Such mich — find mich, treib mich weiter. Ищи меня — найди меня, прогони прочь. Halt mich — zwing mich, immer weiter. Держи меня — принуждай меня, снова и снова. Lass mich — lass mich, lass mich nie mehr los. Не отпускай, больше никогда не отпускай меня. Jag mich — fang mich, treib mich weiter. Охоться на меня — поймай меня, прогони прочь. Halt mich — quäl mich, immer weiter. Держи меня — мучай, снова и снова. Lass mich — lass mich, lass mich nie mehr los. Не отпускай, больше никогда не отпускай меня.
OOMPH! «Such mich find mich»
С того случая, с момента, когда его обвели вокруг пальца, загнали в угол, заставили ощутить себя купленной за тысячу девицей, прошло полгода. Лютик… да, конечно, ему было тяжело. Какое-то время мысли о сексуальных отношениях не вызывали в нем ничего, кроме отвращения. Даже вид Геральта, его желтых глаз, нагонял немой ужас, но так же все это… проходило. Будто было состояние аффекта, которое быстро накрывало, но так же быстро уходило. Ощущение того, будто это был дурной сон все сильнее окутывало его и, несмотря на то, что Лютику казалось, что это не совсем правильно, он был рад, что его быстро отпускало. Правда, ни заняться сексом, ни терпеть на себе долгие касания он не мог. До того момента, пока под веками, когда он быстро довел себя до оргазма рукой, на пике удовольствия под ними вырисовывалось его лицо. Он даже не думал о нем в тот день, не вспоминал, даже Геральт не был похож на больное воспоминание, но его образ просто вклинился ему на изнанку век. И Лютик кончил, представляя его. Дальше было хуже. Была странная дрожь от внезапных воспоминаний и о жесткой хватке на бедрах, и о чужом члене. Лютик, сидевший как-то в комнате, дожидавшийся Геральта с работы, снова вспоминая это… просто… разрыдался. От ужаса, от отвращения к себе, от того, что это происходило и это не было правильным. Неужели ему нравилось? Неужели он такой же больной ублюдок, идеальная кукла для секса? Для удовольствия подобных мудаков? Лютику было тошно от себя, потому что на практике, стоило ему ощутить к себе касание незнакомого мужчины — его пробирала дрожь омерзения, в то время как его психика снова и снова рисовала ему Ламберта, его руки и его голос, шепчущий все эти ужасные мерзкие слова. Он сидел и рыдал, не понимая, куда ему деться и что сделать, сбитый с толку и напуганный, он не знал, чем облегчить это. Геральту рассказывать об этом не хотелось. Даже не сколько от отвращения к себе, не от того, что не хотелось даже вслух произносить это, а от того, что Ламберт в самом деле его убедил в том, что Геральт ему не поверит, и Лютик не хотел думать, что станет с его сердцем в случае, если он откроется, а Геральт… Геральт оттолкнет, решит, что его брат так бы не поступил. Да и насколько странно будет смотреться признание в этом спустя такое время? Лютик просто хотел отпустить это. Сделать так, чтобы это отпустило его, ушло, покинуло. Чтобы тело и психика перестали идти вразлад, сводя его с ума. Он хотел забыть, но лицо Ламберта и эти воспоминания о его руках на пике оргазма — это не покидало его. Он сходил с ума. Весна в этом году была отвратительной: то внезапно норовил выпасть снег, то температура опускалась до минусовой, подмораживая грязь, а потом снова поднималась, и эта каша растекалась по улицам. Лютик испортил себе не одни сапоги и прожужжал Геральту все уши своим недовольством. К счастью, уже в мае, после Беллетэйна, погода чудом устаканилась. Стало тепло, не было грязи, цвели деревья, чаще стало выглядывать солнце и, наконец было тепло. Можно было стянуть с себя тяжелые кожаные куртки и увесистые плащи с меховым воротом, намокающим после дождя и выглядевшим мало того, что отвратительно, так еще и липнущим к лицу. Слава Богу, все это можно было снять и насладиться погодой. Прекрасной солнечной погодой. Лютик подолгу валялся в лесу, сочиняя песни, наслаждался погодой и мягким теплым ветром. И все было прекрасно. Было. Лютик, забывшись под свой эль, скреб пером по бумаге, закусив губу. В этот