Больно касаться тебя

      К середине декабря вернулся Геральт.       Койон вскинул голову, а Ламберт продолжил точить меч. Он сидел на краешке холодной каменной глыбы, без интереса к происходящему.       — Геральт! Я-то думал, что ты под сугробом каким сгнил! Кого ты привел с собой?       Ламберт вздрогнул.       Еще не поднимая взгляда, не почуяв запах, он знал, что там Лютик.       Нерешительно он поднял голову.       Рядом с Геральтом, жмясь к нему, чтобы согреться, закутанный в плащ, шла небольшая по сравнению с ведьмаком фигура. Лица не было видно — человек прижимал подбородок к груди из-за ветра. Ламберт знал, что это Лютик.       — Это мой друг. Отведешь пока в стойло Плотву, а то он тут прям так свои подмерзшие кости сложит.       Койон кивнул и взял ту под повод, глядя на вьюки, наполненным всевозможной дрянью для алхимии.       Лютик чихнул и спешно пошел вперед, запричитав. Да, это был он.       — Ну и холод! Дикий, ужасный холод, тут еще холоднее, чем в городе! О боже. Мне нужна ванна!       Геральт поздоровался с Ламбертом и, когда тот кивнул ему в ответ, пошел за Лютиком.       Лютик самого Ламберта не заметил.       Тяжело выдохнув, Ламберт отложил меч и встал, бессильно идя вперед, собираясь прогуляться, надеясь, что в голове от прогулки станет яснее.       Он только хотел послушаться совета Эскеля, просто побыть сам с собой, успокоиться, вспомнить себя, а тут… Лютик! Казалось, впервые за все то время он привел Лютика сюда.       Начинало темнеть, а Ламберт все шлялся по полям и лесам. Может, стоит уехать? Ведь Лютик так хотел свободы, настоящей свободы, а Ламберт снова ее отстранит, если останется. А так… ему же есть к кому идти. Найдет Трисс, извинится…       Тяжело выдохнув, он развернулся и пошел в замок.       На ужин он не пошел. Он не чувствовал голода из-за сомнений и непонятного чувства страха перед Лютиком. Ведь он уже убедил себя, что между ними определенно точно все кончено, несмотря на непрекращающиеся встречи. Снова и снова. Снова и снова. Ведь такова воля Лютика, а кто Ламберт такой, чтобы идти против нее?       Весь вечер Ламберт провел в томительном ожидании, в ощущении чего-то неизбежного. Якобы он снова отсрочил неизбежное, думая, что имеет какую-то власть над судьбой… А власти он не имел даже над собой.       Утром надо уйти. Бежать-бежать-бежать!       В конце концов, он проголодался. Посмотрел на время, поняв, что все уже, должно быть, разошлись, он плавно спустился на кухню, перекусив мясом. А потом, проходя по этажу, услышал пение. Застыл на месте, выдохнул, развернулся и со всех ног понесся на звук голоса Лютика. Он звал и манил к себе, словно пение сирен, а Ламберт, безвольный и влюбленный, только и мог, что плестись к нему.       Он только застыл перед самой аркой, ведущий в зал. Горели свечи и камин. Лютик был один. И пел.              И Ламберт знал, что пел он не для себя. Он пел для Ламберта. Прекрасно знал, что Ламберт придет на пение, как отчаянный, упавший в сети очарования рыбак. Придет на свою смерть и не будет жалеть ни капли.       Ламберт застыл и глубоко вдохнул, прислушиваясь к строкам.       Они были о нем, они были обращены к нему.       Дорогой, ныряй глубже, тёмно-синяя замша       Рвётся из воды там, где она встречается со льдом,       Тебя не было так долго, ты пропустил всё,       Мир может измениться за день, если ты уходишь.       Но ничто не остановит нас двоих,       Мы хотим именно этого: давай просто затеряемся.       Ламберт уверенно сделал широкий шаг вперед и посмотрел на Лютика, сидящего у камина, играя на лютне и неотрывно смотря в проход. А теперь — на Ламберта. Он ждал его, звал его, и Ламберт пришел.       Ламберт посмотрел на него, затаив дыхание. Колени стали мягкими, в голове было пусто, и Ламберт ощутил себя таким слабым, каким не был еще никогда.       Лютик сидел пред ним, на выделке. Сорочка, развязанная у горловины, сползла с бледного плеча. Томный взгляд из-под ресниц, приоткрытые губы.       О, Ламберт уже знал это выражение лица, знал, о чем Лютик просил одним своим видом.       — Добрый вечер, Ламберт, — сказал ему Лютик, откладывая лютню. — Думал, что не придешь. Думал, тебя уже тут нет…       — Планировал уйти утром, — ответил Ламберт с запинкой.       Лютик в ужасе на него посмотрел.       — Зачем? Там зима, Ламберт, и холодно, или…       Он прервался и вдруг понимающе, но будто испугавшись этого понимания, посмотрел в сторону.       — Ах, должно быть, ты спешишь к Трисс?       — Не говори глупостей! — выругался раздраженно Ламберт. — Я больше года томился в ожидании и страхе ради этого?! Чтобы ты опять завел свою песню про Трисс? Ты ведь знал, прекрасно знал, что здесь буду я, и ты пришел… Хотел увидеть меня, и ради чего? Ради этой старой песни?       — Она новая, придумал буквально накану…       — Лютик, не строй из себя идиота! И не делай его из меня! Зачем ты пришел?       — А что, я не могу прийти сюда со своим другом и познакомиться с ведьмаками?       — Ах, так ты ради его друзей пришел? Что ж, тогда, думается, мне стоит уйти и не рушить твой план потому, чтобы ты ушел от меня навсегда?       — Готов уйти в зиму черт знает куда лишь бы мне насолить?       — Ты занимался этим восемь лет.       — Ах, так значит я уходил, чтобы тебе насолить?! — взвился Лютик и резко подскочил с выделки. — То есть… То есть мои прошлые слова… Они были для тебя пустым звуком? Ну, да, Ламберт, правильно. Я ведь бесчувственный! Мне ведь все равно! Я ведь… Мне ведь было совсем все равно, когда я уходил, а ты... ты просто смотрел! Смотрел, и тебе было чхать! Потому что ты меня совсем…       — Не люблю, — продолжил за него Ламберт. — Отлично. Расскажешь, откуда у тебя взялось столько прекрасных заявлений о моих чувствах?       — Я уже говорил тебе, а если ты ничего не понял, то… То, знаешь, в самом деле, езжай утром. Я просто решил… Вдруг ты скучал по мне так же, как и я? Вдруг хочешь увидеть?       Ламберт посмотрел на него мутным взглядом. Не то от злобы из-за всех этих заявлений, не то от бессилия.       — Я скучал, Лютик. Хотел тебя увидеть. И я все еще люблю тебя. И тогда я тоже любил тебя. Иначе бы не выслушивал весь этот бред, считая это слишком трудоемким.       — Если это так, то почему же я не вижу этого?       — О Боже! — воскликнул Ламберт, возведя глаза к потолку. — Эскель и тот увидел, а ты, надо же, нет! Ты же поэт, Лютик! Неужели по-твоему я должен вечно истерить, кричать, рвать на себе волосы и кидаться к твоим ногам? Чего же ты хочешь от меня?       Лютик открыл рот, закрыл его обратно и отвел взгляд.              — Может и хочу? Хочу, чтобы ты снова любил меня отчаянно, чтобы я не сомневался в тебе ни на миг…       — Лютик, я взрослый мужчина. Все это было в первый год, тогда да… А сейчас? Сейчас я слишком уверен в себе и своих чувствах, чтобы выворачивать себя наизнанку.       — Тогда, может, в самом деле ступай от меня… Может нам просто не по пути?       — А может ты просто откроешь свои глаза и посмотришь на меня? Увидишь чувства, а не декорации, за которые ты так отчаянно цепляешься? Почему я должен бросать тебя, Лютик? Просто от того, что ты хочешь от меня каких-то неясных и громких слов? Но это глупости. Я здесь, и я здесь для тебя всем своим существом. В конце концов… И ты пришел ради меня, не будем врать.       Лютик внезапно отвернулся от него, а потом плавно сел на выделку, покачав головой. Глядя в сторону, он тихо сказал:       — Я так устал от этого, Ламберт, ты бы знал. Устал мучиться тобой и своими чувствами… Любишь ли ты меня? Хочешь? Я что-то особенное для тебя или очередное удобное место?       — Мне даже не хочется отвечать на эти глупые вопросы.       Лютик отвернулся от него, зажавшись, как от удара, будто бы слова Ламберта его задели, причинили ему боль, о которой Ламберт догадался лишь после того, как все было сделано.       Тяжело выдохнув, он пошел вперед, к нему, вспомнив о словах Эскеля.       Наверное, это просто было глупо: ожидать от Лютика того спокойствия, что было в нем самом.       Он плавно присел рядом, и Лютик вздрогнул.       — Почему ты сомневаешься в моей любви?       — Ты стал холоден ко мне…       — Отчего же такие мысли?       — Не знаю. Ничего не знаю, — прошептал Лютик еле шевеля губами, смотря на выделку. — Просто наши встречи… Ты будто терял ко мне интерес, и когда я говорил с тобой на тему наших отношений, я не видел твоей вовлеченности. Я думал, что тебе совсем все равно.       — Да, это правда.       — Что? — Лютик повернулся к нему, удивленно раскрыв глаза.       — Мне не было это интересно, ведь я знал, что ничего не изменится. Ты хочешь, чтобы диалог убрал наше прошлое, но причина не уйдет. Причина моих чувств, причина твоих чувств. Основание нас, как… как пары, понимаешь? Диалоги не помогут, а ты не успокоишься. К сожалению, я не могу тебя утешить. Не смогу. Никогда.       — Иногда я мечтаю о том, чтобы не встретить тебя там, в прошлом… Я даже этот год провел в Тусснете. Но, оказывается, от себя не убежишь. Это правда… Если бы ты знал, как я хочу, чтобы ты просто обнял меня и сказал, что ты мой.       Ламберт вдруг понял, что сейчас абсолютно не хотел ничего усложнять. Что может быть проще просто быть послушным?       Поэтому он сказал, улыбнувшись:       — Да, это я могу.       Когда он коснулся его, когда присел ближе, обнял и прижал к себе, они одновременно ощутили этот выученный трепет. Странный, но всегда для них новый. Когда только касаешься чужого тела, прижимая к себе, вдыхаешь этот запах. Тогда все становится неважным.       Тогда ты растворяешься в другом человеке.       Ламберт прижался горячими губами к его виску и прошептал:       — Я твой. Сердцем, душой и разумом. А ты мой.       Проклятье, это просто проклятье. Безумное проклятье.       Но Лютик прижался к Ламберту теснее, думая о том, что теплее, нежнее и любимее рук ему уже никогда не сыскать.       Теперь он не жалел, что приехал сюда. Больше он не сомневался.       — Да, я твой, — прошептал Лютик еле слышно. — Ты не уедешь утром?       — Нет, не уеду. А ты? Через неделю или две?       — Нет… Я буду тут всю зиму.       — Хорошо.       Ламберт обнял его крепче, и Лютик облегченно выдохнул, прижимаясь щекой к его плечу. Стало совсем спокойно, хорошо и правильно.       Первые пару недель Ламберт все никак не мог поверить, что Лютик в самом деле никуда не исчезал. Он был с ним. С ним засыпал, с ним и просыпался. Ласковый и нежный, казалось, никогда он не был с ним таким мягким, как в эту зиму.       Всю жизнь Ламберту зимы казались отвратительно длинными, тянущимися, бесконечными, но сейчас, рядом с Лютиком, время проходило слишком быстро. Декабрь закончился, не успев начаться, а к десятым числам января Ламберт едва смог привыкнуть к постоянству Лютика рядом. А после того, как привык, снова начал бояться. Ведь все расходились тогда, когда начинал таять снег — а он мог начать сходить в середине февраля.       Ламберт был полон сомнений, хоть и пытался наслаждаться Лютиком.       Ведь Лютик наслаждался им.       Они спали в одной комнате, на одной кровати, под одним одеялом. Пили вино, говорили, целовались, будто сейчас между ними не было места прошлым вопросам и недомолвкам.       Все в крепости уже поняли о их положении, и всем, в общем, было без разницы, только Геральт недовольно на них смотрел. Ламберт игнорировал это.       Мнение Геральта его не волновало. Его в принципе ничье мнение не волновало.              Замок перестал казаться таким холодным и серым. С появлением Лютика жизнь снова начинала бурлить в самом Ламберте, и все окружающее казалось светлее и теплее.       — Но ведь мы не можем вечно бегать от этого, так?              Ламберт напрягся. Полтора месяца тишины, никаких диалогов, и вот — снова, получите и распишитесь. Ламберт кинул на него спокойный взгляд. Лютик сидел на краю кровати, подперев щеку кулаком и смотря на пол.       Они собирались выпить и лечь спать, и вот, Ламберт стоял с бутылкой водки и стаканом, и смотрел на Лютика.       Выждал паузу и сделал два глотка прямо с бутылки. Если и обсуждать, то пьяным. По-другому никак.       — Лютик, давай сразу условимся: чтобы избежать снова бестолковой сцены, сначала мы определимся, чего ты хочешь достичь этим диалогом. Я конечной цели не вижу и не понимаю, чего ты от меня хочешь.       Лютик поднял на него взгляд и покачал головой.       — Мне кажется, что именно это меня в тебе и бесит.       — Что?       — Твое спокойствие! Ты не был таким вначале, совсем другим был… Даже Геральт не такой!       — Не так уж я и спокоен.       — Нет, ты до смерти спокоен! Представить не можешь, насколько!       — А даже если и так, то что не так? Зима, крепость, ты рядом, никуда не надо спешить… Я спокоен, потому что влюблен, и потому что ты рядом, и я знаю, что утром ты не уйдешь.       — Да я же не про это! — всплеснул руками Лютик.       — А про что?       Ламберт снова сделал глоток водки, уже начиная терять нить диалога. И не из-за алкоголя. В этом плане, Лютик был хуже даже самого лютого самогона — он пьянил и дурманил разум за считанные секунды.       — Страсть!       — Ты меня что, снова будешь уламывать на то, чтобы я тебя по щекам бил?       — Да это тут при чем? Я… Я не знаю! — Лютик вскочил с кровати и отмерил комнату шагами. Ламберт следил за ним безразличным взглядом человека, который смутно соображал, что от него хотят и в правильном ли месте он находится.       — Мне кажется, пташка, что ты повторяешься… Уже сотый раз за... сколько? Девять, восемь лет? Одни и те же сцены, только иногда туда втискивается имя Трисс. Столько слов, а смысл донести ты до меня так и не смог.       — Может потому, что ты не хочешь его услышать?       — Боже милостивый, — Ламберт закатил глаза. — Надеюсь, ты не выпрыгнешь в конце диалога в окно, пытаясь как всегда все это эпично завершить.       Лютик уставился на него с немым бессилием, и внезапно он весь будто успокоился. Покачав головой, он вернулся в кровать и обессилено на нее сел. Внезапно он показался Ламберту совсем далеким и незнакомым, и это даже напугало его.       — Вот, ты ведь даже всерьез это не воспринимаешь… Ты ведь просто смеешься надо мной!       — Сложно воспринимать всерьез то, что повторялось сотни раз. Повтори одно и то же слово минуту подряд, и оно потеряет для тебя всякий смысл.       — Слово, — повторил Лютик побледневшими губами. Да и сам он стал внезапно бледнее обычного, кожа едва не посерела, будто бы его что-то напугало.       Ламберт устало выдохнул.       Как же его все это утомило. Лютик, с его энергией, вечно что-то понимал, что-то чувствовал — и всегда новое — носился фурией по комнате, а потом до него доходили суровые истины реальности, и он сидел, бледнел и молчал. И это было еще хуже, чем все эти истерики.       — Да, слово, повторяющееся сто раз, теряет смысл. Лучше выпей, Лютик, не морочь себе голову. Зима еще не кончилась, — он налил в стакан водки и протянул Лютику. Лютик ее не принял. Он сидел с опущенными плечами и бездумно смотрел на пол. Ламберт тоже посмотрел на пол, но ничего интересного там не нашел. Он сам выпил содержимое стакана и поставил все это на тумбу, неотрывно глядя на Лютика. — Лютик, попытайся быть более кратким и менее вспыльчивым, и, кто знает, может я пойму?       — Ты не поймешь. Ты меня вообще не понимаешь, и все мои чувства кажутся тебе смешными. Наверное, расскажи я тебе про то, как я тосковал по тебе, как плохо мне было, ты тоже только посмеешься, да? Конечно, ты же этого не чувствуешь, значит, не поймешь… Для тебя это все глупости. Как я устал от твоей эмоциональной отрешенности!.. Даже Геральт, и тот обладает более широким эмоциональным диапазоном…       — Отлично.       — Отлично?       — Да, я очень рад, что теперь, помимо того, что я тебя не люблю, предпочитаю тебе Трисс, я еще эмоционально обморожен и мне неизвестны тяготы расставания, тоски по тебе и боли. Да. Чудесно.       — Ты сам из себя это делаешь. Мы встречаемся, и в тебе нет ни капли стремления ко мне. Ни слова, ни взгляда, ни касания, ты будто выжидаешь, когда я начну первым. Я и начинаю. И ненавижу себя за это. Ведь, возможно, мне лучше было бы просто уйти, не делать это вновь, и, кто знает, может я стану свободным?.. Господи, Ламберт, я же взрослый мужчина, но зависим от тебя, как мальчишка! Как у тебя получилось, расскажи мне! Я совсем отчаялся.       — Что получилось?       — Успокоиться! Я уже не срываю тебе голову, ты уже не полон страсти и желания… Как же ты отвык от меня?       Ламберт раздраженно на него посмотрел и снова взял бутылку, сделал глоток, выдохнув и снова уставился на Лютика. Сейчас он не был так бледен и спокойно смотрел на него.       — Отвык от тебя. Да. Чудесно. Оказывается, я отвык от тебя.       — Это не так?       — Нет.       — Почему же ты тогда... такой? Почему так себя ведешь?       — Лютик, я просто успокоился, понимаешь? Я не хочу больше рвать на себе волосы из-за тебя. Я знаю, что люблю тебя, и больше мне не надо. Знаешь, ты хотя бы жив, и ты не знаешь, какое это для меня счастье. У нас разная жизнь, Лютик. Ты не знал тех лишений, что знал я, поэтому тебе хочется все больше и больше! Больше меня, моих мыслей, моих слабостей, ты хочешь будто всего меня поглотить! А мне это не нужно. Мне хватает тебя живого, хватает знания, что ты придешь ко мне. Мне даже необязательно знать, что ты любишь меня так же страстно, что ты вообще меня любил. Я уже научился довольствоваться малым. Тем, что ты жив. А уж все те разы, когда мы приводили с тобой ночи — для меня это целое сокровище, которым я могу жить десятилетиями.       Лютик качнул головой, будто бы не слушал.       Но он все прекрасно услышал, а вот принял ли, понял — этого Ламберт знать уже не мог.       — Если бы… Если бы ты только перестал меня мучить, мы бы перестали встречаться… Ты бы продолжил жить теми моментами, а мне бы стало спокойнее.       — Ты хочешь разойтись?       — Я так не говорил! Я хочу свободы, хочу перестать мучиться тобой.       — Проще говоря — расстаться.       На миг на лице Лютик отразилась какая-то злость, и он, как ошпаренный, вскочил с кровати, быстро пойдя к Ламберту.       — Как же легко тебе это говорить! И еще легче говорить это от моего лица! Ты не представляешь, сколько я готов отдать, просто чтобы прожить с тобой всю оставшуюся жизнь! С тобой, под одной крышей, ходить в пекарню, я даже готов слушать твой вечный бубнеж и мириться с твоим отвратительным спокойствием!       — Ты врешь.       Лютик онемел и раскрыл рот, уставившись на него.       — Ты не сможешь жить со мной в спокойствии. Тебе оно и сейчас не нравится. Тебе нужно, чтобы я отталкивал, потом снова прижимал. Чтобы снова забыл обо всем мире, боготворил тебя до того болезненно, чтобы даже ограничивать твою свободу. Ты хочешь, чтобы я снова даже не подумал посмотреть на другого человека, ведь мира вне тебя нет. И даже если все так и случится под одной крышей, тебе снова станет скучно. Так же, как и стало в тот раз. Ты не создан для спокойной жизни, потому, насытившись мной, ты убегаешь к Геральту. Путешествия, монстры, вечные с ним склоки, недовольства, ругань. Только вот интересно: он тебя тоже трахает? Или нет? Мне просто кажется, что если бы да, то ты бы ко мне не возвращался.       Лютик отшатнулся от него, в ужасе смотря.       — Как ты... Как ты вообще смеешь такое говорить?! Геральт мне… он мне как отец!       — Значит не трахаешься, ясно. Тогда понятно, почему ты здесь подольше остался. Рядом и Геральт, и Эскель, и мой член, очень удобно.       — Ты… Ты что, думаешь я с тобой только из-за секса? Думаешь в мире ты единственный мужик, который может меня трахнуть?       — Откуда мне знать о твоих вкусах, Лютик? Только так я и могу объяснить твое поведение. Приходишь на неделю или две. Не больше. Закатываешь мне истерику, а потом уходишь. С Геральтом ты всяко больше. И не надо говорить о том, что хочешь, чтобы наши отношения кончились, иначе зачем каждый раз бросаешься ко мне в руки? Остаешься на все эти ночи?       Лютик пораженно на него смотрел, казалось, что даже дышал с трудом, парализованный возмущением.       — Ты ужасен, — в итоге сказал он. — Ужасный, холодный, бесчувственный человек. Неважно, как много я с тобой говорил, что пытался донести… Ты… ты не меняешься, а теперь... Теперь смеешь меня обвинять?! Ты же никогда, никогда бы не смог понять моих чувств! Я человек, Ламберт! И я умираю каждую секунду, и…       — Тратишь свои бесценные часы на меня. Спасибо. Я очень ценю две недели раз в три месяца. Конечно же я потом не скучаю, и не тоскую, и не люблю я тебя, да? И вообще я такой плохой. Так если я такой плохой, то почему ты вообще со мной спишь? Приспособь для этого дела Койо…       Он прервался, когда Лютик ударил его по щеке, а потом, схватив свою сумку, посмотрел раздраженно на Ламберта и, кинувшись к двери, кинул через плечо:       — Не хочу тебя больше видеть.       Ламберт постоял с минуту не двигаясь, смотря в сторону, а потом, хмыкнув, стал сам собирать свои вещи. К черту. К черту это все.       Когда он не видел Лютика, он чувствовал себя спокойно. Не боялся, что тот уйдет, не выжидал этого момента, не вздрагивал, едва ощутив, что по утру его не было прижатым к себе. Да, тосковал. Да, скучал. Да, любил, но толку от этой любви в момент их встречи?!       Лютик хочет от него черт пойми чего, закатывает сцены. А когда понимает, что Ламберт не собирается участвовать в этих сценах, со скандалом уходит от него. Он не мог жить спокойно, не хотел, не был для этого приспособлен.       А сам Ламберт не был готов к этой вечной эмоциональной буре. Вечно сцены, вечно истерики, вечно ему что-то не нравится! И вечно у него именно Ламберт не любит, и именно ему все равно, ведь он же не кидается в крики при каждой удобной эмоции!       Якобы сам Ламберт не чувствовал себя использованным и просто уставшим от этого. Ведь их встречи… Пустые встречи, наполненные лишь голым сексом, и Лютик, не получавший всех этих эмоций, просто сбегал от него. Да, ведь с Геральтом у них вечно найдется, по поводу чего покричать.       И с Ламбертом ему жилось неплохо лишь в момент. Когда он вел себя как последняя скотина. Вот этого Лютик и ждет. Чтобы его за человека не держали, выбора не давали, чтобы орали на него. Хватали за руки, чтобы устраивали точно такие же сцены, что и он. Вот это по вкусу Лютику!       Ламберт со злости закинул все в сумки и схватил мечи, как дверь приоткрылась.       Он знал, что Лютик хотел вернуться за другими вещами, но в итоге тот в ужасе замер.       — Ты что… Ты что, уходишь?..       Ламберт посмотрел на него через плечо и закрыл сумку.       — Да, представь себе, Лютик, ухожу. Твоя взяла. Не буду тратить твое бесценное время, хотя, наверное… Именно сейчас тратить его было бы удобнее всего, да? Тут секс, а тут — жизнь. Со мной же жизни нет, так?!       Лютик глотнул воздуха так, будто задыхался и он уставился на Ламберта испуганным взглядом.       — Отлично, — прошептал он. — Выставил меня проституткой какой, тварью, которой от тебя нужен только член и то, с чувством того, что ты мне что-то должен, а теперь еще и уходишь. Чудесно, Ламберт. Чудесно.       — Но ни этого ли ты хотел? Чтобы ушел я, чтобы ты себя не насиловал, м? Чтобы ты не тратил на меня свое время?       — Ты не поймешь, Ламберт, и никогда не понимал. Уходи, раз так тебе хочется.       — Не хочется, — сказал он низким голосом, беря куртку и надевая ее.       — Тогда что тобой руководит?       — То, что я устал. От тебя, от твоих истерик, от твоей вечной энергии. От твоих обвинений устал, Лютик. Вечно у тебя я плохой, я не страстный, я не чувствую, мне все равно.       Ламберт застегнул куртку, потянулся к перчаткам, как Лютик прошептал, еле слышно, не прося, не умоляя, просто сказал одно слово:       — Ламберт…              Ламберт посмотрел на него, выпрямившись, застыл с перчатками в руках.       — Что? Опять что не так?       — Не так. Ты должен остаться.       — Зачем? Ты только что убежал от меня.       Лютик прошел вперед и бросил сумку обратно.       — Хотел уйти, но потом подумал: какой смысл? Сейчас зима и мы в одном месте, в одной комнате, а там… Там снова жить в незнании, увижу я тебя или нет. Это правда, Ламберт, я ненавижу тебя и порой презираю. За твою хладнокровность, за твое спокойствие. Что ты вечно просто смеешься надо мной, когда я с тобой говорю, а иногда и вовсе игнорируешь мои речи, будто я ничего не значу. Ты бы знал, как в такие моменты я хотел тебя ударить! Наконец, я это сделал… Стало легче.       — И?       — И я… Я не знаю, что будет после зимы. Не знаю, жив ли ты будешь, жив ли буду я…       — Не говори так, — рыкнул раздраженно Ламберт.       — Что? — бессильно, но с тенью удивления спросил Лютик.       — Не говори, что ты умрешь. Этого не должно быть. Это неправильно.       Лютик моргнул.       — Не будь глупым, ты прекрасно знаешь, что это не в нашей силе. Не в нашей воле. Это либо случится, либо нет. И я тоже мучаюсь этим незнанием, Ламберт, не ты один, мой свет, не ты один.       — И что дальше?       — Вот, снова ты ведешь себя так, будто тебе все равно!       — Мне не все равно, мне просто интересно, куда на этот раз заведет твоя речь. Обычно они всегда кончаются одним и тем же.       — Я веду к тому, что после зимы нам все равно придется расстаться. Я считаю тебя ужасным человеком, это правда, но меньше от этого моя тоска по тебе не становится. А так… У нас есть еще немного времени здесь, и его можно провести ни о чем не тревожась. Пусть ты и высказал… Такое отвратительное мнение обо мне. Разве я похож на человека, который будет искать себе член? Неужели ты думаешь, что я испытываю какое-то невероятное удовольствие именно от твоего члена? Неужели наш секс похож на секс людей, которые используют друг друга как набор половых органов? Неужели я недостаточно с тобой ласков?       Ламберт потупил взгляд, сам не до конца понимая, как сумел опуститься до такого выражения в сторону Лютика.       — Нет, достаточно.       — Или может ты меня используешь как, ты уж меня извини, дырку между ног?..       — Что?! Нет, конечно! Но, знаешь что, Лютик, мне тоже неприятно слышать постоянно про то, что я тебя не люблю! Слышать такое, когда я живу этой любовью, когда я весь твой, и я всегда жду встречи — неприятно.       — Я не могу ничего с собой поделать, Ламберт! Ты ведь... Никогда меня не слушаешь! А когда слушаешь, то просто издеваешься надо мной, над моими чувствами!       — Не над чувствами. Над тем, что тебе надо жить громко и ярко, а мои чувства, спокойные, но всегда стабильные, тебя не устраивают. Ты хочешь взрыва, хочешь шторма, а я могу предложить лишь штиль. Я смеюсь над твоим желанием все преувеличивать. Над твоим желанием владеть мной полностью, когда же, на самом деле, больше всего ты хочешь свободы. Но мысль о том, что свободен буду я, пугает тебя и доводит до бешенства.       — Нет, это не так! Эта мысль злит меня, потому что я не свободен, а ты… Ты такой надменный и спокойный, и я всегда, понимаешь, всегда ощущаю над собой твою власть!       — Мою? Мою власть? — уточнил Ламберт. — И в чем же она проявляется?! Я не держу тебя насильно, насильно и не прогоняю.       — Да, именно в этом! Твоя власть в том, что ты легко меня отпускаешь и так же легко принимаешь. А мне каждая наша встреча, каждое расставание давались с трудом! Даже когда я просыпаюсь рядом с тобой по утру, нежность к тебе меня так порой захватывает, что мне дышать сложно! А ты? Ты просыпаешься, целуешь меня и идешь жрать! А после секса?! После секса я хочу лежать и целовать тебя, я каждый раз отрываюсь от тебя и невольно боготворю, а ты!.. Ты просто улыбаешься и... засыпаешь!       — И что, это значит, что я не люблю тебя?       — Я не знаю, что это значит, но меня так это злит!       — Да, Лютик, в этом и проблема! В том, что ты не знаешь, но все равно злишься, и не находишь обвинения лучше, чем сказать, что я тебя не люблю! Якобы любовь выражается в разговорах после секса! Ты… такой яркий, такой громкий, ты захватываешь, как волна, ты выматываешь меня, мне тяжело эмоционально, ты пожираешь, и у меня, порой, не хватает сил на то, чтобы существовать, потому что я погружаюсь в тебя полностью, порой, даже в самом деле не вижу мира вне тебя, но ты так погружен в разговор после секса, а вернее в его отсутствие, что не видишь этого?       Лютик посмотрел на него с вызовом. Взгляд его горел странными, неясными ему эмоциями.       — И что? Я знаю, и ты это знал, всегда знал, что я такой! Слишком громкий, яркий, мне нужно все твое внимание, и что? Разве это плохо?       Ламберт посмотрел на него. На Лютика, на него во всем его объеме. Каким ярким, громким, безудержным он был. Желанным, влюбленным, теряющим голову, отдающим себя полностью. Он стоял, способный заполучить внимание всей земли, но нет же. Он стоял перед ним и предлагал себя. Всего себя. Себя, которого хватило бы на миллион людей, и вот, эта всеобъемлющая, пожирающая энергия предлагала себя, и даже давала себя укротить…       — Нет, это не плохо. Это то, что делало тебя тобой. За это я тебя, должно быть, и полюбил.       Лютик не ожидал такой смены настроения и его плечи плавно опустились. Он посмотрел на Ламберта с какой-то странной, будто с чувством удовлетворения, нежностью и сказал:       — Так чего ты тогда стоишь? Снег еще не растаял.       Да, снег еще не растаял.       Ламберт отпихнул от себя сумку, кинул к ней перчатки, мечи, куртку и накинулся на Лютика, будто впервые его увидел за долгие пять лет.       На самом деле, так ему думалось. Что впервые он смог его разглядеть по-настоящему, и понять, что энергия в нем не что чтобы для других, ей просто было мало Ламберта, мало того, что он ей давал.              Но это неважно.       Важно то, что Лютик отвечал ему все так же страстно, отдавался полностью и самозабвенно, как Ламберту не отдавалась ни одна женщина, даже Трисс с ее маниакальным, в точности как и у Лютика желанием завладеть им полностью.       Просто Трисс отдавала себя лишь на треть и желала получить все.       Лютик же отдавал себя всего, желая получить все и от Ламберта. Ламберт и отдавал все, но этого для Лютика было слишком мало.       Но снег еще не растаял, а Лютик такой знакомый и прекрасный в его руках, как бела его кожа и как ярок взгляд. И как непомерна глубока и горяча его любовь.       Зима закончилась очередным скандалом, и по поводу чего — неясно. Но она закончилась.       В любом случае, Ламберт был рад, что провел почти три месяца с Лютиком. Они общались, наслаждались друг другом, и Лютику было более-менее комфортно, ведь они были не одни, и ему всегда было с кем развлекаться.       Правда, Ламберт так и не мог понять, чего же Лютик хотел на самом деле.       В любом случае, их желания, по большей степени, не учитывались.       У судьбы свои на это планы.       Уехав из Каэр Морхена, через пару недель он встретил Трисс. Та оглядела его пристальным взглядом, а после посмотрела ему в глаза. Ламберт вскинул бровь и, взяв водки, присел к ней за стол.       — Что за странные взгляды?       — А что не так с моими взглядами? Мне кажется, ты слишком много из себя мнишь.       — Хорошо. Значит, мне уйти?       Она раздраженно цыкнула.       — Нет, уходить не надо. Твоя прямолинейность меня до жути раздражает.       — Было бы странно, если бы ты меня обожала целиком и полностью, а так, в целом, думаю, все в порядке.       — Почему ты один?       — А ты ждала, что я под ручку с Геральтом приду или что?       — Нет, с Лютиком. Ты же был с ним всю зиму, так? Я встретила Геральта вместе с твоим… Как бы сказать... Любовником?       — Пусть и любовником. Что дальше?       — Он сказал, что ты впервые за долгое время был в Каэр Морехене, как раз, когда он привел своего друга. Сказал, что это не самое приятное для него совпадение. Честно говоря, я… много плохих мыслей надумала.       — О чем ты?       — Я кое-как свыклась с мыслью, что за ним, за Лютиком, таскаешься ты, хоть и не понимала твоей увлеченности, но… но Геральт!       Ламберт моргнул. Трисс уставилась на него в ответ, вскинув брови, не понимая, что такого сказала.       — Что?       — Ты что, думаешь, что он с ним спит?       — Не знаю. Спал, скорее всего… У них все совсем не так, как у вас… а лучше бы было наоборот!       — Подожди… С чего ты это взяла? Сколько мы были в крепости, он ни разу… Не пытаешься ли ты меня настроить против Лютика?       Трисс покосилась, и на лице ее отразилось странное отторжение. Она моргнула и сказала:       — Если собираешься меня обвинять, то на этом и закончим диалог и я пойду.       — Нет, стой.       — Стою, если ты скажешь, с чего бы мне настраивать тебя против него. Толку мне от этого? Даже если я вылью на него хоть ушат дерьма, ты все равно будешь за ним бегать. Тем более я не утверждаю, а просто предполагаю. Как будто мне доставляло особое удовольствие чувствовать то же самое еще и из-за… Геральта.       — И с чего ты такое предполагаешь?       — Не знаю, — пожала она плечами. — Женщины просто такое чувствуют, Ламберт. В том, как он смотрел на Лютика, как его касался, да и с чего бы ему быть недовольным вашей встречей? Не похож он был на заботливого отца… Да и тебе какая разница? Не ты ли от него ко мне бегаешь?       Ламберт не ответил, ощутив какую-то странную неприязнь к этой новости. Он всегда относился спокойно ко всем тем девушкам, с которыми спал Лютик. Он даже не принимал их в принципе, как людей. Это были безличные тени, с которыми Лютик заигрывал, веселился и ничего, ничего более. Но Геральт?!.. Другой мужчина?!       Ламберт ощутил странное бессилие, а еще — ревность.       Может, поэтому Лютик так остро и среагировал в прошлый раз на его слова? Потому что это было правдой? Правдой, которую он бы хотел утаить, ведь сам Лютик постоянно порицал его связь с Трисс.       Теперь Ламберт понял.       