«Мир опасен не потому, что некоторые люди творят зло, но потому, что некоторое видят это и ничего не делают». Альберт Эйнштейн.
В дверях не Юнги. Чонгук сидит за партой и водит ручкой на полях, погруженный в свои мысли. Он впервые временами смотрит на дверь в не свойственном ему ожидании. В класс снова заходят ученики, их приглушённые разговоры заполняют помещение перед первым уроком. В дверях не Юнги. Учительница уже пишет на доске мелом, ее волосы в пучке, пиджак на плечах, юбка-карандаш — все как надо, строгость и официальность в образе постоянно соблюдаются. Чонгук чувствует себя непривычно. Почему-то внутри скребется что-то непонятное, оно заставляет всегда расслабленные брови хмуриться. Он вместо того, чтобы, как обычно, пролистать информацию по домашнему заданию перед занятиями, сидит совсем не сосредоточенный, в его голове впервые нет места урокам. В дверях снова не Юнги. Вошедшие в класс обсуждают какую-то ерунду недавно посмотренную, совершенно бестолковую, Чонгук хочет не обращать на это внимания, как делал всегда, но его впервые это начинает раздражать. Звенит звонок, учительница встаёт перед первыми партами и заставляет класс приготовиться к уроку. Большинство недовольно вздыхают, открыто показывая своё нежелание начинать учиться. Опоздавшие тяжело дышат, забегая в помещение, и занимают свои места. В дверях не Юнги. Алгебра обычно помогает Чонгуку расслабиться за решением уравнений, он любит концентрировать внимание на примерах и определённом алгоритме их решения, отвлекаясь от остальных мыслей. Но сегодня абсолютно все детали почему-то ощущаются совсем иначе. Учительница ведет пальцем по журналу, внимательно смотря на фамилии учеников в списке через очки. — К доске пойдёт Чимин. Чонгук сжимает ручку в пальцах сильнее, продолжая рисовать в тетрадке. В голове даже намёка на алгебру нет. Интересно, он снова собирается зайти посреди урока в порванных штанах на коленках, в синяках на лице и со взглядом, пропитанным болью? Он, конечно, редко приходит вовремя, будто это его гребаный план такой. — Извините за опоздание. Чонгук резко поднимает глаза и смотрит на дверь, сталкиваясь взглядом с одноклассником. Конечно, это совсем не тот взгляд, от тяжести которого хочется свой отвести. И коленки не вываливаются из дыр, светясь кровавыми разводами. И сам парень никуда из себя внутренне не вываливается: проходит за первую парту спокойно, достаёт учебники и поднимает руку, вызываясь к доске на следующий пример. Учительница делает перекличку, отмечая присутствие. Когда она озвучивает фамилию Юнги, никто не откликается. — Снова отсутствие, — она ставит точку в клетке за сегодняшнее число, недовольно вздыхая, и вдруг обращается к классу, — Кто-нибудь знает где он? Повисает тишина. Многие даже не подняли головы, продолжая заниматься своими делами. На удивление учительница сегодня обращает внимания больше обычного на отсутствие Юнги. — Кто-то общается с ним? Еще одна попытка узнать какую-то информацию. Но никто. Никто не общается, не говорит, не смотрит даже в его сторону, поэтому не отзывается на вопрос. Учительница больше ничего не спрашивает, заканчивает перекличку и возвращает внимание к Чимину. Минута, десять, пятнадцать. Урок проходит как обычно, в своём размеренном темпе. Кто-то увлечённо следит за решением примера на доске, а кто-то так и не открыл тетрадь. Чимин решает пример, строит график, иногда комментирует свои действия. Для Чонгука впервые отсутствие единственного ученика в классе выделяется. И, похоже, что только для него. Он внимательно скользит взглядом по каждому в помещении и находит