nous ne vivons que par amour

      Джунта вздыхает, откидываясь на спинку стула, и устало трет глаза. Три семнадцать, у него закончились идеи и чай, а на экране ноутбука скромно теснятся четыре строчки, одна из которых — название эссе.       Он завтра точно опоздает, если, конечно, вообще успеет спать лечь (а есть ли уже смысл?), и при мысли об опоздании в голове выскакивает Манами, привычно улыбаясь (то ли что-то задумав, то ли искренне радуясь) и немного прищуриваясь.       Сангаку Манами никогда не приходит вовремя. Просыпает первые пары, из-за чего Джунта, которому почти всегда ко второй, постоянно на него, зевающего с кофе в руках, по дороге в университет натыкается. Или же ошивается перед занятиями где угодно, но только не на своем факультете, периодически мелькая возле группы Джунты, с половиной которой он уже успел перезнакомиться, или же просто гуляя по кампусу. Джунта с самого апреля натыкается на него постоянно, и Манами неизменно начинает разговор, смеется, тянет свое дурацкое «Тешима-са-а-а-ан», отчего у Джунты одновременно внутри что-то падает и рвется наружу, его разрывая.       Иногда (после того случая в июле уже, кажется, всегда) Манами заглядывает на акции Джунты и студсовета: подписывает их петиции, отдает свою воду, если у Джунты его закончилась, или приносит поесть, и, если обычно Манами везде, то в такие случаи у Джунты потом целый день уходит на то, чтобы найти его (если у них тренировки в этот день нет), чтобы отдать бутылку или деньги за булочку.       Тренировки с Манами проходят еще хуже. На них он опаздывает (или вообще не приходит), как и на пары, что Джунту в принципе не особо волнует, но, когда Манами все-таки появляется, о покое Джунта сразу забыть может: Манами ни на шаг от него не отходит, болтая о всякой ерунде и постоянно за Джунтой таскаясь.       Джунте Манами уже давно нравится, если это можно так назвать: Джунта бесконечно теряется в той какофонии чувств, которая из-за Манами в нем возникает, словно в звездном небе, за которым они часто вдвоём наблюдают, и не знает, какие слова подобрать, чтобы все, что он испытывает, описать.       Он Джунту ужасно раздражает, но Джунта ведь каждый раз сам отказывается от него отдалиться. Не то чтобы он особо сильно стремился к нему приблизиться — Джунту устроит и то расстояние, на котором они сейчас; обычно это Манами их сталкивает, и только в очень редких случаях, когда аквариды с неба падают, — Джунта — но он уж точно не хочет исчезнуть из вселенной Сангаку Манами или чтобы тот исчез из его.       Они и так оказались связаны фактически случайно: проходили бы друг мимо друга вновь и вновь, если бы не начальный день интерхая, первого и единственного в котором Джунта участвовал. Джунта вынужденно ухватил тогда то, что не предназначалось ему, что легко коснулось его и уже готово было проскользить мимо, едва заметную тонкую нить, вцепившись в которую, Джунта их с Сангаку Манами связал.       Джунта не понял даже, как умудрился в Манами влюбиться. Это произошло слишком неожиданно, без какого-либо предупреждения и причины, просто случилось, и ему оставалось лишь осознать и принять это, валяясь в кровати и рассматривая его инстаграм.       Джунта даже потом, уже в университете, начал радио студенческое слушать, потому что Манами неожиданно стал вести программу вечером по понедельникам, вторникам и четвергам. Манами зачитывает дурацкие гороскопы и просто болтает о чем угодно, что ему в голову придет, и Джунта понятия не имеет, кто, кроме него и любителей гороскопов, это слушает, потому что Манами может запросто на свою же программу опоздать или вести ее не положенный час, а пока ему не надоест.       Сангаку Манами не первый, в кого Джунта умудрился влюбиться, но, кажется, первый, с кем все настолько же серьезно, насколько непонятно.       Джунта опять измотанно смотрит на экран, осуждающе светящийся унылым огоньком, и переводит взгляд на пустую упаковку чая. Без чая делать что-либо вообще не хочется, и Джунта, говоря себе, что нужно отвлечься, чтобы пришли новые идеи, открывает инстаграм.       