***
Он на тропе Цюнци, и Вэнь Нин мёртв. Он на тропе Цюнци, и Вэнь Нин мёртв, так что все остальные тоже умрут, каждый из них. Он играет на Чэньцин, и пустая оболочка, оставшаяся от Вэнь Нина, повинуется музыке, атакуя убегающего стражника, а затем следующего, и следующего, и везде вокруг него умирают люди, и он горит от ледяной ярости и в то же время мрачно, злобно радуется зрелищу того, как они падают. Они все заслужили смерть. Он сложит здесь гору из трупов ещё до того, как взойдёт солнце. Он слышит влажный выдох и оборачивается, только чтобы увидеть, как Вэнь Нин вытаскивает свой кулак из тела Вэнь Цин. Она шатается и падает на землю, истекая кровью, всё это время продолжая смотреть на него. Грязь вокруг неё становится красной, и она шепчет со слезами на глазах и кровью в уголках рта: — Прости. И спасибо тебе. И он бежит к ней, но спотыкается, падая на колени в кроваво-красной грязи, а затем поднимает взгляд и видит тела, висящие на стенах: Бабушка. Четвёртый Дядя. А-Юань. — И какая от этого всего была польза, — шипит голос Вэнь Цин в шуме ветра, — если ты даже не смог в итоге нас спасти? И он… — Вэй Ин. Вэй Ин, всё в порядке. Тшш, всё в порядке. Я здесь. Я с тобой. Вэй Усянь просыпается, задыхаясь от сдавленных рыданий в объятьях Лань Ванцзи. Он никогда ещё не просыпался от кошмаров рядом с кем-то, кто находился так близко, и он вцепляется в чужую рубаху и крепко держится за неё трясущимися руками. — Лань Чжань, — слышит он себя, голос срывается на каждом слове. — Лань Чжань. — Я здесь. — Ты здесь, — повторяет Вэй Усянь. Никакие слова никогда не звучали так прекрасно. — Не оставляй меня одного. Я не хочу снова быть один, пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, Лань Чжань. Слышится резкий вдох, а потом его притягивают ещё ближе, сжимают крепче. — Ты не один. Я здесь. Я не уйду. Я здесь. Вэй Усянь всхлипывает от болезненного облегчения, утыкаясь лицом в шею Лань Ванцзи, как будто если они прижмутся достаточно близко друг к другу, то слишком крепко сплавятся вместе и их будет невозможно больше разлучить. — И А-Юань. Ты спас его, ведь так? Он жив. Он выбрался. — Да, — ответ следует так незамедлительно и уверенно, что даже кошмары не могут поспорить с ним. — Хочешь его увидеть? — Нет. Нет, сейчас ведь середина ночи, да? Он спит. Я просто хотел убедиться. — Вэй Усянь вздыхает, вздрагивая от пробегающей по телу дрожи. Отравляющие чувства провала и одиночества утекают прочь с каждым подъёмом груди Лань Ванцзи под ним. Вэй Усянь вдыхает запах сандалового дерева и чистой ткани, ожидая, когда кошмар постепенно отступит, а дрожь уймётся, пока он соображает, где находится и что происходит. Чувство осознания приходит вместе с неловким пониманием того, что только что произошло. — А… прости, Лань Чжань, я шумел и разбудил тебя? Я не хотел. Обычно я веду себя тихо. — Обычно? — Да. Я шумел в этот раз? Следует миг тишины. — Ты вёл себя тихо, — говорит Лань Ванцзи наконец. — Правда? Тогда почему ты проснулся? Лань Ванцзи колеблется, а потом берёт его ладонь в свою и аккуратно кладёт её себе на грудь, как раз туда, где до этого лежала голова Вэй Усяня. Ткань в этом месте мокрая от слёз. — Почувствовал это, — объясняет он. — О, — тихо произносит Вэй Усянь. — Прости… чёрт, прости, Лань Чжань, я не подумал. Вот, я слезу с тебя, чтобы это снова не произошло и ты мог поспать… Но руки Лань Ванцзи крепче сжимаются вокруг него, не давая ему сдвинуться. — Не извиняйся. Останься. — Но я разбудил тебя… — Я не хочу спать, — твёрдо говорит Лань Чжань, — когда ты плачешь. Не грусти в одиночестве. Что, конечно же, нелепо. Очень мило — почти невыносимо мило — но нелепо. Если он будет будить Лань Ванцзи каждый раз, когда ему снится плохой сон, верховный заклинатель всех кланов будет спать настолько же мало, как их воскресший кошмар. У Лань Ванцзи есть варианты получше относительно того, что делать со своим временем, кроме как успокаивать кого-то, кто видит сны о том, что было полностью его собственной виной, хотя Лань Ванцзи, вероятно, не станет слушать, если он попытается объяснить ему это. — Ладно, — говорит Вэй Усянь, чтобы успокоить его. — Но давай сейчас снова ляжем спать, хорошо? Уже давно прошло время твоего обычного отбоя. Ты наверняка устал. Лань Ванцзи аккуратно пропускает руку сквозь его волосы, слегка поглаживая щёку большим пальцем. Это заставляет Вэй Усяня задрожать от приятного жара, прошедшего по телу, и он пытается скрыть это, потягиваясь. — Мгм, — отвечает Лань Ванцзи наконец. — Ложись спать. Я буду здесь. Вэй Усянь глубоко благодарен ночной темноте цзинши, которая, вероятней всего, скрывает его внезапный румянец. Доброта Лань Ванцзи словно океан: она шире и глубже, чем можно себе представить. Её иногда больше, чем Вэй Усянь способен принять. — Давай я сначала слезу с тебя, — бодро говорит он, пытаясь вести себя так, как будто не будет слышать эти тихие слова и ощущать эти мягкие прикосновения ещё несколько дней после. — Не могу поверить, что ты позволил мне заснуть вот так. Разве я не тяжёлый? Вместо того, чтобы убрать руки и отпустить его, Лань Ванцзи сжимает его крепче, удерживая на месте. — Не тяжёлый. — Лань Чжань… — Вэй Ин. Я не глупый. Останься. — Может, я просто не хочу спать на мокром пятне, — говорит Вэй Усянь, меняя тактику. — Это не очень-то комфортно, Лань Чжань. Это холодно и неприятно, и мне не нравится так лежать. Разве мой Лань-эр-гэгэ не хочет получше заботиться обо мне? Лань Ванцзи замирает под ним, а затем резко садится, позволяя ему скатиться с него в сторону. Вэй Усянь едва успевает начать гордиться своим интеллектом, когда Лань Ванцзи встаёт и он остаётся в кровати один, что правда не было его целью. — Лань Чжань? — зовёт он, садясь и пытаясь не выдать внезапный страх, что он наконец повёл себя достаточно невыносимо, чтобы с ним стало невозможно мириться. — Подожди здесь, — говорит Лань Чжань, что, вероятно, означает, что он вернётся. Вэй Усянь, напрягая глаза, всматривается в темноту, разбавляемую только тусклым светом луны из окна, и почти зарабатывает сердечный приступ. Лань Ванцзи снимает свою нижнюю рубашку, и весь его торс внезапно оказывается выставленным напоказ. Серьёзно, это Вэй Усянь здесь должен быть тем, кто ведёт себя бесстыже, но внезапно он ощущает себя таким же ханжой, как все в клане Лань — его сердце стучит в груди словно барабан при одной только мысли, что он почти может что-то увидеть. Он хочет встать с кровати, пересечь комнату и обернуть руки вокруг Лань Ванцзи, провести ладонями по всему тому, что он едва может различить в тусклом серебристом сиянии луны. На самом деле, он настолько сосредоточен на том, чтобы не сделать чего-то подобного, что едва замечает, когда Лань Ванцзи надевает другую рубашку и завязывает её, возвращаясь обратно и снова ложась в кровать. — Больше не влажная, — говорит он самодовольно, а потом ложится на спину, буквально поднимает Вэй Усяня вверх и устраивает его по своему вкусу. Это требует большого количества прикосновений и передвижений, и истощённое тело Вэй Усяня внезапно ощущается куда более ожившим, чем было на протяжении многих недель. Может, даже месяцев. — Лань Чжань, — с трудом хрипит он. Лань Ванцзи весь словно горящий огонь: горячая кожа и успокаивающее присутствие. — Может, я не хочу так спать, ты об этом не подумал? — Если что-то будет не так, ты меня разбудишь? —…Да? Короткий выдох, который он может почувствовать, потому что они полностью прижаты друг к другу. — Лжец. — Лань Чжань. — Вэй Ин. Ложись спать. И Вэй Усянь хочет спорить дальше, но ему так тепло и удобно, что между одним выдохом и другим он всё-таки засыпает.***
