Джой

Кай, наверное, никогда не испытывал такого наслаждения, сидя на месте пассажира, с тех пор как получил права, как в поездках с Юлианом. Машина для него стала необходимостью, немного отдушиной для здорового одиночества и альтер-эго. Водить хотелось больше, чем быть ведомым кем-либо. Но, оказываясь рядом с этим водителем, он обо всём забывал. Сложив руки на коленях, провожал глазами каждое дерево; прислонялся лбом к стеклу, забывая стирать потом след; глазел-глазел и руководил атмосферой, переключая радио или музыку на подключенном телефоне Брандта. Юлиан никогда не был против: за годы, проведённые неразлучно вдвоём, Хаверц приноровился угадывать настроение, если не желания. А ещё здорово создавал это самое настроение, по-хорошему играя своим другом Юли. А многие песни у них и вовсе были общие любимые на двоих. И в этот раз ничего не менялось. Лето 2020, Брандт махнул к нему в Леверкузен, смело — не то слово. Безрассудно — то слово. И вёз сейчас за город: Кай ездил сюда неделю назад, присмотрел им место для отдыха на природе. Чтобы очень живописно. Но уединенно. У реки. Но не запруженно. У парня оказался приличный виш-лист, он старался очень. Леверкузенец листал рекламный каталог какого-то крупного супермаркета, засыпая друга вопросами. Осмысленными и не очень, практическими и от балды. Брандту казалось, что Кай немного (много) поймал эйфорию от его приезда и сейчас его просто раздувало. Юлиан, наверное, никогда бы не решился провести это сравнение вслух, но больше Кая ему могла радоваться только Нала. Пожалуй, он и не против бы совсем был, а только «за», умей его лучший друг обращаться в… зенненхунда, например. Да, игрок Дортмунда любил крупных собак. А звёздочка Байера с его ростом вполне мог сойти за крепкого, ладного, преданного и ласкового пса. Юлиан сумел бы сдружить их с Налой, его неповторимой любимицей, и два самых любимых существа в его жизни не ссорились бы из-за него. Никогда. Он не любил такое. — Ну, а если шоколадка: с карамелью, орехами или пузырчатая? — не отнимая взгляда от газетной бумаги, продолжал донимать Кай. — Направо. — Воздушная, — оглядываясь спереди, внял подсказке Юлиан. — Почему? — искренне не понимая, чуть ли не возмущаясь, вскинул чернявые брови парень. — Я бы карамельную. — Ты бы всегда карамельную, — беззлобно усмехнулся друг. — Ну, люблю, ну, и что, — сделал вид, что скуксился, Хаверц. — А если кофе, то какой? Вид именно, это я уже не из рекламы, — спрятал в бардачок наскучившую игрушку. — Любой, который ты мне приготовишь, — будто специально не глядя на Кая, невозмутимо ввернул влево дортмундец. Брюнет стушевался, начав корябать остатки какой-то пленки на стекле. Фыркнул. — Это не твой ответ, а тот, который мне приятен. — Разве плохо? — улыбнулся, по-доброму забавляясь бурчанием друга, Брандт. — Люблю, когда ты довольный, — прибавил бодрым тоном, как будто обманывал Кая ровно со дня их знакомства. — Люблю честных ребят, — вскользь, вовсе не парируя, проговорил Хаверц, рассматривая кусты за окном. — Ну, латте, — Юлиан чуть неловко повёл плечом. Блин, чересчур уж быстро «исправился». — С латте-артом? — воспрял наконец принятый всерьёз парнишка, резко и радостно вскинувшись к нему, опершись руками о сиденье. — Если умеешь, — выгнул брови дугой Юлиан, не ожидав такой резвости. — Ну, вот если бы я умел, — немного раздосадованно, тише уже добавил Кай, усевшись снова ровно. Не обрадованный соотношением правды о его навыках и энтузиазма в ответе Юли. — А что бы ты умел рисовать? — Тебе — собак, — как заготовленный, последовал ответ. — Налу. Брандт неуверенно, ободрительно рассмеялся. Не в первый раз замечал, что их с Каем мысли какое-то время спустя сходятся, встречаются. Это странно... и мило. Как будто кто-то постоянно улучшает алгоритм системы "Кай Хаверц", подстраивая его