Больно касаться тебя

ты не знаешь, не знаешь, как я тебя звала, шевелила губами, ржавыми от бухла, месяц не улыбалась, четыре месяца не спала.

      Жизнь продолжалась, а Лютик ощущал, что кончился.       Прошел год, целый год! Лютик был уверен, что этого времени хватит, чтобы забыться и успокоиться. Чтобы полностью осознать токсичность их отношений и собственных чувств. Но нет. Ничего.       Он помнил о насилии, принуждении, но утром все еще было слишком больно — когда он просыпался, а рядом не было Ламберта.       Утром вообще жить было невыносимо. Ночью становилось легче, но утром… Утра были для Лютиком адом.       Поэтому он сбил свой режим так, что засыпал в четыре утра и просыпался днем. Мог даже под самый вечер.       И поэтому они стали все реже путешествовать с Геральтом, ведь тому просто было невозможно жить с таким ритмом, кроме того, что Лютик не вылезал из таверн. Он пил, пел и снова пил. Иногда проводил вечера с дамами, но чаще — с бутылкой.       Геральт пытался помочь. Он разговаривал с ним на эту тему, говорил, что Лютик просто губит себя и свою жизнь, даже свое здоровье, но Лютик его не слушал.       Вернее, сначала слушал, но потом осознал, что речь Геральта для него пуста и бессмысленна. Пользы с нее не было, так же, как и чего-то нового.       Лютик знал, что это ужасно, что так нельзя, но жить по утрам было невозможно, а если не пить, то тяжело было всегда.       Конечно, со временем было немного легче. Первые два месяца Лютик просто сходил с ума от тоски, на третий и четвертый стало немного легче, ближе к шестому Лютик ощущал себя даже чуть менее помешанным.       Если ранее мысли о Ламберте не покидали его ни на секунду, не давали даже заниматься своими делами, то со временем стало легче. Он вспомнил себя, свои руки, свои мысли, в конце концов.       К концу первого года стало легче.       Он даже смог начать жить по утрам. Особенно, если утром было дождливо и серо. Когда светило солнце было сложнее.       В ясную погоду хотелось валяться на поле, переплетая свои пальцы с его, и целоваться.       Но его не было.       И в такие моменты Лютику думалось, что на самом деле не было вообще никого, что он один — брошенный и истощенный.       Идти к чародейке, чтобы вырезать Ламберта из памяти, не хотелось. Одна мысль забыть его навсегда была пугающей. Да, была боль, но так же было нестерпимое чувство счастья и полета, которое Лютик не испытывал никогда ранее.       Геральт на это сказал, мол, «какие твои годы, Лютик? Будет счастье и похлеще».       А Лютик знал, был уверен, что нет, такого счастья уже не будет. Потому что никто не сможет вызвать те эмоции, что вызвал в нем Ламберт. Что пробуждал в нем Ламберт одним лишь взглядом.       Геральт его не понимал.       И никогда не поймет.       Лютик порой думал: а так ли плохи были их отношения?       Да, токсичны, да, они выросли из аморальных вещей. Чувства Лютика были странными и неясными, чувства Ламберта родились из паранойи. А в итоге… в итоге они были созависимы и больны.       И болезнь эта не проходила.       Ровно как и в этот вечер она не проходила.       Лютик даже выступил. Выступление было ровно такое же, как и обычно. Никакое.       Вырвать из себя эмоции и давать их людям было невозможно. Чувствовать эмоции других тоже. Лютик будто жил в клетке из собственного тела, и никуда не мог сбежать.       Геральт ушел на задание час назад, сославшись на то, что ночью охота должна выйти лучше. Лютик с ним не пошел. Ходил он с ним только утром и днем, когда необходимо было заполнить хоть чем-то присутствие рядом.       К сожалению, место рядом на постели никто так заполнить и не смог. Даже когда кто-то там все-таки лежал, их все равно не существовало по-настоящему.       В этот вечер мир Лютика перевернулся с ног на голову.       Никогда он не был таким напуганным, загнанным, прижатым к стене и беззащитным одновременно.       Вдали замаячил Ламберт. Сначала лишь его тень, потом Лютик различил знакомый профиль.       Лютик обомлел, тело потяжелело, и он показался сам себе пригвожденным к скамье. Стало холодно, стало страшно, руки задрожали, сердце забилось как сумасшедшее — так сильно, что картинка перед глазами поплыла.       Он знал, что должно измениться все.       Что Лютику придется признаться, что он совершил ошибку, что Ламберт был прав, да, тысячу раз прав!       А потом... будь что будет. Будь что будет.       Но Лютик, моргнув, заметил, как к Ламберту прильнула рыжеволосая, яркая, как огонь, женщина. Она была так красива, что Лютик сначала и не поверил, что это человек, а не картина. Она была стройной и высокой. Как кошка она прижалась к нему, и Ламберт обнял ее за талию.       Лютик сжался, стараясь делать все, чтобы его не заметили.       Внезапно он сам себе показался невзрачным и серым на фоне этой женщины.       Ламберт… набрал вес, его плечи были расправлены, взгляд спокоен. Он смотрел прямо перед собой и иногда опускал взгляд на нее, улыбаясь ей.       Лютик же, допив свое пиво, кинул на стол деньги и быстро, так быстро, как только смог, побежал наверх. Спрятаться. Нет, он не хотел, чтоб Ламберт его заметил, Лютик не хотел даже думать о том, каким невзрачным он был на фоне этой девушки!       Один ее вид причинял ему боль.       Он закрылся в своей комнате и в ужасе вжался в дверь.       Сердце все еще стучало как бешеное.       Он хотел, больше всего хотел, плюнуть на все и кинуться к нему, невзирая ни на ту девушку, ни на окружающих людей. Кинуться к нему в объятья, на его грудь, и рыдать, и рассказать, чем он жил без него, и как скучал, и как в нем жило ожидание их фантомной встречи!       Но у него хватило сил уйти не опозориться, не показаться слабаком.       Ведь, уходя, он показал непоколебимую силу воли, а теперь?.. А теперь просто так все разломать?       Лютик покачал головой и вытер глаза, уверенным шагом подходя к зеркалу. Посмотрел на свое лицо. Бледное. И тусклые глаза, небольшие губы, спутанные волосы. И снова вспомнил ту девушку. Ее красивое белое, абсолютно молодое лицо без единой морщинки, глубокие яркие, будто светящиеся глаза, и яркие рыжие блестящие волосы. Губы в меру пухлые и алые. А фигура! Она казалась тонкой и гибкой, наверное, идеально кладущаяся в его руки, и предельно отзывчивая на его ласки.       Лютик зажмурился и топнул бессильно ногой, не зная, куда себя деть.       А что он думал, Ламберт будет как и он, страдать и скитаться? Больше никого не полюбит?       Нет, он взрослый мужчина, ему уже кучу раз разбивали сердце, и он… он даже нашел силы, чтобы влюбиться заново. Ведь он был с ней, он ее обнимал, шлюх так не обнимают… Да дьявол, такая девушка не могла быть шлюхой априори!       Она знала себе цену, и это было видно даже в ее осанке.       Лютик чувствовал интуитивно, что их что-то связывало.       От бессилия он грохнулся на кровать и уставился в окно.       Он-то думал!..       Ушел, думал, сделал как лучше, а в итоге… сам же до сих пор страдал, пока Ламберт снова начинал жить в свое удовольствие.       От бессилия хотелось плакать.       И он бы и начал плакать, пока Геральта нет. Рыдал бы, не стесняясь соседей за стенкой, но в дверь постучали.       Лютик замер, в ужасе посмотрев на дверь. Все его чувства кричали о том, кто это.       Он знал, кто там, и не мог поверить. Он покачал головой. Нет… нет… Должно быть, паранойя.       Ламберт его не заметил, да и какой смысл ему приходить?       Если он не дурак, и если он в самом деле полюбил снова... То ему лучше всякого знать, что встреча с Лютиком, даже самая мимолетная, может разрушить тот барьер, который медленно строился сейчас между ними.       Однако, вдохнув, Лютик встал на ватные ноги, медленно идя к двери, полный надежды, что там Ламберт. Он чувствовал это.       Замялся лишь на мгновение, когда повернул ключ. Замер испуганно, и сердце замерло вслед за ним.       Он медленно уложил руку на ручку, нажал на нее, опустил вниз, и потянул на себя.       Сердце было тяжелым, и билось почти болезненно. В голове шумело, а ноги были ватными.       Ему было плохо.       И стало совсем плохо, когда он увидел перед собой Ламберта.       