Он не уверен, сколько раз просыпается за эту ночь. Кажется, что больше, чем может вместиться в отведённые распорядком Ланей восемь часов сна, но каждый раз, как он просыпается, сотрясаясь от дрожи и сдерживая рыдания, Лань Ванцзи оказывается рядом с ним, обнимая, приводя в чувство и шепча успокаивающие слова. В какой-то момент Вэй Усянь приводит в негодность столько рубашек своими слезами, что Лань Ванцзи полностью снимает верхнюю часть одежды и просто укладывает его на свою голую грудь. Это должно отвлекать, но, очевидно, похоть Вэй Усяня уступает его истощению, потому что каждый раз, как он говорит себе, что ни за что не сможет заснуть прямо рядом с соском Лань Ванцзи, который просто напрашивается на то, чтобы его поцеловали или прикусили, его глаза закрываются сами собой и он снова отключается. Когда он наконец по-настоящему просыпается, для разнообразия с зевком вместо задушенного в горле крика, каким-то образом вокруг всё ещё темно. Но чуть светлее, чем раньше, так что, может, на улице уже рассвет? Лань Ванцзи всё ещё обнимает его, поглаживая по волосам и почти беззвучно напевая их песню. Вэй Усянь пару мгновений рассматривает мысль, что ему должно быть стыдно лежать на Лань Ванцзи, но, так как они провели в таком виде всю ночь, это кажется довольно бессмысленным на текущий момент. Вместо этого он снова зевает и слегка поднимается, складывая руки на чужую грудь и опираясь на них подбородком. — Доброе утро, — говорит он. Лань Ванцзи позволяет своей руке соскользнуть ниже, на его затылок и потом на шею, где она и остаётся. — Мгм. — Сколько времени? — спрашивает Вэй Усянь. — Я чувствую запах еды. Это завтрак? Тебе скоро нужно вставать? Следует пауза. — Приём пищи был час назад. Я принёс еду сюда. — Значит, время уже после завтрака? — Внутренне Вэй Усянь поражается, что смог проснуться так рано без побудки или кошмаров. Для него более привычным было время ближе к обеду. — Лань Чжань, неужели я уже довёл тебя до греха лени? Твой дядя меня убьёт! — Я ему не позволю, — немедленно отвечает Лань Ванцзи, как будто ему необходимо, чтобы Вэй Усянь был ещё больше в него влюблён. — И я уже отправил Сычжуя к брату, чтобы он поговорил с дядей. — Цзэу-цзюнь? — Вэй Усянь хмурится. — Разве он до сих пор не в уединении? — Мгм. Но если бы Сычжуй поговорил с дядей, это бы не помогло. Мой брат не будет против. — О. В таком случае, мне нужно будет его поблагодарить. И кстати, разве мне не нужно дать тебе встать? Чтобы ты не пропустил большую часть утра и Лань Цижэнь не был слишком зол на меня. Лань Ванцзи смотрит на него несколько долгих секунд, а потом вздыхает. — Вэй Ин. Прошёл уже час после ужина, не после завтрака. Вэй Усянь давится воздухом. — После ужина? Но ты… ты… ты что, уже вернулся обратно? — Ещё только произнося эти слова, он знает, что они не могут быть верны. Ни разу с того момента, как они легли спать, он не проснулся без Лань Ванцзи рядом. И он никаким образом не мог проспать весь день, не проснувшись, сотрясаясь от ужаса, по крайней мере несколько раз, что означало… что означало, что Лань Ванцзи был здесь всё это время. — Я не уходил, — подтверждает тот. — Лань Чжань. — Вэй Усянь с ужасом думает, что может сейчас расплакаться. Он скатывается с Лань Ванцзи и садится, отворачиваясь, чтобы не было видно лицо. — Тебе не стоит так делать. Я… — Я того не стою. Он мотает головой. — Я знаю, что у тебя есть более важные дела, чем сидеть со мной весь день. — Нет. — Перестань оспаривать это. Ты верховный заклинатель; у тебя есть важные дела. Это факт, Лань Чжань. — Мгм. — Вэй Усянь слышит, как Лань Ванцзи позади него садится на кровати. Звучит характерный шелест ткани, который означает, что он, вероятно, надевает рубашку, но потом Лань Ванцзи снова придвигается. Он устраивается рядом, не пытаясь снова оказаться лицом к лицу, и начинает аккуратно распутывать волосы Вэй Усяня, разбираясь с каждым колтуном так осторожно и вдумчиво, что неприятных ощущений не возникает вообще. Вэй Усяню кажется, что он ощущает короткий, слишком невесомый поцелуй у своего уха, но тот такой лёгкий, что он, вероятно, его просто вообразил. Принятие желаемого за действительное. — Важные дела. Нет дел важнее, чем ты. — Спорим, ты единственный, кто так думает, — отвечает Вэй Усянь сквозь сжавшееся горло. Он может уже действительно плакать, что просто нелепо… он слышал о слезах от грусти и о слезах от счастья, но плакать от того, что влюблён? Нет. — Значит, все остальные не правы, — спокойно отвечает Лань Ванцзи. — Вэй Ин. Ты не болен. Ты достаточно спал в последнее время? Вэй Усянь замирает, а затем с усилием смеётся, как будто это всё ещё может сработать к текущему моменту. — Что? Спрашиваешь из-за того, что я так долго проспал сегодня? Ну правда, ты ведь знаешь, я просто сам по себе такой… Лань Ванцзи вздыхает. Его вздох негромкий, но Вэй Усянь так напряжён, что этого хватает, чтобы оборвать его речь. — Вэй Ин, это ведь всего лишь я. Не делай так. — Вэй Усянь не шевелится, и спустя мгновение Лань Ванцзи перекладывает волосы, которые только что распутал, на его плечо — и в этот раз на самом деле, по-настоящему — мягко целует его в шею сзади. — Это всего лишь я, — повторяет он. Лань Ванцзи никогда не был «всего лишь» — никогда, и неважно, любил ли он Вэй Усяня в таком смысле, как Вэй Усянь любил его, неоспоримым было одно — Лань Ванцзи действительно его любит. Он доказывал это снова и снова. Вэй Усянь никогда не говорил никому о своих кошмарах прежде, были только случаи, когда люди узнавали случайно, но… это Лань Ванцзи. — Я не могу спать, — говорит он поспешно. — Я так устал, но когда я пытаюсь спать, то просто вижу во сне… всё это. Всё, что случилось. Только ещё хуже, потому что это всё так сильно перемешано в моей голове. Мне снятся кошмары с тех пор… эм. Уже долгое время. Но всё стало хуже, когда я вернулся к жизни. Я едва могу спать вообще. Вот почему я был таким… вчера, я имею в