Попала

Отряд Амбридж заработал через пару дней. То, что главными стали Рон и Гермиона, сыграло мне на руку. Если бы я часто заявлялась туда, то пошли бы вопросы, почему процесс организовывает не тот, кто видел Волдеморта и победил в Турнире, а его друзья, один из которых не силен в учебе. Поэтому я появлялась редко, таинственно шептала Гермионе пару слов и уходила, оставляя за собой шлейф из разговоров о тайной работе Гарри в Аврорате или в Ордене Феникса. В такие моменты я чувствовала себя Дамблдором, который тоже любил напустить тумана и пафосно покрасоваться. Только Дамблдору было сто с вершком, он был крутым магом и мог себе позволить долю загадочности, а я дожила до восемнадцати, отметив День рождения бокалом смертельного зелья, и за загадочностью скрывался страх прийти на тренировку и показать свою несостоятельность как мага в полной красе. К счастью, людей, жалующихся на Амбридж, было много, и я действительно тратила кучу времени, стараясь ненавязчиво общаться со всеми, записывая все грешки гендиректора, курируя Колина в тяжком деле фотографа и помогая близнецам с осуществлением их шалостей, поэтому у Рона и Гермионы вопросов не возникало: у каждого своя работа, и моя с тренировкой детей связана не была. Амбридж с каждым днем зверела все больше. Она уже выпила зелье смеха, хихикая полчаса, пока Помфри занималась лечением; слабительное, из-за которого пропустила урок у четвертого курса; на зачарованной доске целый день буквы переставлялись в нецензурные слова, и сам Флитвик отметил, что колдовство было сильным и редким. В большом зале моими стараниями бокал с соком падал у Долорес с завидной регулярностью. На уроке проворачивать подобное я не решалась: не стоило уменьшать количество подозреваемых, станется с Амбридж проверить весь класс сывороткой правды, а вот весь большой зал не проверишь. Наверное. Ночные фейерверки под окном с надписями «Мы вас любим», «Лучший гендиректор», которые придумала я, а организация была переложена на плечи близнецов, уже два раза будили женщину. И, обратись она за помощью, любой человек бы посмеялся, сказав, что это прекрасное проявление любви к преподавателю, а не злостное нарушение правил. Только Снейп однажды в упор глянул на меня после очередного падения бокала, и по непроницаемому лицу было непонятно, что он чувствует и о чем думает. Снейп вообще стал занозой в заднице. То, что он узнает, что я рассказала о его способности считывать поверхностные мысли друзьям, после размышлений не казалось мне проблемой. Ему наоборот могло показаться странным, что Гарри не раскрыл тайну ненавистного преподавателя раньше. Но способность Снейпа была проблемой для отряда Амбридж, шуток близнецов и Колина. Одна яркая мысль типа «ура, сегодня собрание отряда» или «Ну, Амбридж, я тебе устрою» могла испортить все. Но то ли не все люди ярко выражались в голове, как я, то ли Снейп делал вид, что ничего не замечает, то ли нам просто везло, то ли Дамблдор — тоже легилимент — решил дать нам свободу действий и придержал профессора. В общем, пока на ковер никого не вызвали, хотя я ожидала подобного минимум после того, как зелье начал принимать Рон. В конце-концов, Снейп, может, и купался в предубеждениях про Гарри, но в действии зелий разбирался уж точно. На тусклом осеннем солнце белым искажением проглядывалась улыбка. Это выглядело так, будто кто-то неудачно воспользовался точечной коррекцией на телефоне, вместо прыща проведя по всему лицу. Я моргнула, и солнце снова стало обычным, но при следующем взгляде через стекло опять сияло «улыбкой». Я глянула на листы из магловских тетрадей, пергаменты и просто огрызки бумаги, где было записано все об Амбридж, и вздохнула. Список был огромным, дальше даже не было смысла продолжать, потому что выйдет слишком много текста. Не хватало изюминки. Чего-то особенно несправедливого, ужасного, за что Долорес могли действительно наказать. Например, использования ее зачарованного пера. Конечно, жаба подсунула его мне, но, во-первых, в министерстве могли сказать, что воспоминания