Он стоял перед ним, как самый обычный человек: в рубашке да штанах, никаких доспехов и оружия. Чуть поправившийся, оставшийся таким же пластичным и жилистым.       Лютик в ужасе посмотрел в его уставшие глаза. Он вцепился намертво в ручку.       — Зачем ты пришел?.. — спросил он совсем тихо.       Ламберт посмотрел на него с неясным сожалением и тоской. А потом, тяжело выдохнув, огляделся и плавно зашел в комнату.       Лютик отшатнулся от двери, как от огня, сжавшись.       Ламберт закрыл дверь на ключ и посмотрел на Лютика внимательным пристальным взглядом, оглядев с ног до головы. Внешне он выглядел неприступно и спокойно, будто ничего его не волновало.       И Лютик снова ощутил себя ужасно. Вот Ламберт — камень, скала, твердый и уверенный, а Лютик, как волнующееся море, трясется под грозовым небом, и не знает, куда ему деться, в какие берега выйти, чтобы высвободить весь этот шквал эмоций, чтобы перестать трястись от того, что всего этого слишком много.       Ламберт снова тяжело выдохнул, а после притянул его к себе, крепко обняв. Лютик пораженно выдохнул, ощутив, что его руки дрожали.       А после они медленно сползли на пол, просто сидя на нем и обнимаясь, прижатые друг к другу так тесно, что с трудом дышали.       Лютик сидел, дрожащий и напуганный, и медленно приходил в норму, переставая слышать только ритм своего сердца.       Мир из безумной карусели с привкусом рвотных позывов превращался снова в обычный мир, который жил и просто оставался самим собой.       От Ламберта немного пахло женскими духами, и даже это было для Лютика неописуемой пыткой. Даже еще более страшной, чем его объятья, которые душили его, но оттолкнуть его от себя казалась Лютику абсурдом.       Ламберт отстранился, взяв его лицо в свои ладони, смотря в глаза. Он ласково погладил его, покачав головой, смотря в глаза.       Еще никогда Лютик не ощущал себя таким маленьким, как сейчас.       — Как же я истосковался по тебе, — прошептал задушенно Ламберт.       — Ага, так истосковался, что нашел себе новую любовь, — Лютик посмотрел вниз, на его медальон, а потом опустил взгляд еще ниже. Ощущать жар и крепость тела Ламберта снова было невозможно. Невыносимо. Но так прекрасно.       — Какой бред! Я! Нашел себе любовь! В ком, Лютик, в ком?! — в сердцах воскликнул Ламберт так, будто эти слова его обидели до глубины души.       — А девушка та? Думаешь, я слепой? Ты ее обнимал!       — А ты никого не обнимал за все это время?       Лютик шмыгнул и пожал плечами.       — Обнимал…       — Вот тебе и ответ. Она меня не любит, и я ее не люблю. Просто вдвоем легче выжить, как оказалось.       — Ты врешь. Ты не стал бы быть с кем-то долго, если бы не чувствовал к ней…       — Симпатия есть, но почему тебя это волнует?       — Ах, почему?! — Лютик резко оттолкнул его и вскочил на ноги. — Наверное потому же, почему ты и пришел ко мне! Зачем ты вообще это сделал? Зачем? Хочешь ли знать, был ли ты прав?! Да, может и был, но твой поступок сейчас тоже — ошибка!       Лучше не видеться, лучше им не видеться… и не позволять себе вольностей.       Нет-нет… Ведь время лечит, оно помогает забыть, а остаться с ним хотя бы на одну ночь значит стереть целый год своей жизни! Это для Ламберта год как месяц, для Лютика же это было целым испытанием.       Ламберт медленно встал с пола и посмотрел на Лютика.       — Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил он скрипучим голосом, будто с раздражением.       — Не хочу, — кое-как ответил Лютик. — Но и быть тебе здесь нельзя… Это неправильно.       — Неужели ты в самом деле меня разлюбил?       — Нет… — ответил он еще тише и отшатнулся, когда Ламберт сделал шаг к нему навстречу. — Сказал же, не надо… Уйди. Так будет правильно. Тебе не следовало приходить…       У Ламберта опустились руки и он посмотрел на Лютика с сожалением.       — Не так я нашу встречу представлял, не так…       — А что ты думал? Что я кинусь к тебе на шею и попрошу тебя увезти меня куда подальше?       Ламберт заторможенно качнул головой.       — Видимо, я недооценил то, насколько ты силен…       Лютик посмотрел в угол. Силен! Ага, как же!       Был бы силен, не открыл бы дверь, а теперь лишь стоял и просил его уйти, внутри умоляя его остаться.       — Дай мне хотя бы тебя поцеловать.       — Если поцелуешь, то сорвешься, — сказал Лютик кое-как, смотря на него краем глаза.       — Сорвусь. Мы оба сорвемся.       — Я оттолкну…       — Тогда я буду восхищен тобой.       Он уверенно сделал навстречу к нему несколько шагов, а после притянул к себе и поцеловал. Лютик выдохнул в его рот и совсем обмяк в этих объятьях. Ноги держать его перестали, он будто и свое тело потерял, все потерял, остались только губы Ламберта, уносящие его в тот год, в те месяца и дни. И жаркие ночи, и поля, и вода, и поцелуи, и стихи… Колыбельные, слова любви, одна на двоих кровать, одно на двоих одеяло.       Лютик отстранился от него с трудом, чувствуя, что стал задыхаться с каждой секундой этим воздухом. Без его губ, как оказалось, дышать снова было трудно.       — Ламберт… — заумолял он его, уже не выдерживая этой муки, не выдерживая рук Ламберта на себе, и его взгляда. — Тебя ждет она… Не ломай последнее, что у тебя осталось. И меня не ломай.       Сжав зубы. Ламберт с трудом расцепил свои руки.       Так наивно думать, что Лютик снова не сможет его оттолкнуть, что поддастся этой слабости! Нет, Лютик смог уйти тогда, и что значит для него оттолкнуть после всего одного поцелуя?       В прошлый раз Лютика не смогли уговорить ни его губы, ни его руки, ни все его тело и существо.       — Прости, — рвано выдохнул Лабмерт. — Прости, — повторил он, без желания разворачиваясь.       А потом в спину ему ударило, как нечестный прием, как удар по коленям в середине боя, тихое и жалобное:       — Я до сих пор люблю тебя.       Ламберт выругался, с силой ударил по двери кулаком и снова повернулся к Лютику.       — Черт тебя дери, так ты хочешь, чтобы я ушел или остался здесь?!       Он был зол от своего бессилия, был зол, что Лютик так легко им крутил и даже сам не осознавал, как это происходило! Глупый, сотню раз глупый Лютик!       — Я не знаю… Я знаю, что ты должен уйти, но не хочу, чтобы это в самом деле произошло. Голова твердит одно, гонит тебя, а сердце… Сердце хочет тебя.       Ламберт беспомощно застонал сквозь зубы.       Вспомнил слова Йеннифер о том, что Ламберт думает головой. Ага, как же! Нет у него никакой головы, когда рядом Лютик. Нет и не было. Есть сердце, которое готово было плясать любые танцы под все те песенки Лютика.       — Когда вернется Геральт? — низким голосом пробасил раздраженно Ламберт.       — Я не знаю… Он пошел на охоту…       — На кого?       — Призрак…       — Когда ушел?       — Часа два назад…       Ламберт кивнул.       — Может радоваться твоя голова, вернется через часа пол, не позже…       Лютик кивнул, посмотрев на свои руки.       Ламберт посмотрел на него мутным взглядом исподлобья, оглядел с ног до головы, не веря тому, что Лютика этот год будто и не коснулся, не потрепали его все те душевные муки и тяжесть разлуки. Как был он мальчишкой, так и стоял перед ним мальчишка. В двадцать три года! По меркам крестьян в этом возрасте уже надо было завести двух детей и целый скотный двор.       А Лютик… стоял перед ним, неловким мальчишкой, взлохмаченный, любимый и желанный.       На фоне него даже Трисс как будто меркла, хотя она горела, горела всегда, не переставая, горела желанием, озорством и юностью!       Но даже это пламя не могло затмить то, чем сверкал Лютик.       Ламберт сказал:       — Ну, чего встал? Иди же ко мне, у нас есть полчаса… Я думал, что год ждал ради двух минут, но получил больше… Давай же.       И Лютик пошел. Как будто примагниченный, он пошел к нему навстречу, а потом упал в его руки и забылся. Забылся в поцелуях и объятьях, и бесконечных словах любви, и снова поцелуях.       И как же хорошо, правильно и успокаивающе это было.       Каким же любимым он сейчас себя чувствовал!       А потом Ламберт все равно ушел. Оторвался от него с трудом, посмотрел на него мутным взглядом и покачал головой. И Лютик только и сказал едва слышно:       — Тебе надо… надо уйти. Так будет правильно.       — Да кому правильно, Лютик? Кому? Точно уж не нам двоим!       — Нам… Нам двоим. Что хорошего в этой больной привязанности? Что в ней прелестного? Мы больны, Ламберт, я по-прежнему жертва.       Ламберт грязно выругался и отпрянул от него, дернув за ручку. Замер на миг и, посмотрев через плечо, сказал Лютику:       — Прогоняй сколько влезет, только все это не кончится. Никогда. Снова будем встречаться, и снова ты будешь не в силах оттолкнуть. А я не смогу уйти. Все это бред, Лютик, и будь во мне меньше к тебе любви, я бы тебя не слушался. Но тебе повезло: я тебя люблю. И я знаю, что раз за то время ты не смог понять, что нам не избежать друг друга, то ты и дальше таким способом не поймёшь. Всего доброго, Лютик. Береги себя.       Он ушел, закрыв за собой дверь, а Лютик, вслепую дойдя до кровати, грохнулся на нее, упав лицом в подушки.       Он думал, что ему будет больно, но нет, не было. Совсем.       Он ощутил облегчение, только немного ныли губы от страстных поцелуев. Но ему стало легче… и прощание это не было похоже на прощание. Будто бы он отпускал мужа на фронт. Немного тоскливо, немного страшно, но так же в нем была железобетонная уверенность в том, что он вернется. Вернется по-прежнему его, по-прежнему знакомый и родной.       Лютик это знал, для него это было ясно, как день.       Встреча, помимо ужасного страха, привнесла будто бы свежего воздуха, будто бы свободы какой-то неясной.       Будто бы эти слова Ламберта о том, что им не избежать друг друга, что они в этой клетке навечно… сделали Лютика, как ни странно, свободным.       Он не понял, отчего это, но в этот раз он впервые за долгое время заснул до полуночи.       И его даже не разбудило то, как Геральт укрыл его одеялом и подложил под голову подушку.       Впервые предстоящее утро казалось просто утром.       А запах Ламберта, пульсирующий у него на запястье, казался простым украшением. Таким же, как и то кольцо, которое он и по сей день не снимал.       Жить стало легче. Но, вместе с этим Лютик, периодически общался с Геральтом, думал про себя: а нормально ли это?       Ведь, выходит, что они и не расстались толком.       Ламберт заручился их периодическими встречами, и Лютик был уверен, что да, они будут случаться. Это было ясно для него и очевидно.       С одной стороны… У них не было как таковых отношений, а с другой… С другой это и не даст чувствам пройти! Ведь одного взгляда на Ламберта Лютику хватило, чтоб позабыть о всем том горе, о боли, о принуждении, и он просто… просто захочет быть с ним, все время быть с ним, целоваться и быть рядом. Больше, казалось, ему не хотелось.       В один из вечеров он даже рассказал Геральту о их встрече. Тот помрачнел.       — Что-то не так? — насторожено спросил Лютик.       — Ничего, — покачал он головой. — Только я думал, ты забыть его хочешь…       — Хочу… Но ведь мы и не встречаемся? Чувства же. Чувств же не будет, верно?       Геральт посмотрел на него снисходительным, но тоскливым взглядом. Будто бы что-то Геральт уже знал, какой-то опыт у него был, и все он прекрасно понимал.       — Чувства будут. Пока будет связь — будут чувства.       — Знаешь, Геральт, иногда мне кажется, что между нами и впрямь... есть какая-то связь, — он задумчиво посмотрел на кольцо на безыменном пальце на левой руке. — Будто… что-то нас держит. И нет, не чувства эти… Хотя и они.       Геральт тяжело выдохнул.       — Я в таких вопросах не помощник, Лютик. Я дилетант. Ламберт… Я бы его не одобрил.       — Ты?! Ты бы его не одобрил?! — взвился Лютик. — Да я бы тебя скорее сто раз не одобрил, чем его!       Геральт в ужасе посмотрел на него, не ожидав атаки. Слова задели. Несмотря на то, что он и мысли не допускал о Лютике в таком плане, это слышать было... странно. Будто Лютик в принципе сказал, что он не самый хороший человек.       — И чем же я многим хуже Ламберта?..       Лютик замялся. Говорить вслух это не хотелось.       — Есть чем, Геральт. И не только тем, что он мне и по сей день важнее… Порой даже важнее, чем ты.       Геральт обиженно насупился и отвернулся.       — Это правда, Геральт. Ты был груб со мной очень долгое время.       — А Ламберт не был?       — И Ламберт был, — согласился он. — Но даже когда мы ссорились, он все равно брал меня на лошадь. И за комнату всегда платил… А ты меня порой оставлял без ночлега…       — А я должен был с тобой как курица-наседка таскаться, Лютик? Пойми меня, я тебя тоже любил и люблю. Как друга, разумеется. И тогда ты мне был как собственный сын, но так же я понимал, что вечно, каждый день и секунду, я рядом с тобой не буду, тебе надо было самому учиться и еду искать, и ночлег, и деньги правильно расходовать. И согласись, помогло.       Лютик ощутил отчего-то лишь горькую обиду от этого метода воспитания. Внезапно он ощутил себя глупым ребенком, которому Геральт, вместо слов, все доказывал делом.       — Да, Геральт, в этом твоя проблема… Я хотел остаться, а ты отправлял меня на улицу. Я хотел поесть, а ты давал лишь самую малость… Мне было страшно, а ты игнорировал.       — И ты вырос. Теперь у тебя едва будет ситуация, что тебе негде спать или нечего есть.       — Не понимаешь ты меня, Гера…       — Нет, это ты не понимаешь. Не равняй меня с Ламбертом. Ламберт к тебе относился как к девице, ты уж меня извини, которую он, видимо, думал, будет вечно защищать и обеспечивать. А девица взяла и упорхнула от него подальше. А я был тебе другом, который больше всего хотел знать, что ты и без меня со всем справишься. Разве я не помогал тебе, когда знал, что без меня не обойдется?       — Помогал…       — Из конфликтов выпутывал?       — Выпутывал…       В голове был только Ламберт.       Лютик говорил с Геральтом, а душа наполнялась тоской о Ламберте, о их днях, вечерах и ночах.       Иной раз Лютик сутками мечтал его увидеть, в другой — знал, что не увидит. Но каждое утро он верил, независимо ни от чего, что сегодня они встретятся, и лишь под вечер понимал, что нет, он и не верил, он просто надеялся.       Возможно, Ламберт не делал из него взрослого человека, возможно, но он стал для него отцом и мужем одновременно, рядом с которым совсем ни о чем не надо было думать, но это было и прелестно.       В этой жизни снова надо было работать — иногда петь до сорванного голоса и иногда колоть дрова, иногда получать по голове картошкой или хлебом. Надо было ютиться одному, и греться одному. Надо было одному       А даже когда он был с Геральтом за ним следовал незримый дух одиночества. Согреть долгими ночами Геральт не мог. И никогда бы не смог.       — Ну вот тебе и ответ, Лютик. Ты мне друг, важный друг. Если это того будет требоваться, то я сяду на скорпиона голым задом, но есть вещи, которые нужны всякому. Базовые. Я не Ламберт, я не твой любовник.       — И он не мой любовник…       — А кажется наоборот.       — Ты слишком много говоришь, Геральт! Тебе как-то намного больше подходит суровая молчаливость!       Геральт хмыкнул.       — Ты спросил моего мнения — я ответил.       — Ничего ты не ответил, только про ответственность что-то говорил…       — Про нее самую. Рядом с Ламбертом ты зависим, тебе эта зависимость и нравится… Без нее тебя вот и ломает. А если доза будет повторяться, то и зависимость не уйдет.       Лютик с ужасом подумал, что и не хотел, чтобы зависимость уходила.       — Когда вы виделись в последний раз?       — Не знаю. Месяца три назад и… О Боже, — он посмотрел в ужасе Геральту за плечо и опустил взгляд. Черт возьми! Неужели Ламберт ясновидящий какой-то? И как часто они так встречаться будут? И принесут ли что-то эти встречи? Может, лучше послушаться Геральта и оттолкнуть его, уйти? Не дать... Не дать этому случиться? А что случится-то?       Чего Лютик хотел, чтобы случилось?       Геральт нахмурился и посмотрел через плечо. Кивнул и снова посмотрел на Лютика.       — И что делать думаешь? Ты мне скажи, и я тебя к нему не подпущу и на километр. И его к тебе.       Лютик молчал.       Голова кричала об одном, сердце хотело другого.       — Лютик, неужели зависеть это так сильно приятно? Неужели тебе хочется прожить так жизнь?       — Неужели ты никогда не любил, Геральт?       Лютик посмотрел ему в глаза. В них отразилось сомнение.       — По-настоящему. Женщин. Любил так сильно, что хотел бы заменить ею воздух…       — Воздух? Но это же и не любовь, — изумился Геральт. — Когда ты хочешь забрать у человека его самого — это не любовь. Это больное, жадное желание.       — Нет, ты не понимаешь! — воспротивился Лютик, а сам каменел всем телом от ожидания, ужаса и восторга одновременно. Ладони были холодными и влажными. Сердце билось в горле.       — Это ты не понимаешь, Лютик. Когда ты любишь, ты хочешь дать человеку все, а не забрать.       — Но если… если я хочу, чтобы меня забрали?       — Не верю я тебе, Лютик, не верю. Ты слишком молод и талантлив, чтобы так говорить.       — Иногда тебе просто... совсем ничего не надо, кроме… Кроме него, — он поднял взгляд, посмотрев на Ламберта. Он смотрел прямо на него. На этот раз он был один, без этой женщины. Стоял и смотрел на него, и Лютик ощутил странную, непонятную слабость по всему телу. Ему показалось, что он вот-вот упадет в обморок. — Ладно, забери меня.       — Ты это мне говоришь или ему?       — Тебе… — без желания ответил Лютик так тихо, в надежде, что Геральт не услышит.       Он услышал. Допив залпом пиво, вытерев губы, он кинул на стол деньги и грузно встал. Взял Лютика под локоть и повел на второй этаж.       Лютик посмотрел через плечо, на Ламберта. Тот следил за ним до того момента, пока Лютик не скрылся из виду. Он выглядел спокойно, и по нему Лютик даже не мог понять, что же он ощущал.       В комнате Геральт всунул ему в руки лютню и бутылку вина.       — Или пой, или пей… Хоть чем себя займи, Лютик, так будет лучше.       — Да разве могу я петь и пить, зная, что он там… внизу!       — Лютик, это болезнь. Лечение всегда проходит сложно.       — Это не болезнь! Это любовь!       — Нет. Ты хочешь, чтобы он заменил тебе воздух, солнце, мир и даже самого себя.       — Но… но ведь я был собой, когда был с ним! Я танцевал, и пел, и пил, и общался! Просто был мир, а был Ламберт, и он... он был прекраснее всего этого!       Геральт посмотрел на него тяжелым взглядом.       — Лютик, чего ты хочешь от меня? Я тебе свое мнение выразил.       — Наложи на меня Аксий!       — Что?       — Что слышал. Я так изведусь весь…       Геральт тяжело выдохнул, но согласился. Геральт велел тому улечься и подремать, и тот послушался. Геральт кивнул, надеясь, что он сам по себе задремает, и Аксий можно убрать. Силу он все-таки жрал.       К счастью Геральта, Лютик заснул через минут двадцать. Правда, в час ночи внезапно подскочил и заозирался.       — Лютик? Ты чего не спишь?       Он открыл рот, глубоко вдохнул, а потом лег обратно.       — Нет, ничего.       — Спи, Лютик, спи. Думай о том, что завтра наваждение пройдет.       — Правда?       — Правда. Засыпай.       — Можно спеть тебе колыбельную?       — Конечно. Пой.       И Лютик пел. Под конец заплакал, правда, не слышно, но зато уснул.       Утром и вправду стало легче. Лютик убедил себя, что Ламберта тут уже нет, и он даже гордился собой: надо же! Смог усидеть на месте и не кинуться к нему, сдержался. Глядишь, пару лет так пройдет, и Лютику совсем все равно станет!       Ведь Геральт прав: этими маленькими встречами они ничего не исправят, ничего не пройдет. Все будет хуже. Да, Геральт прав!       Геральт прав еще примерно семь часов. А потом, вечером, привязывая Плотву, потому что Геральт от усталости с ног валился, он снова увидел его.       Вот он, стоял от него буквально в метре, опираясь о балку, и смотрел на него. На нем черный плащ, лицо видно едва, но Лютик знал, знал, что это он.       Геральт не прав. Геральт вообще ничего не говорил. Геральта больше нет.       — Ламберт?..       — Добрый вечер. Собираешься сбегать?       Лютик не ответил и отвернулся, нервно поглаживая Плотву по гриве.       — Густав до сих пор, смотрю, тебе служит? Чудесно, не подводит.       — А он шибко старый?       — Нет. Когда я брал его, ему было десять лет.       Лютик кивнул и опустил взгляд.       Ламберт медленно подошел к нему, и Лютик, покачав головой, отшатнулся. Густав рядом ткнул его мордой в плечо, подталкивая к Ламберту.       Ведьмак рассмеялся.       — Даже он за меня.       — Конечно, он же тебя знает по запаху. Ламберт, ты думаешь… Это верно? Геральт сказал…       — О! Геральт сказал! Мне уже нравится начало предложения!       — Но он был прав! Он сказал, что любовь… не такая. Она не должна быть такой.       — Много ли он знает о любви? Мои чувства к тебе искренни и по сей день, и ты знаешь это, Лютик. Не неси мне бред про Геральта, с его стороны все лохматое кажется лысым.       — Но… Но ты ведь знаешь, что это в самом деле... неправильно. Наши чувства больны, и мы больны…       — И что? Разве тебе было плохо со мной?       — Нет. Только тогда… В том домике.       — В том домике я совершил ошибку. Расслабился, хоть и знал, что рядом с тобой нельзя допускать таких вольностей.       — В этом суть. Ты расслабился и стал собой, а мне все наскучило, и я… я осознал. Наши чувства имеют яркость только в таких условиях.       — Не ври, Лютик. Между нами все было так же в те дни, просто ты хотел дополнительных эмоций. Ну что, нашел их в ком-то еще?       — Не нашел.       Они молчали несколько мгновений. Лютик смотрел на свои сапоги, Ламберт — на его лицо. Он стал еще бледнее из-за наступающей осени, солнце не грело, легкий загар давно пропал. И вот он, бледный и прекрасный, чистый и все еще юный.       Ламберт выдохнул — раздраженный тем, что они теряют отведенное им время на всякие глупости. Ламберт знал, прекрасно знал, что это все лишь попытка оттянуть неизбежное, сделать вид, якобы что-то было под их контролем. Нет, не было и не будет.       — Пошли ко мне, Лютик. Недавно снял себе комнату у одной женщины. Она уехала торговать сутки назад. Пошли, выпьем вина… В конце концов, там чудесная кровать.       — Опять, Ламберт! Опять у тебя все решается кроватью, будто дальше простыней нам и нет места!       — Есть. Нам везде есть место, но это отрицаешь ты, а не я.       — А какой в этом смысл, скажи мне? Ты знаешь, чего я хочу, а эти встречи… Они мешают нам.       — Мешают? Разве ты не хочешь этого?       — Хочу. Но мое желание неправильное.       — И это тебе Геральт сказал?       — Нет, об этом я знал еще с первой нашей встречи. Когда ты… Ты помнишь, что.       Ламберт снова раздраженно выдохнул. У него уже давно не тот возраст, чтобы тянуть кота за хвост и вести эти бессмысленные диалоги. И как томительно и ужасно об этом говорить, зная, что конец очевиден. Если он только посмеет сейчас в самом деле уйти — Лютик его проклянет. Ламберт это знал и вынужден был стоять, и делать вид, что обсуждение их положения в самом деле имело смысл.       — Хорошо, Лютик. Тогда давай все обсудим у меня, под выпивку. Здесь холодно, и еще Густав жует твой плащ.       Лютик взвизгнул и отскочил от него, дернув за плащ.       — Пошли, Лютик, ты замерзнешь. Тут недалеко.       — Я… — он вздрогнул, когда Ламберт протянул ему руку. — Я скажу Геральту, что уйду на ночь к девушке. Чтобы не волновался.       Ламберт кивнул, посмотрев ему в след. И вдруг ему показалось, что Лютик не вернется. Просто сбежит. Его тело потяжелело и он уставился в пустое место — там, где стоял Лютик.       Он уйдет, убежит, не вернется!       Ламберт стал нервно топтаться на одном месте. Погладил Густава, обернулся. Лютика не было.       Он не вернется, — снова сказал про себя Ламберт. Старый дурак. Простой старый дурак, — ругал он себя, — если у меня нет силы перед ним устоять, не значит, что нет у него.       Ламберт сплюнул на землю, когда пошел дождь и, развернувшись, пошел в сторону. К черту это! Запрется и будет пить до беспамятства! А потом найдет себе девицу — тоже синеокую — и забудется совсем и полностью. К черту! Лютик все равно его одурачит. Он одурачил его давно, своей красотой, и вот, прошло столько времени, а Ламберт все велся на это!       Ночь он провел просто в одиночестве, разозленный на самого себя, и такой отвратительно слабый.       Черт бы побрал эти чувства, и самого Лютика… и Ламберта заодно.       