раз охота у Геральта была по-настоящему насыщенной и, что самое чудесное, Лютику удалось за ней наблюдать, так что в этот раз ему было о чем написать, не ограничиваясь скудными описаниями Геральта. Самым смешным для Лютика было то, что со временем он понял одну страшную тайну: Геральт так рассказывал не из вредности, а от того, что на большее способен не был. Что-то тихо напевая себе под нос, исписывая блокнот на одном дыхании, он не сразу заметил, что Геральт с кем-то заговорил, да и не обратил бы на это дальнейшее внимание, если бы не услышал голос. Другой голос. Не Геральта, не служаки, не трактирщика. Ни обычного прохожего, ни милой девушки, ни хорошего друга. Его голос. Почти как вой раненого зверя — дуальный. Ты хочешь подойти, возможно, спасти, может, ты чувствуешь сострадание, но ты не знаешь, не прокусит ли это животное тебе руку, когда ты протянешь ее, чтобы помочь. Ловушка, в которую ты хочешь попасть. Лютик сглотнул и поднял взгляд, так и замерев на кулоне. Расстегнутая рубашка, черные волосы на груди, видящиеся из-за ворота. Шрамы на руках — он даже помнил их расположение абсолютно так же, как знал их на Геральте. И смех. Издевательский смех. Смех человека, который знает, что ты слабее, что ты в его власти, что ты ничего не сделаешь. Он поднял взгляд выше почти с ужасом, с напряжением и с желанием. Неясным желанием убедиться, что это не он, это иллюзия, это вранье. Что угодно. Но. Желтые глаза, прищур наглый, два шрама вдоль, и третий — уходящий в волосы, маленький такой, что не сразу в глаза бросается. Борода черная и густая. И улыбка на губах. Почти настоящая, будто бы он улыбался своему старому другу, но теперь Лютику казалось, что каким бы настоящим он сейчас не был, все это вранье. Лютик присел к Геральту ближе, так же быстро опустив взгляд, как и забилось его сердце. — Лютик? Ты в порядке? Я даже тут слышу, как бьется твое сердце. Голос Геральта успокоил, напомнил, что он рядом, а значит все будет в порядке. Если Геральт рядом — все будет в порядке. — Это, кстати, Ламберт. Не знаю, познакомились ли вы, но помнишь, когда я слег на неделю? Он мне жизнь спас. Лютик заторможенно кивнул и поднял тяжелый взгляд на Ламберта. И он сказал, будто не своим голосом: — Да, знакомы. Мы познакомились. — Тесно познакомились, — усмехнулся Ламберт внезапно так легко и просто, будто то, что случилось между ними, то, что он сделал своими руками — руками, созданными для защиты — для него не имело никакого смысла или значения. Лютик ощущал себя разбитым несмотря на присутствие рядом Геральта. — Хороший пацан, мне понравился. Везет тебе, Геральт, что бы ты не говорил. — Везет, — согласился Геральт. — Лютик, ты что, засмущался, что ли? Впервые такое вижу, — искренне изумился он, глядя на Лютика. Кинув на Ламберта быстрый взгляд, тот лишь усмехнулся, покачав головой. Геральт вздернув бровь, и Лютик резко сказал: — Я пойду. Голова болит сильно… Не знаю. Геральт посмотрел на него недоверчиво, но медленно кивнул, похлопав того по спине. — Странно… Нетипичное для него поведение, — хмыкнул Геральт. — Что интересного было у вас при знакомстве, что он тебя теперь стесняется? Ламберт сощурился и, отпив пива, сказал: — Да он приставал ко мне, на коленях едва не сидел у меня, наверное, неловко… Пьяный ж тогда был. Геральт изумленно вскинул брови, присвистнув. — У вас… было что-то? — уточнил он севшим голосом. — А ты это у него спроси. Захочет рассказать — расскажет. Геральт только раздраженно цыкнул, поведя плечом. Спрашивать такое у Лютика он не хотел, смущало это как-то… Ну, зато это объясняло, почему у него при виде Ламберта так быстро сердце забилось. Запах разве что Геральт учуять не успел, ну да ладно, не хватало ему еще таких подробностей. Лютик пытался в комнате прийти в себя. Как ни странно, но успокоился он относительно быстро. Своей реакции до конца он понять, правда, так и не смог. Однозначно он испытал испуг. Обычный животный испуг и желание убежать, но вместе с тем… предвкушение? Нет-нет, не оно. Какое-то