подтверждение своих мыслей. Обычный, нормальный урок. Каждый сосредоточен на своём. Последняя парта у окна пустует. Чонгук ощущает, как воздух пропитан космическим холодом. Он впервые даёт ему такую метафору и понимает, что не зря: парень буквально кожей его ощущает, немного вздрагивая. Чонгук опускает взгляд на тетрадный лист. Он никогда не был прогульщиком, но сейчас почему-то хочется встать, взять точно такую же метафорично огромную швабру и вымыть от липкого холода все стены и каждого, кто сейчас тишину в классе поддерживает, хочется отмыть все уродливо безразличное поведение этих людей и выйти отсюда. — Чимин, можешь садиться на место. Да даже если бы Юнги зашёл в класс, никто бы не обратил на это внимание. Вряд ли тут одной шваброй исправишь положение дел. Но Чонгук думает, что все равно бы попробовал. Потому что в дверях до сих пор все ещё нет Юнги.***
Солнце на улице светит ярко, но совсем не слепит, не мешает смотреть. Долгий взгляд скользит по парням, которые стоят полукругом и молча наблюдают за тем, как один из них вбивает ногами в землю еле живого Юнги. У того приоткрыт рот, из разбитой губы стекает кровь. Парень держится за живот, в который, видимо, больше всех прилетело ударов. Он физически не в силах закрыть своё тело полностью. Чимин это прекрасно видит. Юнги все меньше двигается с каждым новым ударом, практически совсем перестаёт на них реагировать. Он лежит безвольной куклой и, видимо, уже просто ждёт, когда все закончится. Через некоторое время Юнги открывает полупустые глаза и устремляет взгляд прямо на Чимина, в надежде зацепиться хоть за что-то. Кого-то? — Помоги... — шевелит одними губами, без шепота. Без надежды. Тишиной, добивающей нутро любого проходящего мимо. Каменное лицо Чимина, не выражающее никаких эмоций, говорит само за себя. Он слегка вздергивает бровь в изумлении. Немыслимо. Как у него наглости хватает просить помощь? Ещё один удар прилетает в лицо, но Юнги хоть и запоздало, но все же вовремя успевает поставить блок руками, чтобы ему окончательно не разбили нос. — Ты че, придурок, прикалываешься?? — Тэян вдруг замирает, прослеживает взгляд Юнги, медленно поворачивается и с неподдельным интересом смотрит на Чимина, который стоит от них в десяти метрах. Все остальные «зрители» тоже переключают на него своё внимание. Чимин ещё раз бросает взгляд на Юнги. Наверное, ему больно. То, как парень неестественно бледен и то, как он держится за живот, издавая хрипы, это вполне подтверждает. Чимин смотрит на порванную одежду, ссадины и испачканную школьную форму. На секунду он решает прислушаться к себе внутри. Нейтрально. Да, все верно. Нейтрально. Это не его дело. Чимин молча разворачивается и идёт за школу, покидая задний двор. Тэян довольно скалится, неторопливо присаживается рядом с Юнги, оттягивает рукой его голову назад за волосы и шипит в десяти сантиметрах от лица: — Ты глянь, а? Он даже не удосужился позвать кого-нибудь тебе на помощь, — в толпе вокруг раздаются приглушённые ехидные смешки, — Ты такой жалкий, Мин Юнги. И снова удар в живот. Но только слова Тэяна ударили намного сильнее, от них хочется закрыть ладонями уши и громко заорать до сорванного голоса. Может быть так он сможет докричаться до какого-нибудь Бога, который весь этот ад остановит? Пока тело прошибает очередной вспышкой боли, Юнги думает, что ему достаточно было бы докричаться до людей. Тэян с остальными уходит. Так же внезапно, как и всегда появляется. Рёбра Юнги сводит, мир привычно плывет вокруг акварелью. Парень переворачивается на спину и смотрит в небо. До людей ему вряд ли