под нужды и запросы Брандта. Юлиан мотнул головой, чтобы опомниться. Друг уже вещал степенно, стараясь впечатлить всем, что помнил о разнице эспрессо, капучино и латте. С каждым годом, чем чаще они разлучались надолго, тем с меньшей скукой Брандт смотрел на идеи режиссеров-фантастов. Щенок-Кай, голосовой помощник-Кай — где-то ведь и остановиться надо? Любая видеосвязь сжирала сияние-улыбки друга, как и качество; звонков никогда не было достаточно, не хватало... Тактильных ощущений. Похлопать, прижать, обнять, ущипнуть, погладить. В целом, Юлиана сильно зацепила — прямо на бреющем полёте ранила — идея "Бегущего по лезвию 2049". Не самый свежий фильм он посмотрел один, на самоизоляции. На сценах взаимодействия Кея с голограммой Джой ёрзал на краешке дивана, подаваясь вперёд, не в силах сдержать мутную смесь грустной радости и зависти. Кай мог бы стать его Джой — наверняка, ощущение реальности такого общения зашкаливало... Только без секса втроём. Вообще без секса. И голографический Хаверц будет в футболке, конечно. Ну, или когда как захочет. — Всё, всё, всё! — заголосил вдруг Хаверц, снабжая слова активными жестами. — Здесь. Здесь остановись, Юли. Наконец-то доехали. Брандт почувствовал, как пылают щёки, и нервный комок собрался внизу живота. Чёрт. Просмотр не вызвал в нём такого отклика, как воспоминание... Парень с облегчением проводил глазами Кая, покидавшего салон его автомобиля, с досадой косясь на свои спортивки. Не то что бы увиденное стало бы для Хаверца совсем откровением по отношению к Юли. Когда они ещё за Байер играли, именно он прильнул к светловолосому полузащитнику со спины, приобняв, и деликатно — вероятно, от лёгкого шока, — сообщил, что его радость голу уже слишком очевидна. Слава богу, возбуждение быстро прошло. Точнее, сменилось более профессиональным, игровым. И всё же элементарное чувство стыда мешало Брандту светить стояком даже перед лучшим другом. — Как припарковаться? — чувствуя, что его отпускает, с энтузиазмом выздоравливающего спросил через опущенное стекло Брандт. — Да как угодно, главное, в реку не скатись, — разулыбался широко-широко, раскинув длинные руки в стороны, уже осваивающийся на свободе Кай. — Кай, здесь же цветы, — терпеливо улыбнулся друг. — Красиво. Чтобы не смять. — Да? — мастерски поднял бровь леверкузенец, победно сжав кулак за спиной. Юли заметил, какое красочное и удачное место он отыскал. — Вырули правее и поставь чуть в отдалении тачку. Когда игрок Боруссии вышел из машины, Хаверц уже облагораживал их пристанище, притаптывая высокую острую траву. — Не усердствуй так уж, — усмехнулся Брандт, ткнув друга кулаком в спину. — Кай-Кай, кто же белые кроссовки на природу надевает? И запачкал травой. Хрюндель. Брюнет закатил показательно глаза, высунув язык с каменным лицом. Но Юлиан-то знал, что товарищ намотал на ус. Кай вообще с гораздо большей охотой, усердием даже перенимал всякие лайфхаки и учился у Брандта. По крайней мере, как показал один кухонный разговор с его мамой, двое человек разделяли этот взгляд. Дортмундец принёс из багажника толстый зимний — приехали к четырём часам, к вечеру начнут падать градусы — плед в розовую, жёлтую и синюю клетку. Отряхнув, собирался расстелить на примятой траве. Мягкая ткань взметнулась в воздухе и, до того как упасть, накрыла кудрявую макушку шмыгнувшего под её покров Хаверца. — Ну! — ахнул от неожиданности Юлиан. Из-под пледа донёсся довольный, чистый смех друга. Блондин деланно нахмурился и мстительно сжал тиски объятий, запечатав Хаверца под шатром. — Поймаю же, — самоуверенно хмыкнул, для наглядности обняв покрепче. — И не пущу. — И не пускай, — глухо парировал Кай, играючи попытавшись пнуть его в коленку. — Эй! — расхохотался вмиг охваченный азартом Брандт. — Норовистый мне достался. Нет... — пусть игрок Байера и не