другое чувство, которое обычно случается от долгого ожидания. Нервничаешь, ходишь от стены к стене и трясешься. А в общей картине ты просто весь трясешься и чувствуешь, как бьется сердце о черепную коробку, настолько бешено оно в тебе скачет. Лютик напомнил себе, что он в порядке, и так же… Так же он искренне не понял, как человек, ведущий себя как сукин сын, последняя тварь и ублюдок, мог выглядеть так… обычно. Как твой хороший друг, милый незнакомец, понимающий знакомый. Лютик сглотнул, потянувшись к лютне, надеясь, что это поможет ему скоротать время, когда Геральт напьется и наговорится с Ламбертом, и вернется в комнату. На улице уже успело стемнеть, и, видно, было уже около девяти вечера. Лютик разволновался, уже собираясь спуститься и высмотреть Геральта, но в дверь постучались. Он удивленно на нее уставился, похлопав глазами, и медленно встал с кровати. Он спокойно открыл дверь, а потом тут же готов был ее закрыть, но Ламберт ногой попридержал ее. — Предупреждаю, я начну орать, — почти истерично сказал Лютик, снова чувствуя, как у него забилось сильнее сердце. — Я даже не буду заходить к тебе в комнату. Вот я, стою тут и не сделаю даже шага, если ты не разрешишь. — Не разрешаю, — тут же выпалил Лютик, и Ламберт кивнул. У Лютика опустились плечи, но он быстро вспомнил, что рядом Геральт, а еще в таверне полно народа, так что надо очень постараться, чтобы незаметно его изнасиловать, или что он там хотел с ним сделать. — Что ты хочешь? И где Геральт? — Говорит с новым заказчиком, которого я ему подарил. Он сказал, что у вас проблемы с деньгами, а мне не жалко. — Нихуя себе ты добрый. А мне не хотел отдавать зелья, пока… пока… тьфу на тебя, — Лютик специально дернул на него дверь, чтобы отдавить тому ногу. Ламберт поморщился, но ничего не сказал. Тяжело выдохнув, он посмотрел куда-то в пол, будто пытался спрятать взгляд, и сказал: — Насчет этого я и хотел поговорить. Я не могу просить прощения, знаю, не заслужил… Но хочу объясниться. — Нечего объяснять, Ламберт, — прошипел Лютик, выглядя как зверь, готовый к атаке, когда внутри его всего трясло и это странное, непонятное чувство, заставило его сердце биться на пределе. До того сильно, что у него едва голова не кружилась. — Есть. Но если не хочешь меня слушать, если тебе страшно, я уйду. Он должен его прогнать. Он не обязан его слушать. Черт возьми, не Ламберта. Не этого морального урода, который, неважно, сколько бы имел денег в кошельке, за душой у него — ни копейки. Этот ужасный, дикий, бездушный человек, который не знает эмпатии, насильник и просто больной на голову. Но Лютик смотрел ему в глаза и видел другие глаза. Другой взгляд. Будто бы Ламберт раскаивался, будто бы он вообще знал, что это — раскаяние. Это отвращало Лютика и в то же время заставляло довериться ему. Будто бы что-то могло измениться за это время. капкан, в который ты хочешь залезть. Дверь скрипнула, и Ламберт удивился, в самом деле, по-детскому искренне удивился, когда Лютик раскрыл перед ним дверь, и Лютик… купился на это. Позволил себе думать, что ему в самом деле есть что сказать. — Спасибо, — тихо и неверяще пролепетал Ламберт, неуверенно проходя в комнату. — Если мне хоть что-то не понравится, твоя интонация или взгляд — я начну тебя выгонять и орать, что ты насильник. И мне похуй, что Геральт мне якобы не поверит. Знаешь, за эти полгода я убедился, что он готов будет порвать тебе ебало просто потому, что я попросил, и ему совсем не интересны мотивация и причина. — Я верю, теперь я верю, — сказал Ламберт и, когда Лютик удивленно вскинул брови, он пояснил: — Мы говорили с ним о тебе в том числе… по нему видно, что ты ему не просто дружок. Он почти считает тебя своим сыном. Лютик невольно мягко улыбнулся и кивнул, прикрыв дверь и оперевшсь о нее спиной, чтобы, в случае чего, иметь возможность сбежать. — Ну, что хотел сказать? Сейчас напиздишь, что это был не ты, или тебя одурманили, или еще что? — Нет, это был я. Лютик хмыкнул и кивнул, пожав плечами, держа руки