докричаться. «Если бы ты правда был, ты бы не позволил проходить ад на земле тем, кто является твоими детьми. Ты бы не позволил рождаться детям, которые изначально уже смертельно больны» Юнги облизывает пересохшие пыльные губы и рвано выдыхает, прикрывая глаза. «Ты бы не позволил людям вернуться к истокам» Мысли отчаянно шепчут в синеву, поясняя: «Ты бы не позволил зародиться хаосу из Хаоса» Усилие, чтобы сделать новый вдох. Единственный, наверное, верный и логичный вывод из этого: «Ты бы не позволил родиться мне» Как же это все несправедливо. Юнги вдруг резко ощущает внутри себя пустоту. На заднем дворе тишина. Она просачивается через кожу и топит в себе, тянет на дно. Юнги сливается с ней, открывает глаза и снова устремляет их в небо. «Зачем позволил?» Молчаливые облака пожимают плечами. Ответа нет.***
На заднем дворе у Юнги есть свое место, где он часто прячется ото всех, проводя время наедине с собой. Оно находится рядом с турниками недалеко от школы, вокруг растёт несколько больших деревьев, в их тени можно приходить в себя, более менее расслабившись. Здесь редко кто-то когда-то появляется. Юнги еле нашёл силы и добрался сюда, он опирается спиной о дерево и усаживается удобнее. Внутри бесконечная усталость и боль смешались настолько, что, кажется, достигли своего предела. Ладонь сжимается в кулак, а ногти оставляют полумесяцы на коже с внутренней ее стороны. Юнги думает, что он тоже достиг своего предела. Это он во всем виноват. Его избивают, потому что он этого заслужил. Он ничтожество, которое, видимо, только такого отношения и заслуживает, иначе как объяснить, что выйти из этого чертового круга ада у него не получается? Как бы он ни боролся - не получается. Юнги пытался столько раз найти в себе причины того, что с ним не так. Потом просто понял, что, наверное, с ним все не так. Он изначально бракованный, изначально не такой. И в этом только его вина, чья же ещё? С ним неинтересно, он может быть только грушей для битья. Юнги чувствует, что ещё мгновение и он сорвётся, что его нервы сдадут, и от всей этой боли его просто разорвёт до атомов. Он старается дышать ровнее, но не получается от слова совсем. Финишная черта пересечена, обратного пути нет. Юнги делает вдох и открывает глаза. Он всегда находится в этом месте один. Находился. Ровно до настоящего момента. Напротив него сейчас стоит Чонгук. Он сжимает ладони в кулаках с угрожающей силой, от этого на них вздуваются вены. И смотрит он так, что от его взгляда по спине мурашки. — Ты совсем что ли? Брошено так резко, что Юнги вздрагивает. Чонгук зол. Он это понимает по интонации, с которой парень процедил эти слова. Юнги замирает, поднимает глаза с ног постепенно вверх к лицу напротив. Он не понимает вдруг такого отношения к себе. — Я спросил, какого черта ты творишь? — Чонгук сокращает расстояние между ними в один шаг, нависает грозовой тучей, хватается за ткань и встряхивает за рубашку грубо. — Я не понимаю... — Юнги окончательно теряется, упирается глазами в острые скулы и потемневший взгляд. Чонгук в десятках сантиметров от его лица. Юнги бегает глазами растерянно и еле держится, чтобы позорно не заплакать. Внутри после сегодняшнего дня все настолько плохо, что даже он уже со своей выдержкой не справляется. Ощущение, будто там все залито керосином: поднеси спичку и рванет. Да что им всем от него нужно? Юнги бы выдержал такую грубость от кого угодно, но только не от Чонгука. Только не сегодня. — Пожалуйста...