видел, он практически услышал, как заблестели, охваченные идеей, большие глаза, — это ведь кража невесты! — Но-но, — вторя его словам, забрыкался Кай, — не ты ли жених? — капризно заворочался в крепких руках друга, осложняя ему задачку "поймать и не отпускать". — Э, — подвис, даже ослабив хватку, Юлиан, — нет. Обычно... Ну, для жениха крадут, — кисло закончил, отчего-то сам не рад, что на полном серьёзе ответил. Нужно было закрутить, что-нибудь колкое и весёлое придумать. Зажмурился, собой недовольный. — Нет, всё, Юли, — запыхтел занятый другими проблемами Хаверц, — я не дышу! — лёгкие нотки паники в озорном голосе встряхнули Брандта. Парень разжал друга и сам сдёрнул с него плед. — А что, — отплевываясь от немного полысевшей на него ткани, прищурил один глаз леверкузенец, — правда есть такое? Кража невесты. — Правда, конечно, — отстав от Кая, расстилая плед, тоном старшего брата уверил его Юлиан. — Откуда твоя светлая голова только берет всё это? — с ненаигранным восхищением тихо протянул парнишка, шутливо постучав костяшками сжатых в кулак пальцев по макушке друга. — Ты умный, Юли, такой, — со светлой завистью, гордый им, улыбнулся брюнет. Чуть подумав. — А... ты бы украл? — Тебя? Да. Брандт до сих пор отчего-то был недоволен собой и, честно говоря, уже давно ждал конца смущающе убежденной речи Кая, чтобы попросить того принести вкусняшки из машины. Он брякнул, вообще не задумываясь. — Дурак! — округлил глаза брюнет. — Невесту. — Нет, — скромно поджав губы, пожал плечами Юлиан, — наверное. Люблю взаимность. А тебя бы, кстати, не украл тоже, — с веселостью, прищурившись испытующе, попытался обыграть свою фразу. Немного удивился, увидев читаемое удивление на лице Кая, и усмехнулся. — Ты тяжёлый. Кай неопределённо тряхнул чёлкой, ничего на это не ответив и отправившись за едой к машине. Он мог обидеться, но не на что, вроде бы: игрок Байера должен был знать, что Брандт последний, кто отдаст его, и первый, кто отвоюет у врагов. Просто случай пока не представлялся. Набрали они покушать с собой, конечно, дай боже. Для них, по крайней мере, меню было дерзким и кощунственным. Фисташки, рифленые чипсы, холодный чай и пиво. Юлиан пил разное, Кай — лишь тёмное. Поэтому сегодня только тёмное. — Как тебе? — Хаверц, не скрывая своего блаженства и радости от достойного выбора, которым он так забавно гордился, пробежался ненавязчиво пальцами по траве. — Ты мой умница, — чуть устало улыбнулся Брандт, подарив тёплый взгляд, но скоро переведя его с друга снова на реку. — Нелюдно. Вообще никого. И только мы с тобой. Мечта наяву. Наконец-то. По Юлиану трудно было предположить подобное, но и он был не кремень. Сезон и год выдались сложные, неоднозначные, скачкообразные, с слишком большими взлётами и падениями. Каю он говорил до и повторил сразу после того матча, который поставил скучную, беззубую, канцелярскую точку в истории: он боролся за Бундеслигу. Вот прямо ручками-ножками хватался, верил до последнего. Это немного не его стиль и методы, хотя обычно парень прямой, как по линейке, поэтому лишь лучший друг узнал, каким огромным разочарованием стал для него неловкий и блеклый проигрыш Баварии. Новоиспеченный игрок Боруссии сам не ожидал, что переезд дастся ему так... нелегко. Ударит по нему. Даже когда всё шло прекрасно или лучше некуда, на него опускалась тяжёлая, тягучая и непробиваемая тоска, только он оставался наедине с собой. Ему пришлось дотянуть до декабря, чтобы перестать созваниваться с Каем почти каждый день. Хотя оставшийся леверкузенцем друг не возражал и, судя по оживленному и ожившему голосу, в какой бы час Брандт ни дорвался до него, хотел того же самого. Осенью Юлиан ещё практически не произносил вслух "я скучаю" в беседах с Каем. С оглядкой, опасаясь быть неверно понятым, — ему действительно было хорошо и в