воду опущенные. Я видела, как они увлекались разговором, начинали шутить, но потом взгляд становился осознанным, тускнел, блек. Со мной было то же самое, но, как известно, тренировки и домашнее задание отнимали столько сил, что думать о вечном было возможно только на прорицаниях. Новым ударом стала Амбридж. Эта жирная жаба начала медленно, но верно спихивать Дамблдора с директорского места. В школе появились новые, пока негласные правила, а в моем дневнике пару набросков о свержении тирана. Так же там было пару перечеркнутых страниц с идеями об отряде, который должен был создать настоящий Поттер. Но настоящий Поттер неплохо владел магией, даром убеждения и умел объяснять теорию. Мне же тренироваться нужно было больше всех, хотя прогресс начал разгоняться мелкими шажочками, и теперь ручка сама летела ко мне в ладонь, а бритву заменило заклинание. На прорицаниях было очень скучно. Трелони, видимо, растеряла свой запал и впала в осеннюю хандру, рассказывая все меньше странных историй и давая больше практики. К сожалению, с предвидением я тоже не очень дружила, потому что «стеклянный шар есть стеклянный шар», через него криво просвечивает кабинет, моя жизнь ему совершенно неинтересна. Однако благодаря одиннадцати годам упорных тренировок, Сивилла могла умываться часами водой из рассказов «провидца Поттера» Но фантазия, которая обычно работала на ура, сегодня была выселена головной болью, как женщина свекровью, поэтому отвечать я не торопилась, сонно разглядывая шар. Виски ныли, глаза сдавливало, еще и пульс временами стучал в голове. Когда настала моя очередь, Трелони подошла, заглядывая прямо в глаза, как любимому из любимчиков, и спросила: — Ну, Гарри, что ты видишь? Мне показалось, что через свои огромные очки она действительно смотрит прямо в душу, прямо в прошлое и будущее. Когда Сивилла по-особому открывала глаза и они становились особенно большими и будто удивленными, становилось немного страшно. — Завтра с утра меня ждет час мучения, — выдала я, придумавшая, за что уцепиться. — Примерно с десяти до одиннадцати я буду чувствовать невыносимые ненависть, страх и боль и буду осуществлять непреднамеренную казнь бедного существа, а потом сама паду жертвой безжалостного палача. — Невероятно, мистер Поттер, у Вас особый талант к прорицаниям, — вздохнула Трелони, — я вижу это. Завтра принесете отчет о том, как сбылись ваши предсказания, — обратилась она уже ко всем. — Уверен, никто никогда не описывал так зельеварение, — шепнул Рон. — Завтра зачет. Жуков резать жалко, но придется, иначе Снейп и правда меня безжалостно прикончит: устно я не успел подготовиться. — Ой, ты всегда так говоришь, — по-тихому собирая вещи, ответил Уизли. — А потом пишешь лучше меня. — Списывать учиться надо, — шепнула я и сжала виски, в которые будто вонзили десяток иголок. — Может, тебе в медпункт сходить? — предложил друг. — Да не, все в порядке, — пытаясь сделать подобие расслабляющего массажа, ответила я. Напротив все еще стоял стеклянный шар, искажая пространство. Он очень бесил меня своими картинками, от которых, казалось, голова болела еще больше, но оторвать взгляд от него было просто невозможно. В виски стрельнуло, я сморщилась и, подняв взгляд, просто возненавидела бесящую стекляшку, довольно поблескивающую в вялых лучах осеннего солнца. Шар одним спокойным движением без колебаний свалился с подставки, ударился о стол и покатился по классу. — Извините, я подниму, — спохватилась я и подбежала за переливающимся монстром. На его боку осталась выщербина, на полу наверняка маленькие острые осколки. — Простите, он треснул. Сивилла сама подошла ко мне, выхватив шар и с каким-то возбуждением сказала: — Оо, это предзнаменование, грядет что-то ужасное!.. — Что может быть хуже зельеварения, — сказал Рон, на ходу передав мне вещи, и вышел из класса. Я попятилась за ним, прощаясь, а потом развернулась и быстрым шагом направилась прочь. — Прорицания первым уроком. Это вообще законно? Мой мозг не способен придумывать триллеры в таких условиях. — Твой мозг в последнее