***
Воскрешение делает всё только хуже. Может, потому, что у него становится больше источников для кошмаров. Может, потому, что теперь он действительно знает, каково это — когда все твои грехи возвращаются, чтобы преследовать тебя. А может, потому, что после Безночного Города он этого заслуживает. Это не имеет значения. В первый раз за две свои жизни он обнаруживает что-то, по поводу чего не чувствует никакого любопытства. Единственное, что имеет значение — это то, что он не может спать, не без того, чтобы просыпаться вновь и вновь. Становится почти невозможным даже закрыть глаза, чтобы тут же что-нибудь не увидеть. Собаки, преследующие его. Пристань Лотоса в руинах. Мёртвый Цзян Фэнмянь. Мёртвая Юй Цзыюань. Операция по извлечению ядра. Первый раз на Луаньцзан. Убийства людей. Убийства множества людей. Труп Вэнь Нина. Ещё больше убийств людей. Смерть Цзинь Цзысюаня. Вэнь Цин, шепчущая ему свои последние слова. Плачущая Цзян Яньли. Гибель Вэней. Бойня в Безночном Городе. Смерть Цзян Яньли. Лицо Цзян Чэна. Как ни странно, не его собственная смерть. А может, и не странно: смерть была самой спокойной частью его воспоминаний. Он почти прекращает даже попытки поспать, пока добирается от деревни Мо до горы Дафань. В этом нет смысла — не тогда, когда каждая такая попытка заканчивается тем, что он из раза в раз душит в себе крики и всхлипы. Он мечтает о ночах без кошмаров, которые ему дарила Вэнь Цин, но большую часть времени по ночам он просто сидит, стараясь успеть разбудить себя, как только начинает отключаться. В ночь после того, как он видит Цзян Чэна, Цзинь Лина и Вэнь Нина на горе, он наконец валится с ног, впадая в истощённую дрёму, слишком выжатый и с разбитым сердцем, чтобы продолжать держать глаза открытыми хотя бы ещё одну секунду. Но сон не длится долго. Он просыпается перед рассветом, весь дрожа. Когда он садится — с воспоминаниями о смертях, крови, сожалениях и ненависти своей семьи — он успокаивает себя прохладной текстурой полированного деревянного пола цзинши под своими босыми ногами, который так отличается от пола в пещере на Луаньцзан. Он оглядывает комнату, прищуриваясь в тусклом свете, и видит Лань Ванцзи. И в первый раз с момента смерти Цзинь Цзысюаня он думает: «Я не разрушил всё». В конце концов он спит в Облачных Глубинах, и Лань Ванцзи находится рядом с ним, помогает ему. Остаётся по крайней мере ещё один человек в этом мире, который всё ещё хочет ему помочь. Одна вещь в его жизни, которую он смог не сломать.***
Это глупо, но ему не приходит в голову, что то, что его кошмары стали чуть более переносимыми, может быть связано не столько с ним самим, сколько с его спутником в этих путешествиях, до тех пор, пока они не расходятся. После пятого раза за ночь, когда он просыпается, сотрясаясь от крупной дрожи и сжимая зубы, чтобы сдержать крик, изо всех сил напрягая слух в попытке услышать чужое дыхание, опираясь на которое он мог бы выровнять своё, он сдаётся и кричит в сгиб руки, в собственный рукав, выражая всё своё бессилие. Он получает чёткое болезненное напоминание о первом разе, когда попытался уснуть после того, как покинул Пристань Лотоса и своих родных. И о первом разе, когда понял, что не сможет сесть с Вэнь Нином и играть в плохо прорисованные в грязи Луаньцзан игры. Это ощущается как попытка потянуться к своему золотому ядру и обнаружить пустоту, как пропуск ступеньки, которую ожидаешь ощутить под ногой. Как падение. Он говорит себе, что так лучше. Ведь не может же он провести всю оставшуюся жизнь, засыпая в одной комнате с Лань Ванцзи, насколько бы яростно ни охватывали его тоска и желание только при одной мысли об этом. Он взрослый человек, он пережил смерть, он был обвинён во всех возможных преступлениях под этим солнцем — и даже совершил многие из них — конечно же, он должен быть способен проспать ночь без помощи успокаивающего присутствия Ханьгуан-цзюня. Конечно же.***