Боруссии, и в Дортмунде — или расстроить его. Пока его лёгкий (себе Брандт иногда казался очень грузным и обеспокоенным) Кай не уронил на него второй же фразой их ставшего уютной традицией разговора перед сном: — Я так скучаю... Нет, серьёзно, я так скучаю. Больше его далёкий дортмундский друг не стеснял себя игрой слов. Если его прекрасной жизни хватало всего, кроме Хаверца, — Хаверц узнавал это тут же, не телепатически, от него словами через рот. — Утомляет это всё, — понимающе склонил голову набок, точно умный и тонко чувствующий хозяина пёс. Он даже рад был, внезапно, что Юли не глядел сейчас в ответ. Можно было... поразглядывать его? А так не то что бы очень. Странно это — чего там в нём Хаверц ещё не увидел-не запомнил? — Здесь уже, — уже смеясь, схватил себя за горло Брандт, показывая наглядно. — Пей пиво, совсем тёплым станет. — Да-а-а, — не скрывая полное отсутствие энтузиазма, покрутил тёмную жидкость в стеклянной бутылке, — что-то и не тянет. Хочешь, моё пей. — А так хотел, — требовательно выгнул бровь. — Может, ты просто хотел, чтобы я тебе его купил? — Юлиан выделил это "я", оперся руками о плед и качнулся к товарищу. — Тебе нравится, когда я трачусь на тебя, корыстный Кай Хаверц? Сперва не уловив и толику иронии в мастерски серьёзном тоне Брандта, брюнет опешил, чуть отпрянув, и даже заволновался, пытаясь вспомнить, как именно просил его купить пиво. — Деньги мои нужны? — слегка грустно, но снисходительно, мол, все мы люди, поглядел на него снизу вверх Брандт. Хаверц, кажется, наконец включился и выдохнул недовольно, толкнув друга со всей силы в плечо. Блондин без малейшего сопротивления упал назад, улыбаясь безудержно, счастливо и смешливо. — Убери свои деньги себе знаешь куда? Ты знаешь, — с достоинствам, хмыкнув и поправив толстовку, взглянул по-королевски сверху. — Знаю, конечно. В карман, — парировал Брандт. Кай всепрощающе, терпеливо закатил глаза и, поджав губы, игриво помотал головой. Юлиан поднялся, поворошил рукой пакетик с фисташками, открыл чипсы. Порой ребята будто забывали, что, если брать удвоенное количество, на дольше хватит. Покупали как на одного, потому что всё равно всё друг у друга пробовали, всем делились, не придавая этому уже значения. Хаверц опять шпионил, глядя на друга искоса. Воздушные, пушистые волосы, белокурые почти; губы розоватые, сочные и беспрецедентно притягательные; здоровый природный румянец, Кай почти ни у кого такой не встречал. И любовался им каждый раз, как в первый. Пока все выбирали в эталоны (и стремились к ним) загорелых, накачанных высоких брюнетов, Хаверц находил лучшего друга... породистым. Сам с собой он так и называл это нечто, шарм во внешности. По мнению леверкузенца, в таких и влюблялись. Раз даже он иной раз глаз отвести не мог. — Чего притих? — потряс его за коленку Брандт, неожиданно повернувшись и глядя сейчас в расширившиеся светлые глаза. — Любуюсь, — прикусив губу, сказал сходу полуправду Кай. — Да, отличное место, Кай, — заметив, как друг гордился найденным местечком, как хотел угодить, похвалил его снова Брандт. Хаверц сидел совсем рядом, обняв колени и смотря блестящими глазами снизу вверх, приоткрыв рот в лёгкой улыбке. — Я скучал, — как на пробу, стеснительно сжал губы Кай. — Сезон был классный, но так хотелось... просто остановиться и съездить к тебе, — не владея собой, вздохнул шумно. — Как будто жизнь началась, самостоятельная и взрослая, — с холодком добавил Хаверц. — Пока ты был с нами, всё как-то спокойнее, надёжнее. А теперь защищай себя сам, иначе никто не защитит. Юлиан знал, что Каю не на что жаловаться, но он понимал смысл этой спутанной речи: без тебя не то, пусто, что-то (ты) ушло безвозвратно. И думал, внимательно, участливо слушая друга, что будет заступаться за него с любого конца света. Словом, делом. Всегда. — Я