виду, галлюцинации и всё такое. Я просто так сильно устал. — Вэй Ин, — говорит Лань Ванцзи очень-очень тихо. А потом: — А раньше? Когда мы путешествовали вместе? — Это, эм… — Он смеётся, чувствуя себя неловко. — Всё становится легче, когда я с кем-то ещё? Легче уснуть, я имею в виду. И так как мы не были, эм, настолько близко друг к другу, когда спали, ты никогда не замечал. — Тогда я не буду уходить, — говорит Лань Ванцзи немедленно, так быстро и уверенно, что это заставляет сжаться что-то в груди Вэй Усяня. — И я не буду спать далеко. — Но тогда я буду тебя будить. — Хорошо. — Слово звучит с такой силой, что Вэй Усянь не выдерживает и поворачивается, чтобы посмотреть на него. Лань Ванцзи сидит очень прямо, с выражением лица, словно закрытым грозовыми тучами. Он выглядит больше как Ханьгуан-цзюнь, который всегда идёт туда, где происходит что-то плохое, чем как Лань Чжань, который расчёсывал его волосы и так мягко держал его в своих руках. — Вэй Ин, послушай меня. Я не хочу лежать и спать, пока ты плачешь. Никогда больше. Разве я не говорил, что буду всегда с тобой? — Да, но это было для того, чтобы не дать всем убить меня во второй раз, — протестует Вэй Усянь. — Не в этом смысле. — Это было во всех смыслах, — настаивает Лань Ванцзи. Он выглядит очень нерадостным. — Почему ты думаешь, что я не захочу знать, если тебе будет плохо? Я не могу вынести мысль о невозможности тебе помочь. Позволь мне это сделать. Вэй Усянь может спорить насчёт чего угодно, но не может делать это, когда Лань Ванцзи огорчён. — Ладно, — говорит он, и это кажется ложью лишь слегка. — Хорошо. Всё, что захочешь. — Он улыбается, склоняясь ближе, пытаясь превратить это в шутку, чтобы не сделать чего-то глупого. — Как будто мне будет так тяжело всю ночь находиться в объятиях Ханьгуан-цзюня! Все другие заклинатели будут так сильно завидовать. Лань Ванцзи хмыкает, вставая и уходя в другую часть комнаты. — Нелепость, — говорит он. Его уши очаровательно покрасневшие. Вэй Усянь ужасно хочет их поцеловать. Он останавливается на том, чтобы плюхнуться поперёк кровати и выдать своим лучшим ноющим тоном: — Куда ты идёшь? Разве ты не сказал, что не будешь уходить? — За едой. Ты не ел весь день, и Сычжуй сказал, что вчера тебя вырвало. — Он идёт к столу и поднимает крышки с нескольких чашек. — Еда с ужина. Должна быть ещё немного тёплой. Вэй Усянь улыбается ему, чувствуя беспомощную нежность. — Спасибо, Лань Чжань. Ты всегда такой внимательный. — Звучит как поддразнивание, но он действительно имеет это в виду. — Но это снова еда для кроликов, да? Лань Ванцзи явно неодобрительно вздыхает, но потом тянется к шкафчику и достаёт большую банку масла с острым перцем. У него на лице выражение «если уж ты так настаиваешь», но за всё время своего пребывания в Облачных Глубинах Вэй Усянь никогда не видел ни единого, даже немного острого блюда. Нет сомнений, что Лань Ванцзи держит здесь это масло для него. И он не мог знать, когда они увидят друг друга снова, так что он, должно быть, купил его и хранил просто… в ожидании. На всякий случай. — Знаешь, — говорит Вэй Усянь, — вот поэтому ты мой самый любимый человек во всём мире. — Никаких разговоров во время еды, — отвечает Лань Ванцзи, не встречаясь с ним взглядом, и Вэй Усянь смеётся. — Но мы ещё не едим! — Уже едим, — твёрдо говорит Лань Ванцзи, и практически стаскивает его с кровати к столу, настойчиво подталкивая к нему еду, пока они действительно не начинают есть и разговоры становятся (согласно абсолютно абсурдным правилам Облачных Глубин) запрещены. Вэй Усянь обычно игнорирует это правило так же, как и все остальные, но сейчас, хотя бы раз, он решает дать Лань Ванцзи передохнуть, чтобы поблагодарить его за то, какой он восхитительный. Кроме того, он каким-то образом начинает снова хотеть спать прямо посреди незаконченной трапезы, и к концу их ужина Вэй Усянь уже широко зевает каждые несколько минут. — В кровать, — говорит ему Лань Ванцзи, убирая всё после еды. — Но я только проснулся, — отвечает Вэй Усянь, протестуя в основном для вида. Если быть честным, он не может представить, чего бы сейчас хотел больше, чем вновь уютно свернуться в объятьях Лань Ванцзи. — Как уже может быть время ложиться спать? Ещё даже нет девяти… ты не собираешься спать, ведь так? Лань Ванцзи поднимает стопку того, что выглядит как вероятно очень важные и очень скучные документы, а потом садится на кровать, балансируя деревянным кроватным столиком на своих коленях, ставя его в качестве поверхности для письма. Это всё скорее всего работа, которую он не смог сделать в течение дня, пока ему приходилось заботиться о Вэй Усяне. — Ты спи, — говорит он спокойно. — Я буду здесь. В девять я тоже лягу спать. Это не выглядит особо удобным. Вэй Усянь дует губы, чтобы скрыть, насколько он тронут. — А что, если я хотел снова спать на тебе? Ты не собираешься держать меня в объятьях сегодня, Лань-эр-гэгэ? Лань Ванцзи немедленно всё убирает, отставляя столик в сторону. Никаких колебаний, никакого раздражения на лице. — Если Вэй Ин этого хочет. Просто вот так. Как будто это всё, что ему нужно было услышать. Вэй Усянь ощущает, как весь воздух вышибает из лёгких, но ничто не приходит ему на замену. Он знает, что наверняка сейчас краснеет. И что, вероятно, смотрит на Лань Ванцзи, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Он не может говорить. Он не может думать. Это потрясающе, невероятно, за пределами понимания, как кто-то, настолько хороший и идеальный, может продолжать быть таким добрым к нему. Он бы подумал, что ему это снится, но сны никогда не делали его счастливым. — Лань Чжань, — с трудом выговаривает Вэй Усянь, его голос хрипит, а руки подрагивают. — Перестань быть таким хорошим со мной. Лань Ванцзи смотрит на него какое-то время, а потом просто раскрывает свои руки. — Иди спать, Вэй Ин.***