Когда Лань Цзинъи, Лань Сычжуй, Цзинь Лин и Оуян Цзычжэнь натыкаются на него несколько месяцев спустя, им приходится спасать его от кучки поднявшихся мертвецов, с которыми в обычное время он мог бы справиться одной рукой и с завязанными глазами. Но его трясущиеся пальцы едва могут удержать Чэньцин, в глазах у него двоится, а все конечности кажутся в десять раз более тяжёлыми, чем обычно, и он практически смиряется с тем, что даст себя убить самым идиотским и унизительным способом из всех возможных, когда четыре орущих подростка — ну, три орущих подростка и Сычжуй — врываются на поляну и справляются со всеми мертвецами. Он был бы более счастлив их видеть, если бы Цзинь Лин перестал орать «какого хрена!», и «ты что, идиот?», и «думаешь, умереть будет смешно?» снова и снова по кругу, или, по крайней мере, если бы он делал это немного потише. — Ты правда совсем как Цзян Чэн, — слова звучат так беспомощно тепло, что Цзинь Лин давится своими криками, спотыкается на полуслове и весь краснеет. — Учитель Вэй, — вежливо вмешивается Сычжуй. Вэй Усянь корчит лицо в ответ, или, по крайней мере, ему так кажется. Перед глазами по-прежнему всё двоится. — Не нужно так уважительно. Кто, ты думаешь, я такой — Лань Цижэнь? — Поверь мне, никто так не думает, — бормочет Цзинъи. — Учитель Вэй, — повторяет Сычжуй, — вы в порядке? — Что? — Голова слегка кружится. Вэй Усянь небрежно отмахивается и немедленно жалеет об этом, потому что теряет равновесие и врезается в ствол дерева. Он так и остаётся в этом положении, благодарно опираясь на него. — Конечно! Со мной всё хорошо. Всё прекрасно. Я… я в порядке. — Он это уже говорил или нет? — А как вы все? Где Вэнь Нин? — С Вэнь Нином всё хорошо! Мы собираемся встретиться с ним в… Учитель Вэй, вы точно уверены, что вы в порядке? — Ты что, пьян? — шипит Цзинь Лин, звуча персонально оскорблённым. — Нет, — честно отвечает Вэй Усянь. — Не пил с момента, когда несколько ночей назад начал видеть галлюцинации и мне нужно было заставить их уйти. — Способ напиваться до полной отключки, как он выучил много лет назад, позволял ему проспать всю ночь, но делал кошмары хуже. Этот обмен стал казаться ему всё менее и менее привлекательным, так как с тех пор он стал видеть куда больше кошмаров и о куда худших вещах. Безночный город был плох сам по себе. Ему не нужно было, чтобы пьяные галлюцинации делали его ещё ужасней. — Ты… ты… что?! — Что? — эхом отвечает Вэй Усянь. Ноги перестают его держать, и он обнаруживает себя тяжело опускающимся на землю. Он возвращается мыслями к лекции о том, что недостаток сна сделает с ним, но понимает, что не может вспомнить ни слова. Но скорее всего всё должно было происходить примерно так, как сейчас. — Ты видел галлюцинации? Вэй Усянь почти уверен, что это говорит Цзинъи, но сейчас его глаза закрываются без сознательной команды от мозга. Он просто очень, очень устал. Он поднимает веки пальцами и говорит: — У кого-нибудь из вас есть чай? — Чай? — с интересом переспрашивает Оуян Цзычжэнь. — Это снова для чего-то лечебного? Нам придётся добавлять в него острый перец? — Нам не нужно было добавлять его и в тот раз, — огрызается Цзинь Лин. — Просто он идиот. — Давайте вернёмся к галлюцинациям, — говорит Сычжуй, опускаясь на колени перед Вэй Усянем, положив ладонь на его руку. — Учитель Вэй, что происходит? Вы больны? Почему у вас галлюцинации? — Потому что, если верить Вэнь Цин, я поломал свои мозги или что-то в этом роде, — бормочет Вэй Усянь. — Чай? — Он жил на нём дни, недели, может, уже месяцы. От этого его трясло сильнее, но зато бодрящий эффект мешал случайно заснуть, а если он будет вынужден смотреть на мёртвые тела всех, кого любил, хоть ещё один раз… Никто из младших ничего не говорит, и он медленно моргает, смотря на них. Сычжуй очень осторожно спрашивает: — Вэнь Цин? — Да, — соглашается Вэй Усянь, а потом, когда