изменены, во-вторых, я тогда так наорала на Амбридж, что сама бы получила срок за оскорбления. Нужны были веские доказательства в виде шрамов и большое количество пострадавших, чтобы они говорили одно и то же, не дав шанса министерству увильнуть от наказания Долорес. Проблема заключалась в том, что я не знала, как сказать друзьям, что нам всем нужно нарваться на наказание, чтобы что-то доказать в будущем. В голове все больше мелькала мысль ничего никому не говорить, просто… подставить всех, чтобы Амбридж вышла из себя? Конечно, это значило, что я стану причиной наказания всех. Но ученики могли и не согласиться по своей воле. Или согласиться, а потом выдать план, или неубедительно солгать, или признаться под сывороткой правды. Если я буду единственной знать план, то и подставить смогу лишь себя сама. Солнце снова ухмыльнулось. Голова ныла от усталости и тяжелых мыслей, которые метались между предательством и откровением. «Надо было в первый день сказать всем, что я не их Поттер, — подумала я и помассировала пальцами виски. — Написать Дамблдору и пояснить за Избранного. Уж не убили бы меня. Только что о смерти героя объявлять невыгодно, поэтому Дамблдор бы скрыл это от общественности, и я бы оказалась на том же месте, что и сейчас, с мелкими изменениями». Вывод вышел неутешительный. Рон хлопнул дверью. Из Выручай-комнаты никогда не выходили толпой. Гермиона каждый раз всех распределяла, благо, человек было немного. Рон обычно шел вместе с Грейнджер, иногда для разнообразия один на квиддичное поле, а сегодня вот пришел в комнату. — Ты себя нормально чувствуешь? — спросил Уизли. — Башка болит, — пожаловалась я. — Это все старость. — На Дамблдора глянь, вот кто цветет и пахнет. А ты как инфернал выглядишь. Отоспись на выходных, — посоветовал друг, — на жабу и так мелких дел достаточно, чего одно высказывание про Луну стоило. Как там? «Необученная манерам обезьяна?» — Ага, — ответила я. Луна принесла с собой полевую мышь (уж не знаю, где она ее откопала), которая сбежала посреди урока. Амбридж совершенно не испугалась грызуна и взбесилась потому, что Лавгуд начала просить не накладывать заклятье на бедную тваринку. Слово за слово, Луна начала втирать про любовь к животным, всему миру, справедливость и равенство, что совершенно не тронуло жабью душонку, и скандал вышел знатный. «И вот как можно подставить всех?» — опять влетели в голову дурные мысли. «Ради общего блага» звучало красиво, только вот я не была готова нести ответственность за собственные действия, если все обернется провалом. — У нас даже прорицаний нет, отдохни маленько, — снова посоветовал друг. — Ага. Проблема была в том, что я не была уверена, что вскоре в принципе смогу отдохнуть, даже если буду располагать всем временем мира. Для того чтобы выспаться, требовалось все больше часов, а уставала я все быстрее. Блеклое солнце в окне улыбнулось сильнее, поэтому пришлось отвернуться. Я легла на кровать на живот, прикрыв глаза. — Дружище, с тобой точно все окей? — снова спросил Рон. — Тебе бы не помешали те снейповские зелья. — Я думаю, как быстрее выпереть жабу, — даже не соврала я. В гостиной послушался шум. Наверняка еще пара гриффиндорцев покинули Выручай-комнату и затеяли веселье. — Нужен последний штрих. Огромный акт агрессии, и я не знаю, как его устроить. Это просто нарушить правила, а… я не знаю, что нужно, чтобы она вышла из себя настолько, чтобы за это ее быстренько выперли. Шутки шутками, но срыв Долорес, который станет основой наших жалоб, можно было ждать еще пару месяцев. Наверно, все-таки, стоило, ускорить процесс… *** — Что сделать, чтобы Амбридж проявила себя быстрее? — спросила я, заглянув в Выручай-комнату после занятий с отрядом. — Я уже голову сломал, придумывая, как вывести ее из себя и не подставить всех. Мозг кипит. — С чего такие важные вопросы? — спросила Гермиона. — Мы от силы недели три с половиной работаем, не может же быть результат мгновенным. — Вы работаете с отрядом, а я с Амбридж. И мне уже понятно, что она бесится, но из-за того, что