Теперь он понял отличие мимолетной любовницы от постоянной. Ведь все те девушки не имели для Ламберта личности, а для Лютика Трисс стала невольной конкуренткой, женщиной, которая, казалось, занимала куда больше места в Ламберте, чем Лютик. Что Ламберт считал невозможным. Лютика слишком много, чтобы хватило место для кого-то еще.       — Что вы в нем находите? Почему вас, мужиков, так тянет на других мужчин? Я вот ни разу не задумывалась о девушке в своей постели!       — Так уж ни разу?       — Ни разу, — уверенно повторила она. — Женщина это женщина. Она никогда не сможет быть так властна и сильна, как мужчины, которых я выбираю. А разве другой мужчина может быть с тобой так ласков, как женщина?       — Да.       Трисс удивленно вскинула брови.       — Я недобрым делом думала, что ты все к Лютику только из-за ощущений в сексе…       — Глупости. Секс с ним мне не нужен. Он есть, но не важен. Чувства есть чувства, Трисс, пол человека ни при чем.       — Только ли чувства? — спросила она, выдохнув. — Ты какого короля в пример не возьми — у всех есть обязательно фаворит, который им любовник. Тут тоже что ли чувства?       — Я что, похож на короля с любовником? Говорю только за себя.       — Так что же такого было в Лютике, что ты так крепко его полюбил?       Ламберт посмотрел на свою водку и пожал плечами. Если бы он только знал, что именно.       Казалось, что все. Каждый жест и взгляд, и тяжёлый выдох, и ленивое движение рукой. И поток энергии и жизни в нем. В тридцать все так же юн и неутомим, даже морщин почти и нет, только под глазами и все. И отчаянность в нем, и его чувства, его эмоции, он сам по себе есть понятие жизни.       С ним живешь.       Ламберт решил озвучить только последнюю мысль, и Трисс вскинула бровь.       — А со мной ты не живешь?       — С тобой, мне кажется, живет по-настоящему Геральт, ему ты можешь себя отдавать полностью и без остатка, а для меня ты никогда не была так, как Лютик. Ты никогда не отдавалась полностью. Всегда хранила свои тайны и секреты… Даже когда ты была совсем-совсем близко, ты все равно была для меня далекой…       Трисс возмущённо вдохнула, будто бы чуть не задохнулась.       — А ты не думал, что я была так с тобой потому что ты сам… сам никогда мне не открывался полностью? Всегда частью ты был с Лютиком, всегда!       — Может и поэтому, — кивнул Ламберт, отвечая без особого интереса.       — Знаешь, тебе просто нравится, что он тебя боготворит. Вот и все. Но разве стоит это того? Сколько раз вы встречались, как часто он тебя бросал? Господи, Ламберт, ты состоишь в странных, непонятных мне отношениях! Тобой манипулируют, как маль…       — Стой, но ты же сама сказала, что он меня боготворит. При чем тут тогда манипу…       — Это не исключающие друг друга вещи, — кинула она, перебив. — Говорю тебе как женщина. Я могла бы тебя боготворить, получив полный над тобой контроль. Поверь, если бы ты был отдан мне так, как Лютику, то я бы искренне считала тебя Богом. Но так работает у женщин, не знаю, как у мужчин… Может не совсем так, кто знает?       — Это же лишено смысла… — пробормотал Ламберт. — Глупость.       — Вот ты думаешь как типичный мужчина. Не смотришь вглубь. Мужчина, который отдал тебе всего себя, который влюблен в тебя, который всегда готов прийти к тебе — это не собачка какая-то, как ты себе придумал. Для женщины это Бог. Манипуляции просто способ не потушить огонь.       — О Боже, — закатил он глаза. — Иногда мне кажется, что проще трахаться в самом деле с Геральтом, чем углубляться в это.       — Ты же знаешь, мой дорогой, это зависит вовсе не от пола. Это понимаю даже я. В любом случае, не хочу обсуждать любовь всей твоей жизни, лучше налей и мне.       — Где ты остановилась? — он подлил ей водки, смотря ей в глаза.       — В домике недалеко. Не перевариваю комнаты в тавернах, ты знаешь. Ужасно… грязно, воняет пылью, это просто насилие над чистоплотностью! Хотя вам, ведьмакам, этого, конечно, не понять… А что?       — Ничего.       Она лукаво на него посмотрела и повела плечом. Сделала глоток, отставив стакан, и глянула на Ламберта выжидающе. Он тяжело выдохнул:       — Ждешь, когда я начну первым?       — Явно уж не я. Мне это не так уж и нужно.       — Правда?       Она замялась, выглядя неуверенной. Ламберт слишком прямолинейный, все у него должно решаться сразу и в лоб. Или он так себя вел лишь только с ней, специально делая ее до невозможности бессильной перед ним. Потому что отказать она ему все равно не могла, так же, как и смотреть, как он уходит.       — Не знаю. Много времени прошло.       — Трисс, сколько тебе, напомни?       — Двадцать шесть. Почему ты спрашиваешь?       — И уцепилась за двух пенсионеров, — цыкнул он, усмехаясь.       — Это уже мое дело, за кого мне цепляться… А вообще, знаешь, в самом деле, мне двадцать шесть! И я вовсе не обязана просить кого-то вроде тебя!       Он проследил за ней хитрым взглядом, как она допила водку и быстро, уверенно встала. Поправила на себе накидку и декольте, и смело сделала шаг вперед. Второй был немного неуверенный. Третий был сделан едва. А потом она повернулась и уставилась на него, выглядя глубоко обиженной.       — Ты ужасен, — выстонала она, едва не топнув от бессилия.       — Ладно уж, — выдохнул устало Ламберт. — Пригласишь на чай?       — Не приглашу.       — А если я попрошу очень хорошо?       В ее глазах загорелся самодовольный огонек, она кратко, но довольно улыбнулась, будто в самом деле выиграла, хоть и знала, что это не так. Она медленно кивнула и сказала:       — Ладно уж. Но когда ты начнешь слишком много думать о своем Лютике — я тебя прогоню.       Он внимательно ее оглядел и, достав деньги из мешочка, понял, что ему следует уйти самому через парочку дней, если он не хотел, чтобы Трисс снова прогоняла его. Лучше разойтись тихо и спокойно, чтобы следующая встреча была легче.       Разошлись они через месяц. Как оказалось, после новостей о Геральте, думать о Лютике вместе с желанием скорее его увидеть было не так легко. Лютик! С Геральтом! А говорил, что как отец!       Правда, Ламберт быстро успокоился: Трисс же сказала, что это просто догадка и, кроме того, он же сам имеет постоянную любовницу… Да и Геральт вроде никакой ему не любовник. Тьфу.       Эти отношения в самом деле были сродни огню. Горели, горели, и сжигали и самого Ламберта. О, боже, не было в жизни Ламберта ничего томительнее и ужаснее, чем молодой любовник в его постели. Любовник, которого он любил всем своим существом, а тот все равно ускользал, как вода, проскальзывая через пальцы.       Они не виделись весь март и апрель, а в мае был Беллетэйн.       Ламберт ожидал увидеть Трисс. Просто чувствовал, что там будет она. Но взглядом найти он ее так и не смог.       Кроме того, он просто проходил мимо, решил заглянуть, осмотреть всех с равнодушием и пойти лечь спать.       Но его сердце привычно замерло и потяжелело, когда он лишь услышал отголосок его смеха. Звонкого, жемчужного смеха. Так не смеялся никто, только он!       Ламберт заозирался и пошел на звук. Минутами позже он выцепил его взглядом.       Лютик едва оторвался от какой-то девушки, потянулся к вину, а потом заметил Ламберта. Выдохнул пораженно и со всех ног кинулся к нему.       Ламберт растерялся.       Это остервенение в Лютике его погубит. Если уже не погубило.       Лютик кинулся к нему в руки, и Ламберт обнял его, прижав к себе, шумно вдыхая запах его волос, спустился ниже и зарылся в его шею. Он пах вином и вишней, а еще все еще бурлящей в нем молодостью. Молодость будет в нем всегда. Ламберт это знал.       Он отстранился от него, коснувшись его щеки и посмотрев в глаза. Лютик вскинул голову, смотря на него широко раскрытыми глазами. Мутными от алкоголя и желания, но горящими и блестящими. Тело Лютика прижалось к нему теснее, и он уже был разгоряченный. Видимо, провел здесь добрый час.       — Пойдем же быстрее, — пролепетал задыхаясь Лютик. — Я так рад, так безумно рад, что ты здесь оказался. Это же наш праздник!       Наш праздник, — подумал краем сознания Ламберт, когда Лютик повел его в сторону. Да, это их праздник.       День, полный любви, срасти и влечения, веселья и беззаботности, но не несущий за собой ничего. Это лишь момент.       Один момент, в котором Ламберт проводит всю жизнь.       — Ты ведь пришел один? — спросил Лютик, едва не задыхаясь, и снова прижался к нему. У реки было совсем тихо, никого не было рядом, только издали слышны были музыка и смех.       — Скажи же мне, что ты один. Что нет ее…       — А ты? Ты один?       Лютик пораженно раскрыл глаза.       — Конечно! С кем же мне еще быть?       Ламберт не ответил, и Лютик потянул его дальше за собой. Они спустились к речке, а дальше Лютик потянул его за собой на траву. Даже отсюда был слышен дух праздника, были видны огни и безумство этой ночи.       Но Ламберт совсем перестал думать о происходящем.       Он увлекся за Лютиком.       И все стало неважным. Были нужны лишь его губы, его касания, поцелуи и руки. Его ласки — жадные, желающие его. И снова Ламберт окунулся в полноту его чувств. Нет, никто не был с ним так, как Лютик.       Никто не отдавался ему всем своим существом, доверяя свои чувства, мысли, эмоции. Всего себя.       И Ламберт брал, накрывая его губы своими, прижимая к себе и задыхаясь, захлебываясь в Лютике.       Они не виделись всего два месяца, но неважно, как долго была разлука, или как коротка — она всегда ощущалась как целая вечность, проведенная вдали друг от друга.       Ламберт поцеловал его и, отстранившись, аккуратно лег рядом. Трава была мягкой, почти не кололась. Хотя это было, наверное, от того, что Ламберт полностью не разделся. А Лютик, полностью обнаженный, спешно подлез к нему под бок, прижавшись и обняв. Теплый и мягкий, с кожей, в которой, казалось, отражался свет луны.       — В чем же смысл этого праздника, если мы просто бездумно потрахались? — спросил задумчиво Ламберт сам у себя.       Лютик поднял голову и оперся на локоть, смотря на Ламберта.       — Что?       — Я говорю: какой смысл этого праздника, если мы просто занялись сексом? Ведь вся его суть в веселье, танцах и вине.       Лютик потупил взгляд.       — Ты хочешь выпить и станцевать? Мы можем вернуться ту…       — Да я не об этом же, Лютик!       — Ты что, хочешь сейчас все испортить очередным бессмысленным диалогом?       — Обычно этим занимаешься ты.       — Могу уйти, знаешь ли, если тебе что-то не нравится.       — Какая разница: нравится мне или нет, если я люблю тебя? Итог один.       — Ты невыносим, — цыкнул Лютик, закатив глаза. — Я так счастлив, что встретил тебя, а ты снова… что-то там ищешь, какие-то двойные смыслы…       — А в чем смысл сейчас произошедшего вообще? Да тут вообще смысла нет, не то что двойного!       Лютик широко раскрыл глаза и почти в ужасе на него посмотрел, моргнув.       — Так ты… Ты считаешь, что это все бессмысленно? Значит так, да? Конечно, с твоей Трисс всяко больше смысла, наверное, да?!       — При чем тут Трисс?! Я же не говорю про Геральта!       — А Геральт тут при чем?       — Ты сам знаешь, Лютик. Сам прекрасно все знаешь. Мне только жаль, что я так поздно об этом узнал.       — О чем ты, я не понимаю? Дьявол, да... Я так тебя ненавижу! — воскликнул Лютик, сев. — Такой прекрасный день, я прекрасно провел время, встретил тебя, так обрадовался, а ты!.. Ты!.. Ты все испортил!       Ламберт уставился на него спокойным, но тяжелым взглядом.       — Пойду в реке искупаюсь, — недовольно сказал Лютик, подскочив с травы и спешно идя в стороны воды.       Ламберт поерзал и уселся, смотря ему в след.       Лютик плавно опустился в воду, размял плечи, и Ламберт отчего-то в миг забыл о своей злости. Лютик, бледный и прекрасный, с красивым гибким телом, такой красивый, такой недосягаемый и недоступный, однако полностью отдающийся в его руки. Всем своим существом.       Сколько же в нем красоты, сколько странной магии скрыто в одном лишь взгляде!       Ламберт ощутил бессилие от понимания, что у него никогда не выйдет приручить его, никогда он не сможет дать ему столько, чтобы Лютик успокоился.       Когда Лютик вернулся, блестящий от влаги, Ламберт совсем расслабился, оставаясь животным на привязи, бесчестно примагниченным к нему, к его телу и взгляду.       Ламберт опомнился и, стащив с себя рубашку, расстелил рядом, чтоб Лютик не нацепил на себя грязь.       Лютик кивнул и присел рядом, на нее, а потом посмотрел в глаза и тяжело выдохнул.       — Это все так сложно, — покачал он головой, пока Ламберт следил за тем, как по линии пресса, к пупку, скользили капельки влаги. — Как ты узнал про Геральта?       — Просто догадался. Это правда?       — Не знаю. Смотря о чем ты говоришь.       Ламберт поджал губы. Внезапно он не хотел об этом говорить, а уж тем более выдавать свои грязные предположения. Он не хотел слышать ответ.       Однако, ему пришлось продолжить, раз уж начал:       — Ты был… был с ним, как с мужчиной?       — Да, — ответил он легко и просто, Ламберт поморщился, как от боли.       — Долго?       — Тот год, что до Каэр Морхена… И еще какое-то время до.       Ламберт ощутил, как все его тело потяжелело, и он почувствовал, как в груди почему-то стало совсем пусто. А как легко Лютик это говорил, будто это совсем ничего не означало!       — Что у тебя с лицом? — спросил Лютик.       — Ничего. Подумаешь, ты спал с Геральтом, а мне устраивал сцены насчет Трисс.       — Но это другое! Ты… Ты не поймешь! Ведь с Трисс ты просто… из-за чувств, да? А я с Геральтом был по другим причинам!       — О, еще лучше! Значит ты просто так с ним трахался целый год?!       Однако, теперь Ламберт понял, почему Геральт так на него смотрел. Разумеется, он совсем не ждал, что Лютик, завидя Ламберта, бросится к нему и снова уйдет от Геральта. И Ламберт знал, что все то время в замке Лютик даже не касался Геральта, как... как мужчину в таком плане. Да, теперь стало ясно, отчего Геральт постоянно на него рычал.       — Ты… Ламберт! — воскликнул Лютик внезапно с такой безнадегой, будто умирал. — Ты первый это начал! Ты всегда крутил что-то с Трисс! А Геральт… в нем было утешение! Он совсем другой, не такой, как ты! Он ревновал меня, он желал меня так страстно, как ты не желал последние лет семь! И когда я хотел уйти — он не давал мне это сделать! А ты… ты просто смотрел на меня, тебе было все равно!       — Мне не было все равно, я просто знаю, что некоторые вещи неизбежны. А Геральт твой — упертый баран, собственник до мозга костей, который хочет владеть тобой, как вещью!       — Неправда, ты совсем его не знаешь. Он любит меня, очень сильно любит.       — Это потому что он тебе такие же сцены устраивал, что и ты мне?       — Чтоб ты знал, лично я ему ни одной не закатил… Потому что мне все равно было, с кем он и как он. Мне нравилось, сколько внимания он мне уделял, как сильно желал, но мне было неважно все остальное…       — И почему вы расстались? Или сейчас снова сошлись?       — Нет, — выдохнул Лютик и потянулся к сорочке, накинув ее. Ламберт проследил, как ткань прилипла к не высохшим участкам кожи. — Он ужасно меня ревнует к тебе. И ведь правильно делает… Его я совсем не люблю, а тобой… тобой я живу, Ламберт. От встречи до встречи. Он всегда это видел. Всегда знал. Бесился жутко, когда я уходил от него на несколько недель, знал, к кому я иду… А он хотел, чтобы я был только с ним, а о тебе забыл… Якобы ты меня губишь. А я это и так знал. Знал, что рядом с тобой, под твоими рукам, я будто бы иссушаюсь, но… уйти от тебя! Навсегда! Я больше всего этого хочу, но понимаю, что не смогу. Никогда не смогу.       Ламберт молчал.       Злость полностью ушла. В груди довольно мурлыкало удовлетворение от понимания, что Лютик Геральтом просто пользовался, и снова и снова разбивал ему сердце. Ламберт был рад, что хоть сейчас он ощутил столько удовлетворения за то, что ему пришлось ощутить из-за равнодушия Геральта.       Теперь Геральт сам страдал от равнодушия Лютика.       Он был старше, но не мог понять, что Лютик не такой. Не сможет быть с ним одним.       — Ну почему же это происходит? — жалобно протянул Лютик и посмотрел на Ламберта. — Я был бы и рад остаться с ним… Он ровно такой, как мне и нужно. Не было моментов, когда я скучал, когда сомневался в его любви. А ты… ты просто сводишь меня с ума! Я только обрадовался, что ты наконец меня ревнуешь, по-настоящему, а теперь… Теперь ты снова сидишь и равнодушно на меня смотришь!       Ламберт тяжело выдохнул, покачав головой и взяв руку Лютика в свою.       — Ты путаешь равнодушие со спокойствием, Лютик. Просто ты неспокоен в своей любви. Таким был и я. Но многое изменилось… Все меняется в мире, и я в том числе…       — Не говори про мир, — поморщился Лютик. — Геральт говорит, что скоро будет война… Не хочу, чтобы была война.       — Человечество живет на войне, ты это знаешь. Но если ты будешь с Геральтом, то будешь в безопасности. Поедете в Каэр Морхен, например…       — А ты?       — Не знаю. Может тоже в него. В войне я участвовать точно не буду… Да и какого черта мы ее обсуждаем? Она будет не сейчас и точно не в ближайшие годы!       — Это лучше обсуждать, чем наши отношения. Я так хочу их избежать, и когда мы расстаемся я думаю, что это легко. Но стоит мне увидеть тебя, и ты… ты будто забираешь у меня меня.       Ламберт фыркнул. Насколько же неправдоподобно это звучало!       Лютика никогда невозможно забрать себе полностью. Он неспокоен, громок и ярок, нет того сосуда, куда бы можно было уместить его душу. Казалось бы, такую хрупкую, а на деле…       — Почему же это происходит? Почему мы так часто встречаемся? Снова и снова! Я хочу, чтобы это кончилось, правда, но… Но вместе с тем не хочу. Мне так страшно.       — Что? Почему?       — Не знаю. Мне кажется, это будет безумством: прожить без тебя какое-то время и не знать, жив ты или мертв… Я не думал об этом какое-то время, а потом мне как-то сон приснился… в котором тебя убили. И ты умер. Никто тебя не спас. Когда я проснулся — прорыдал до утра, настолько мне казалась ужасающей эта мысль, не описать, сколько страха и ужаса я испытал только от этой мысли! Если бы… если бы только это могло кончится. Я, ты, мои чувства, и, может, даже твои…       — Нет, — выдохнул Ламберт. — Никогда.       — Это успокаивает меня, но одновременно заставляет ощутить тоску. Раньше я думал, что люди в тридцать совсем взрослые и умные, но вот… Мне тридцать, а я совсем не знаю, что мне делать.       — Лютик, тебе незачем об этом думать. Незачем решать и понимать. Мы будем снова и снова. Снова и снова. Близко, потом далеко. Как бы ты не убегал от меня, мы все равно встретимся.       — Но почему? — изумился Лютик. — Не зазнавайся! Вообще-то, когда я только… Только начать быть с Геральтом я даже о тебе не думал! Где-то… три недели, наверное.       Ламберт рассмеялся.       Порой ему удавалось не думать о Лютике месяцами, но при встрече ему голову срывало абсолютно так же, а руки тянулись, как ошалелые, к его телу, потому что Ламберт знал, прекрасно знал, что ничего желаннее в своей жизни он уже не найдет.       — С Геральтом было бы идеально, — выдохнул устало Лютик. — Иногда я мечтаю о том, чтобы ты вел себя как он…       Ламберт поморщился. Ему в принципе было неприятно слушать о Геральте в таком русле, а тут еще и сравнения эти!       Нет, он никогда не будет таким. Никогда.       — Но это глупости. Я могу быть с ним телом, но не душой. Я радуюсь его ревности, его желанию, но в остальное время совсем ничего не чувствую. А с тобой по-другому… Я только смотрю на тебя и внутри меня все трепещет. Геральт же тоже красив… Он невероятно красив! Особенно, когда хмурится или очень задумчив… Тогда он напоминает мне тебя… Боже, как я устал, Ламберт, ты бы только знал.       — Догадываюсь, — кивнул он, смотря на руку Лютика в своей. И так хорошо даже его рука смотрелась в его ладони. Будто бы Ламберт держал драгоценность. Но драгоценность, которую сам не мог до конца понять.       — Нет, не догадываешься. У тебя есть Трисс.       — А у тебя Геральт.       — У нас не так, как у вас. Ты с ней, выходит, столько же, сколько и со мной. И ты уходишь к ней, когда мы расстаемся. А у нас с Геральтом не так все часто. А еще он познакомился с… Помнишь, ту чародейку? Она еще спасла тебя!       — Йеннифер?       — Да, она. У них завязался роман. А я, представляешь, совсем не ревновал. Мне было все равно. А он, представь, когда он был с ней, я встретил тебя и провел тогда прекрасные две недели. Вернулся к нему, а он снова был зол, что я ходил к тебе! Хоть я и знал, что Йеннифер для него что-то большее… Наверное, это меня и цепляет. Что он вроде как и с ней, а вроде... Все равно меня хочет.       — Он был с тобой и после знакомства с ней?..       — Да. Я же сказал, что мы год с ним были, пока в Каэр Морхен не приехали. Они как-то с ней пересеклись. Переспали, вроде. Мне было все равно, а она почему-то заревновала ко мне. Но она все равно добра ко мне. Не знаю, почему…       — Лютик, сколько можно этой демагогии? Я уже устал слушать про тебя и Геральта!       Лютик тяжело выдохнул.       — Я пытаюсь делать все, чтобы ты заревновал.       — Считай, у тебя получилось.       — Нет, ты просто разозлился, это другое. Я тоже злился, когда он мне долго про Йеннифер рассказывает, это надо…       — Лютик!       Лютик тяжело выдохнул и кивнул, потом ближе к нему прижался.       — Ламберт…       Ламберт закатил глаза. Боже, да сколько говорить-то можно!       — Если все-таки начнется война, обещай, что найдешь меня и мы будем вместе. Мне с тобой спокойнее.       — А Геральт что?       — Ты не понимаешь. Война опасное время, люди умирают. Мне будут кошмары сниться, а так ты будешь жив, и я буду… Мы будем в безопасности. Это все, что мне нужно.       — Я думал все, что тебе нужно — это чтобы между нами все кончилось.       Лютик тоскливо посмотрел на свое кольцо. Рядом появилось еще два. Одно чуть потоньше, другое такое же широкое. Тоже из серебра. Подарки Геральта.       — Да. Да, но так же это заставляет меня тосковать и даже испытывать боль более сильную, чем когда я ухожу со знанием, что все это бесполезно… Душа моя, ты же умный, я знаю, ты очень умный. Почему это происходит? Ты знаешь?..       Вопрос был риторический, и Лютик абсолютно точно не ждал ответа, ему думалось, что о таких вещах никто ничего не знает.       Он смотрел на Йеннифер и Геральта, и видел, сколько между ними желания и магнетизма. Совсем как и у него с Ламбертом в первый год. Только у них это не утихало уже третий год. Он все это видел, но они все равно абсолютно так же сходились и расходились.       Ответа нет. Есть только вопросы.       Однако Ламберт внезапно ответил:       — Знаю, конечно я знаю. Поэтому я так спокоен.       Лютик широко раскрыл глаза, отшатнулся едва и удивленно на него посмотрел.       — Стой… И как давно ты знаешь?!       — Всегда. Когда пришел к тебе, чтобы забрать к себе.       — Но!.. Но!.. Почему ты… Почему ты мне не сказал?! Стой, из-за этого ты и пришел?!       Ламберт кивнул, оставаясь все таким же спокойным. Конечно, он же все знал, а Лютик ощутил себя агнцем на заклании.       — Да, поэтому я и пришел. Это бы случилось и без моего участия, но мне надо было быстрее. Паранойя, ты знаешь. Ты все прекрасно знаешь, мой свет.       Лютик глотнул побольше воздуха, посмотрел на него немигаемым взглядом, а потом спросил:       — Почему ты мне раньше не рассказал?       — Ты и не спрашивал.       — Ты невыносим.       — И любим тобой.       — Любим… — прошептал Лютик. — Расскажи же мне сейчас… Я же спросил.       Ламберт тяжело выдохнул и кивнул.       — В тот день я похоронил ее.       — Кого? Эмили?       — Нет. Ди. Это ее лента. Вернее, я ее не хоронил, я уже пришел на место, а там была могила. Похоронили ее как собаку.       — Что с ней сделали?..       — Изнасиловали, а потом подожгли дом. Женщина, с которой я там общался, спасла ее… А они избили ее, забрали и закопали. Она еще была жива, когда ее закапывали…       — О Боже… — прошептал Лютик белыми губами. — Кто это был?       — У той семьи, где я ее… Взял. Скажем так, да… У нее были проблемы. Я не хотел забирать ее вообще. Это же девчонка! Тринадцатилетняя, на мальчишку похожа! Но мать умоляла меня, сказала, что им не выжить, пусть хоть она. Они не были шибко богаты, долг выплачивать им нечем… Я забрал. Два года мы с ней были. Я ее обучал, она сама просила, хотя душа ее явно не к мечу лежала… Ну я в четырнадцать ее в университет отправил. Там они ее нашли… Три года искали, псины.       Лютик сглотнул и прикрыл глаза. Картина перед глазами будто покосилась, но он пришел в себя.       — Все, не надо… Не могу слушать, — покачал головой Лютик. — Говори... обо мне… — попросил он, взяв его руку в свои и прижавшись к его плечу. Ламберт обнял его, в первую очередь потому что это нужно было ему самому. Говорить об этом было невыносимо.       Он переждал пару моментов, пытаясь прийти в себя, и продолжил:       — Я был в отчаянии, хотел быстрее уехать, а тут мужик подвернулся… Хорошо был одет… Оказалось, разбойники напали, ну и я попросил право неожиданности. Не знаю, был уверен, что мне лошадь перепадет. Я же попросил не то, что он там неожиданно найдёт, а что первым увидит… Денег тогда не хотелось. Ну и условились. Я расправился с ними, и на место его еще подвез.       — Стой… Он… Панкрац, да?!       — Да, — сказал Ламберт уверенным голосом. — А ты — Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф. Я всегда это знал. Геральт, наверное, даже не знает, да?       — Не знает, — промямлил Лютик. Свой титул он всегда отчаянно скрывал. — Но я ведь… Я тебя совсем не помню… А детей забирают с раннего возраста.       — А я не хотел никакого ребенка, Лютик! Я только что похоронил ее, я хотел гребаную лошадь, бутылку вина, да хоть стражника! Но во дворе ничего не было. Ничего, что он бы мог заметить. Что-то случилось, стража разбежалась. Куда-то послали их вроде… Он перепугался, думал, что напали на его жену, упросил меня с ним пойти, а я думал уже развернуться и поехать, раз тут нечего ловить.       Лютик глубоко вдохнул и кивнул, сильнее вжавшись в Ламберта. Он все понял. Он уже все прекрасно понял.       — Мы прошли в дом, а потом… детский крик. Твой первый крик, Юлиан.       Лютик моргнул, вдохнув побольше воздуха. Ему казалось, что кислорода становилось все меньше и меньше.       — Первым он увидел тебя, когда ворвался комнату. Как удивительно — комната, наполненная людьми, светом и украшениями, а внимание привлёк маленький кричащий человечек на груди у его жены. Он тогда сам испугался, но я ясно сказал, что не приму его. Нет, это мне не нужно. Он с радостью кивнул, и сказал, что чудесным образом вторым он заметил хорошую статуэтку. За нее можно выручить несколько десятков тысяч. Потом предложил мне вина выпить… За рождение наследника. Выпили… Ребенка принесли ему, я старался на него не смотреть. Понимал, блять, прекрасно понимал, что право неожиданности это тебе не игрушка, и нельзя соврать. Он мне тебя показал, я увидел твои глаза и все… Понял, что никакая, блять, не статуэтка мне досталась. Ты. Это был ты. Твоя жизнь, твоя судьба, весь и полностью — ты. Но я, конечно, сбежал в тот же день, хотя мне предложили переночевать. Только служанка выцепила меня перед уходом. Сказала, что знает, за чем я пришел, видела она, на что первым посмотрел милорд… На тебя. И что бежать я могу сколько влезет, да только смысла нет. Как же я тогда возненавидел тот день, и что вообще додумался это сказать!       Лютик посмотрел ему в глаза. Он ожидал, что, узнав причину, ему станет легче и, кто знает, может он сможет успокоиться или станет возможно сбежать отсюда. Но теперь он ощущал лишь трепет, всеобъемлющий и нежный, лишь от одного на него взгляда, зная, кто это. Кто они.       — Я тебя часто потом встречал. Ярмарки, твой университет… Потом прекратилось… Как же я мучился, Дьявол. Вроде не хотел к тебе ближе подходить, не хотел, но был напуган тем, что с тобой случится что-то такое же ужасное, что и со всеми ними. Что случилось с ней. Но как назло встречать тебе перестал…       — А наша… Когда мы... Помнишь, первую нашу встречу… Ты, я и…       — Я тогда не узнал тебя.       — Ты же говорил, что это был ты!       — Я, но не полностью в себе. У меня тогда был жесткий приступ, и когда я пришел в таверну — это было что-то пограничное. Это я, оставался собой, но у меня в такие моменты очень плохо с памятью. Осознал я все потом. Через сутки. Это… здорово по мне полоснуло. Но я говорил себе, что мне причудилось. Мало, что ли, людей с голубыми глазами? А потом наша вторая встреча… Поэтому я был таким. Поэтому просил прощения. В тот вечер я был искренен, однако мысль, что мне надо уйти насовсем, не видеть тебя, вводила меня в бешенство…       — Все, полно, хватит слов… Я понял, Ламберт, я все прекрасно понял.       Он кивнул, проморгался. А потом внезапно попросил:       — Скажи это вслух… Хочу услышать.       Ламберт понимающе улыбнулся. Ему самому эта мысль иногда казалась нежной-нежной, особенно, когда Лютик стал свободным. Он коснулся его щеки, поглаживая, и сказал:       — Ты мое дитя предназначения, Лютик. Мое право неожиданности. Абсолютно неожиданное. Я ведь просто хотел себе лошадь…       Лютик улыбнулся, а потом тихо хихикнул.       — Жалел ли ты об этом? Я знаю, что ты жалеешь о том нашем периоде, но жалеешь ли сейчас, что невольно… получил меня?       Ламберт усмехнулся, покачав головой.       — Глупые, какие же глупые вопросы, — прошептал он и подался вперед, поцеловав в щеку. — Я хотел лошадь или бутылку вина, а получил самую прекрасную жизнь, которую только знал этот континент. И пусть тогда мои чувств были вызваны паранойей и страхом, но сейчас… Сейчас они кристально чисты, потому что теперь, когда ты свободен весь и полностью, я смог разглядеть, сколько же в тебе прекрасного, сколько нового ты привнес в меня… Сколько жизни ты отдавал мне. Самого себя. О тебе, Лютик, я никогда не жалел. Пусть мне было страшно, пусть приступы накрывали один за одним, но ты… Ты стоил всего. И даже больше.       Лютик расплылся в странной, непонятной улыбке.       — Знаешь, сегодня мне совсем не хочется говорить, что ты меня не любишь. Ты стал совсем другим, Ламберт, после того, как я от тебя ушел… И иногда я скучал по тому тебе, скучал по всем острым ощущениям, даже сейчас могу скучать… Это мой характер, ничего не могу с этим поделать. Но я все равно тебя люблю. Все равно. Когда ухожу или когда прихожу, когда кричу на тебя, когда ненавижу, я все равно тебя люблю.       — Порой я тоже в этом сомневался… — виновато улыбнувшись, сказал Ламберт.       Лютик пораженно раскрыл глаза.       — Правда?       — Правда, Лютик, правда. Но сейчас не сомневаюсь.       Лютик кивнул, выдохнув, и погладил его по тыльной стороне ладони.       — Я думал, что все станет легче, но все лишь усложнилось… Теперь ты мне кажешься еще более родным, чем раньше. И все кажется еще безнадежнее, ведь я знаю, что бежать смысла нет. Мы все равно… снова и снова. Снова и снова… Это ужасно, но в то же время прекрасно. Как и весь ты. Ужасен, и в этом ужасе ты очарователен и любим мной. Я знаю, что никогда не смогу полюбить никого так, как люблю тебя. Пусть ты порой кажешься мне сухарем, чурбаном, не любящим меня... но все равно…       — Я знаю, Лютик. И я тебя. И никогда не смогу от тебя убежать. Пришел мой черед быть на привязи. Но я совсем об этом не жалею. Ты приходишь, тянешься ко мне, мучаешь своей любовью, а потом оставляешь. Но снова приходишь. Это все, что мне надо. Я уже смирился, что никогда не смогу быть таким, чтобы тебе было достаточно комфортно, чтобы ты смог устроить всего себя в своих руках. Меня слишком мало, в то время, как ты — все. Ты захватываешь. Ты хуже войны. Ведь война имеет начало, и имеет конец. В ней есть победители, есть проигравшие, но ты… Ты бесконечен, и чтобы я не делал, я не буду ни выигравшим, ни проигравшим. В этом вся мука, и в этом же — счастье.       Лютик посмотрел ему в глаза со странной эмоцией в них. Будто он испытывал и нежность, и желание, и страх, и боль.       Как же все это было знакомо Ламберту. Будто он смотрел в собственное отражение, видел свои собственные глаза.       — И что же нам делать дальше? Знаешь, мне кажется, что сейчас мы должны что-то решить… — прошептал Лютик, сам считая свои слова глупостью.       Ламберт рассмеялся, а потом прижался к нему ближе и сказал:       — Да, мы можем решить. Но наше решение ни на что не повлияет. У судьбы свои планы и, как видишь, они исполняются независимо от наших желаний… Хотя, думается мне, наши желания определенно заняли здесь свою роль.       — И все? Просто продолжим жить?       — А разве нужно что-то большее? — с неясным задором, будто молодостью в голосе спросил Ламберт. — Мы живы, и это же самое прекрасное! Ничего не потеряно, пока мы живы, Лютик. И это все, что нам надо.       Лютик ощутил неясную легкость.       Он будто вдохнул полной грудью, а до этого ходил с удавкой. И этот вдох был прекрасен. И вечер был прекрасен, и они оба были прекрасны. Как, казалось, никогда.       — Тогда пойдем выпьем вина. За жизнь.       — За жизнь, — согласился Ламберт, вставая и помогая подняться Лютику. Взяв его руки в свои, он добавил: — За тебя, Лютик. Ты и есть жизнь.       — И за судьбу, — прошептал Лютик, снова ощущая желание сесть, потому что земля уходила из-под ног. — За тебя, который устроил эту судьбу так и никак иначе.       — Ты слишком добр ко мне, Лютик.       — Я слишком влюблен, Ламберт. Пойдем выпьем и станцуем, это все, что нам надо.       Ламберт кивнул и подался вперед, поцеловав его.       В этом, наверное, и была вся суть. Неопределенность, неизвестность. Бесконечный шторм их отношений.       Но главное, что они были живы.       Они могли ругаться, мириться, любить, ненавидеть, убегать, приходить снова, но главное — они живы. Они жили. Друг другом, в друг друге, друг для друга.       Да, подумал Ламберт в полудреме, — это их праздник. Праздник жизни. Праздник любви.