они все просто смотрят на него с разной степенью ужаса на лицах, он мысленно возвращается назад к тому, что сказал. — О. Нет. Я не галлюцинирую прямо сейчас, не волнуйтесь. Я знаю, что она мертва. — Произносить это так же больно, как сдвигать осколок в ране, и он уверен, что так будет всегда, но его голос звучит вполне ровно. — Я просто вспомнил о том, что она сказала много лет назад. О том, что я веду себя глупо. — Я думаю, вы больны, — осторожно говорит Сычжуй. — Вы, эм… — Ты выглядишь больным, — говорит Цзинъи прямо. — Как будто тебя целый день тянули вслед за лошадью. Ты что, поссорился со своим ослом? — Яблочко никогда бы так не сделал, — отвечает Вэй Усянь, что является правдой лишь потому, что Яблочко был слишком ленив, чтобы тащить его за собой на протяжении хоть какого-нибудь промежутка времени. — Я в порядке. Я, эм… — Он на мгновение выпадает из разговора, пытаясь вспомнить нужные слова. — Никогда не чувствовал себя лучше, — наконец выбирает он. — Ты болен, — произносят несколько голосов одновременно, а Цзинь Лин добавляет: — Думаю, это по крайней мере объясняет, почему тебя чуть не убили трупы, с которыми я мог бы справиться, когда мне было шесть. — Я думаю, вам стоит вернуться с нами в Облачные Глубины, — говорит Сычжуй. — Ханьгуан-цзюнь точно будет знать, что делать. — Ханьгуан-цзюнь, — повторяет Вэй Усянь. Сердце сжимает. Он хочет… но он правда собирался справиться с этими кошмарами до того, как они вновь встретятся, чтобы не обнаружить, что вновь полагается на близость Лань Ванцзи. Он не должен возвращаться сейчас. Но он так устал, и его сила воли рассыпается. — Да, — говорит он. — Хорошо. Заберите меня с собой в Гусу.***
У них уходит два дня, чтобы добраться до Облачных Глубин, с Сычжуем, Цзинь Лином и Цзинъи по очереди поддерживающими его на своих мечах во время полёта. Оуян Цзычжэнь, после некоторых споров, соглашается последовать за ними пешком вместе с Яблочком, потому что Вэй Усянь напрочь отказывается оставить ослика где-нибудь на время. Лететь получается не так плавно и комфортно, как с Лань Ванцзи, но это в любом случае быстрее, чем идти пешком. Но также это оказывается слишком бездеятельным занятием, и полёт превращается в ежеминутную борьбу с тем, чтобы не заснуть прямо в воздухе, так как Вэй Усяню больше нечего делать, кроме как стоять. В первый день он валится прямо с меча Цзинъи, падая с нескольких метров и врезаясь в землю. Ему везёт, что они не поднялись выше. Этой ночью, когда они встают лагерем для отдыха, Вэй Усянь прижимает кулак ко рту ещё до того момента, как отключится и начнёт бесконечно видеть, как Вэнь Чао сталкивает его с высоты на Луаньцзан. Падение. Ненависть. Он просыпается шесть раз этой ночью, прежде чем решает прекратить попытки, будучи вынужденным душить в себе собственные крики и изо всех сил удерживать тело неподвижным. Он бесконечно повторяет себе, что это всё нереально, что вокруг него безопасное пространство, что с ним сейчас люди, которые ещё даже не родились, когда это произошло. Что с ним вообще сейчас есть люди. Это едва-едва помогает, но недостаточно, чтобы позволить ему спокойно спать. Он впервые благодарен, когда время подходит к пяти утра и Лани просыпаются, согласно своему режиму. Когда они пытаются накормить его завтраком — его рвёт. Он так сильно трясётся от изнеможения, что едва может балансировать на мече Сычжуя. Цзинь Лин и Цзинъи летят так близко, что это, скорее всего, опасно, но это единственный вариант, при котором они могут успевать дотягиваться до него, чтобы выпрямить, каждый раз, как он шатается. Он так устал. Вечером они добираются до Облачных Глубин. Время уже после отбоя, но до того, как все должны ложиться спать, и Цзинъи с Сычжуем настаивают на том, чтобы поторопиться, вместо того чтобы останавливаться. Вэй Усянь не пропускает обеспокоенные взгляды, которыми все трое обмениваются поверх его