По стечению глупых обстоятельств, они встретились ровно через неделю.              Ламберт заметил его на базаре, что-то выбирающего — из овощей, вроде… Ламберт не вглядывался.       Он посмотрел на Лютика и ощутил снова острое желание подойти к нему. Каждый раз оно было так сильно, что внутри он дрожал всем существом. Но после недавнего позора… Снова выставить себе влюбленным дураком? Снова показаться Лютику не взрослым мужчиной, а мальчишкой?       Нет, не в этот раз.       Внезапно Лютик посмотрел на него. Его и без того бледное лицо сделалось мертвично-серым. Он поджал губы и, что-то положив обратно на прилавок, кинулся к нему.       Ламберт застыл на месте, растерянно глядя на людей рядом.       Чего ожидать от Лютика? Чего он вообще мог хотеть от него, идя к нему так стремительно? Он был раздражен, ужасно зол.       Лютик накинулся на него, толком и не дойдя.       — Думаешь, это было смешно, да?!       Люди заозирались, но Лютику было совсем все равно.       — Так ты думаешь? Выставил меня идиотом? Весело тебе было, да?! — крикнул он отчаянно, подходя ближе.       У Ламберта перехвалило дыхание. Водоворот эмоций в Лютике захватил его всего и полностью, и Ламберт просто застыл на месте, глядя на его лицо. Болезненно бледное, но как давно он не видел его таким живым!       — Лютик? Я не понимаю…       — Я… пришел назад, а тебя не было! И стоял, как идиот, ждал тебя под дождем! Стоял, мерз, весь промок и продрог, а в итоге, как униженная собачонка, поплелся обратно к Геральту, чтобы снова наврать с три короба!       — Лютик, люди смотр…       — Да чхать мне на людей! На меня и тогда люди смотрели, и что?! Я все равно стоял и ждал тебя! Ты… ты ужасный, бездушный человек! Холодный черствый сухарь!       Ламберт молчал, смотря на него, чувствуя, как все тело тяжелело. И разум его тяжелел, все в нем налилось свинцом.       Он видел Лютика, живым, эмоциональным и ярким. Лютик, который был в бешенстве от того, что Ламберт ушел, потому что он ждал… ждал момента их уединения.       — Лютик, пойдем, я объяснюсь тебе, — он взял его за локоть, и Лютик странно дернулся. Будто хотел оттолкнуть его но, внезапно, посмотрев Ламберту в глаза, он лишь сделал широкий шаг вперед, обгоняя его.       По рынку, наполненному людьми, они шли молча. Лютик впереди, величественно и быстро, как раздраженная фурия, полный хищного желания и злости — он заставлял Ламберта ощущать неясный трепет перед этим.       Как же давно он его таким не видел.       В конце он резко остановился — так, что Ламберт едва в него не врезался. Он огляделся и, схватив Ламберта за локоть, повел за угол. А потом развернулся к нему лицом и с вызовом посмотрел в глаза.       — Если эта была такая шутка, то не смешная. Я даже приболел!       — Лютик, это не было шуткой.       — Еще лучше! — всплеснул он руками.       Ламберт проследил за его рваным, быстрым движением. Каким живым и ярким он сейчас был. Дьявол, никогда в самом Ламберте не было столько энергии, сколько было в нем.       — Я ждал тебя. Тоже ждал, — сказал Ламберт.       — И?..       — И не дождался, я думал, что ты не вернешься. Что ты просто оставил меня вот так, ждать тебя, а сам… Уже лег спать.       Лютик поперхнулся воздухом.       — Да как... Как ты… Ты!..       — Я тоже не дождался тебя. Я тоже был зол. Я думал, ты не придешь.       Лютик едва не подавился воздухом и горящим раздражением взглядом уставился на Ламберта.       — Я весь продрог в тот вечер!       — И я.       — Я больше! Сколько ты меня ждал? Пятнадцать минут? А я час! Час! Стоял и думал, что у тебя что-то по работе, еще что-то… а ты просто ушел, не выждав двадцати минут!       — Мне жаль, Лютик.       — Ты врешь!       — Нет, не вру. Мне в самом деле очень жаль. Тот вечер тоже для меня был кошмарен.       — И чем же?       Ламберт не ответил. Лютик кивнул с видом победителя.       — Вот, видишь, ты даже не придумал толком до конца эту историю!       Ламберт промолчал.       — Ну?! Что теперь? Совсем больше нечего сказать?       — Ты хотел нашей встречи? Разве ты не обрадовался, что она не удалась, что нам не станет хуже? Не этого ли ты хотел?       Лютик посмотрел на него мутным взглядом исподлобья и отвернулся, сложив руки на груди, будто бы он продрог.       — Смотрю тебе очень хочется.       — Не выдумывай. Лютик, я очень устал за эти два дня, у меня был ужасный заказ, и у меня нет сейчас сил на все эти выступления.       — Может мне тогда уйти?       — Ты ведь знаешь мой ответ, Лютик.       Лютик посмотрел на него с подозрением, будто бы нет, не знал. Не был уверен. На самом деле весь запал уже пропал, и он стоял перед ним будто бы обнаженный и доступный, а Ламберту оставалось лишь взять. Но он ждал.       — Скажи это вслух, — попросил его Лютик.       Ламберт тяжело выдохнул и покачал головой.       — Я не хочу, чтобы ты уходил. Никогда не хотел. Хочу, чтобы ты остался.       Лютик медленно кивнул, посмотрев на землю. Его плечи расслабились и опустились.       — У меня сейчас нет хорошей кровати… — задушенно сказал Ламберт лишь бы что-то сказать.       — Плевать мне на кровать, Ламберт!       Ламберт посмотрел на него мутным от ожидания взглядом, а затем, притянув его к себе, поцеловал. И это было слаще, чем глоток воздуха после кислородного голодания.       Да, кровать была совсем не важна. Даже не будь у них кровати в принципе — их бы это волновало в последнюю очередь.       В этот раз все было дольше. Лютик был с ним на следующее утро, и на последующее.       Они не обсуждали их положение, их ситуацию и как будет правильно. Они были рядом и наслаждались друг другом так отчаянно, будто никогда больше не смогли бы ни поцеловаться, ни коснуться друг друга.       Но оба они знали, что смогут.       И оба наслаждались друг другом снова и снова, отчаяннее и отчаяннее, и тела их становились желаннее и прекраснее.       Лютик расцвел в его руках, снова становился живым и прекрасным, еще моложе, еще ярче, еще невозможней для Ламберта.       А одним утром Лютик снова ушел.       На тумбе стоял букет. Из пионов, шиповника и астр.       Ламберт посмотрел на него и, переведя взгляд на потолок, тяжело выдохнул.              В общем, другого исхода он и не ждал.       Встречи случались периодически так или иначе. Они не искали друг друга специально, просто это случалось само собой. Иногда перерыв между встречами был в пару месяцев, иногда чуть дольше.       Иногда Лютик встречал его с каким-то неясным бессилием и отчаянием — как правило, когда видел его с Трисс — и тогда он был с ним по-особенному ласков.       А порой был строптивым и просто так в руки не давался.       Иногда они говорили о их положении, точнее, говорил Лютик, а Ламберт лишь кивал и молчал, потому что заведомо знал, что все диалоги были бессмысленны.       Ламберт не понимал, почему бы им просто не сойтись, но нет, Лютик все равно отталкивал его и убегал.       В этот раз, — знал Ламберт, — Лютик тоже убежит.       — У кого ты снимаешь этот дом?       Лютик, вытираясь на ходу, зашел в комнату, и Ламберт лениво на него посмотрел, попивая водку. Лютик стоял перед ним, бледный, красивый и длинный. На щеках — здоровый румянец, в глазах — блеск.       Лютику уже было двадцать семь, но прежняя юность в нем все равно была. Перед глазами Ламберта каждую встречу был мальчишка. Молодой и ласковый, игривый и полный энергии. И дурости. Дурости было больше, чем чего-либо другого.       — У одной вдовы. Муж чудесным образом отравился.       — Ах, тогда понятно, — он кивнул и, наспех вытерев волосы, залез к Ламберту в кровать. Он погладил его легким движением по груди и прилег рядом, несмотря на годы, Лютик все еще был как-то по-странному с ним нежен, какая-то странная девичья легкость скользила в нем. А годы будто и не отразились на нем вовсе. Или отражались, но совсем незаметно для глаз Ламберта.       — А что не так?       — Ничего. Просто у нее чудесная купальня. Что, не чувствуешь, как я пахну?       — Чувствую. Этим и расстроен.       — Почему?       — Потому что маслами пахнут девушки в борделях, а ты пахнешь по-другому.       — К утру выветрится.       — Ты останешься и на завтра?       — Да. Наверное, и на завтра.       — А после?       — А после не знаю.       Ламберт тяжело выдохнул. Эта неопределенность в Лютике его порой бесила до жути. Вечно его бросал Лютик, вечно уходил он, а Ламберту приходилось лишь молча это принимать и свыкаться с этим и ничего, ничего более.       — А зачем ты спрашиваешь?       Ламберт промолчал. Зачем он спрашивает! Надо же!       Как будто Лютику не ясно, как день, что он его уже какой год этими перебежками изводит, и что Ламберт каждую их встречу живет в ожидании и в страхе от скорой разлуки. И ведь только Лютик знал, когда это случится, а для Ламберта это всегда было сюрпризом.       Лютик был переменчив как пламя костра. Куда подует ветер — туда устремится и он. Но радовало одно — горел Лютик лишь одним, на одном месте. Рядом с ним. Смотрел и стремился куда угодно, но покинуть его на совсем не мог. И не сможет.       — Неужели ждешь не дождешься, как поехать к своей чародейке? Если так, то езжай, я не держу.       Ламберт подавился водкой, отстранил ее и откашлялся. Он посмотрел на кровать и уставился на Лютика, как на больного.       Тот лишь приподнялся на локтях и посмотрел на него спокойным, в ожидании взглядом. Ждал, когда Ламберт начнет оправдываться, и снова клясться в вечной любви.       Иной раз Ламберт чувствовал себя игрушкой, к которой Лютик обращался лишь в момент исключительной скуки.       И начинал все свои игры. Заставлял его ревновать, мучиться, ждать, вел эти бесконечные диалоги о их положении, о том, что им лучше не встречаться, а Ламберт сидел и молчал. И ощущал, что сидел на углях от всех этих диалогов.       — Ну, почему молчишь?       — Зачем мне к ней идти? — спокойно спросил Ламберт. Играть по правилам Лютика он давно приспособился, только, по правде говоря, это не всегда было безопасно. Лютик, в отличие от Ламберта, мог уйти. Ламберт же не мог. Возможно, огонь, привязанный к хворосту, к одному месту, из них вовсе не Лютик, а он.       — Не знаю. Ты же с ней полгода жил.       — Жил. И что?       — И стоит нам расстаться — ты снова к ней.       — Не совсем так.       — Что не так?       — Стоит тебе меня бросить и я иду к ней.       — Может еще и обвинишь меня?       Ламберт окинул его спокойным взглядом и, с тяжелым стоном, встал с кровати. Он прошелся в угол комнаты, достал флягу со спиртом и сделал парочку глотков. Иногда вести диалог с Лютиком можно было только пьяным, потому что иначе Ламберт нестерпимо трепал себе нервы.       Ламберт вновь и вновь задавался вопросом: а надо ли он ему? Ведь можно же как-то Лютика не любить?       А потом он снова на него смотрел и понимал, что нет, нельзя.       К Лютику либо испытываешь холодное безразличие, либо страстную любовь.       — Не собирался я тебя ни в чем обвинять, — спокойно сказал он.       — Знаешь, я иногда даже скучаю по другому тебе. Он более страстный.       Ламберт возвел глаза к потолку и тяжело выдохнул. Другой он! И он ему уже даже стал симпатичен, надо же!       Иногда Ламберт, по правде говоря, завидовал сам по себе. По рассказам Лютика однажды они с ним встретились, а Ламберт был не собой. И, мечтательно закатив глаза, на выдохе он поведал ему о своем самом страстном сексе. С пощечинами, удушением, оскорблениями и невероятным оргазмом.       Правда, когда Ламберт спросил, стоит ли и ему начать его оскорблять, Лютик округлил глаза, выговорив: «ты что, сдурел?».       Так что Ламберт Лютика не понимал. Что ему нравилось, как ему нравилось — не имел ни единого понятия.       К данному моменту Ламберт уже и сомневался, что Лютик его все еще любил.       Ему думалось, что нет, все давно у Лютика прошло. И теперь для него Ламберт просто очередной инструмент, на котором можно неплохо сыграть, вычленить пару необычных мелодий, а после снова уйти, искать более новые и прекрасные.       Ламберт снова посмотрел на Лютика небрежно сидящего на кровати, на белых смятых простынях. Чисто вымытый и за километр пахнущий всеми этими маслами и травами. Его густые блестящие волосы и белая, будто бы молочная кожа. Едва заметные морщины у глаз, которые Ламберт и не замечал, если не вглядывался.       Да, в самом деле, Лютик молод всем своим существом, и все его чувства к Ламберту давно превратились лишь в пылающий интерес.       Впрочем, Ламберт и с этим уже давно смирился.       — Почему ты сказал про Трисс? — спросил Ламберт, отставив флягу и медленно подходя вперед, садясь на край кровати.       Лютик кинул на него быстрый, будто оценивающий взгляд, и посмотрел на свои ногти.       — Просто говорю, если уж тебе так не терпится к ней, то можешь идти.       — С чего бы мне к ней сильно хотеть?       — Не знаю. Наверное с того, что у вас с ней что-то взрослое и серьезное.       Ламберт опешил.       — У нас с ней что?       — Серьезные отношения, — не менее уверенно повторил Лютик и посмотрел Ламберту в глаза. — Ты с ней всегда-всегда. Больше, чем со мной.       Ламберт захотел не то встряхнуть Лютика, не то сделать вид, что он сейчас другой и выпороть его ремнем.       — Но Лютик… Ты ведь сам уходишь! Будь со мной год, и я с ней ни разу не увижусь.       — А ты и не пытался меня удержать, Ламберт.       Ламберту хотелось выть.       Ему уже было почти шестьдесят, и он сильно, очень сильно устал от всего этого, у него нет сил на задор Лютика, на все его сцены и выступления, и какие-то бессмысленные игрища, которые как бы Ламберт страстно не отыгрывал, Лютик все равно уйдет.       — Ты хочешь, чтобы я держал тебя силой?       — Нет. Просто хочу знать, что ты по-настоящему хочешь, чтобы я остался.       — Ты это и без того знаешь.       — Знаю.       Лютик сводил его с ума. Просто сводил с ума.       Он хотел страсти, огня, бесконечного шума, а Ламберту этого уже не хотелось. Да и попросту для него это было бессмысленным. Теперь, когда он был уверен, что Лютик в самом деле в безопасности с Геральтом, когда узнал, что встречи эти будут случаться всегда и Лютик, пусть и неизвестно для него самого, но будет всегда принадлежать Ламберту, он немного успокоился, поэтому идти на какие-то отчаянные меры просто уже не было смысла.       — Так в чем же проблема?       — Просто… Ты ведь знаешь, что я пытаюсь освободиться от этого. Каждый раз, уходя, я надеюсь, что больше не вернусь к тебе никогда. Но вместе с тем, мне хочется, чтобы ты схватил меня и сказал, что не отпустишь, что ты хочешь чтобы я был рядом.       — Я хочу, чтобы ты был рядом, — спокойно, но достаточно уверенно сказал Ламберт.       Лютик посмотрел на него с неясной тоской, а потом, поджав губы, сказал:       — Вот про это я и говорю… Мне кажется, что ты совсем меня уже не любишь. Не так, как раньше.       Ламберт опешил. Он уставился на него, широко раскрыв глаза, уже совсем не понимая, что творилось у Лютика в голове. А главное: насколько жесток он был?       Больше всего он желал свободы, но так же мысль о том, что Ламберт его будет любить, не дай Бог, не так сильно, как раньше, наводила на него тоску!       Будто бы Ламберт по его мнению всегда должен его любить и страдать, не ходя к другим женщинам, в то время как Лютик лишь изредка будет его навещать и проверять, не прошла ли его любовь.       — Хорошо. И с чего такие расчудесные мысли?       — С того, что ты всегда с ней!       — Потому что ты уходишь. Лютик, останься подольше, и я буду с тобой. Но ты не останешься. Потому что ты и так прекрасно знаешь, что к ней я тогда не пойду, тебе это кажется скучным.       — Я ухожу, потому что не хочу прожить жизнь в этих больных чувствах! Я… ты не поймешь, Ламберт!       Лютик внезапно вскочил с кровати. Сделал три быстрых широких шага к тумбе, достал оттуда вино и, покачав головой, взял недопитый стакан с водкой, сделав глоток и поморщившись. Затем он с вызовом посмотрел Ламберту в глаза, и тот буквально видел, каким огнем горел Лютик.       — Так объясни же.       Лютик плотно сжал челюсти, и весь он на миг показался ему каким-то далеким, будто чего-то Ламберт о нем за это время так и не узнал.       — Ты ведьмак, Ламберт, ты можешь жить как угодно, тебе все равно, у тебя так много лет! А я… мой срок ограничен, и я рядом с тобой… Жизнь не та. Я весь замыкаюсь на тебе, я даже дышу тобой… Я понял это только несколько лет назад. Да, мне хорошо с тобой, но я понимаю, что трачу время зря. Ведь упиваясь лишь страстью, я упускаю так много! Так много!.. И ты не понимаешь, не понимаешь, как мне больно каждый раз уходить, потому что я знаю, прекрасно понимаю, что это должен сделать я. Ты никогда не решишься ощутить то, что ощущаю я. Тебе ведь это даже и не надо вовсе! А я… Ты бы знал, как томительно мне после ночей с тобой, когда я лежу рядом и знаю, что тебя целовали ее губы, она тебя обнимала, и ты обнимал ее… И что ты спал с ней точно так же, как и со мной! А в чем отличие тогда? В чем отличие между ней, бессмертной, готовой отдать целые свои года, не боясь потерять ничего, и мной, у которого каждый день — это срок?! Ты знаешь, как мне ужасно понимать, что в то время, как я отдаю тебе бесценные сокровища моей жизни — свое время — ты… Ты просто берешь и ни о чем не думаешь. И как…       Его голос стал тише и он посмотрел на Ламберта. Его плечи опустились и сам он показался совсем уставшим.       — И как тяжело мне не знать, любишь ли ты меня по сей день или нет. Ведь каждую нашу встречу ты становишься все более далеким и холодным… Ты не понимаешь, ты же просто не понимаешь меня!       Ламберт внимательно на него смотрел. Да, возможно, он и вправду не понимал. Да и сейчас не понял.       Он знал: говорить о своей любви было бы бессмысленно, ведь Лютик все равно не поверит. А Трисс… неужели он должен уйти от нее только от того, что по мнению Лютика Ламберт должен был хранить эфемерную верность, в то время как сам он порой падал в его крепкие руки пахнущий женскими духами и с отпечатками губной помады на щеках и шее.       — Ну не молчи же! Неужели… Неужели ты не понимаешь, что ты сейчас должен сделать?       Ламберт нахмурился и покачал головой.       — Если честно, то нет, не совсем…       Лютик в ужасе на него посмотрел, сжавшись в плечах, будто бы Ламберт его ударил.       — Вот… Вот об этом я и говорил! Ты просто меня больше не любишь! А если не любишь, то зачем мучаешь, зачем держишь рядом? Отпусти, и тогда…       Он замолк. Конечно он не знал, что тогда.       Мучает он его! Надо же.       Оказывается, это он его мучает, а не наоборот.       — Я отпускаю тебя, Лютик. Каждый раз отпускаю, но ты возвращаешься…       — А ты что, этого не хочешь? Не хочешь, чтоб я возвращался?       Ламберт тяжело выдохнул.       У него болела голова от того, сколько раз ему надо было повторять априорные истины, якобы они не были и так всем известны.       — Лютик, объясни, что сейчас ты от меня хочешь? Чтобы я без тебя жил, страдая и мучаясь, в четырех стенах?       Лютик стоял почти раздетый и смотрел на него с неясной болью во взгляде, будто сейчас испытывал непонятную, нестерпимую боль. А Ламберт эту боль не понимал.       Он уже не мог испытывать весь это трепет и шквал эмоций. Так было в первые встречи, но сейчас все успокоилось. Он по-прежнему тосковал в дни разлуки, и в первое утро без него просыпался с тяжестью. Он желал его, и по-прежнему любил — абсолютно так же — просто на шторм эмоций сил ему уже не хватало. Впрочем, как и желания.       — Ты меня не любишь, — повторил Лютик. — Если бы любил, то знал, чего я от тебя хочу.       — Я ведьмак, а не экстрасенс, — сказал он спокойно, глядя, как Лютик кинулся к своим вещам, одеваясь и собираясь. Такие сцены он тоже наблюдал порядка пяти раз. Больше они его не трогали, не задевали за живое. Он уже знал, что за этим последует, чем все кончится и чем все начнется.       — Да, ведьмак. Черствый бессердечный ведьмак, — кивнул Лютик, натягивая штаны.       — Лютик, почему тебя волнует то, что происходит без тебя? Почему ты не думаешь о том, как каждый раз я тебя встречаю? Ты что, не видишь всего, что я чувствую каждый раз, когда ты касаешься меня впервые за наше расставание?       Лютик посмотрел на него — раздраженно и бессильно.       — Наверное то же ты чувствуешь, когда и она тебя касается.       — Лютик, черт тебя дери!       Ламберт подскочил, уже не понимающей собственной ревности. Он схватил его за плечо и развернул к себе. Лютик ойкнул и поморщился.       — Может еще и ударишь меня?       — Если бы это могло иметь хоть какой смысл. Что ты хочешь от Трисс? Якобы ты сам не проводишь вечера с девками!       — Провожу! Но с разными. Я даже не помню их имен, не остаюсь с ними, не обнимаю! А ты… ты же только с ней, с этой Трисс! А когда ты так долго… Это по-настоящему! Трисс это не все те девушки, что бывали со мной. Я с ними долго не могу. Знаешь, почему? Потому что я тебя люблю, только тебя хочу, а ты!..       Он оттолкнул его и натянул на себя сорочку и спешно накинул на плечи дублет.       — Знаешь… хватит с меня! Надоело! Все время без тебя знать, что ты с ней, а в нашу встречу не знать, хочешь ли ты меня, любишь, понимаешь ли, насколько ценны эти моменты для меня! И не знать, никогда не знать, любишь ли ты меня все так же! Хватит! Это извращение, больное извращение! — говорил он, закидывая свои вещи в сумку, захватил даже бутылку вина. — Прав был Геральт, это не любовь, это насилие.       Ламберт спокойно на него смотрел. Это напоминало ему те сцены, когда жены уходили от мужей с криками, что их мама была права.       — Я… я все так же тебя, а ты!.. Ты... Все с ней да с ней. И ни разу, ни разу не сказал, как ты скучал! О любви мне совсем ничего не говоришь, и так спокойно смотрел, как я ухожу! Даже сейчас!       Он резко выпрямился и с вызовом посмотрел ему в глаза.       — Неужели тебе все равно?!       — Нет. Не все равно. Я люблю тебя.       — Ты врешь!       — Зачем же тогда спрашиваешь, если все покажется враньем?       — Потому что я знаю правду и надеюсь, что и ты будешь со мной честен! Ты ведь… ведь можешь сказать, что не любишь меня, и тогда… Тогда я смогу тебя отпустить! Но я буду носить в себе твои слова, и верить в них, и надеяться, а потом… Все сначала!       Ламберт не ответил. Лютик отвернулся и закрыл сумку. Потом снова посмотрел на Ламберта, будто бы ждал, когда тот за ним кинется, схватит за руки и не даст уйти.       Но насилием Ламберт больше ничего удерживать не хотел. Все равно убежит, рано или поздно, так или иначе.       Лютик покачал головой и схватил сумку.       — Знаешь… Хватит с меня. Все. Это было в последний раз. Придется снова самому все делать, раз ты не можешь.       Лютик говорил уверенно и четко, будто бы сам верил в то, что говорил. Возможно, он и вправду верил. Кто знает?       — Прощай, Ламберт. И всего тебе хорошего.       — До скорого. Береги себя.       — Не будет скорого.       Ламберт пожал плечами.       Лютик посмотрел на него с каким-то отчаянием, а потом ушел, хлопнув дверью.       Ламберт постоял в тишине минуту, покачал головой и, снова взяв водку, сел на кровать, делая глоток. Ну не дурак ли?       Лютик ему сам устраивает те же шоу, что для него самого некогда ранее Ламберт. И вот, Ламберт на это ведется. И сильнее его хочет, и ждет с нетерпением новой встречи.       Но в этот раз все было по-другому. Ламберту не верилось, что Лютик в самом деле считал, что Ламберт его не любил. Что для него он и Трисс были равнозначны.       Нет, Трисс была важна, но совсем не так, как Лютик.       Лютик был его всем.       Трисс была утешением.       В этом и было главное отличие.       Ладно, — решил про себя Ламберт, — поговорим более подробно в следующий раз. Сейчас с ним говорить было бесполезно. Он вошел в раж, надумал себе всякую чушь, и даже если бы я кинулся на колени вслед, крича о любви, он бы все равно не поверил и ушел. А я бы снова остался глупым влюбленным мальчишкой. Поговорим в следующий раз…       Он, в отличие от Лютика, прекрасно знал, что следующий раз будет.       Лютик же пока отчаянно верил в стойкость своего духа и благосклонность судьбы.       В этот раз разлука была дольше обычного. Больше года.       Ламберт испугался. Он предпринимал попытки найти его сам, но все без толку. Едва повеет от него в скромной деревне, едва он услышит его имя, как по приходу — тишина. Ничего.       Ламберт не мог поверить: а вдруг... все?       Вдруг желание Лютика уйти от него было так велико, что сработало?       