отпусти... — попытка достучаться до воспалённого злостью сознания, Юнги поджимает губы и закрывает глаза, сдерживая всхлип. Ему не было так страшно, даже когда Тэян его вылавливал резко в коридорах в самое первое время начала его травли. Чонгук всегда спокойный. Внимательный, сосредоточенный, его действия плавные и уверенные. Он впервые такой злой, такой чужой. Впервые такой грубый с ним. Чонгук сжимает в кулаке ткань до хруста, впиваясь взглядом в разбитое лицо напротив. Новые ссадины слегка кровоточат. Юнги зажмурил глаза, его пушистые ресницы трепещут, у основания покрываясь влагой, он сильно напуган. Чонгуку хочется стереть костяшки об это дерево, да обо что угодно. Он целый день искал Юнги после первого урока по всей чертовой школе. Нигде не смог найти. И как только он наконец увидел этот хрупкий силуэт на заднем дворе, внутри вся выдержка и все самообладание пошло трещинами по швам. Чонгук медленно разжимает ладонь, отпускает, выпрямляется, но далеко не отходит, продолжая смотреть сверху вниз. Юнги замечает сильные руки перед собой, вспоминает вдруг, как они ласково касались его коленок, и чуть не начинает скулить. Он плюет на гордость, закрывает ладонями лицо, пряча первые слёзы. — Что я сделал...за что ты... — чувства вырываются лавиной изнутри. Как же страшно. Юнги и так еле держался, ему даже толчок был не нужен, чтобы эмоционально сорваться, теперь же все чувства в разы обострились, а истерика заполняет изнутри до краев. Чонгук молчит. Он постепенно приходит в себя и возвращает трезвые мысли в голову, убирая оттуда эмоции. — Ты обещал не давать себя в обиду, — по-прежнему сдержано, строго, но уже без грубости, — И что я сейчас вижу? Юнги вжимается в дерево спиной. Странно, что Чонгук не понимает очевидных вещей. — А ты думаешь все по щелчку пальцев решается?! — слова срываются с губ диким отчаянием. Хочется вскочить на ноги и убежать отсюда. Подальше, только бы не видеть такого Чонгука. Как иронично, что на это обычное действие у Юнги даже нет сейчас полностью здоровых ног. Он даже не в состоянии себя спасти, попросту сбежав, как последний трус, как и не в состоянии был защитить себя и своё тело сегодня от Тэяна. Да и никогда не был в состоянии себя защитить. Юнги смотрит на больную ногу и всхлипывает, слёзы градом текут по щекам. Какой же он жалкий. Чонгук будто читает его мысли, опускает взгляд на ноги Юнги и замечает, что на одной все ещё бинт и его кроссовок. Он нервно выдыхает и прикрывает глаза. Перед ним плачущий комок боли и отчаяния, покрытый ссадинами, ушибами, с перемотанной ногой, а он тут навис грозовой тучей. Сердце сжимается. Чонгук думает, что таким своим напором мог бы даже себя напугать. Он тоже за весь день перенервничал, внутри него сегодня одни неизвестные ему новые чувства. Это тоже пугает, вызывает непривычную реакцию. — Просто оставь меня, уйди! — навзрыд и приглушенно в ладони, размазывая слёзы по щекам. Чонгук волновался. До него медленно сейчас это доходит, потому что он чувствует, как волнение отпустило, стоило ему наконец увидеть Юнги. Нужно успокоиться и взять себя в руки, иначе парень прямо перед ним рассыпется от страха и боли. Чонгук делает шаг вперёд, медленно садится на корточки, кладет ладонь на свой кроссовок и слегка сжимает. — Что, лягушонок, испугался? Юнги подгибает ноги под себя и сильнее вжимается в ствол дерева за собой. Он опустил руки и теперь смотрит зареванными глазами на Чонгука. — Не бойся. Он тоже смотрит в ответ, немного сильнее сжимает кроссовок и опускает ладонь на здоровую ногу, ведя ей мягко вверх по голени. Юнги снова вздрагивает, не переставая плакать. А Чонгук помнит, что такие прикосновения правильная тактика. — Прости, я вспылил, — голос снова спокойный, взгляд