головы, но когда он пытается убедить их — снова — что с его здоровьем всё в порядке, то получает пять минут криков от Цзинь Лина, серию нелестных сравнений с трупами от Цзинъи и крайне неодобрительный взгляд от Сычжуя, который каким-то образом одновременно напоминает и Вэнь Цин, и Лань Ванцзи. Двое младших Ланей запускают их всех внутрь, используя свои нефритовые талисманы, а потом Цзинъи бросается вверх по лестнице, чтобы найти помощь, пока Сычжуй и Цзинь Лин поддерживают его с двух сторон, помогая идти. Каждый шаг вверх выматывает гораздо сильнее, чем должен, и Вэй Усянь позволяет себе рассмотреть тот вариант, что Вэнь Цин была права тогда, а дети правы прямо сейчас, и, возможно, он правда не в порядке. — Лань Цзинъи! — слышит он сверху и морщится. Лань Цижэнь рвёт и мечет. — С какой стати вы устраиваете переполох в такое позднее время? Сейчас ещё даже не девять вечера. Клан Гусу Лань правда, действительно, очевидно безумен. Так раздражает, что Вэй Усянь начал считать такого рода бред очаровательным настолько же, насколько смехотворным. — Нам нужен Ханьгуан-цзюнь! — восклицает Цзинъи. — Я думаю, что учитель Вэй умирает! Вэй Усянь моргает. Очевидно, он заставил всех беспокоиться куда сильнее, чем думал. — Тебе не стоит говорить Лань Цижэню это, — негромко окликает он, хоть и на то, чтобы его голос хотя бы было слышно, требуется по-идиотски много усилий. — Он будет так доволен. — Вэй Усянь! — Лань Цижэнь внезапно оказывается куда ближе, чем был до этого, и Вэй Усянь инстинктивно дёргается назад. — Что ты такое делаешь? — Вы только что потратили талисман для перемещения? — спрашивает Вэй Усянь, зажмуривая глаза, как будто это может помочь ему заполнить провал в памяти, за который Лань Цижэнь мог подойти ближе. — Я опять вижу то, чего нет, или я ненадолго отключился? Лань Цижэнь смотрит на него в упор несколько секунд. — Лань Сычжуй, — говорит он наконец, — что с ним такое? — Он болен, — отвечает Сычжуй. А затем добавляет: — Учитель Вэй, я не думаю, что у вас галлюцинации, но никто не перемещался с помощью талисмана. — Тогда, видимо, я отключился, — говорит Вэй Усянь, чувствуя себя странно оптимистично по этому поводу. — Наверное, мне нужно присесть. Он не то чтобы садится, а скорее контролируемо падает на землю, а потом просто раскидывается на ступеньках. Держать глаза открытыми становится тяжелее, когда он ложится, но Вэй Усянь щипает себя за внутреннюю сторону локтя и с помощью острого укола боли справляется с этим. Дети окружают его, и он с усилием ухмыляется им. — Не волнуйтесь. Я в порядке. — Пусть один из вас идёт в лазарет, — говорит Лань Цижэнь. — И приведёт лекаря… — Я не болен, — повторяет Вэй Усянь в сотый раз или около того. И может, он и бесстыжий, но он всё ещё не хочет объяснять незнакомому человеку, что не может спать, потому что слишком напуган. — Мне не нужен лекарь. Мне просто нужен… эм… — Цзян Чэн и Цзян Яньли. Вэнь Цин и Вэнь Нин. — Лань Чжань, — слышит он свой голос, и внутри всё скручивает от того, насколько это правда. — Мне просто нужен Лань Чжань. — Я приведу его, — говорит Сычжуй немедленно. — Я его найду. Не волнуйтесь, учитель Вэй. Он будет здесь через пару минут. Вэй Усянь засыпает прямо там же, на ступеньках, помимо своей воли, и ему снится сон, и Цзинь Цзысюань умирает, и на этот раз Цзян Яньли и Цзинь Лин тоже там, и они плачут и кричат на него, но потом Вэнь Нин убивает и их тоже, и вокруг так много крови, и люди кричат, и это уже Безночный город, и он убивает всех, кто там есть, и все они кричат, и все они мертвы, Цзинъи, и Сычжуй, и Оуян Цзычжэнь, и Цзинь Лин и его собственный идиотский осёл, и это всё его вина… Он резко просыпается. Долгие годы практики не дают ему сделать это, вскакивая и захлёбываясь криком, но о, как же ему хочется так сделать. Вместо этого он остаётся абсолютно неподвижен, зажимая язык между зубами, пока рот не наполняется