время тебя вообще часто подводит, Гарри, — серьезно заметил Рон. — Да, устаю как черт. — Так, что ложишься спать в девять, а на выходных встаешь поесть, сходить в туалет и еще куда-то в неизвестном направлении? — Извини, в последнее время чувствую себя не очень. — Да я вижу, — недовольно сказал друг. — Что с тобой происходит? Что… что Волдеморт с тобой делает? Гермиона подметила, что ты должен видеть кошмары ночью, но, судя по твоему распорядку, проблемы как раз-таки днем? — Это не Волдеморт, — чтобы не путаться во всех выдуманных историях, честно сказала я. — Занятия со Снейпом помогли. Я не могу контролировать Волдеморта всегда, но теперь понимаю, что это всего лишь сны. Может и реальные, но мне бояться нечего. Это успокаивает, и бороться становится легче. Все дело в тренировках. Ты же знаешь, моя магия не в порядке, и я каждый день тренируюсь до посинения, чтобы вернуться хотя бы к тому, что было раньше. Наверно, из-за этого так и устаю. — Так вот куда ты ходил! — громким шепотом воскликнул Рон. — А мы гадали, что происходит. Гермиона думала, ты встречаешься с Дамблдором или с кем-то еще из профессоров. — А ты? — спросила я. — Что у тебя девушка, — стесняясь, буркнул Рон. Я засмеялась от абсурдности ситуации, представив себя под ручку с девушкой. В любом случае, с кем бы я не встречалась, получилось бы что-то нетрадиционное. — Слушай, я тоже хочу. Ну, тренироваться, — к моему страху сказал Рон. — Рон, слушай, — набираясь смелости, начала я, — мне очень тяжело. Ты бы видел, как все плохо. Я не хочу, чтобы это кто-то видел. — Если ты думаешь, что я буду смеяться!.. — обиженно ответил друг. — Нет, нет! — поспешно сказала я. — Ты бы не стал смеяться над чьим-либо упорством. Просто я прячусь ото всех, потому что чувствую себя некомфортно. Дело не в том, кто именно наблюдает. Мне все равно, кто, я всех стесняюсь. — Да, хорошо, я понимаю. Я глянула на лицо друга и поняла, что он все-таки обиделся, но не хотел говорить об этом. — Ты очень изменился за это лето, — задумчиво сказал он. — Мне уже не первый раз это говорят, — ответила я. — Думаешь, это плохо? — Гермиона думает, что плохо, а мне все равно. Мы друзья, Гарри. Я всегда буду тебе помогать. Ты стал другим, но это не значит, что ты плохой, просто непривычный. Плюс ко всему, я не думаю, что ты похож на слизеринца. В конце концов, Амбридж и Снейп заслуживают побольше, чем сарказм от ученика. — Спасибо, Рон. Я рад, что ты поддерживаешь меня. Сразу легче стало. Я даже не соврала. Рон и Гермиона были действительно хорошими друзьями. Такими, что я постоянно чувствовала стыд за ложь, построенную на лжи под ложным названием. Вначале я боялась раскрыть себя, вливалась в новую жизнь, переживала, постоянно думала о том, чтобы не перепутать имена, поддержать разговор, не забыть что-то важное из жизни Гарри. Теперь это превратилось в обычную рутину, и волновать стало само ощущение, что твоя личность перекрывается чьей-то другой, что так тебе придется жить, возможно, до самой смерти (которая может наступить в ближайшем будущем). Хотелось пошутить как Женя, сказать о своем прошлом, проблемах, обсудить парней и одежду, тупые волосы на ногах, пожаловаться на диету и спорт, похихикать над романтической книжкой с одноклассницей, поиграть в футбол, сходить в кафе на пиццу, порисовать, не сжигая рисунки, боясь, что кто-то увидит, поболтать по телефону, посидеть в интернете, насладиться музыкой. Это было похоже на обучение в ненавистном универе, куда тебя заперли родители, и тебе приходится учиться день и ночь, чтобы оправдать ожидания. Только мне обучение было жизненно необходимо в прямом смысле. Была мысль сбежать. Взять гору денег, открыть «Русский шаурма. Кот жив, не байитесь». Кто станет искать Поттера где-нибудь в Сибири? Но я не знала границ поисковой магии, власти министерства, желания Дамблдора, Волдеморта и друзей найти Гарри. Даже малюсенький шанс, что меня найдут, приводил в ужас. А что сказать: почему сбежал? что случилось? что с лицом? с магией? почему именно шаурма? точно ни один кот не