В ленте сразу же выскакивают иллюстрации Хаджиме (Джунта залипает на них какое-то время), улыбающийся Сугимото, какие-то наброски одежды, фотографии Акихабары, море еды (Джунта вспоминает, что в последний раз ел часов десять назад), Наруко, спящий с совершенно дурацким выражением лица (подписано «придурок», Джунта, даже не посмотрев на название аккаунта, знает, кто это).       У Манами в историях ночное небо и горы — видимо, опять не может усидеть в общежитии — и Джунта даже немного завидует. (Просто эссе писать не хочется.)       Джунта делает фотографию пустой упаковки чая и, написав, что его предали (на самом деле он знал, что чай заканчивается, и просто забыл купить), добавляет фото в истории. Становится чуть-чуть легче, и через несколько минут у Джунты получается выдавить из себя еще предложение.       Он понятия не имеет, что от него хотят.       Тема эссе — «Что значат слова?», и это настолько широкая и абсолютно неконкретизированная тема, что под нее можно подогнать что угодно, и Джунта не знает, за что зацепиться.       Он должен писать про слова, у которых много различных, порой противоположных значений? Или про слова, которые значат одно и то же? Или про то, что значат слова для людей? Как люди по-разному могут понять одно и то же?       Джунта не знает.       Он пытается нагуглить какие-нибудь работы на похожую тему, но все не то — даже за образец брать не хочется — но, видимо (время приближается к четырем), у него уже нет выбора. Он просто возьмет по несколько абзацев из наиболее подходящих работ и перепишет их, пытаясь все это как-то связать.       Тишину разрывают лишь щелканье мышки и шум механических клавиш, градом разразившийся в комнате, и поэтому Джунта резко подпрыгивает, когда кто-то легонько стучит в дверь.       Джунта осторожно подходит к ней, пытаясь угадать, кому он понадобился в четыре часа утра. Вряд ли он соседям мешает, а никому из его друзей не пришло бы в голову будить его так рано (если бы он спал, конечно).       За дверью оказывается Манами: стоит, широко улыбаясь и смотря Джунте прямо в глаза — он почти никогда просто так не отводит взгляд — и, проведя рукой по волосам, протягивает ему упаковку. Чая. Его, Джунты, любимого, который у него закончился.       — Я зайду? — Манами спрашивает, когда молчание, после того как он отдает Джунте чай, затягивается.       Джунта отодвигается, пропуская его в комнату, и смотрит на чай в своих руках, прикидывая, где ближайший круглосуточный магазин: рядом с общежитием их нет точно.       Манами уже изучает недоэссе Джунты, склонившись над ноутбуком, и судя по его лицу, то, что Джунта уже успел из себя выдавить, его не особо впечатляет.       — Тешима-сан, а тебе всегда хватает слов? — Манами поднимает глаза, переводя взгляд с джунтова кошмара на Джунту самого. — Мне вот их никогда не хватает.       — Я…       Джунта так сразу ответить не может. Задумывается, пока идет за кружкой для Манами и ставит чайник, чтобы сделать чай. Слова… он почти никогда не бывает в ситуациях, когда ему нечего сказать (такое случается разве что, когда он с Сангаку Манами). В остальных случаях он всегда умудряется придумать, что ответить, как поддержать, возразить, сдерзить.       Хватает ли ему слов?       Пожалуй, да?       Джунта возвращается к Манами, внаглую усевшемуся на стол, и, отдав кружку, садится на пол. Манами дует на чай, нежно держа кружку двумя руками, пока слушает ответ, и он, кажется, его не совсем удовлетворяет.       — Тешима-сан, если я сейчас скажу, что ты мне нравишься, поймешь ли ты, что на самом деле я чувствую? — Манами смотрит на него пристально, выпытывающе, одновременно сохраняя серьезность и смеясь, и Джунта не знает, что именно Манами хочет, чтобы он ответил. — Могут ли эти три слова передать всего меня? Сможешь ли ты с их помощью меня понять?       — Никаких слов не хватит, чтобы тебя понять… — Джунта бормочет, вызывая у Манами смех.       — Я хочу придумывать слова,— Манами делает глоток, обнимая горячую кружку руками. — Ни одно «ты мне нравишься», ни одно «я тебя люблю» не сможет вместить все то бурлящее внутри меня и рассказать об этом другим. Разве в них можно разглядеть тепло, которое я испытываю? То, насколько живым я чувствую себя, когда мы рядом? Насколько красивым… нет, это слишком простое и пустое слово… насколько цепляющим, резонирующим внутри меня является твой голос, словно единственный звук, который ветер донесет до меня, где бы я ни был? Единственный звук, который я хочу, чтобы ветер донес до меня. Я могу сколько угодно говорить о любви, могу перебрать все языки мира, могу сколько угодно говорить о coup de foudre*, о жажде, желании, о асэй** и рати***, о том, насколько сильно я горю, об истинной любви, о шарк****, о том, что наши атомы связаны*****, но это лишь обрывки моих чувств — чувств, которые я никогда не смогу выразить словами.       Джунта пошевелиться не может, вцепившись в кружку так сильно, что пальцы начинают болеть, пока в голове снова и снова раздаются слова Манами, которые ни принять, ни отпустить не получается. Кажется, он действительно начинает понимать, что Манами имеет в виду. Как объяснить кому-то это чувство, расползающееся внутри него: неприкрытая радость от того, что его чувства все-таки взаимны (в голове даже проносится мысль, что то суеверие, над которым он смеялся на свой день рождения, все-таки было правдивым — Джунта тут же отбрасывает эту мысль: конечно же, это не так), запятнанная чертовой джунтовой неуверенностью, спрашивающей, точно ли это правда, и страхом, потому что Джунта привык наблюдать издалека, потому что он не умеет толком сближаться с теми, в кого когда-либо влюблялся?       Но Сангаку Манами он все равно нужен?       Джунта чувствует, как поверх всего этого, поверх всех этих страхов и радостей — довольно мелочных на самом деле — его словно одеялом накрывает трепет, новая для него легкость и тоска по прикосновениям, которые он никогда еще не ощущал, но которые уже не хочет отпускать. Джунте хочется раздражаться и раздражать — потому что флиртовать по-другому они, кажется, не умеют — хочется дразнить и целовать, кусаться, чувствовать вместе, как мир на большой скорости размытым пятном проносится мимо, и лишь друг другу их всегда отчетливо видно. Хочется почувствовать жар, чтобы все внутри горело, чтобы чувства вспыхивали негаснущими пожарами и прикосновения и слова до дрожи приятно обжигали, чтобы внутри все бурлило, чтобы огонь превращался в ласковую воду, чтобы буря по имени Сангаку Манами уносила его прочь, позволяя отражаться в себе, в своем дожде, в своих каплях-глазах и чтобы его бесконечный ветер, понимающий, пронзающий насквозь и заставляющий почувствовать себя слишком открытым, ветер, танцующий в волосах, окутывал его своим теплом.       — Я ищу эти слова, которые помогут мне сказать то, что для меня важнее всего, но, сколько бы я не искал, мои чувства гораздо шире любых рамок, в которые складываются буквы, — Манами поворачивается к все еще сидящему на полу Джунте и наклоняется, из-за чего Джунта горит изнутри пламенем, которое не гаснет, когда он тонет в каплях голубых глаз, а лишь разгорается сильнее. Ветер, касающийся его щеки подушечками пальцев и убирающий спадающую на лицо прядку за ухо, делает тушение пожара внутри фактически невозможным, и Джунта не может сдержать усмешку, когда подается вверх, навстречу, зная, что не погаснет, и замирает там, где начинается буря.       — Можно? — он смотрит Сангаку в глаза и чувствует его дыхание на своих губах. Они невероятно близко: Джунта мажет своими губами по его, когда задает этот вопрос, и Манами тут же расплывается в улыбке и, так не ответив, целует Джунту первым, обхватывая его лицо ладонями.       Джунта не может сдержаться и тут же кусает его нижнюю губу, из-за чего Сангаку ухмыляется, когда Джунта отстраняется. Он смотрит на Манами несколько секунд, изучая, и затем с тихим «блять, к черту» тянется к нему вновь. Джунте не особо удобно целоваться так, опираясь на пол руками, да и Сангаку тяжело наклоняться, поэтому он, на секунду разорвав поцелуй, просто съезжает со стола на пол, оказываясь перед Джунтой.       