на груди так, чтобы не было видно, как они дрожали. А они дрожали. Как и сам Лютик. Всем телом. Наверное, поэтому Ламберт тяжело выдохнул и, прикрыв глаза, сказал: — Все же, я уйду, если тебя это пугает. Я вижу, как тебя трясет, и смотреть на это… — Что на это? Приятно? Хорошо? Хочешь снова меня изнасиловать?! Или мо… — Тяжело. Тяжело смотреть, Лютик. Я знаю, ты можешь мне не поверить, но я и веры от тебя и не жду. Я не имею права чего-то от тебя ждать, я хотел сказать, что… сожалею. Очень сожалею. Тот день был отвратителен, произошло кое-что не очень приятное на кону… Наверное, я хотел, чтобы кому-то было так же больно, как и мне. Это не решение проблемы, да, но я не знал еще об этом. И мне… мне было потом отвратительно от самого себя. Я вспомнил твое лицо и твои просьбы, и я вообще не понимал, нахуя я это делал! — Кажется, тебя это очень возбуждало, м? — дрожащим голосом спросил Лютик, почти отчаянно, с обидой, с ужасом, со страхом. Ламберт выдохнул и покачал головой. Он отошел к окну, будто хотел сделать дистанцию между ними максимально большой, чтобы дать Лютику больше пространства, больше уверенности в безопасности. — Меня возбуждал ты. В целом. Не крики, не просьбы, нет. Мне понравился ты. Очень. Потому что ты… ты очень красивый, Лютик. И потом я вспоминал тебя, о твоем возрасте, я боялся, что мог сломать тебя, что ты мог с собой что-то сделать, поэтому… я очень рад, что ты достаточно сильный, чтобы перебороть это. Ты большой молодец. — Я не желаю слушать из твоих уст похвалу, — дрогнувшим голосом сказал Лютик, смотря в угол комнаты. — Хорошо. Прости, я не знал, — кивнул он послушно, и Лютик по-прежнему поражался, откуда в его голосе… сожаление. Раскаяние. Настоящее. Будто бы Ламберт в самом деле эти полгода проживал в страхе, что сломал Лютика, что боялся этого, не хотел, что ему в самом деле стало легче, когда он увидел, что тот в порядке. — Я тут просто чтобы убедиться, что ты в порядке. Что ты… ничего не хочешь сделать с собой. — В порядке, не считая того, что я эти полгода не мог заниматься сексом, потому что мне противно! Противен секс, чужие тела, противен ты, Ламберт! Ламберт сжался, как от удара, и Лютик… верил этому. Верил, и он казался ему искренним. Поэтому это немного успокоило его. Эта искренность в Ламберте, раскаяние, что он жалел об этом. Что он даже пришел убедиться в его целостности. — Я, блять, сожрал бы собственное лицо, если бы это дало мне шанс исправиться! Но… я не знаю, я могу оплатить тебе чародейку, которая уберёт эти воспоминания! Или, если хочешь, можешь избить меня! Или рассказать Геральту, чтоб он избил меня, если не уверен в своих силах! Ты можешь попросить что угодно, если тебе есть о чем просить, и если это облегчит тебе… это. Лютик пораженно моргнул, до последнего не веря в то, что он услышал. Что это сказал Ламберт, что он готов был принять что угодно и как угодно. Он не верил, что Ламберт раскаивался, что готов был претерпеть что угодно, даже избиение от Геральта, а это могло светить инвалидностью, если тот войдёт в бешенство. Вряд ли тело ведьмака может отрастить ему новую руку или ногу. Или голову. Лютик моргнул, прошептав: — Нет, от того, что я тебя изобью мне легче не станет. — Убрать воспоминания? Лютик внезапно покачал головой и шмыгнул носом, пытаясь успокоиться. Ламберт сейчас казался ему честным, открытым перед ним, и это… немного успокоило. Будто бы Лютик видел перед собой другого человека. — Я не хочу это признавать, но это во многом поменяло некоторые вещи в хорошую сторону. Я стал более циничен, жесток, и это… помогло мне избежать одного неприятного случая. Боюсь, более неприятного, чем то, что ты сделал со мной. Ламберт медленно кивнул, а потом испуганно замер, когда Лютик подозрительно вздрогнул, шмыгнул носом и принялся лихорадочно вытирать глаза руками. Он просто стоял испуганным мальчишкой и пялился на это, пока Лютик не сказал: — Не надо мне ничего. Ламберт сглотнул, дернулся, хотел было подойти, успокоить, но пришел в себя, одернув. Он