Ночь беспокойная, но и близко не такая, как те, которые Вэй Усянь проводил один. Каждый раз, как он дёргается, просыпаясь, пойманный в ловушку бесформенного ужаса, требуется только спокойный голос Лань Ванцзи, чтобы вновь погрузить его в сон. И это… ну, просто потрясающе. Мысль об отказе от этого крайне мучительна. Он слишком чётко помнит, каково это — просыпаться в одиночестве и дрожать в темноте ночи, ощущая клубящуюся в глубинах сознания ненависть. Теперь, когда он знает, что может быть по-другому, каждая комната, в которой он проснётся один, будет казаться более холодной, более пустой. Насколько же хуже будет скучать по чему-либо, чем просто этого не иметь. Это всегда было так, со всем, что он когда-то имел и без чего остался: мягкая кровать с чистыми простынями; золотистый огонь, согревавший его изнутри; кто-то, кто любил его. Вэй Усянь не просыпается, когда это делает Лань Ванцзи, но чуть позже он приходит в себя, когда слышит тихий голос в отдалении: — Ханьгуан-цзюнь? Вэй Усянь шевелится, тихо ворча, и ощущает, как тёплая рука успокаивающе гладит его по спине. — Спи, Вэй Ин, — приглушённо говорит Лань Ванцзи. — Я здесь. — Ханьгуан-цзюнь? — вновь произносит другой голос. Вэй Усянь неохотно выдёргивает себя из мягких объятий сна без сновидений, цепляясь за звук. Он ёрзает на кровати, потирая лицо рукой, как будто может стереть с себя усталость, словно прилипшую паутину. — Ханьгуан-цзюнь? — эхом повторяет он и слышит, как Лань Ванцзи вздыхает. Вэй Усянь широко зевает, открывая глаза, даже несмотря на то, что веки кажутся задеревеневшими, как у трупа. — Это Сычжуй? — невнятно спрашивает он. Когда Лань Ванцзи ничего не отвечает, Вэй Усянь зовёт громче: — Сычжуй? — Учитель Вэй? — голос Сычжуя звучит удивлённо, и Вэй Усянь осознаёт, что он идёт от двери в цзинши. Сычжуй, должно быть, стоит прямо за ней. — Это вы? Как вы себя чувствуете? — Всё ещё не болен, — бормочет Вэй Усянь, и Лань Ванцзи успокаивающе его гладит, хотя при этом лёгкая хмурость портит его безупречно бесстрастное лицо. Вэй Усянь улыбается ему и кричит, всё ещё не заботясь о том, чтобы встать: — Заходи! Сычжуй немедленно открывает дверь, входя, а потом делает пять шагов внутрь маленького домика и застывает как вкопанный. Он прикусывает губы, очевидно, пряча широкую улыбку, но также стремительно краснеет. — Х-ханьгуан-цзюнь, — говорит он, опуская взгляд на свои ноги. — Учитель Вэй. Я не хотел вас прерывать. К текущему моменту Вэй Усянь уже полностью привык к тому, что его сон постоянно прерывается, и обычно это происходило по куда менее приятным причинам, чем появление Лань Сычжуя. Он собирается сказать об этом, когда его затуманенный сном мозг внезапно осознает, что именно кто-либо, зашедший в спальню, в которой Вэй Усянь лежит в кровати, распластавшись по голой груди Лань Ванцзи, вероятно может подумать. Он фыркает, а потом ему приходится прижать ладонь ко рту, потому что он начинает беспомощно смеяться. Каждый взгляд на полыхающее лицо Сычжуя, на то, как он старательно отводит глаза от кровати, в которой они вдвоём лежат в обнимку, заново заставляет Вэй Усяня взрываться смехом. Им стоит быть благодарными за то, что пришёл не Лань Цижэнь в поисках своего племянника. Доводить людей до инфаркта вероятно запрещено в Облачных Глубинах. — Вэй Ин, — наконец терпеливо произносит Лань Ванцзи, и Вэй Усянь с трудом подавляет смех, широко ему улыбаясь. — Что? — спрашивает он. Он всё же не может сдержать хихиканье, которое прорывается наружу, и его плечи до сих пор трясутся от сдавленного смеха. Лань Ванцзи внимательно смотрит на него, а потом тянется рукой и мягко проводит пальцами по его щеке, останавливаясь у уголка рта. — Хорошо видеть тебя счастливым, — говорит он тихо, и смех Вэй Усяня стихает, уступая место шокированному взгляду широко раскрытых глаз. — О, — слабо говорит он. — Эм. — Внутри всё сжимается, и ему приходится отвести взгляд. Он заставляет себя подняться в сидячее положение рядом с Лань Ванцзи, позволяя одеялу упасть вниз, собираясь у бёдер. Вэй Усянь снова смеётся, но смех кажется неловким и принуждённым. — Не волнуйся, Сычжуй, — произносит он. — Я не покушался на вашего Ханьгуан-цзюня. Смотри, на мне надета одежда, хм? Это всё он слишком бесстыжий. — Я не волновался, — отвечает Лань Сычжуй. Он всё ещё улыбается. — Я просто удивился. Я думал, что вы слишком больны, чтобы… — Он становится ещё краснее и замолкает. — В общем. Я рад, что вы чувствуете себя лучше, учитель Вэй. Я пришёл, только чтобы узнать насчёт того, захочет ли Ханьгуан-цзюнь сегодня снова взять день отдыха. О, точно. Вэй Усянь кидает взгляд назад, видя, как Лань Ванцзи хмурится и открывает рот, но прежде, чем он успевает что-то сказать, Вэй Усянь выкрикивает: — Нет! Он может вернуться к своим делам сегодня! Нет нужды беспокоить Цзэу-цзюня или Лань Цижэня. Лань Ванцзи хмурится сильнее. — Вэй Ин, — произносит он тихо. — Лань Чжань, я в порядке. Я так долго проспал вчера, что… — Он колеблется, бросая взгляд на Сычжуя, а потом склоняет голову набок, ухмыляясь своей самой хитрой улыбкой. — А-Юань, можешь дать своим отцам возможность поговорить наедине? И, конечно же, Сычжуй давится воздухом, опуская глаза в пол. — Э-эм, конечно, Сянь… я имею в виду, учитель Вэй. Я просто… я буду снаружи. — Ты правда можешь снова называть меня «Сянь-гэгэ»! — кричит Вэй Усянь ему вслед, пока Сычжуй торопится наружу, и в нём бурлит слишком много счастья от этой оговорки, чтобы убрать широкую улыбку с лица. Но он всё же пытается надуться, когда оборачивается к Лань Ванцзи. — Ты слишком хорошо его воспитал. Он чересчур вежливый. — Мгм, — отвечает Лань Ванцзи. — Может быть, это ты слишком хорошо его воспитал. Вэй Усянь смеётся. — Что, за те несколько лет, которые я провёл, закапывая его на грядке с редиской и пытаясь не дать ему умереть с голода? Я так не думаю. — Он потягивается, высоко поднимая руки и пытаясь размять спину. Когда он вновь кидает взгляд назад, Лань Ванцзи неотрывно смотрит на него с нечитаемым выражением лица. — Что? Лань Ванцзи несколько раз моргает и отводит взгляд в сторону. — Ты хорошо справился. — Только ты мог добавить «хороший родитель» в список моих достижений, — с теплом говорит ему Вэй Усянь, — где-то между поднятием мертвецов и массовыми убийствами. — Вэй Ин… — В любом случае, речь не об этом. Лань Чжань, тебе не нужно нянчиться со мной и сегодня. — Я не нянчусь, — немедленно отвечает Лань Ванцзи, его губы сжимаются в упрямую линию. Вэй Усянь любит его до невозможности, вместе со всей его упёртостью. — Да, да, — говорит он. — Ты не нянчишься. Ты очень любезно проявляешь заботу к своему соулмейту, которому нельзя доверить самостоятельное нахождение в кровати. Может, тебе стоит найти кого-нибудь, кто заменит тебя на этом посту. Я уверен, твой дядя будет в восторге от того, чтобы подержать меня в объятьях во время одного или парочки кошмаров. Это может навести его на прекрасные мысли о том, чего я боюсь, чтобы было больше вариантов, чем можно помучить меня позже. — Лань Ванцзи кидает на него короткий взгляд, и Вэй Усянь прыскает от смеха. — Ну правда, Лань Чжань, — говорит он, пытаясь вернуть лицу серьёзное выражение. — Я в порядке. Вчера я проспал весь день и всю ночь. Даже я не смогу пролежать в кровати ещё дольше. Мне станет скучно, я начну тебя доставать, и в итоге ты сам начнёшь мечтать о том, что лучше бы отправился по делам, когда у тебя был шанс. — Нет, не начну, — говорит Лань Ванцзи, как будто Вэй Усянь не выводил его из себя постоянно ещё с того времени, как они были подростками. Просто нелепый, абсолютно прекрасный человек. — Лань Чжань, — вновь пытается он, решительно настроенный не дать Лань Ванцзи бросить мир заклинателей на произвол судьбы, только