виновных нет, это раздражение направлено на всех. Но не может же она перебить каждого ребенка. Она явно жаждет крови, и, мне не хочется говорить, но нужна жертва, иначе перемен не будет месяцами. — Жертва? Ты имеешь в виду?.. — понимающе спросила Грейнджер. — Что ж, — почти перебил ее Фред. — Вашему вниманию будет предоставлена… — …наша жертва во имя великой цели. — Не хочешь с нами, Гарри? — Что вы хотите сделать? — спросила я, ворочая головой, потому что близнецы обступили с двух сторон, весело улыбаясь. — Устроим бунт конечно! — Правда, мы думали после этого сбежать из школы. — Но ради высшего блага пострадаем. — Как думаешь, нас сильно накажут, когда узнают, что это мы устраивали все те шалости. — Э, притормозите! Вас выгонят к чертовой матери после того, как Амбридж узнает, что это вы вдвоем были причиной худших дней в ее жизни, — замахала руками я. — Это точно, — поддакнул Рон. — Хотя худшее у нее впереди. — Лучше сделать вид, что те, кто подбрасывал навозные бомбы, подливал слабительное, зачаровывал мебель и так далее — это не вы. А вы лишь взрывали фейерверки под окнами посреди ночи. — Сомневаюсь, что это поможет, если они устроят невесть что. Надежда лишь на то, что Амбридж не выгонит их просто так после проделок и сначала даст наказание. То перо, которым она заставляла писать меня, было бы как раз кстати. Точнее, на него вся надежда, потому что можно будет сразу сделать фото. — Нужно подготовить все остальное, чтобы Фред и Джордж не страдали лишние дни, пока мы будем копировать и упорядочивать информацию. — У меня все более-менее готово, нужно только чуть ужать, а с изменением почерка и копией Гермиона разберется. — Еще водоотталкивающие чары нужны, — сказал Рон, — вдруг дождь пойдет. — Точно, как я сама не подумала! — воскликнула Грейнджер. — Короче, сегодня я все отформатирую, завтра размножаем, послезавтра можно начинать работать Фреду и Джорджу. — Надо сообщить нашим, что собрания не будет, — заметил Рон. — Жаль, у нас нет общего средства связи. — Ничего, большинство из отряда — гриффиндорцы, сообщим им, а они остальным. Хотя если все утрясется, я придумаю какой-нибудь способ связи. — Что ж, тогда пора расходиться, у меня еще дел невпроворот. Несмотря на это, я была в отличном настроении. Решение проблемы, из-за которой я мучилась целый день, нашлось за пару минут, и мысль о том, что Долорес можно выгнать из школы, никого не предавая, грела душу. — У нас дел невпроворот, — исправила Гермиона. — Ты, конечно, хорошо структурировал информацию, но теперь нужно ярко, живо и привлекательно все оформить. Писатели мы не очень, так что нужно думать всем вместе. Сбегайте, кто-нибудь, за черновиками. *** Ночь выдалась нервной. Даже Рон, который всегда быстро вырубался, болтал со мной до часу ночи и только потом заснул посреди разговора. А я встала с краешка его кровати и вместо того, чтобы лечь спать, решила прогуляться под мантией, потому что усталость не могла побороть возбуждение от предстоящего. Хотя предстояло-то все больше близнецам. Луна была полной и яркой. Ее края вытягивались в полупрозрачные пики, как солнечные лучи на детском рисунке. Когда я долго смотрела, они начинали вращаться, из-за чего казалось, будто импровизированное солнце танцует. Иногда галлюцинации казались мне даже красивыми, но все же пугала реалистичность, которая была все чаще им присуща. Я уже и не могла сказать, действительно луна желтоватая или это тоже часть иллюзии. Тренировки давали плоды. Я абсолютно легко могла в воздухе откупорить пузырек с зельем и даже училась писать без рук, хотя пока выходили каракули. Предметы легко летели в ладонь. Не только легко, но и очень быстро и всегда правильной стороной, никогда не ранили. Я все еще тренировалась каждый день, просто потому что мне это нравилось, но недолго, обычно в своей комнате или в ванне, когда никого не было. На очереди же серьезных уроков снова встало разрушение, только в больших масштабах. Например, превратить в щепки палку. Хотя это звучало слишком громко, учитывая, что я в основном