Шероховатости и сколы

После Редклиффа ей снятся кошмары. Это было неправильно. Извращенно неправильно, как только можно вывернуть, покрошить время и преподнести примитивным понятием. А затем схлопнуть внутри, оставляя тет-а-тет с еще одной такой аномалией. Дориан, вероятно, видел в жизни и хуже. Рассадник дерьма, который он небрежно называет домом, в принципе выбивает все самое-самое с первых секунд. От этого не проще, не лучше. Просто в отличие от нее он отшучивается от любых вопросов. Однажды она просыпается: тени, тени везде — на потолке, на балконе, в створках дверей. Все они так устали, но это — война, это — новое завтра, это — всего лишь одна из вариаций. Эллана никогда не задумывалась, насколько хрупко мироздание. Она претворяет за собой дверь, и замок — пустые коридоры, негромкий шепот ночного дозора — встречает ее как чужую. (У Элланы так давно нет своего дома.) Она минует ротонду — тянется к Соласу и осекается. Не то. Это не то. Поднимается выше — ступени остаются безмолвны — и садится у чужой кровати. У Дориана подрагивают веки, и пальцы лихорадочно сжимают/ся (что-то или кого-то.) Он весь — скомканный комок нервов, не-пустые обещания и попытки удержать саму Эллану на плаву. И вспомнить тяжело, сколь много иронии было в нем в те часы — много позже она поняла зачем. Нашептывает долийские колыбельные, рукой скользя по взмокшим волосам. Даже если она не сможет помочь всему миру, то одному помочь точно в состоянии.