металлическим привкусом крови. Когда он чувствует, что может начать двигаться без того, чтобы впасть в бесконтрольную дрожь, то перекатывается на колени и руки и сплёвывает в грязь. Укус саднит, горячо и горько, но он небольшой. Он заживёт. — Вэй Ин, — произносит чей-то голос в полном ужасе, и мир вновь обретает краски. Вэй Усянь оборачивается так быстро, что голова идёт кругом. Мелькающие перед глазами пятна пытаются заполнить всё поле зрения, но они не могут полностью скрыть Лань Ванцзи, который опустился на колени всего в шаге от него и смотрит с очевидной тревогой. — Лань Чжань, — говорит Вэй Усянь. Блаженное счастье наполняет его с головокружительной скоростью, перекрывая собой даже тошноту и боль. — Ты здесь. — Мгм, — немедленно отвечает Лань Ванцзи. — Я здесь. — Несмотря на уверенно звучащие слова, его взгляд продолжает метаться между лицом Вэй Усяня и землёй за ним. Вэй Усянь оборачивается назад и осознаёт, что смотрит на кровь на земле. — О, — говорит он. — О, нет, Лань Чжань… Я просто прикусил язык. Видишь? — Он широко раскрывает рот и высовывает язык, чтобы доказать это, что вызывает возмущённое фырканье со стороны Лань Цижэня, но зато плечи Лань Ванцзи слегка расслабляются, пока он осматривает ранку. — Правда, я в порядке. Я знаю, что все, наверное, рассказали тебе, что я болен, но это не так, честно. — Нет, он болен, — немедленно вмешивается Цзинъи. — Он определённо болен. Не слушайте ничего, из того, что он говорит, Ханьгуан-цзюнь. Заставьте его пойти к лекарю. Вас он должен послушать. — Я никого не слушаю, — говорит Вэй Усянь. — И мне не нужен лекарь, потому что я не болен. — Замолчи! — огрызается Цзинь Лин. — Ханьгуан-цзюнь, он определённо болен. Он сказал, что у него были галлюцинации, он сказал, что отключился, пока мы разговаривали с Лань Цижэнем, до того, как вы пришли, и он терял сознание по крайней мере дважды, пока мы добирались сюда… — Я не терял сознание, — возмущённо протестует Вэй Усянь. — Я слишком хорош для того, чтобы терять сознание. Не говори людям, что я терял сознание. Он получает в ответ на это практически незаметно поднятую бровь, и Лань Ванцзи говорит: — Пристань Лотоса. С Цзян Ваньинем. — Он слишком вежлив и воспитан, чтобы сказать: «Ты упал ко мне в объятья, как впечатлительная девица», но такой подтекст подразумевается. Вэй Усянь хмурится. Или, по крайней мере, пытается. Сложно притворяться, что он чувствует что-то, кроме невозможной, накрывающей его радости от того, что он вновь видит Лань Ванцзи. — Исключительные обстоятельства, — говорит он твёрдо. — Это не считается. — Мгм, — отвечает Лань Ванцзи. — Вэй Ин. Ты потерял сознание на пути сюда. Какими были исключительные обстоятельства? Вэй Усянь пытается понять смысл этого вопроса своим затуманенным сознанием, но ощущает себя очень медленным и глупым. — Эм. Исключительные обстоятельства. Там был… ну, был весь этот ужасный бой на Луаньцзан в тот день, помнишь? А потом… — Нет, — голос Лань Ванцзи невероятно терпеливый. Мягкий. — Сейчас. Когда ты потерял сознание на пути сюда. Какими были исключительные обстоятельства в этот раз? О. В этом больше смысла. Он трёт лоб, как будто это может помочь стереть головную боль и заставить мысли вновь выстраиваться правильно. — Я не болен, — бесполезно повторяет Вэй Усянь, потому что это та часть, в которой он наиболее уверен. Не то чтобы это чему-то помогает. — Я просто… — Он качает головой. — Я не знаю, Лань Чжань. Но я не болен, клянусь. — Он умирает, — говорит Цзинъи. Вэй Усянь смеётся. — Что, опять? — говорит он. — Это намного менее интересно, чем в прошлый раз. Но, если я не теряю контроль и не пытаюсь убить вас всех с помощью тёмной энергии, я уже справляюсь гораздо лучше, да? — Он снова смеётся, слегка отчаянно, а потом просто не может остановиться. — Вэй Ин, — тихо произносит Лань Ванцзи, и Вэй Усянь с усилием берёт себя в руки. — Цзинъи, — говорит