уверенный и без пугающей темноты на дне зрачков, — Я не мог тебя найти. Ладонь продолжает медленно свой маршрут, вверх и вниз, заставляя расслабиться. Такой физический контакт всегда действует безотказно, потому что сильно контрастирует с тем, что Юнги обычно получает. Он молча глотает слёзы, рвано дыша и всхлипывая. Когда Чонгук вот такой, истерика всегда быстро отступает. Он убеждается в этом уже второй раз. Чонгук садится ещё ближе. Глазами разговаривает, просит не дергаться, просит довериться, Юнги не знает, чего именно он вообще просит, поэтому замирает неподвижной статуей, задерживает дыхание, вцепившись в него взглядом. Рука напротив поднимается и касается подушечкой пальца ранки на щеке. — Нужно обработать. Юнги смотрит в глаза, не в силах пошевелиться. От Чонгука снова исходит мощная аура, в которой хочется с головой окунуться обессилевшему организму. Он сидит близко, закрывает своей спиной ото всех. Сердцу Юнги этого всего набора хватает, чтобы забиться чаще. Переживаний обоим на сегодня достаточно. Чонгуку новые о том, как этот кроха ещё будет возвращаться из школы, не нужны. Вряд ли у него остались силы, чтобы вообще нормально дышать, не то что ходить и двигаться. — Никогда бы не подумал, что сделаю это снова, — Чонгук думает недолго, аккуратно кладет руку Юнги на талию, помогает подняться и заглядывает в глаза, — Но я тебя провожу до дома. Где ты живешь? Мыслями далеко-далеко отсюда, там другая планета, свои устои и время для завтраков. А на этой планете адрес простой: город Боли, улица Бесконечного отчаяния, дом Потухшего взгляда, квартира Пустоты. Стучитесь, не стучитесь - вряд ли откроют. Куда пойдём?***
Подниматься по лестнице было бы сложно без Чонгука. В доме Юнги пять этажей. И пока они поднимаются на третий, он даже представлять не хочет, как бы сам прыгал по ступенькам и шипел от боли без посторонней помощи. Ощущать на своей талии большую тёплую ладонь, когда Чонгук его крепко придерживает, постепенно становится привычно. Прикосновения всегда мягкие и аккуратные, приятные. И Юнги ловит себя на том, что медлит, поднимаясь по ступенькам выше, чтобы почувствовать их на своём теле подольше. В квартире темно и прохладно. Чонгук окидывает небольшое помещение взглядом с порога, находит выключатель и сразу тянется к нему. — Не включай, — Юнги быстро ловит его запястье, Чонгук непонимающе смотрит, а тот опускает взгляд, объясняя, — Я шторы плотно закрываю. Поэтому темно. Правила хозяина квартиры есть правила. Чонгук заторможенно кивает, присаживается перед Юнги, обхватывает рукой его голень и аккуратно снимает кроссовок с больной ноги. В квартире тишина, дверь им никто не открыл, поэтому логичный вопрос напрашивается сам собой. — Ты один здесь живешь? — Чаще я дома один, — Юнги отвечает не сразу. Чонгук решает не настаивать на расспросах. Он довёл парня до квартиры и теперь повода для беспокойства нет, можно наконец за весь день спокойно выдохнуть. На сегодня его миссия выполнена. — Я пойду? Чонгук выпрямляется во весь рост и они теперь стоят друг напротив друга. Он выше практически на голову, и Юнги от этого чувствует себя ещё меньше, чем он есть. Только не менее значимым. Рядом с Чонгуком все по-другому. Так бывает? — Подожди, — Юнги опускает взгляд в пол и неуверенно добавляет, — Позволь хотя бы угостить тебя кофе в благодарность. Кофе за кофе, да? Чонгук чувствует, что Юнги важно его поблагодарить, учитывая всю помощь, которая была оказана. Он соглашается, и пока разувается, в голове мелькают события дня. Желание побыть с Юнги подольше, убедиться в том, что он действительно в