пострадал? Сложным было бы даже устроиться на новом месте. Мальчик, пятнадцать лет, родителей нет, языка не знает, хочет выкупить здание. Такого быстро отправят, откуда пришел. А с магией у меня посредственно: ни документов подделать, ни еды наколдовать, максимум ментовскую машину поджечь. Уйти в лес жить отшельником? Я существо социальное. Поселиться у деревни? Увидев один раз парня-англичанина, бабки быстро в нужные органы позвонят. Шпион американский. Приехал картошку в селе Зажопино считать. Хотелось и в школу, и в универ, и друзей, но чтоб как Женя, пусть в теле мальчика. Но меня все равно всегда будут воспринимать как Гарри. День шел нудно: уроки тянулись как резина, голова болела, клонило в сон. В планах было прочитать историю магии и уход за магическими существами и тренироваться до посинения с заклинаниями, но я вдруг вспомнила, что учеба никогда не была моей целью, а оценки держались на списывании, и новый мир это конкретно исправил. Стало как-то обидно: как легко ушел мой пофигизм (всего-то пригрозили собственной смертью), как исчезла легкость в жизни и общении, шутки стали вынужденными, смех редким. К черту учебу, Мы забили на пары… Всплыли в голове строчки pyrokinesis, и подумалось, что автор песен — железобетонный авторитет. Вы забили стаканы. Не парит, что было вчера… Строчки звучали в голове, но я не могла вспомнить слов, которые идут дальше. Вдруг стало страшно: что если я и это забуду? Что если забуду все песни, которые когда-то знала? Поэтому я записала слова в блокноте и только потом, прикусив кончик пера, замерла. Это была первая песня, которую я не только вспомнила, по прошлым воспоминаниям поняв, о чем она, я поняла ее полностью, так, как раньше, и написала своим кривоватым почерком на русском. В голову будто ворвались отдельные слова на родном языке. Дрожащей рукой я зачеркнула строчки, чтобы их не увидел Рон. Но трудно и страшно, и руки дрожат… Сердце забилось сладко и одновременно заныло из-за того, что я не скоро смогу услышать хоть какую-то музыку. А вообще, насколько пересекаются наши миры? Спрашивают ли тут иностранцы у русских про Путина или какого-то Хитрющенко? Есть ли кто-то, похожий на моих родителей? — Мистер Поттер, — кашлянула Помона Стебель. — А, да, извините. Я слишком отвлеклась и пропустила пару строчек конспекта, поэтому сейчас выгнула шею, чтобы списать у Рона. Когда мы перешли к практике, рядом почему-то оказался Драко и ядовито шепнул: — Неужели школьная программа так сложна для тебя? Увидев эти жалкие потуги, твои родители сами бы пожелали умереть. Раньше мне было плевать на родителей Гарри, но после того, что произошло с мистером Уизли, я невольно пересмотрела свое отношение к смерти. В очередной раз. Сейчас я не знала, что сказать. Оскорбление в ответ показалось слишком простым, а больше на ум ничего не приходило, поэтому пришлось сделать вид, что я не заметила едкого комментария. — У тебя не только с магией, но и со слухом проблемы? — не отстал Драко. — За пятнадцать лет можно было и научиться применять язык по назначению, Малфой, — наконец ответила я и прошлась языком по щеке, чтобы сделать намек еще более прозрачным. Пошлые шутки были слабой стороной Драко. Точнее, он любил подметить что-то у других, но сам их не переносил. — Как ты смеешь, — зашипел он, но тут же спохватился и с гадкой ухмылкой сказал: — Тебе бы слезы контролировать научиться, Поттер. Рыдал как маленький. «Мистер Уизли, мистер Уизли», — передразнил он. — Говоришь так, будто воочию видел, — скрипнула зубами я, потому что последнее было явными домыслами. — И вообще, о своей семье позаботься. Помощники Лорда долго не живут. Тем более бесполезные, вроде тебя. Красивое лицо Драко исказилось, выражая крайнюю степень ненависти. — Не придумывай, Поттер, он мертв. — В лицо ему это скажешь, — тихо прошипела я. — Или тебе нельзя говорить без разрешения? — Мистер Малфой, мистер Поттер, что случилось? — спросила профессор Спраут. — Вы хотите первыми продемонстрировать заклинание? — Конечно, мадам, — отозвался Драко, злорадно стрельнув