он. — Я не умираю. Не умираю. Ну, Вэнь Цин правда говорила, что это путь к тому, чтобы сойти с ума и умереть, но… неважно. Я думаю, она просто… она говорила это о многих вещах, что я делал. Но я не умираю. — Ты уже и так был безумен, — бормочет Цзинь Лин. — Ты снова видишь галлюцинации с Вэнь Цин? — Я никогда не видел галлюцинаций с Вэнь Цин, — протестует Вэй Усянь. — Это просто вы все продолжаете так думать каждый раз, как я о ней говорю. — Ну, она была мертва задолго до того, как ты заболел, так что… — Я не болен… Его прерывает прохладная ладонь, опустившаяся на лоб. Он даже не заметил, когда Лань Ванцзи к нему потянулся, что кажется плохим знаком для его способности осознавать окружающее пространство, но рука на его лбу такая уверенная и надёжная, что он льнёт к ней с, как он надеется, незаметным вздохом удовольствия. — Жара нет. Вэй Усянь зевает. — Я же говорил. — Мгм. — Рука отодвигается, и он тянется за ней, утыкаясь лицом в твёрдую грудь, под белой тканью ханьфу. Почти немедленно рука возвращается, чтобы передвинуть его в более комфортное положение, позволяя ему опереться всем весом на Лань Ванцзи. Его голову аккуратно опускают на широкое плечо, и он негромко мычит в знак благодарности. Рука остаётся на его плечах, мягко придерживая. — Ты всегда так хорошо пахнешь, — бормочет он в изгиб шеи Лань Ванцзи. Он так по-глупому соскучился по вот этому: по нежному успокаивающему запаху сандалового дерева. Вэй Усянь утыкается носом в тёплую кожу чуть выше воротника Лань Ванцзи, глубоко вдыхая и наполняя лёгкие этим запахом. — Так приятно. После этого вокруг воцаряется тишина, но у него слишком мутно в голове, чтобы разобраться почему. В конце концов Лань Цижэнь спрашивает: — Он пьян? — Нет, — отвечает Сычжуй немедленно. — Мы были с ним последние два дня. Он просто болен. Или нет. Он продолжает говорить, что нет, и Ханьгуан-цзюнь прав — у него нет жара, но он ослаб, у него проблемы с равновесием, его руки сильно трясутся, и он не совсем в состоянии следить за темой разговора. Это всё… нехорошо. — Да, — говорит Цзинъи. — И плюс, эм… вот это. На этот раз Сычжуй издаёт звук, который очень похож на сдерживаемый смешок, и Вэй Усянь улыбается, слыша это. — Нет, об этом я не переживаю. Ему не нужно быть пьяным или больным, чтобы бесстыдно вести себя с Ханьгуан-цзюнем. — Эй, — бормочет Вэй Усянь. — Лань Чжань, как ты его воспитал? Он должен проявлять больше уважения к старшим. — Мгм, — говорит Лань Чжань, любезно не указывая, что, независимо от того, что именно он делал, он вырастил Лань Сычжуя куда более милым и хорошо приспособленным ребёнком, чем когда-либо смог бы сам Вэй Усянь. — Вэй Ин, что говорила тебе Вэнь Цин? — Я же сказал, что я не видел галлюцинаций, — сонно протестует он. Ему так удобно лежать вот так. — Ну, по крайней мере не сегодня. И даже когда я их видел, это было что-то вроде моей руки, проходящей сквозь дерево, а не Вэнь Цин. Его рука, проходящая сквозь дерево, странные силуэты вдали, тени и яркий свет на границе зрения. Хуже всего было, когда он однажды играл на Чэньцин, и слабо слышимый звук ветра позади стал вдруг голосом Лань Ванцзи, и Вэй Усяню показалось, что он слышит, как голос произносит что-то, похожее на его имя. А потом он обернулся, ощущая себя больным от поднявшейся изнутри надежды, и обнаружил, что он сейчас в неделях пути от Гусу, и что Лань Ванцзи нет нигде рядом, и что он здесь в полном одиночестве, и ему пришлось рассмеяться, только чтобы не заплакать. Но это, возможно, не было настоящей галлюцинацией, а всего лишь его собственной отчаянной тоской, сжимающей когти на истерзанном сердце. Рука на его плечах сжимается чуть сильнее. — Не сегодня, — говорит Лань Ванцзи напряжённым голосом. — Раньше. Когда она ещё была жива. — О. Эм… Думаю, она сказала, что я глупый и что я доведу себя до ещё большей глупости, сойду с ума, а потом умру. Или что-то