порядке, становится сильнее. — Хорошо. Чонгук проходит в квартиру, а Юнги просит подождать в гостиной. Окна везде задвинуты плотными шторами, это немного удивляет. В комнате и во всей квартире царит полумрак, такая обстановка непривычна. Наверное на это есть причина. Чонгук долгое время проводит в ожидании, рассматривает интерьер, немногочисленные предметы мебели, но Юнги не заходит ни через пять, ни через десять минут. Кроме этого в квартире очень тихо, не слышно шума чайника или кофемашины. Чонгук встаёт с дивана и идёт на кухню. Никаких признаков того, что на ней кто-то был. Стулья ровно задвинуты, чайник не включался, свет, конечно же, тоже. Чонгук проверяет каждую комнату и рядом с последней слышит приглушённые всхлипы. Юнги лежит на кровати в своей маленькой спальне, пряча лицо в ладонях и стараясь плакать как можно беззвучнее. Он не замечает присутствие Чонгука, пока тот не присаживается рядом с ним. — Что случилось? Он думает, что последнее время этот парень рядом с ним чересчур много плачет, и ему бы не хотелось быть этому причиной. Чонгук аккуратно кладет ладонь на подрагивающую спину и слегка поглаживает. — Я тебя обидел? Ему не отвечают. Юнги продолжает лежать на животе, не в силах самостоятельно успокоиться. Ощущение, что он этого и не сделает: снова потерялся в своих эмоциях. Чонгук не позволит рядом с собой лить слезы. На сегодня достаточно. — Юнги, — он мягко зовёт по имени, не решаясь действовать грубо. Он уже понял, что здесь нужен свой подход, — Посмотри на меня. Когда после этого реакции все ещё не следует, Чонгук аккуратно давит Юнги на плечо и переворачивает на спину. Заплаканные покрасневшие глаза смотрят на него настолько разбито, что внутри все сжимается. — Не плачь, — он не убирает руку, все ещё ощутимо касаясь плеча, — Скажи мне, что случилось? Юнги садится на кровати, думая, что это ему немного поможет сдержать рыдания, впервые так смело и отчаянно смотрит прямо в глаза, и говорит, словно в бреду: — Я н-не могу...он ушёл, понимаешь? Ушел и...Так больно, что я... Поток не связанных между собой мыслей обрушивается внезапно, Чонгук терпеливо ждёт и пытается понять их смысл. Выходит с трудом. — Я думал он...я не м-могу так больше, я... Чонгук хмурит брови и внимательно следит за каждой эмоцией на лице напротив. — Объясни нормально, я тебя не понимаю. — Я видел Чимина. Он м-мог мне помочь, — Юнги говорит разбито, по щекам стекают горячие слёзы, — Я никогда не прошу мне помочь, а тут попросил почему-то, но он просто ушел, — продолжает на одном дыхании, — Посмотрел на меня так холодно и ушёл. Я думал я не выживу, мне было так больно. Будто в доказательство своих слов Юнги задирает рубашку и показывает россыпь фиолетово-чёрных синяков на рёбрах и животе. Слов от этого вида хватает, только чтобы позвать по имени снова. — Юнги... — Это потому что я заслужил. Их взгляды встречаются. И от потухших глаз напротив Чонгуку становится плохо. В них будто не осталось совсем ничего, из них будто выкачали всю силу и всю жизнь. — Чонгук, — взгляд выражает вселенское отчаяние и боль, Юнги смотрит неотрывно, молча глотая слёзы, и на выдохе шепчет так тихо, что пробирает до мурашек, — Я жалкий. Чонгук накрывает ладонью затылок Юнги и притягивает его к своей груди, не давая отстраниться. — Тшш...