так счастлив, что тебя все полюбили, — прикрыв глаза, с искренним облегчением покачал головой Кай. Умолчав, зажевав "как я" — и так, вроде, очевидное и неуместно смелое. — Так хочу, чтобы у тебя всё получалось. И пускай Брандт видел, как засветились несдержанно глаза друга на этих словах. Ему ещё не вполне давалось желать успеха — отдельного, ему чуждого, совершенно независимого, тоскливого-без-него. Но Кай перебарывал себя и был искренен в этой борьбе. — Твёрдо сидеть, — смутившись молчанию Юлиана и, возможно, настроению своих слов, заёрзал Хаверц. — Приляг. Брандт, заботливо глядя, щедро похлопал по своим бедрам, вытянув вперёд ноги. Кая не нужно было просить дважды: парень уверенно устроил голову на коленях Юлиана, сладко подтянув ноги к груди и протянув на ощупь вверх ладонь. Друг без слов поймал длинные тонкие пальцы, сжав успокаивающе, как подтверждая свое присутствие. Юлиан пропустил пальцы сквозь каштановые кудри, неизбежно запутавшись в них, и стал слегка, настойчивыми, но ленивыми движениями массировать кожу головы. У Кая мурашки прошлись волнообразно от макушки до копчика. Парнишка сжал колени плотнее, вдруг заёрзав, и свободной рукой выправил толстовку над бедрами. — Юли, что ты делаешь? — немного ворчливо нахмурил тёмные брови Хаверц. — Приятно делаю, — разомлело, просто улыбнулся Брандт, глядя сверху совсем бесстрашно в родные глаза. Как будто сам готов был и растаять, и замурчать. – Мгм, — неуютно повёл плечом парень, — не надо, пожалуйста. — Недотрога, — хмыкнул Юлиан, но гладить Кая перестал. — У тебя осы не роятся? Такое гнездо свил, — подавил наигранный смешок, бросив выразительный взгляд на высветленные кудряшки Хаверца. — Ос нет, — по-детски вызывающе закатил глаза. Закусил нижнюю губу, стрельнул глазами вверх. — Меня шмели любят. — Ой, что ни день, то новость, — расхохотался Юлиан. — Какие это шмели тебя любят, сориентируй. — Да есть один, настойчивый, — Хаверц сдул чёлку с глаз. — То тут, то там норовит руками залезть, — в последний момент отвёл взгляд, когда глаза Брандта удивленно-невинно распахнулись. — А, и всё ? — продолжил на полном серьёзе Юлиан. — Я-то решил, ты мне изменял, — протянул, придуриваясь. — А было бы куда ещё руками лазать: кожа, кости да глаза в пол-лица. Кай засмеялся с ним вместе, а сам подумал: тебе изменишь!.. И что вовсе не такие у него глаза. Их, наверное, только Юлиан такими видит. И аж самому себе стало завидно. Отчего-то. Нет, просто Юли у него такой: всегда первый похвалит, если кто-то хорош. — Гляди, — леверкузенец прихватил друга за футболку, потянул на себя, вниз, — тут камыш, незабудки... Одуванчики. — Рекой пахнет, — с упоением, продолжив за другом, зажмурился Брандт. Вдруг перевёл нешутливый, распахнутый взгляд на Кая. — Мне важно, что ты тут, со мной рядом, а остальные пусть завалятся. Игрок Дортмунда не стеснялся признаваться в любви атмосфере их тет-а-тетов, не особо скрывал, что большего и не надо. Хаверц заулыбался слепяще, бесстыдно счастливо, протянул руки вверх и ладонями коснулся наконец ненаглядного румянца. — Оу, Юли, я тоже без тебя устал, — взял его щёки в ладони. — Да, — помедлив, Юлиан неловко кашлянул. — Прости. — "Прости" за что? — поднял брови брюнет. — За звонки в начале сезона, — Брандт виновато поджал губы, повёл глазами. — Мне стоило тебя больше поберечь. — А что бы я без них делал? — обнажил клычок слегка раздражённо непонимающий Кай. — Спокойно готовился бы к тренировкам и общался с одноклубниками, полагаю, — уверенно пожал плечами Юлиан. — Нет уж, Юли, — сочетание нежного обращения и ярого несогласия умилило бы и вызвало смешок, но не в этот раз. — Я бы подумал, что лучший друг уехал за километры и думать обо мне забыл. Мне было бы далеко не спокойно, — беспокойно расписывал Хаверц, однако, не выпуская лица друга из рук. Он