ломала пополам или на три части какой-нибудь прутик не больше сантиметра в диаметре. Даже в коридорах было холодно, а на Астрономической башне тем более, и от этого холода под теплой мантией и мантией-невидимкой захотелось спать так, что, придя в комнату, я упала на кровать и сразу отрубилась. *** На заклинаниях я сидела, ерзая и переглядываясь с друзьями. Мы посылали друг другу то предвкушающие улыбки, то отчаянные нервные взгляды. Наконец спустя четырнадцать минут по школе прокатился гул, рев, взрывы. Ученики повскакивали со своих мест, профессор Флитвик наложил щит на окна, думая, как и большинство студентов, что на нас напали. Но потом раздались веселые голоса, усиленные магией: — Свобода студентам! — Долой нудные правила! Подростки заоборачивались, непонимающе, но восторженно глядя друг на друга и вслушиваясь. Звук стих секунд на десять, давая время всем осмыслить происходящее, а потом за окном вспыхнуло красным, выводя слова «Свобода студентам». — Мы не хотим заправлять рубашки в штаны! — И хотим ходить в Хогсмид! Близнецы кричали громко, задыхаясь, будто быстро бежали, и снова прервались, чтобы усилить ожидание следующих слов: — Хотим встречаться с девчонками! — Ухуу, — крикнул кто-то из класса, и остальные засмеялись. — И практиковаться в магии! — Ууу! — на сей раз крикнуло несколько человек. — Сладости близнецов Уизли самые вкусные, их нельзя запрещать, это не контрабанда! — Да!!! — взмахивая руками в знак одобрения прогалдели уже все студенты. — Вернем старый Хогвартс! Класс зашумел, в коридорах зашумело, мы высыпались из кабинета, чтобы увидеть летающие по коридору фейерверки. Общее возбуждение передавалось возгласами, криками и постоянным движением, которое профессор Флитвик, кажется, пытался унять — я не могла понять, был ли это его голос или мне просто чудилось за общим гомоном. В конце концов студенты просто заметили, что их стало меньше, потому что профессор по одному, по двое втягивал их за шкирку в кабинет левитирующими чарами. Самые умные зашли сами, я тоже решила не испытывать судьбу и добраться на своих двоих. Как только все оказались внутри, Флитвик запер дверь и, усилив голос, пропищал: — Тихо! Я понимаю, что это нестандартная ситуация и хочется повеселиться, но сейчас за малейшую провинность вы можете вылететь из школы или получить пренеприятнейшие отработки. Я пойду разбираться, в чем дело, а вы сидите в кабинете и даже не пытайтесь выйти: я запру дверь. — А я хочу в туалет, — слабым голосом сказал Невилл. Флитвик вздохнул (из-за заклинания все услышали, насколько заебавшимся звучал этот вздох) и сказал: — Мистер Лонгботтом, пойдемте со мной. Профессор быстро и проворно пробрался через учеников и вышел за дверь вместе с Невиллом. Дальнейшие воспоминания от урока смешались в кучу. Все говорили, кричали, перебивали, обсуждали, что близнецы — а их голос быстро опознали — герои, которые вызволят Хогвартс от террора, или что героизм — это хорошо, но Амбридж от их заявлений ни холодно, ни жарко, потому что ее поддерживает сам министр, поэтому нужно всем объединиться и продолжить сражаться за правое дело. Симус отметил, что единственное, чего добьются близнецы, — проблем и для себя, и для Дамблдора. Когда Флитвик вернулся, со всех сторон посыпались вопросы: что произошло, как это выглядело, что будет с Уизли, как отреагировала Амбридж и директор. Вести урок в таком балагане было невозможно, поэтому профессор сдался, встав на стопку книг, и заговорил: — Мистеру и мистеру Уизли грозит отчисление, но перед этим они месяц побывают на всех отработках, которые только можно представить, — Флитвик замолк, а потом, покачав головой, тихо добавил: — Эти оболтусы чуть не взорвали класс ЗОТИ. Конечно, на студентов эта весть произвела исключительно положительное впечатление. — Надеюсь, Амбридж была внутри, — кровожадно шепнула Лаванда. — То-то слизеринцы расстроятся, — ответил Рон. — Все… расходитесь по спальням. Нет, я сам проведу вас до гостиной, — сказал Флитвик, слезая со стопки книг. — За мной! И никому об этом ни слова!