потому, что он считает, что должен нести ответственность за безмозглых идиотов, которые не могут спать в одиночестве, — я правда не хочу, чтобы твой дядя злился на меня ещё больше, чем он уже, вероятней всего, злится сейчас. Если я опять помешаю тебе исполнять свои обязанности, он наверняка ворвётся сюда, требуя, чтобы я начал переписывать правила вашего клана, что бы там ни сказал ему твой брат. Лань Чжань, их уже четыре тысячи. Я не хочу их переписывать. — Он этого не сделает, — серьёзно отвечает Лань Ванцзи. — А если сделает, то я перепишу их за тебя. Вэй Усянь закрывает лицо руками. — Лань Чжань. Почему ты никогда не был таким хорошим со мной, когда мы были детьми? Представь, если бы ты предложил переписать правила клана за меня, когда мы застряли в библиотеке вместе. Я бы, наверное… — Он встряхивает головой, прерывая свою мысль. Что бы тогда было? Он бы влюбился? Он и так это сделал. Лань Ванцзи некоторое время молчит, а потом почти нерешительно обнимает его за плечи. — Я должен был быть добрее к тебе, — неловко говорит он, — всё это время. Вэй Усянь бессильно стонет, переполненный несбыточными желаниями, и падает на Лань Ванцзи, прижимаясь к нему и вдыхая запах его кожи. Он позволяет себе побыть в тёплых объятьях несколько болезненно-идеальных мгновений, потом вздыхает, поворачивая голову и целуя голое плечо Лань Ванцзи, и вновь садится ровно. — Я уже проснулся, — говорит он твёрдо, — а тебе нужно идти и спасать мир от всех, кто захочет воспользоваться тем хаосом, в котором мы находимся. Скажи честно, сколько человек сейчас пытается обвинить Цзинь Гуанъяо в каждой ерунде, пошедшей не так, чтобы свалить это на чужие плечи? — Поджавшиеся губы Лань Ванцзи являются достаточным ответом. — Иди и напомни им, что в Облачных Глубинах запрещено лгать, хорошо? Я не устал. Я достаточно поспал. Я смогу дождаться твоего возвращения вечером. Лань Ванцзи прижимает кончик пальца к тёмному ободку под одним из его глаз, который, должно быть, уже больше походил на припухший синяк. Вэй Усянь изо всех сил старается оставаться неподвижным, так же, как когда пытается не показать воздействие на себя очередного кошмара — просто чтобы не сделать что-нибудь глупое, например, не задрожать всем телом или не прижаться к чужой руке. Лань Ванцзи всматривается в его лицо. — Ты будешь здесь, когда я вернусь? Вэй Усянь пожимает плечами, притворяясь беспечным и невозмутимым, как будто его душа не пытается вырваться из тела при мысли, что Лань Ванцзи хочет, чтобы он здесь был. — Конечно, — легко говорит он. — Куда я могу уйти? Оуян Цзычжэнь даже ещё не привёл моего осла. — Конечно, — эхом повторяет Лань Ванцзи и отводит взгляд в сторону. Никто из них не произносит больше ни слова, и неправильная тишина повисает между ними, словно пропущенная нота в дуэте. — Я пойду, — наконец говорит Лань Ванцзи, и Вэй Усянь только кивает. Лань Ванцзи одевается в тишине, и Вэй Усянь не смотрит на него. Он отстранённо дёргает за нитку, торчащую из одеяла, и старательно не думает о поразительной интимности переодевания в дневную одежду в спальне, которую они делят на двоих. Каким-то образом, быть принесённым сюда на руках казалось менее интимным. Он знает, как держать невозмутимое лицо относительно вещей, которых должен бы смущаться. Но он куда меньше уверен в том, что делать с неуловимыми и тихими действиями, с помощью которых Лань Ванцзи демонстрирует свою привязанность, с тем, как он освобождает для него место в своей жизни и в своём доме без всяких вопросов и комментариев. Это так доброжелательно, и мило, и чудесно, и так несправедливо, что Вэй Усянь в ответ лишь отчаянно хочет, чтобы он всё же хоть что-то сказал, хоть один раз, чтобы стало более ясным, чем это является — всего лишь беспокойством по поводу его кошмаров или чем-то другим, более глубоким. Более нежным. — Вэй Ин, — произносит Лань Ванцзи, уже готовый выходить, но в нерешительности замирающий у двери. Вэй Усянь поднимает на него взгляд и улыбается. — Хм? Да? Лань Ванцзи сглатывает. Вэй Усяню ужасно хочется провести языком по его шее там, где приходит в движение его кадык, так что он заставляет себя отвести взгляд в сторону. — Увидимся позже. — Да, конечно, — говорит Вэй Усянь как можно более непринуждённо. — Увидимся. Лань Ванцзи уходит, и Вэй Усянь падает лицом в кровать и кричит в подушку. Это не то чтобы помогает, но чистая агония от того, чтобы любить кого-то настолько идеального и настолько важного для всего остального мира, по крайней мере служит напоминанием, что всё это — цзинши, эта кровать, сильные руки Лань Ванцзи — на самом деле не принадлежит ему. Он получил их на время. И должен будет отдать обратно остальному, более заслуживающему этого миру.***
Спустя три часа попыток вновь заснуть в одиночестве, без Лань Ванцзи — три часа пробуждений, дрожа всем телом и скользя руками по холодной пустой кровати в поисках того, кого здесь нет — Вэй Усянь примиряется с тем, что это не сработает. Что он безнадёжно зависим, как и всегда был. Он теперь даже не уверен, сможет ли спать, если Лань Ванцзи будет просто где-то в комнате, потому что Вэй Усянь хочет, чтобы он был здесь, рядом с ним, тёплый и внушающий чувство безопасности. Он не решил свою проблему, он сделал её ещё хуже. И он понятия не имеет, что будет делать, когда вновь придётся уйти, когда он больше не сможет просто позволять Лань Ванцзи прогонять все его кошмары своим спокойным голосом. Это, однако, он решает сделать проблемой для будущего себя — того, кому придётся отрывать себя от ощущения мира и спокойствия, которое он чувствует каждый раз, когда видит, как Лань Ванцзи смотрит на него, или едва заметно улыбается ему, или сидит рядом, как яркий маяк, светящийся на фоне тёмного дерева цзинши. А текущей версии Вэй Усяня нужно найти способ не заскучать в Облачных Глубинах, при этом не слишком вляпываясь в какие-нибудь неприятности. Это и так достаточно сложная задача сама по себе, так как ему не к кому было пристать. Все остальные заняты своими очень важными делами, но у него нет никаких дел, потому что на самом деле он не часть этого места. Он гость. Он ненавидит быть гостем. Вэй Усянь пробует пойти в библиотеку, но успевает только сделать шаг через дверной проём, когда понимает, что в ней находится класс крохотных Ланей. Он зависает на месте на несколько минут, беззвучно смеясь над их маленькими налобными лентами, пухлыми щёчками и серьёзными выражениями на лицах, но потом учитель его замечает и дёргается от удивления, и Вэй Усянь исчезает прежде, чем кто-либо успеет его спросить, не пытается ли он испортить будущее поколение учеников тёмным искусством, или умением принимать неправильные жизненные решения, или просто тягой к нарушению правил. Но никто не сможет обвинить его в том, что он пытается испортить