у Брандта был зрелый парень, и тот уже забыл думать, что с Каем всё это — разлука, отъезд, полностью самостоятельные карьеры — случилось чуть раньше, в ещё более юном возрасте. Пусть и со смешной разницей в три года, но их опыт мог отличаться, и поэтому Хаверц сейчас говорил неожиданные вещи и злился совсем не на то, о чём тревожился Юлиан. Хаверц замер и с осторожностью глянул вверх из-под густых ресниц, верно, по-своему расценив долгое и вдумчивое молчание друга. — Нет, — старательно, лишь для Юлиана попытался улыбнуться. Вдохнул глубоко, прикрыв веки, и посмотрел ему в глаза опять. — Ерунда, Юлиан. Извини. Мне не стоило говорить такое. Всем было тяжело. И снова эта улыбка — чуть виноватая, чуть несмелая, чуть тоскливая. Как будто Нала нашкодила и теперь от всей души добивается прощения, играясь со своей игрушкой, что Брандт очень любит. Дортмундец смотрит на Кая и понимает, что они много извиняются, и оба не видят в этом нужды. Что они всё ещё ценят друг друга невероятно, до Луны. И надеется, что в его взгляде и так всё читаемо. Юлиан наклонился к нему и накрыл собой, сжав в медвежьих объятиях лежащего на коленях Хаверца. Удерживал крепко-крепко, раскачивая в разные стороны, пока друг не рассмеялся, дыша горячо ему куда-то в подмышку. — Юли, погоди, — Кай раскраснелся от хохота и тёплоты рук, хотя на лесок начинала опускаться вечерняя свежесть. — Сейчас... — парень поднялся, но будто засомневался, продолжать ли, скосившись вниз, —... сейчас. Брандт пожал плечами и подтянул колени к себе, решив, что Хаверц, вероятно, пошёл за пивом или добавкой чипсов. От реки поднималась лёгкая дымка, сильнее тянуло сыростью и камышом. Откуда-то из-за леса стали добираться более пряные ароматы полевых цветов и трав. Солнце стояло слева, ещё далеко было до захода, но небо становилось кострово-лимонным, теплело по-вечернему. Под кроссовками Юлиана лежали смятые незабудки. Хаверц, до этого недолго бродивший у него за спиной, — Брандт слышал по шагам — возвратился и присел на пятки на плед. Перед блондином рассыпалась охапка одуванчиков. Когда он поднял недоуменно глаза, встретился с неловким и тихо-радостным взглядом Кая из-под бровей. Парнишка взял два цветка и заговорил негромко, но чётко и не глядя на друга. — Ничего не говори только пока, Юлиан. Подожди немного, — и прозвучало это так, будто Хаверц себя просил дождаться. — Пиво принёс, — это последнее, — и чипсы тоже, — брюнет кивнул, не отрывая уже глаз от зелёных стеблей, на краешек пледа. Юлиан открыл пиво, лежавшее в машине и потому не до конца согревшееся, и стал неспешно потягивать его, глядя на реку. Время от времени посматривал на друга, тот был умиротворен и сосредоточен. — Хочешь чипсов? — негромко, чтобы не отвлекать и не рушить атмосферу, произнёс дортмундец. Кай кивнул и съел парочку, протянутую Брандтом, избегая касаться языком его пальцев. Допивая пиво, он крутил в голове последнее, что включал Хаверц по пути сюда, прикрыв бледные веки и ощущая кожей игривый ветерок по шее. Небо не по-дневному желтело, готовя себя к закату; река за камышами переливалась, хватая оранжевые отсветы солнца. Брандта плотненько, но не до боли щёлкнули в висок пальцами. — Юли! — Кай дунул ему в лицо, чтобы сбить с толку, заставив спрятать глаза за ресницами. — Вот и готово. Гляди. Перед собой на коленях Хаверц придерживал венок из одуванчиков — очень богатый, аккуратный, разве что с высовывающимися стебелями то там, то сям. — Ух, надо же, — хоть Юлиан и не был уверен, что это то чувство, что он испытывал, он одобрительно улыбнулся. — Ты не говорил ни разу, что умеешь такое. — Ага, целый год учился, пока тебя ждал, — засмеялся, растянув губы в широкой несдержанной улыбке брюнет. Брандт ответил улыбкой, но менее смелой, опасливо покосившись на его последнюю фразу. — Это