глазами в мою сторону. Вот уж у кого не было проблем с магией. Вообще, к моему удивлению, Малфой хорошо учился, и не благодаря связям. Он, в принципе, был не таким уж ужасным, но рядом с Поттером становился невыносим. Мне уже было стыдно за свои слова, но, с другой стороны, просто так лезть к человеку, обговаривая смерть близкого человека, — то, на что можно ответить жестко. В конце урока снова разболелась голова. Я буквально сбежала ото всех к Запретному лесу. Уже похолодало, ветер весело бежал, рывками огибая деревья и мою одинокую фигуру. Но я почти не замечала его, кутаясь в мантию просто по привычке. В голове играли сотни забытых песен, губы тихо открывались, проговаривая слова. Глаза слезились от воспоминаний. Вот эту я слушала в машине, уезжая в августе с дачи. Под эту танцевала на Новый Год. Эту считала образцом депрессии, когда мама спалила с сигаретой. Где-то недалеко послышался крик животного. Я подняла голову и увидела в небе худую непропорциональную фигуру с тонкими кожистыми крыльями. Честно говоря, название животного, если я когда-либо его и знала, вылетело из головы. Фигура приземлилась в лесу метров за сто. Я спустилась по склону и вошла в тенистый лес. Ветер запутался среди деревьев и оторвался от моих ледяных ног. В нос ударил запах мокрой земли и хвои, ноющие виски резко отпустило. После недавних дождей мох был влажным. Природа у меня почему-то всегда ассоциировалась со страданиями. Не с теми, которые хочется стереть из жизни или стереться самому, а с эстетическими страданиями, вызванными ностальгией и мыслями о вечном. Сквозь толстые деревья проявилась светлая фигура с длинными спутанными волосами. Она стояла на опушке возле того самого худого и нескладного животного. Я тихо подошла ближе, думая, как бы не спугнуть Луну, но она вдруг спокойно сказала, не оборачиваясь и пугая уже меня: — Привет, Гарри Поттер. — Ты босиком? — приблизившись, удивилась я. — Не замерзнешь? — Все мои башмаки таинственным образом исчезли, — меланхолично отозвалась Лавгуд, а потом, повернувшись ко мне, доверительно добавила: — Думаю, это проделки нарглов. Глядя на ее тонкие штаны и майку, стало будто холоднее, но я отвлеклась, когда животное перед нами мотнуло головой и отошло в сторону. — Кто это? — Их называют фестралами, — улыбнулась девушка. — Они очень добрые, но люди избегают их, потому что они немного… Она умолкла, когда детеныш фестрала забавно пискнул и пробежался, не сгибая ног. — Другие, — закончила я, по-доброму усмехаясь с попыток малыша выглядеть так же грациозно, как родители. Луна медленно пошла вперед, приближаясь к детенышу. — Никогда о них не слышал. — Их мало кто видит, — отозвалась Луна. — Только те, кто видел смерть. — Значит, у тебя кто-то умер? — скорее утвердительно сказала я. — Моя мама, — грустно сказала девушка. — Она была необыкновенной волшебницей, но любила эксперименты. И однажды ее превращение плохо закончилось. Мне было девять. — Сочувствую, — отозвалась я и соврала: — Не представляю, каково это. — Это было ужасно, — перевела взгляд на ноги Луна. — Я из-за этого очень грущу временами, но у меня есть отец. Мы оба верим тебе, кстати, — копошась в сумке, сказала Лавгуд. — Что Сам-Знаешь-Кто вернулся и ты сражался с ним, а министерство плетет заговор против тебя и Дамблдора. — Спасибо, — поблагодарила я. — Ты одна из немногих, кто в это верит. — Я думаю, нас не так уж и мало, — возразила девушка. Она достала яблоко и легко кинула детенышу фестрала. Тот смешно наклонился, широко расставив ноги. — Но, наверное, он хочет, чтобы ты так думал. — Хочет, чтобы я чувствовал себя одиноким, не верил в поддержку, — глядя на то, как фестрал пищит и смотрит на Луну, сказала я. — Какой красивый. Они кусаются? — Они добрые и послушные, не боятся людей. Если не обижать, конечно. Яблоко лежало нетронутым, и Лавгуд достала из сумки кусочек мяса. Как только оно коснулось земли, детеныш с энтузиазмом склонился, а потом запрокинул голову, глотая еду. Я присела на корточки и протянула руку. Фестрал неуклюже подошел ближе, с