Тихо, все хорошо, — он сдерживает попытки вырваться и гладит второй рукой по спине, — Я здесь, ты в безопасности. Чонгук садится на кровати ближе к Юнги, тот утыкается в крепкую грудь, обвивая руками за талию, содрогается всем телом и больше не сдерживает себя. Чонгук продолжает бережно обнимать и гладить большими ладонями спину. Так вот что сегодня произошло... Не зря он, значит, так волновался. — Тихо, маленький. Успокойся, — позволяет Юнги посидеть так невероятно долго, до тех пор, пока он снова не возьмёт хотя бы немного под контроль свои эмоции. Спустя время Чонгук заставляет Юнги сесть прямо. Он ласково обхватывает его лицо двумя ладонями и заглядывает в глаза. Расстояние подобрано на автомате, проверено им же, оно самое эффективное. Поэтому шепот в десяти сантиметрах: — Ты не жалкий. Не смей никогда больше так говорить, — взгляд скользит по опухшим векам и дрожащим ресницам, Юнги немного напрягается, ожидая снова грубого тона. Но Чонгук только тепло улыбается уголками губ и стирает пальцами дорожки слез. — Я сейчас скажу тебе очень важную вещь, — медленный кивок головы напротив. Полная готовность, — А ты запомни это раз и навсегда. Запомнит, под веками у себя высечет, в сердце спрячет. Это достаточно навсегда? — Внутри тебя целая Вселенная, — эти слова Юнги слишком хорошо помнит. Они заставляют сердце сжиматься от тепла и биться чаще в приятном волнении. Он помнит, он их очень хорошо помнит, — А знаешь сколько в ней ценных вещей? — голос звучит приглушенно, и Юнги невольно успокаивается, вслушиваясь в него, чтобы ничего не пропустить, — Невероятно много, — губы Чонгука расплываются, а голос снова почти переходит на шёпот, — Ты не можешь быть жалким, — Чонгук будто рассказывает самую важную тайну, продолжая ласково касаться подушечкой большого пальца щеки. Кожа на этом месте покалывает от новых приятных ощущений, он завораживает своими действиями. Чонгук смотрит в глаза, и в нежности топит своими, в непоколебимой уверенности, так, что сомнений не остаётся, чтобы поверить: — Ты многого стоишь, — Навсегда высеки эти слова у себя не только на коже, Юнги, но и в сердце, это важно. Чонгук знает что говорит, поэтому тоже просит: — Не забывай об этом никогда. Юнги думает, что он рассыпется в этих ладонях. Прямо сейчас. Он уже чувствует, как от такой нежности превращается в песчинки, в звездную пыль, готовый осыпаться ей же на простыни. Нет сил больше сопротивляться, нет сил выносить ледяной холод, ему очень нужен Чонгук. Прямо сейчас. Остаться одному - значит погибнуть, поэтому жизненно необходимо почувствовать эту крепкую грудь рядом с собой ещё немного, эти руки на себе. Господи, парень, ты только держись, искренность всегда внезапна и доходит до сердца неожиданно. — Чонгук... А ответом низкое мычание: он здесь, он слышит тебя. — Мм? Юнги неуверенно касается его рубашки внизу, сжимает ее и тянет на себя, поднимая виновато глаза. — Останься со мной... — тонкие пальцы держатся за ткань, будто за последнюю соломинку надежды, — Ещё немного. Пожалуйста. Чонгук убирает руки с лица Юнги и молча смотрит какое-то время. На самом деле секунды, но Юнги кажется, что вечность, потому что услышать отказ сейчас он не в состоянии, от этого сильнее нервничает и готов снова начать дрожать всем телом. В комнате полумрак, но это не мешает Чонгуку увидеть то, с какой надеждой на него сейчас смотрят. Даже если бы Юнги не попросил, он бы остался. Это ещё одна тайна, но сегодня ей не быть озвученной. Чонгук двигается ближе, аккуратно кладет ладонь на грудь Юнги и мягко давит, заставляя лечь на спину. Сопротивления нет. — Хорошо, — он ложится рядом, а Юнги в его грудь тут же утыкается, сжимая рубашку в руке, прячется от всех монстров в темноте, от своих мыслей беспокойных. Но Юнги важно ответить. Важно сказать и показать, что он услышал, поэтому немного отстраняется, облизывает губы в волнении и дышит, слегка задевая