мне? — Тебе, — медленно опустил ресницы Кай. — Можно?.. Обхватив — жадно, чуть подрагивающими пальцами — венок, спросил, стрельнув зелёными исподлобья. — Да, конечно, — спохватился Юлиан, беспокойно расстегнув и застегнув толстовку, — пожалуйста, — наклонив голову. Веночек оказался чуть великоват, отчего смотрелся даже пышнее, но почти впору. — Спасибо, Кай, — приладив его как следует на голове, рассмеялся Брандт, — и шляпы не надо. — В последнее время, когда видел одуванчики, сразу вспоминал о тебе, — не считая того, что Хаверц к концу сезона в принципе редко делал перерыв на это дело. — Это правда твои цветы, — провел вверх-вниз рукой по своему затылку. — Тебе нравится... или я сделал что-то не так, — не давая себе обмануться, прикончил Хаверц. Юлиан запнулся на своих мыслях, роившихся как осы, прежде чем ответить. Кай раньше не дарил ему цветов или, по крайней мере, чего-то настолько же милого и изящного. И, пожалуй, Брандт хотел бы, чтобы так продолжилось и впредь. Только вот... — Я люблю всё, что делает мой друг, — подчеркнуто задорно, бойко подмигнул ему. — Не только ножками перебирать по полю умеет, но и руки золотые. ... дерьмо. Для него бывает сложно сказать не то, на что рассчитывал Кай. Задеть, обидеть невниманием. Сказать не делать больше таких подарков? Но как же, он так старался и хотел, глаза светились... Да и что в этом, в общем, такого. Хаверц, с долей разочарования во взгляде, слабо рассмеялся. Но принял перевод темы. — Спасибо, тоже высокого мнения о твоём футбольном даре, Юли. — Может... сфоткаемся? Только чур на фото не дуться, — и свёл на нет выпаленную сгоряча фразу. Хаверц оперся спиной о его колени, держа камеру так, чтобы по большей части попадал друг и солнечные цветы. От Кая же остались одни ясные глаза, с кошачьим спокойствием и сдержанной хитростью глядящие в объектив. Поляна, найденная Каем, была мала для игры в мяч, да и вальяжное ничегонеделанье очень вписывалось в планы ребят. Венок лежал на капоте. — Ю-ю-юли, — позвал Хаверц, оторвав головку незабудки. — Ты можешь... мне ответить... у тебя много было? Парень, нахмурившись, обернулся, осознавая, что вряд ли неверно понял. Это была не то что бы нормальная, в ходу у них с Каем тема. Да и Кай не был из тех, кто хвастается таким по поводу и без. — Странный вопрос, — собравшись, не стал сразу отталкивать парень, осторожно улыбнувшись. — И... ты же знаешь про всех, — игриво повёл глазами. Кай почему-то замолчал, уронив голову на грудь. Кудрявая чёлка взлетела — парнишка мощно вздохнул, поглядел на Брандта, совсем не собираясь с ним перешучиваться. — Да. Обо всех. Меня не волнуют они — только ты. Ты всегда мог, — Хаверц принялся мять, прикусывать губы, безнадежно, злясь на себя, прикрыл веки, — контролировать своё желание? Юлиан испугался, что перестаёт понимать друга. Завёл странную, слишком интимную для легкомысленных посиделок тему, дознается, что-то темнит. Вздыхает. — До сих пор на меня никто не жаловался, — спокойно, может, немного даже жёстко ответил блондин. — Конечно, — терпеливо, смущенно прошептал Кай. — Я про то, бывало ли, что... — парнишка вскинул на друга просящие, отчаянные глаза, скривил губы в бессилии, —... ты хотел парня? Брандт думал, как ответить, только первые секунды. Ответ все равно опередил решение. — Нет, — так скоро, бесповоротно, чисто, что мысленно взвыл. Юлиан умоляюще поглядел на друга, беспокоясь, что спугнул. Хаверц слегка вздрогнул плечами, подтянул кроссовки к себе, и правда чуть отсев от него. — А я хотел, — и так смело, решительно-бесповоротно, что заикнулся на этой "а". — Этого не может быть, — выпалил блондин, костеря себя уже за каждое слово. — Я хотел... имел... в смысле, мы с тобой так давно дружим, и я никогда не замечал, — Брандт сглотнул, — такого. Кай спрятал лицо за руками, сложив их одна на