сказал: — Давай… если тебе что-то понадобится, сколько бы это ни стоило, в любой промежуток времени, ты можешь обратиться ко мне. Я сделаю все, что ты попросишь. Любую услугу. Лютик моргнул, смаргивая слезы, пытаясь успокоить дрожь от перенапряжения и того, что он чертовски, блять, перенервничал. Он внезапно сказал: — Хорошо, это сойдет. Ламберт улыбнулся ему — ласково и успокаивающе. Он сказал: — Мне уйти? Если хочешь, то можешь сначала выйти из комнаты ты, потом я. Лютик посмотрел на него — беззащитно и доверчиво, перепугано, но еще — с надеждой. — Неужели ты и вправду раскаиваешься? Неужели ты в самом деле… хочешь загладить свою вину? Ламберт выдохнул и кивнул. — Я не хочу напугать тебя этой фразой, но ты… ты будто запал мне в сердце. Но нет, я не смею намекать на что-либо, на вообще наше с тобой общение. Я, может, как выяснилось, и ублюдок, и монстр, но монстр с мозгами и пониманием, что так не происходит. Мы не в сказке. Жертвы не любят своих насильников. И все, о чем я могу просить — что ты позволишь мне загладить свою вину. Столько раз, сколько потребуется. Лютик пораженно моргнул, раскрыв глаза. Выходит, что и он из головы Ламберта не выходил все это время. Он покачал головой и медленно пошел вперед, сев на край кровати. Вытер мокрые щеки, ощущая, что дрожь рук немного сошла, да и вообще колотить его стало меньше. Травмы не ушли, страх и боль не исчезли, но стало… совсем немного легче. Будто бы именно этого он и ждал от Ламберта. — Хорошо, я тебя понял. Я в порядке, Ламберт, настолько, насколько это возможно после этого… головой не пошел и ничего делать с собой не собрался. Ты можешь идти. Ламберт облегченно выдохнул, будто бы это все, чего он хотел, и сказал: — Спасибо большое, Лютик. Ты… и вправду очень добрый, как Геральт и говорил. — О чем ты? — спросил Лютик севшим голосом, смотря на его сапоги. — Ты… считай, что облегчил мне тяжесть насчет этого, хотя не должен был этого делать. Ты даже не захотел меня избить. Ничего плохого. Лютик моргнул и с трудом посмотрел Ламберту в глаза. В его глаза — такие широко раскрытые, просящие и доверчивые. Не так на него тогда Ламберт смотрел, не так. Сейчас он выглядел так, будто в самом деле чувствовал все то, о чем говорил. — Мне самому стало немного легче. Страх… немного спал. Не знаю. А теперь иди, не испытывай мои нервы. Ламберт кивнул и снова повторил: — Спасибо. И ушел. В самом деле — просто ушел. Не появился на следующий день. К вечеру, по словам Геральта, уехал из таверны в другую деревню, а ему, Лютику, передал зачем-то две с половиной тысячи крон. Сказал, что он был ему должен. Лютик принял мешочек оловянной рукой. Видимо, не заколдованный, потому что медальон у Геральта не вибрировал. Он просто отдал ему ту сумму и уехал, оставляя за Лютиком любую просьбу. Уехал со знанием, что Лютик в порядке. Он пораженно выдохнул, не веря, что Ламберт в самом деле… изменился. Что тогда был порыв эмоций, грусть и траур, тоска и боль, которые превратились в это. Лютик не верил. Не верил еще примерно три месяца, потому что Ламберт не появился на их пути. Ничего не происходило. И Лютик, наконец, смог облегченно выдохнуть. Часть денег он потратил на чародейку, которая помогла чуть ослабить все эти переживания, боязнь чужих касаний и отвращение к собственному телу, так что Лютик в какой-то мере в самом деле стал чувствовать себя лучше. Облеченно выдохнув, он откинулся на цветочное поле, где они сделали привал, глядя на небо, чувствуя, что ему впервые в самом деле стало намного легче и проще. Даже дышать. Он не простил его, но медленно приходил к мысли, что не все действия, даже самые отвратительные, идут из прямого умысла. Что Ламберт не хотел. Ламберт винил себя. Ламберт хочет знать, что он в порядке. Лютик повернул голову, смотря на цветущие рядом лютики. И они напомнили ему о его глазах. И нет, совсем эти воспоминания его не напугали, не заставили испытать отвращения, совсем ничего. Облегченно выдохнув, Лютик прикрыл глаза и подставил лицо солнечным лучам.