интересом меня разглядывая, а потом немного наклонил голову, глядя прямо в глаза. — Какой красивый, — повторила я и легонько погладила детеныша по морде. — Теплый! — Да, они очень приятные на ощупь, — отозвалась Луна. — А тебе не холодно? — обернулась я. — Ты слишком легко одета. — Немного прохладно, — пожала плечами Лавгуд. Маленький фестрал отвлекся, отошел в сторону, тыкаясь носом в яблоко, и я встала коснувшись чужой ладони, придерживающей сумку. — Сам лед! Ты же заболеешь! — Все в порядке, я закалена, — ответила Луна, но я уже снимала мантию. — Надевай, иначе подхватишь воспаление легких и не сможешь отвоевать обувь у нарглов. Луна неловко вытерла руку, которой брала мясо, о майку и закуталась в мантию. — Спасибо. — Пошли быстрее в замок, иначе замерзнем оба, — первой двинулась в сторону школы я. — Подожди немного, — попросила Лавгуд. — Нужно покормить их. Она выудила из сумки еще кусочек мяса, потом еще один и еще, поспешно опустошая закрома. — Жаль, что не удалось побыть с ними больше, — с сожалением сказала она, когда мы вышли из леса. — Это, конечно, не из-за тебя. Почему люди вообще чувствуют холод? — Не знаю, я не особо учил биологию в магловской школе, — пожала плечами я и сгорбилась от ветра, пронизывающего до костей. — Ты ноги вообще чувствуешь? — Немного, — призналась Луна. — Может, тебя понести? — спросила я. — Не стоит, иначе перестанешь чувствовать свои. — Ты легкая, — по инерции ответила я, как ответила бы любой девушке, даже если бы она весила больше сотни. Но потом глянула на Луну и поняла, что выше ее на полторы головы и шире в плечах. — Ты стал таким мужественным, — улыбнулась мне Лавгуд. — Сейчас мало кто предлагает такое. — Ну и глупые, — ответила я. Вдалеке снова крикнул фестрал, и в ушах вдруг зазвенело. Я мотнула головой, уже зная, что виски снова начнут ныть, но звон не прекращался, а перед глазами заплясали точки. — Что случилось, Гарри? — спросила Луна, увидев, что я остановилась. — Голова болит. В затылке что-то стрельнуло, отдаваясь в переносицу; защекотало в носу, и я поняла, что по губам катится кровь, пережала нос. — Плохая кровь, — заглянув мне в лицо, сказала Луна. — Темная, болезненная. Тебя не отравили, случаем? — Понятия не имею. Нет, наверно. Просто устал, вот организм и протестует. Голова прошла, только из носа все текло, а сильный ветер как назло разгонял кровь по лицу. — Сильно же ты устал, — вздохнула Луна. — Пошли, — сказала я, запрокидывая голову в серое небо и зажимая нос. — Уже ничего не болит. Зайдем к озеру, чтобы смыть кровь. Если ты не против, конечно. Можешь идти в Хогвартс, мантию потом отдашь. — Конечно я с тобой, — ответила Луна. — Не поднимай голову, пусть плохая кровь выйдет. Да и задохнуться можешь. Второе замечание заставило меня тут же выпрямиться. Уже через пару шагов стало понятно, что кровь больше почти не идет, а в голове совсем прояснилось и небо больше не казалось таким уродливым и серым. Я умыла лицо ледяной водой из озера и совсем замерзла в одной рубашке. — Давай ко мне, — приоткрыла мантию Луна, — если не боишься, что нас увидят. — С чего бы мне бояться, — хмыкнула я и нырнула в относительное тепло, обхватывая девушку одной рукой, чтобы идти ближе и полностью прикрываться мантией, но не касаясь ее холодными пальцами. В Хогвартсе это время в основном проводили в библиотеке или гостиной, поэтому людей на пути почти не было. Я почти довела Луну до гостиной Когтеврана, как из-за угла вышла профессор МакГонагалл. Сначала она не обратила на нас внимания, скользнув взглядом, но потом вернула свое внимание и глянула вопросительно. — Добрый вечер, мисс Лавгуд, мистер Поттер… У меня к вам очень много вопросов, — внимательно осматривая нас, с легкой улыбкой сказала она, — но я, пожалуй, не буду их оглашать. Она поправила свою изумрудную мантию и миновала нас. Я неожиданно рассмеялась, оборачиваясь вслед декану, и крикнула вдогонку: — Когда-нибудь я поделюсь с вами секретом. Луна улыбнулась, выскользнула из-под мантии и, помахав рукой, исчезла за поворотом. — Пока, Гарри Поттер.