в этом роде. Сложно вспомнить подробности. В основном она просто очень злилась, а у меня были сложности с тем, чтобы сосредоточиться на её словах, и от этого она злилась ещё сильнее. — У тебя уже была эта проблема? Тогда? — Нет, сейчас всё хуже, — честно отвечает Вэй Усянь. Так легко просто положить свою голову на чужое плечо и вжаться телом в Лань Ванцзи, ощущая хоть раз, впервые за долгое время, что всё будет в порядке. Он зевает. — Не волнуйся об этом, Лань Чжань. Она постоянно твердила, что я себя убью. Я в порядке. — Сейчас хуже, — повторяет Лань Ванцзи. — Вэй Ин. Скажи мне, что не так. — Я… — Не могу спать. Но он внезапно вспоминает, что не ходит повсюду, рассказывая всем подряд об этом, потому что это просто унизительно. Одно дело было просыпаться пару раз от кошмаров в те времена, ещё до его смерти, но всё это уже вышло далеко за пределы «душевной травмы, связанной с войной» и выросло во что-то массивное, всепоглощающее и изнурительное. Во что-то, что действительно ощущается так, как будто может его убить. Не то чтобы он скажет это Лань Ванцзи. И не то чтобы он скажет это вообще кому-либо, потому что быть не в состоянии поспать, потому что ты слишком напуган, это просто… нет. — Ничего, — говорит он. — Всё в порядке. — Не в порядке. Расскажи мне. Вэй Усянь упрямо мотает головой и утыкается лицом в шею Лань Ванцзи. — Я в порядке. — Отведи его в лазарет, — говорит Лань Цижэнь. — Лекари будут знать, что… — Нет. — Вэй Ин? — Нет, — повторяет он, прекрасно осознавая, что его голос звучит слегка безумно, и также понимая, что он, вероятно, не в состоянии сейчас достаточно ясно мыслить, чтобы выйти из этой ситуации более изящно. Лекари абсолютно точно поймут, что с ним не так, и потом ему придётся объяснять, почему прошли недели с тех пор, как он спал больше нескольких часов подряд, не будучи настолько пьяным, чтобы быть не в состоянии стоять на ногах. Он с усилием выпрямляется, чтобы иметь возможность посмотреть Лань Ванцзи в глаза, даже несмотря на то, что ему начинает немедленно не хватать чужой близости. — Нет, Лань Чжань, я в порядке. Мне не нужны лекари. Клянусь. Лань Ванцзи смотрит на него долгое мгновение, а потом спрашивает: — А что тебе нужно? «Ты», — думает Вэй Усянь истерически, но это абсолютно точно не верный ответ. К сожалению, он не может вспомнить больше ничего, что мог бы ответить. Обеспокоенное выражение лица Лань Ванцзи становится всё тревожней и тревожней, чем больше проходит времени, пока Вэй Усянь просто сидит и смотрит на него, ничего не говоря, но он просто не может думать сейчас. — Лань Чжань, — говорит он наконец, слыша умоляющую нотку в своём голосе. — Нужно для чего? Ладонь Лань Ванцзи вновь накрывает его лоб, что… Вэй Усянь почти уверен, что это уже происходило, но он не говорит об этом, на случай, если ошибается. И это в любом случае приятно, так что ничего страшного. В конце концов Лань Ванцзи отпускает его. — Тебе не нужен лекарь, — говорит он, несмотря на то, что в его голосе слышны сомнения. — Тогда что тебе нужно? — О, — говорит Вэй Усянь и беспомощно смеётся. — О, это имеет смысл. — Ответом всё равно, конечно же, остаётся Лань Ванцзи, но он просто не может это сказать. — Могу я… могу я ненадолго здесь остаться? Я знаю, что ты занят, и что твой дядя ненавидит меня, и что я плохо влияю на учеников, но… — Вэй Ин. — А? — Оставайся. Конечно, оставайся. Тебе всегда здесь рады. — О. — Он облегчённо оседает, опять опускаясь на грудь Лань Ванцзи. Его в тот же момент прижимают крепче, и он счастливо вздыхает. — Спасибо, Лань Чжань. — Нет необходимости в благодарности. Ты ни на кого плохо не влияешь. Вэй Усянь фыркает. — Ещё как влияю, — говорит он в то же время, как Лань Цижэнь произносит: «Ещё как влияет», а Цзинь Лин говорит: — Конечно же, влияет. Оуян Цзычжэнь думал, что нам нужно будет добавить острый перец в чай из-за него. Никто, даже Лань