кроликов. Даже Лань Цижэню будет сложно найти что-нибудь зловредное в том, что он сидит рядом с ними в траве и целует их пушистые мордочки. И ещё лучше было то, что они живут на самой границе Облачных Глубин, где Вэй Усянь наименее вероятно мог наткнуться на кого-либо, кто будет смотреть на него с этим тошнотворным выражением из смеси шока и настороженного напряжения. Кролики тоже не особо его любили — уж точно не так сильно, как они любили Лань Ванцзи, что было абсолютно понятно, потому что Лань Ванцзи должен был быть на первом месте во всех сердцах — но, будучи маленькими и беспомощными, они никак не могли ему сопротивляться. Кролики успокаиваются, когда он перестаёт так много ёрзать, и Вэй Усянь тихонько опирается на дерево, размеренно дыша и наблюдая, как они прыгают вокруг. Он представляет, как Лань Ванцзи приходил кормить их на протяжении всех этих долгих лет, пока он был мёртв, заботясь о них, любя их и мягко гладя им шёрстку. Внимательно смотря на них и вникая во все их маленькие кроличьи проблемы со всей серьёзностью, с какой он относился и к делам верховного заклинателя, и к моральным дилеммам, и к вопросу о том, как вернуть Вэй Усяню спокойный сон. Он улыбается маленьким пушистым комочкам, окружающим его, дотягиваясь до ближайших, чтобы провести пальцами по их шевелящимся носам. — Ваш Ханьгуан-цзюнь слишком хорош, — говорит он им, — но вы и так это знаете, верно? Он представляет, как они соглашаются с ним своими пищащими голосами, и счастливо смеётся, потянув за невероятно мягкие ушки. Кролики протестующе отпрыгивают от него подальше, но слишком ленятся, чтобы сбегать далеко, так что он вытягивает ноги перед ними и достаёт талисманы, над которыми работал в последнее время. Он некоторое время занимается ими, поправляя линии то там, то тут, бессознательно перемещаясь по поляне, чтобы оставаться на солнечных участках. В Облачных Глубинах почти всегда слишком холодно для него, но сейчас солнце очень яркое, тёплое, и восхитительно незапятнанное туманом тёмной энергии. Ему приходится встать и размяться, когда утро постепенно переходит в день, так что он прогибает спину, делая пару наклонов, слыша, как она хрустит, словно у старика. — Ну ладно, — говорит Вэй Усянь кроликам, которые подобрались к нему ближе за эти несколько часов, очевидно, сочтя его приемлемым, когда он перестал так сильно им докучать. Здесь, вероятно, кроется урок, который стоило бы усвоить, но он вряд ли его усвоит. — И что дальше? У кроликов, конечно же, нет ответа для него, но он всё равно им улыбается и вытягивает Чэньцин из-за пояса. — Лань Чжань же вам играл? — спрашивает он. — Уверен, что играл. Счастливые кролики! Слушать игру уважаемого Ханьгуан-цзюня — это не то событие, к которому стоит относиться легкомысленно, как, я уверен, вы знаете! И я понимаю, что моё скромное предложение будет ничем, по сравнению с тем, к чему привыкли такие просвещённые юные господа… — Вэй Усянь замолкает на секунду, чтобы поклониться. — Но я надеюсь, что вы всё же одарите этого недостойного своим вниманием. Он играет случайные мелодии, полузабытые отрывки песен из своего детства в Юньмэне и то, что он раньше слышал в исполнении Лань Ванцзи, переходя от одного к другому не задумываясь. Кролики, конечно же, полностью его игнорируют, прыгая у его ног и продолжая жевать любую зелень, какую найдут, но он, в общем-то, и не ожидал получить внимательную публику. Они в любом случае ведут себя лучше, чем Яблочко, который всегда блеял и топал копытами во время игры Вэй Усяня, как будто его оскорбляла сама идея слышать приятные звуки. Он играет для кроликов и открытого неба над головой, из чистого удовольствия быть здесь, в этом месте, которое так всецело принадлежит Лань Ванцзи. Он слышит, как мелодия меняется, почти без его участия, следуя за его мыслями и его тоскующим сердцем, находя песню, которую его пальцы знают так хорошо, что он может играть её не задумываясь. Он представляет чистые звуки гуциня, которые поддерживают его мелодию, дуэт, который звучит только в его голове, а потом Вэй Усянь открывает глаза, которые неосознанно закрыл, улыбаясь и… …видя прямо перед собой одного из Ланьских заклинателей, бледного как снег и смотрящего на него с абсолютным, пробирающим до мозга костей ужасом. Пальцы Вэй Усяня сжимаются на Чэньцин, и он резко оборачивается, чтобы посмотреть назад… но сзади ничего нет. Кролики. Деревья. Камни. Чистая и прекрасная картина белого, зелёного и голубого, привычная для Облачных Глубин, и ничего, что нарушало бы этот мир. Ничего, осознаёт он, поворачиваясь обратно, кроме него самого. Вэй Усянь осторожно улыбается мужчине, отчаянно пытаясь вспомнить имя, но это просто очередной заклинатель в белом и с лентой на лбу. — Извини, — говорит Вэй Усянь медленно. — Я тебя испугал? Мужчина, спотыкаясь, делает несколько шагов назад. Он держит корзину с овощами, видимо, придя сюда покормить кроликов. Несколько тёмно-зелёных, влажных листьев выскальзывают через бортик корзины и остаются лежать на траве. — Т-ты не можешь этого делать, — с трудом выговаривает он. Его глаза широко раскрыты и полны ужаса. — Ты… ты не можешь делать это здесь. Вэй Усянь моргает несколько раз и переводит взгляд вниз, на себя, мысленно перебирая три тысячи правил клана Лань, которые он переписывал снова и снова, будучи подростком. Сейчас их больше, он это знает, но… он не бегает, не кричит, не устраивает переполох, не спорит, не ведёт себя грубо, не огрызается и не заставляет Лань Цижэня кашлять кровью. Он даже не вёл себя особо громко. — Я не могу… играть на флейте? — спрашивает он в растерянности, потому что у Ланей никогда не могло возникнуть правила против музыки. Мужчина дёргается, и Вэй Усянь делает шаг назад, разводя руки и пытаясь выглядеть безобидно. — Я не могу… — Он замирает. — Я не могу играть на флейте, — повторяет он медленно, а заклинатель кидает быстрый перепуганный взгляд на Чэньцин. Вэй Усянь всматривается в него внимательней: белые одежды, налобная лента, дрожащие руки, и выглядит он так, как будто ему примерно на пять или десять лет больше, чем Лань Ванцзи. Он выглядит как кто-то, кто мог быть в Безночном городе. Вэй Усянь делает ещё три быстрых шага назад, почти спотыкаясь об кролика, который вовремя не отпрыгивает с дороги, чувствуя, как понимание режет его насквозь как остро отточенный меч. — Я не… — Он опускает взгляд на Чэньцин, видя свою руку, сжавшуюся на тёмном дереве до побелевших костяшек. — Я ничего не делал, — говорит он снова. — Я просто… это была просто музыка. — Ты не можешь, — почти выкрикивает мужчина. Он дышит слишком учащённо, и кажется, он не слышал ничего из сказанного. Вэй Усянь внезапно чувствует себя странно виноватым за то, что не знает его имени. Испугать кого-то настолько сильно однажды и даже не