Забытый чай постепенно остывает, превращаясь в холодную лужу, а Джунта горит с новой силой. В какой-то момент Сангаку оказывается у него на коленях и целует его щеки и шею, смеясь, потому что из-за джунтовых волос ему щекотно. Он вроде бы выглядит все таким же: чудным, постоянно улыбающимся и недоступным для понимания, словно отделенный едва заметным слоем воды, скрытый так, что до тебя достают лишь брызги, капли того, кем на самом деле он является. Но сейчас, сейчас Сангаку кажется просто чудным. Он всегда улыбался и смотрел на Джунту одинаково — так же, как и сейчас — Джунта просто раньше не мог принять то, что Сангаку в свои улыбки и взгляды вкладывал. Он просто не знал, правильно ли читает сказанные, но не произнесенные слова в том, что Манами делает, не знал, как говорить о том, что по-другому невозможно точно описать, на языке Сангаку Манами.       «Я могу сколько угодно говорить о любви» проносится в голове, и хочется прошептать «Говори. Говори об этом так, как только ты можешь» в ответ, и руки сами тянутся к нему, сцепляются на его спине, и голова Джунты оказывается на плече Сангаку.       Один на один со своими чувствами Джунта однажды наверняка сгорел бы, стал бы со временем лесом, выжженным дотла, пеплом, потому что внутри все горит слишком сильно, слишком чертовски ярко, и Джунта лишь сейчас, лишь сейчас, когда Сангаку Манами своим дождем и ветром заставляет огонь стать ласковым и нежным, светом, дарящим тепло, а не сжигающим пламенем, не давая при этом ему погаснуть, понимает, как до этого из-за дыма в легких и сердце задыхался.       Длинные пальцы цепляются за футболку Манами, сжимают ее, словно не в силах отпустить, и на тихом, вырвавшемся неосознанной искрой «я не хочу, чтобы это тепло погасло» Сангаку так же обхватывает его руками — аккуратно и бережно, потому что в своих объятиях он сейчас держит целую вселенную. Сангаку Манами — невосполнимая часть этой вселенной, как Джунта Тешима в его вселенной незаменим. И сейчас эти вселенные оказываются соединены не тонкой нитью интерхая, которую оба упустить боялись, а куда более прочной связью, которую не выразить словами.       — Те… Джунта-са-а-а-ан, тебе еще эссе писать… — Сангаку целует джунтову шею, и отстраняется, и смеется, когда Джунта смотрит на него с кислым видом, но при этом ничего возразить не может: ему ведь и вправду надо его закончить.       Но теперь у него хотя бы есть идея, о чем писать.       Джунта стаскивает ноутбук со стола, едва не опрокинув кружку Манами, и по привычке отпивает из своей, тут же кривясь, потому что чай остыл абсолютно. Сангаку забирает у него кружку, чтобы сделать ему новый чай, и протягивает его Джунте через несколько минут. Он опускается на пол рядом, положив голову ему на свободную от ноутбука часть бедра, и прикрывает глаза: он все-таки так же целую ночь не спал. Размеренное постукивание по клавишам успокаивает и совсем не нервирует, и Джунта уже через несколько минут замечает, что Манами спит.       Синие прядки беспорядочно падают на лицо, и Джунта тянется, чтобы дотронуться до них, и Сангаку смешно хмурится во сне, когда чувствует прикосновения. Джунта улыбается, смотря на него, и трет сонные глаза, чтобы не уснуть за Сангаку следом.       За окном мир теплеет, окрашиваясь в розово-оранжевые цвета, и Джунта наконец может закончить эссе.       «У нас слишком мало слов и совершенно недостаточно их для по-настоящему важных вещей. Я никогда не пойму, что чувствует другой человек, сколь бы он ни пытался мне объяснить, потому что ни одно слово в мире не горит так же ярко, как чувства внутри нас.       Я могу лишь представлять, пытаться угадать, ловить искаженное эхо тех чувств, что мне никогда не понять.       Но есть то, что может стать важнее любых слов, то, что я могу прочитать в прикосновениях и взглядах, услышать в голосе, а не в словах — что-то, что нельзя загнать в пустые рамки придуманных нами слов.       Я никогда не смогу испытать такую же боль, не смогу радоваться так же ярко и так же грустить, так же разочаровываться и трепетать, так же желать чего-то, так же бороться, надеяться, представлять, терять, потому что я не знаю, как это «так».       Но я знаю, что вижу в этих глазах, ловящих мой взгляд. Знаю, как осознать то, что может быть воспринято лишь без слов.       И сейчас, когда нам не нужны бессмысленные фразы, мы можем наконец говорить о важном. Мы наконец можем быть понятыми.       Кроме любви, я ничего не смогу понять в этом мире»