Ванцзи, не утруждается тем, чтобы оспаривать ненависть Лань Цижэня к нему, но старик всё равно командует: — Лань Сычжуй, Лань Цзинъи. Скажите кому-нибудь приготовить гостевые комнаты. Вэй Усянь дёргается, а потом немедленно пытается скрыть это, притворившись, что зевает. Это не срабатывает. Он слишком близко прижат к Лань Ванцзи и буквально может ощутить его беспокойство, внезапное и интенсивное, так что он поступает так, как поступал всегда: намеренно ведёт себя настолько нелепо, насколько возможно. — Лань Чжань, — ноет он, откидывая голову назад достаточно, чтобы их взгляды могли встретиться. — В последний раз, когда я был здесь, я оставался с тобой. — Потому что они пытались скрыть от всех, что он здесь, так как он был разыскиваемым преступником. — Я проделал весь этот путь, только чтобы увидеть тебя… — Что на самом деле правда, но никто так не подумает, если он будет говорить об этом в такой манере. —…и ты даже не собираешься проводить со мной время? Ханьгуан-цзюнь такой важный человек, что, я уверен, если мы не будем видеть друг друга по вечерам, то не увидимся вообще, и мне будет так одиноко. Ты ведь не хочешь, чтобы мне было одиноко, Лань Чжань? — Бесстыдник! — гаркает Лань Цижэнь. И это правда, так что вместо того чтобы спорить, Вэй Усянь сосредотачивается на Лань Ванцзи, который смотрит на него нахмурившись. — Вэй Ин, — тихо говорит он. — Что не так? Вэй Усянь замирает, как кролик перед волком. Он слишком поздно понимает, что, конечно же, Лань Ванцзи почувствует и это тоже, и, конечно же, нахмурится ещё сильнее. Вэй Усянь немедленно заставляет себя рассмеяться, улыбнуться, состроить самое нелепое выражение лица, которое он только может выдать, но затем на его губы мягко и нежно ложится палец, и Лань Ванцзи смотрит в сторону, на младших учеников. — Он может идти? Вэй Усянь пытается возмущённо фыркнуть, но Лань Ванцзи мягко заставляет его умолкнуть, как только он делает для этого вдох, так что он утихает, оседая обратно в уверенное успокаивающее тепло его рук. Так легко просто закрыть глаза и смириться с тем, что впервые за долгое время есть кто-то, кто позаботится о нём. Сычжуй отвечает: — Немного и медленно. Он быстро устаёт, и с его равновесием не всё в порядке. Он лучше идёт, когда его кто-нибудь поддерживает. — Очень медленно, — говорит Цзинъи. — Это пугает. Обычно он бегает, не останавливаясь. — Мгм. Вэй Усянь собирается сказать — снова — что он в порядке, правда, и что он опирался на Сычжуя и Цзинь Лина и путался в собственных ногах просто для забавы, но потом рука на его спине вдруг смещается, другая оказывается под коленями, и вот его уже поднимают в воздух. Он оказывается крепко прижат к груди Лань Ванцзи, что… на самом деле очень приятно, но он практически уверен, что его лицо сейчас всё полыхает. Голова кружится, но в этом он будет винить недостаток сна, а не тот факт, что его несут на руках так, как будто он ничего не весит. — Лань Чжань! Лань Ванцзи его игнорирует. — Дядя, Вэй Ин останется со мной. Очень сомнительно, что у Лань Цижэня есть что хорошего сказать по этому поводу, но Лань Ванцзи не даёт ему шанса возразить. Он вежливо кивает младшим, а потом разворачивается и уходит по направлению к цзинши. Вэй Усянь притворяется, что возражает по поводу того, что его несут, когда им надо пройти всего ничего, а потом просто улыбается и прикрывает глаза, обнимая рукой плечи Лань Ванцзи и прижимаясь ближе. — Спасибо, Лань Чжань, — бормочет он, зевая и утыкаясь носом в ключицу Лань Ванцзи. — Нет необходимости в благодарностях. Они некоторое время идут в полной тишине, и Вэй Усянь ощущает, как его клонит в сон. В первый раз за многие месяцы он не пытается этому сопротивляться. Кошмары всё равно будут ужасны, но, по крайней мере, когда он проснётся, то, возможно, не будет один. Он не может представить более безопасного, более комфортного места, чем объятия Лань Ванцзи.