тёплом ключицы. Признаваться всегда непросто. — Жители Плутона бы обиделись, — раздаётся тихо в комнате величайшим секретом, Чонгук ведь свой рассказал, — Их дом не считают планетой. Помнишь? Чонгук улыбается, вспоминая их прошлый диалог и ряд ровных зубов в милой улыбке. — Помню. — Я думаю, ты бы стал их главным. Королем. Понимаешь? Чонгук находит пушистые ресницы и заинтересованно смотрит. Кажется, полумрак сейчас обволакивает комнату очень кстати. Великие тайны озвучиваются и хранятся именно в нем. — Не понимаю, — тайна, видимо, стоит того, чтобы быть зашифрованной, — Почему? Юнги будто ждал этого вопроса, он поднимает голову аккуратно вверх, чуть не сталкиваясь с подбородком Чонгука, зачарованно улыбаясь. Снова. — Ты защищаешь таких, как я. Его волосы растрепались по подушке. Чонгук думает. Каких таких? Может таких, от которых внутри все сумасшедше заходится в волнении, как сегодня, когда он по всей школе бегал, не находя себе места? Или может таких, от вида синяков на лице которых все внутри сжимается, а руки тянутся помочь залечить раны? Может таких, которые хватаются худыми бледными ладонями за рубашки чистые и тянут на себя, в просьбе остаться? Или таких, от которых внутри прямо сейчас что-то...срывается вниз?… Чонгуку нужно узнать. — Каких «таких»? Требуется пояснение или откровение, может все вместе, Юнги выдерживает паузу, смотрит глубоким взглядом, и тоже шепчет, прямо как Чонгук минутами ранее, едва слышно: — Плутонианских. Невероятно. Одно слово не способно описать все то, что у Чонгука до этого ответа было в мыслях, но оно вдруг чрезвычайно подходит, оно между строчек оставляет вокруг себя все мысли Чонгука о волнении, беспокойстве рядом с Юнги, о новых чувствах, о новых ощущениях, эмоциях, о каком-то новом Чонгуке. Обо всем сразу. Чонгук мягко кладет руку на лопатки Юнги и прижимает к себе ближе, полностью закрывая собой. У него тоже есть ответ. — Тогда я согласен быть их королем. Юнги прячется в мощной груди и улыбается широко, обнажая десна, Чонгук этого не может видеть, но он уверен, что чувствует. Плутонианец затихает, щекоча кончиками волос щеку. Он не услышит, но скорее всего тоже почувствует: — Я не уйду. Спи спокойно, — большая ладонь дарит ощущение безопасности, Юнги окончательно выбился из сил, поэтому проваливается в сон, почти этого не замечая. Чонгук слышит размеренное дыхание, ощущает его на своих ключицах и прикрывает глаза. Ему впервые невероятно спокойно за этот день. И это странное новое чувство ощущается как никогда правильно. Он завтра обо всем подумает, об ответственности, о чувствах. Сейчас рядом с ним лежит Юнги, и он не плачет благодаря Чонгуку. Все остальное в данную минуту почему-то резко теряет своё значение. Чонгук запускает пальцы в мягкие волосы и аккуратно их перебирает. Он решает, что больше не позволит никому обижать Юнги, Чонгук не станет больше оставаться в стороне. Он теперь в ответственности за целую планету, за ее маленького лягушонка. NASA с этим не справятся, Чонгук уверен. Он сам будет напоминать Юнги каждый раз, как тот будет забывать, что Плутонианцы многого стоят. Они ведь во Вселенной, точно так же, как и другие. И пусть Солнце у них отняли, вычеркнув из списка принадлежности большим и важным планетам. Чонгук сам станет этим солнцем. Юнги сквозь сон, будто услышал его мысли, придвигается ближе. Чонгук прикрывает глаза, запускает пальцы в волосы и шепчет едва слышно в макушку: — Я потом разбужу тебя. Ото сна и, может быть, даже ото всех кошмаров во всей Вселенной. Во сне и в этой реальности. Чонгук постарается. Теперь все будет иначе.