знать его самого. — Только не здесь! — Хорошо, — тихо говорит Вэй Усянь, настолько мягко и осторожно, насколько может. — Хорошо. Я не играю, видишь? Я перестал. Ладно? Я перестал. Мужчина тоже отступает дальше назад, и Вэй Усяню почти хочется рассмеяться — они стоят посреди поляны, полной кроликов, держа в руках флейту и овощи, и оба отступают, как будто сбегая из боя, который проиграли. Как нелепо. Но нет ничего смешного в чужой панике, слишком быстрых судорожных вдохах и трясущихся пальцах. Вэй Усянь знает такую панику. Помнит её, как старого друга, как чувство падения в пропасть. Он делает один-единственный шаг вперёд и сразу же останавливается, когда мужчина вздрагивает. Вэй Усянь отступает назад. — Я пойду, — вместо этого говорит он. — Я просто… Я уйду. Ты… кролики. Ты пришёл позаботиться о кроликах. Я пойду. Он не уверен, что мужчина его услышал, но не остаётся, чтобы узнать наверняка. Вэй Усянь разворачивается и уходит. Он едва замечает, когда покидает пределы Облачных Глубин, когда его ноги сами находят горную тропу и следуют по ней вниз. Он не знает, где он или куда идёт, пока не поднимает взгляд и не обнаруживает себя в Цайи, посредине дороги. Вокруг проходят люди, вежливо обходя его, пока идут по своим делам, тактично игнорируя непонятного незнакомца, застывшего на месте, словно его ноги прилипли к гладким камням мостовой. Вэй Усянь поднимает лицо к небу и выдыхает, ощущая облегчение, накрывающее его словно холодным дождём, от того, что никто здесь и понятия не имеет, кто он такой.***
Винная лавка, в которую он заходит, довольно хороша, достаточно большая, чтобы иметь два этажа, так что он находит себе место возле открытого окна на втором этаже и медленно пьёт, наблюдая, как снизу проходят люди. Он не говорит с разносчиком ни о чём другом, кроме как о своём заказе, и ещё когда просит новый кувшин «Улыбки Императора», едва первый заканчивается. Где-то в районе четвёртого часа и шестого кувшина, он начинает ощущать на себе взгляды персонала, видимо, задающегося вопросом, сможет ли он заплатить за это и почему он совсем не заказывает еду, и правда — он может и не быть в состоянии заплатить за это. Он даже не помнит, брал ли деньги, выходя из цзинши, так как в Облачных Глубинах они ему были не нужны. Но он не может заставить себя беспокоиться об этом. Возможно, впервые за всю свою жизнь всё, чего он хочет — это ни с кем не говорить и чтобы никто не говорил с ним, но всё же при этом он по-идиотски не хочет быть один. Он хочет слышать звуки того, как рядом ходят люди, делая свои дела, мирно проживая свои жизни, радостно или печально. Он хочет слышать, как они спорят, или шутят, или играют, или приветствуют друг друга дома под лучами заходящего солнца. Он слегка дрожит, высовываясь из окна, преследуя исчезающий солнечный свет, а потом солнце полностью садится, и Вэй Усянь остаётся сидеть на месте у открытого окна, замёрзший и очень одинокий. Он выпивает ещё и считает звёзды в вечернем небе. Он открывает восьмой по счёту кувшин и наконец начинает ощущать, как его сознание слегка плывёт, пока он потирает распускающийся край своего ханьфу кончиками пальцев, прижимая подушечки к ткани, когда низкий, знакомый и любимый голос произносит: — Вэй Ин. Вэй Усянь замирает, дыхание спирает в горле, пока он продолжает смотреть на небо. Медленно и нерешительно он опускает взгляд вниз, на улицу, почти пустую сейчас, в такой поздний час. Ниже по дороге, выступая из темноты вокруг как ещё одна ярко светящаяся звезда, стоит Лань Ванцзи. Под светом луны и бумажных фонарей окрестных магазинов белый шёлк его одежд, его идеальное лицо и яркие глаза практически сияют, и у Вэй Усяня всё внутри болит при взгляде на него. — Лань Чжань, — слышит он свой голос и задаётся вопросом, настолько ли очевидно он звучит для Лань Ванцзи, как для себя самого: то, как его голос мягко выводит слоги имени, как он слегка задерживает слова, медленно выдыхая их, как протягивает звуки на повышающихся и понижающихся тонах гласных. Воздух между ними кажется застывшим и заряженным неясной тоской Вэй Усяня ещё несколько мгновений, а затем Лань Ванцзи слегка хмурится и плавно взлетает в воздух. Вэй Усяню приходится пятиться от окна, отталкиваясь от стола, который он до этого игнорировал, чтобы Лань Ванцзи мог мягко приземлиться на раму и шагнуть в комнату. — Вэй Ин, — говорит он, всё ещё хмурясь. — Ты здесь. — Я здесь, — слабым голосом соглашается Вэй Усянь, изумлённо смотря на него. Ему кажется, что он спит. Или что всё остальное до этого было сном, а сейчас он наконец проснулся. — И ты тоже здесь. Что… что ты здесь делаешь? Лань Ванцзи хмурится сильнее. — Тебя не было, — говорит он, — когда я вернулся. Вэй Усянь неотрывно смотрит на него, пытаясь выдернуть свой разум из закручивающегося водоворота жалости к себе и заставить его снова заработать. — Что? — Ты сказал, что будешь ждать меня, когда я вернусь, — отвечает Лань Ванцзи, — но тебя не было. Почему ты ушёл? Почему не вернулся? Их утренний разговор. Вэй Усянь внезапно вспоминает всё и заставляет себя слабо улыбнуться. — Ах, Лань Чжань, — говорит он, пытаясь подразнить, — ты скучал по мне? — Да, — немедленно отвечает Лань Ванцзи, и Вэй Усянь почти разжимает руку, сжимающую кувшин «Улыбки Императора», и едва не роняет его на пол. — Вэй Ин. Почему ты не вернулся домой? Вэй Усянь, задохнувшись, втягивает воздух, ощущая себя так, как будто он скребёт по его горлу изнутри. Домой. Домой. Ему приходится поставить кувшин на стол, чтобы упереться ладонями в колени и вжаться лбом в свои руки. Он не может дышать. Он хочет… он хочет своё золотое ядро и тёплые озёра Пристани Лотоса; он хочет редиса и ужасного вина Четвёртого Дядюшки на Луаньцзан. Он хочет иметь дом: тот, в котором люди радостно встречают его, когда он возвращается, и замечают, если он опаздывает, и он так чертовски близок к тому, чтобы иметь, что хочет, и ему больно вспоминать о том, что Лань Ванцзи никогда не просил его остаться. Он хочет иметь всё это на самом деле, чтобы оно принадлежало ему, по-настоящему, чтобы он мог оставить это насовсем, и того, что есть, должно быть достаточно — поддержки Лань Ванцзи и его спокойного тихого внимания должно быть достаточно — но это не так. Этого недостаточно, совсем не достаточно. Лань Ванцзи прямо перед ним, а Вэй Усянь по-прежнему так одинок. — Вэй Ин, — произносит Лань Ванцзи, его рука уже на спине Вэй Усяня. Он не заметил, как тот подошёл так близко, и вес его тёплой ладони оказывается шоком. — Вэй Ин? Что не так? Что-то случилось? Вэй Усянь заставляет себя рассмеяться и слегка выпрямиться. Он потирает лицо ладонями. — Нет, — отвечает он. — Нет, ничего. Я просто… Знаешь, Лань Чжань, я тоже по тебе скучал. Давай просто вернёмся… — Домой. Он встряхивает головой. — Назад. Давай