Ламберт сходил с ума, и даже руки Трисс не могли дать ему тот покой, что он искал.       Теперь злилась и сама Трисс.       Это было как раз перед зимовкой. В этот раз она собирала вещи Ламберта, кидая их в сумку под его скучающий и незаинтересованный взгляд.       — Как я не залезу к тебе в голову — там всегда этот Лютик! Да кто он тебе, черт подери?! — она с силой кинула в сумки флягу и, выпрямившись, уставилась на Ламберта горящим взглядом, требуя ответов. Ламберт молчал. Он думал о том, где ему стоит перезимовать. Обычно он был с Трисс, а теперь? Либо Каэр Морхен, либо снимать домик… Что по деньгам влетит в копеечку. — Почему ты молчишь?       — А что мне говорить? Для тебя не было откровением то, что я люблю другого человека. Так же, как и ты не любишь меня.       Она раздраженно выдохнула и пнула его сумку.       — Но когда я с тобой, то я… я с тобой, понимаешь? Только с тобой, для тебя, а ты все с ним да с ним. Сколько раз ты был с ним и сколько со мной. Как часто ты его видел?       Ламберт тяжело выдохнул.       — Трисс, чего ты хочешь? Чтобы я ушел? Так не загораживай проход, я пойду.       — А может и не хочу? — спросила она задушенно. — Я была уверена, что ты что-то… чувствуешь ко мне.       — Чувствую. То же, что ты и ко мне. Это тебя и бесит, что никто тут не зависим, а ты привыкла, что мужчина должен за тобой ползти и тебя боготворить. Вы вообще, женщины, в этом плане интересные.       — Твой Лютик, наверное, другой?       Ламберт выдохнул и покачал головой.       — К сожалению, нет, не особо-то он и другой… Что-то в нем от желания покровительствовать во всем и каждый миг есть.       Трисс прикрыла глаза и покачала головой.       — Проваливай. Видеть тебя не хочу.       Ламберт пожал плечами и легко пошел к выходу, будто совсем его это расставание не обременяло. На самом деле оно и не обременяло. Если расставания с Лютиком уже не заставляли его долго страдать, то что говорить про эти?       Поэтому он ушел молча, оставляя Трисс едва не трясущейся от злобы и собственного бессилия.       Наверное, ее в самом деле раздражало, что она не могла изменить чувств Ламберта, и он абсолютно точно не был в ее власти. И как легко он уходил! Даже Трисс было нелегко его прогонять, а он!..       Трисс выругалась и пошла в другую комнату, решив, что ей просто нужно немного выпить.       Каэр Морхен был для него очевиден и абсолютно нежеланный. Замок, даже разрушенный, дышал смертью и мучением. Насилием и принуждением. Ничего здесь не было добровольно, не было счастья и радости. Даже до спальни мальчишки скитались как призраки, догадывались, что их ждет.       Еще и Весемир… На него Ламберт смотреть вообще не мог, поэтому всячески избегал. А тот будто не замечал, и все пытался выяснить, не болен ли чем-то Ламберт.       — Ты с каждым годом все тише и тише… — Весемир сложил руки на столе, отложив вилку.       — Нет, просто зимой нет сил на лишний шум.       — Зато он хоть поправился, — кинул Койон. — Встречал я тебя, Ламберт, пару лет назад, помнишь?       — Пару? Это было почти восемь лет назад.       — Какая разница? У нас день как месяц. Ну ты худой был пиздец. Сейчас хоть выглядишь лучше. Массу набрал… Ты болел чем?       — Нет. Алкоголизм, только если.       — Разве ты вылечился? — усмехнулся Эскель.       Ламберт не ответил. В начале зимы общаться с ними было тяжело. Потом он осваивался, становился спокойнее и понимал, что пока других собеседников у него не будет. Надо брать то, что есть.       И Геральта, слава Богу, не было. На него смотреть Ламберт не хотел даже больше, чем на Весемира.       Первую неделю Ламберт старался расходиться, прийти в себя и не умереть от скуки. Все те немногие разы, что он здесь бывал, он задавался одним и тем же вопросом: что он тут вообще забыл? Тут нечем заняться. Абсолютно нечем. Только тренироваться, тренироваться, тренироваться и все. Скука.       Снаружи были хотя бы монстры. И Трисс. И даже иногда Лютик…       Ламберт тяжело выдохнул. Больше всего он мечтал о небольшом домике, снятом у сварливой хозяйки, и Лютике, который как кошка валялся бы на простынях и снова и снова вел монологи о их положении. А Ламберт бы его не слушал, только любовался бы им и завидовал бы сам себе.       Да, это было бы прекрасно, но сейчас у него был только он сам, мечи, да Койон с Эскелем. Небогатый выбор.       Он пожалел, что не успокоил Трисс парочкой слов, полных лжи, и не остался у нее.       Сейчас б лежал в теплой постели, пил вино и вдыхал запах ее волос.       — Нет, Ламберт, что-то с тобой не так. Точнее сказать, — Эскель плавно зашел в зал, где у камина устроится Ламберт, пустым взглядом глядя на пламя. — Точнее сказать, что все. С тобой все не так.       — Так не бывает, — ответил без интереса Ламберт.       Эскель прищурился.       — Бывает, еще как бывает.       Ламберт не ответил, подперев щеку кулаком, продолжая смотреть на пламя. Однако, Эскель на этом не успокоился. Он принес бутылку и сел недалеко. Он сказал:       — Ты влюблен, Ламберт. И любишь ты всем своим существом. О! — воскликнул он, когда Ламберт посмотрел на него. — Надо же, угадал!       — С чего ты это взял?       — Точнее спросить: «как я это понял». Легко, Ламберт. Пусть у нас с тобой разница всего в десять лет, но она видна. Когда живешь, как ведьмак, ты вынужден чувства выучивать как математику.       — Не веди себя, как Весемир. Что мне с этими нравоучениями сделать?       Эскель рассмеялся.       — Легко. Когда человек любит, у него все существо любовью пропитывается и становится он совсем другим. Успокаивается рано или поздно. В начале, конечно, наоборот, но там и не любовь, там влюбленность. А потом… Потом ты становишься другим.              Ламберт только кивнул и снова посмотрел на огонь.       — Кто это, Ламберт? Не чародейка?       Он тяжело выдохнул и покачал головой.       — Человек. Живой, беспрестанно умирающий человек.       — Давно?       — Не знаю. Около восьми лет, наверное.       — Почему не привез ее в Каэр Морхен?       — Это не она. Это он.       — Какая разница?       — Не знаю. Не привез, потому что… у нас нет отношений. Знаешь, сейчас я начинаю думать, что мы расстались, а я этого не понял… У нас все очень сложно, Эскель, ты о таком не читал, да и не видел, наверное. Он все сторонится меня, говорит, что неправильно у нас все. А я его не отговаривал, знал, что встретимся. Перебежками и жил. Мне и хватало. Но…       — Ему нет?       — Видимо, что так. Но он не говорил об этом.       — Люди всегда так делают. Удивительная черта. У них так мало времени, но они постоянно обо всем молчат, все скрывают, и вещи, которые можно сделать за два часа, они растягивают на два года. Такова их природа… С ним ты проводил зимы?       — Нет. С Трисс.       Эскель оглядел его.       — И как он тебя терпит?       — А я его? Он меня всегда оставлял, не я. Он уходил, а я, видимо, должен был держать его руками и зубами, но я так больше не хотел. Больше всего я желаю, чтобы он сам сделал выбор, чтобы сам остался… А он… Я не знаю, Эскель… Поэтому здесь я как призрак шатаюсь. Потому что и вовсе не хочу быть здесь. За это время я привык, что я всегда с кем-то.       Эскель качнул головой.       — Меньше всего ожидал, что именно ты из нас будешь так прикован к человеческим страстям.       — Я всегда таким был.       — Может, самое время сделать паузу? Не дело же всегда покой искать в чужих телах. Дай себе время, отыщи в себе себя, разберись в этом… И увидишь, что быть самим собой не такое уж наказание, как тебе кажется.       — А с любовью-то что делать?       Эскель снисходительно улыбнулся и покачал головой.              — Не мне тебе это говорить, Ламберт. Ты и сам знаешь, что с ней ничего не делают. Ей живут.       — Геральт бы сказал, что это болезнь.       — Нет. Болезнь это когда ты заменяешь себе жизнь ею.       — Считай меня идиотом, но я не вижу разницы.       Эскель рассмеялся.       — Разница в спокойствии, Ламберт. Ты кажется, любовью живешь. Твой партнер любовью заменил жизнь. Поэтому пытается так сбежать, а ты наоборот никуда уходить не хочешь.       Ламберт кивнул, начиная смутно соображать.