просто вернёмся назад. Я не хотел заставлять тебя волноваться. Прости. Давай вернёмся. Лань Ванцзи протягивает к нему руку, опускает свои изящные пальцы на подбородок Вэй Усяня и слегка поднимает его голову. Взгляд его глаз напряжённый, ищущий. Вэй Усянь задаётся вопросом, что он ищет, если это явно не то, что находят все остальные. Но Лань Ванцзи ничего не говорит, только издаёт звук согласия. — Мгм, — произносит он, поднимая его на ноги. — Идём. И Вэй Усянь наблюдает за тем, как Лань Ванцзи без слов оплачивает его счёт, потом следует за ним из лавки, позволяет ему притянуть себя ближе, чтобы они могли встать на Бичень и вместе полететь вверх на гору. Потом он раздевается, ложится в кровать рядом с Лань Ванцзи и лежит без сна, думая, что это было бы так просто, так приятно, если бы он просто позволил этому всему никогда не кончаться. Если бы он просто воспользовался беспокойством и добротой Лань Ванцзи и забыл уйти, если бы Лань Ванцзи так и не смог повести себя грубо и сказать ему уходить, если бы Вэй Усянь мог просто оставаться, и оставаться, и оставаться здесь, если бы… если бы…***
Вэй Усянь просыпается посреди ночи, крича в свою ладонь, которой зажал рот. Он почти уже не делал так в последнее время — он стал очень, очень хорош в том, чтобы подавлять звуки, пытающиеся прорваться наружу — но иногда особенно громким крикам удавалось пробить его защиту. Лань Ванцзи трясёт его, чтобы он проснулся, и повторяет его имя снова и снова, звуча почти отчаянно, и Вэй Усянь сдаётся и всхлипывает, утыкаясь в него, измученный, и разочарованный, и ощущающий себя больным из-за затяжных страданий. Лань Ванцзи всё это время продолжает бормотать тихие слова поддержки, сжимая его так крепко, что это должно приносить боль. Вместо этого, Вэй Усянь чувствует себя в большей безопасности, чем когда-либо, с того момента, как Пристань Лотоса была уничтожена кланом Вэнь. Когда он наконец снова успокаивается, губы Лань Ванцзи прижимаются к его макушке и непрерывный поток слов периодически прерывается мягким поцелуем в волосы. Вэй Усянь отчаянно жаждет поднять голову и вместо этого украсть один из этих поцелуев для своих губ. Чтобы остановить себя, он поднимается в сидячее положение, даже если это означает, что ему приходится покинуть успокаивающее тепло объятий Лань Ванцзи. — Вэй Ин, — говорит Лань Ванцзи, тоже садясь, но вежливо не сокращая новообразовавшуюся дистанцию между ними. Вэй Усянь хотел бы, чтобы он это сделал. — Ты хочешь поговорить об этом? Вэй Усянь немедленно мотает головой. — Нет, — отвечает он. — Нет. Я даже не хочу об этом думать, Лань Чжань. — Он вздыхает, потирая лоб, а потом склоняется вперёд и прижимает голову к согнутым коленям. — У тебя бывают кошмары? — Да. Вэй Усянь вновь выпрямляется, пытаясь различить выражение его лица в бледном свете луны. — Правда? О чём? Лань Ванцзи долгое время молчит, и Вэй Усянь уже собирается сменить тему — в конце концов, если он не хочет говорить о таком, почему кто-то другой должен хотеть? Но затем Лань Ванцзи делает глубокий вдох, хорошо слышимый в тишине цзинши, и отвечает: — О тебе. Вэй Усянь холодеет. Ну конечно же, думает он. У кого бы не было кошмаров о нём? Наверняка нет ни одного человека из тех, кто присутствовал в Безночном городе, у кого их не было. — О, — с трудом произносит он через внезапно вставший в горле ком. Вэй Усянь выскальзывает из кровати, неожиданно ощущая себя не в состоянии провести в ней больше ни одного мгновения. Он заставляет себя рассмеяться. Это больно. — И то верно, Лань Чжань. Я сделал там много ужасных вещей, да? — Ты… нет, — Лань Ванцзи звучит так, как будто он в ужасе, и в следующий момент он тоже вскакивает с кровати. Его руки обхватывают Вэй Усяня сзади, прижимая его и не давая уйти. — Вэй Ин, нет. Не так. О том, как я тебя теряю. О том, как не могу тебя спасти. Что никогда не увижу тебя вновь. Вот о чём… все они об этом. Больше ни о чём. Облегчение накрывает немедленной тёплой волной, но вместе с ним приходит сокрушительно печальное напоминание о том, что Лань Ванцзи пришлось прожить все эти годы в одиночестве, тогда как Вэй Усянь просто их пропустил, будучи мёртвым. Он поворачивается, чтобы они могли прижаться лбами друг к другу. — Я вернулся, — говорит он, обнимая Лань Ванцзи за шею. — На этот раз ты спас меня. Ты спас меня так много раз. Ты больше никогда не потеряешь меня снова. — Мгм, — это звучит почти как всхлип, и сердце Вэй Усяня сжимается, словно влажная бумага. — Я вернулся, — повторяет он. — Я здесь. — Мне легче, — отвечает Лань Ванцзи. — Как ты сказал. Легче, когда ты здесь. Когда я не настолько… одинок. Вэй Усяня наполняет что-то мягкое и податливое, что-то такое нежное и лёгкое, что он сомневается, что в мире осталось более пяти человек, которые поверили бы, что он на такое способен. Он гладит Лань Ванцзи по голове, словно тот один из кроликов. — Это хорошо. Мы можем позаботиться друг о друге, Лань Чжань. Давай вернёмся в кровать, ладно? Я буду здесь. — Мгм, — соглашается Лань Ванцзи с облегчением в голосе. Немного затруднительно вернуться в кровать, не размыкая объятий, но в конце концов они справляются. На этот раз Вэй Усянь ложится на спину и хлопает по своей груди. — Положи голову сюда, Лань Чжань. Так ты сможешь слышать моё сердце. И будешь знать, что я вернулся и что я правда снова жив. Лань Ванцзи садится на край кровати, но не спешит ложиться. — А ты? Как я узнаю, если я буду тебе нужен? «Ты всегда мне нужен», — беспомощно думает Вэй Усянь. Вслух же он говорит: — Я разбужу тебя. Обещаю. Лань Ванцзи колеблется, очевидно не веря ему. — Вэй Ин, — говорит он. — Я… Кошмары. Мои. О том, что я не могу тебя защитить. Не заставляй меня… — Я знаю, — отвечает Вэй Усянь, настолько мягко, насколько может. — Я понимаю. Я позволю тебе позаботиться обо мне. В этот раз на самом деле. — Он дотягивается до запястья Лань Ванцзи и тянет его к себе. — Кроме того, если ты ляжешь на меня, то будешь между мной и всем остальным миром. Так я буду чувствовать себя в полной безопасности. И Лань Ванцзи, должно быть, ему верит, потому что он ложится на него, словно тёплое и тяжёлое одеяло. Его вес, прижимающий Вэй Усяня к кровати, очень успокаивает, постоянно напоминая о его присутствии. Вэй Усянь засыпает с улыбкой на лице.***
Конечно, это не помогает избавиться от кошмаров. Ему приходится будить Лань Ванцзи дважды, чтобы почувствовать его успокаивающие мягкие прикосновения, а один раз ускорившееся сердцебиение делает это за него. И несколько раз в ранние утренние часы он медленно просыпается, чувствуя губы Лань Ванцзи, прижимающиеся к бьющемуся пульсу на его шее, и слыша его тихий шёпот: — Ты здесь. Ты здесь. Ты здесь. — Я здесь, — сонно отвечает Вэй Усянь. — Всё хорошо, Лань Чжань. Я здесь. Засыпай. И они засыпают.