другую на коленях, но выглядывавшие зеленоватые глаза замерли на Юлиане пристально, бесцветно. — Прости. Ты и не должен был. — То есть? — меньше всего на ленивом дружеском пикнике Брандт хотел бы сейчас несмешных откровений. Он устал. Он отдыхает. Он не готов. Он почти подпрыгнул на месте после этих слов. — Ну, это началось недавно, — морщась, отчего-то будто недовольный собой, быстро отвёл взгляд Хаверц. — Может, это просто гиперсексуальность? — у парня покраснел лоб от волнения и непроизвольно прыснули слезы. От стыда, что он даже прошарился уже по своей "проблеме". От того, что это могло оказаться правдой и от невозможности не поделиться с Юли. Юлиан размеренно выдохнул, насыщая мозг кислородом и отвоевывая свое спокойствие, пока без особых побед. Он накрыл своей ладонью ладонь Хаверца, как будто не обратив внимания, что тот болезненно вздрогнул. — Что такое гиперсексуальность, что ты вычитал? — он старался, чтобы из них двоих, хотя бы у него голос звучал твёрдо. Смотрел прямо, успокаивающе, ласково на Кая, лишь бы тот не закрылся. — Когда человек хочет всё, что движется, — зажмурился сокрушенно парень, сжав руку под Юли в кулак. — Видит парня — хочет этого с парнем. Любым. Им руководят не мозги, а... — Понятно, — поспешил помешать другу наговорить лишнего и на себя. Погладил между пальцами. — Ты, Кай, разве любого хочешь? Никогда в это не поверю, ты не такой, — Брандт нежно склонил голову, глядя умиротворенно, не сомневаясь в своих словах. — Есть один, — с трепетом, глядя огромными глазами, не моргая, прошептал Хаверц. — Один мальчик очень нравится, — и спрятал лицо в коленях. — Господи, какая мерзость, Юли, прости, пожалуйста. А Брандт всё ещё был на тех, предыдущих его словах. Он все эти годы считал, что поступает умно. Хотя давно стал смотреть на Кая, как ни на кого ни разу до этого. Юлиан понимал, что чувства странные, но верил, что сможет продолжать, главное — не потерять дружбу Кая Хаверца. И, кажется, сейчас он должен был бы застрять на седьмом небе от счастья. Но даже в табуированном футболе нашёлся более прыткий. Удачливый. Близкий. Банально — любимый. И Юлиан думать не хотел о том, как бы всё сложилось, не оставь он самого близкого человека одного на год. Не пропади он из его жизни. Брандту было хреново. Упущенная Бундеслига потеряла вообще какие-либо краски и право приоритета в его глазах. Страшно было озвучить даже самому себе, чего он только что лишился. — Я, — проглотил ком в горле, еле улыбнулся, — знаком с ним? — Нет! — запротестовал брюнет, яро замотав головой. — Это новая тусовка. Ты уже уехал тогда... Ты его не знаешь, — прикрыв тонкие веки. — Жаль, — сам удивляясь качеству отыгрыша, продолжал растягивать губы в лёгкую улыбку. — Ты доверяешь ему? У тебя может...быть какая-то надежда? — Брандт изо всех сил старался отключить сердце, включая одни мозги на полную. Это его (не его) Кай, и у него большое горе. — Ты что, — вспыхнул Хаверц, захлопав возмущенно глазами. — Никакой. Он самый хороший, такой умный, забавный, самый преданный... Безупречный. Но нормальный. Я точно знаю, — леверкузенец вытянул осторожно руку из-под ладони Брандта. — Если он такой чудесный, признайся ему, — искренне пытаясь, всё же сухо произнёс Юлиан. — Извини, — тут же ощутив вину за вызов в голосе. Повернулся в сторону заходящего солнца. — Просто... Если этот парень действительно заслуживает тебя, он не должен вить верёвки из твоих чувств. Даже если он их никогда не примет, ты не должен давиться ими, — дортмундец сжал зубы, не зная, чем сейчас себя так довёл — неприязнью или завистью. Хаверц поднял обессиленные, нездоровые глаза, обнимая свои колени. Ему будто больно было глядеть на лучшего друга. — Я потерять его боюсь. — Он из команды? — задал последний, решающий вопрос Юлиан. Мысленно сгорая от больного любопытства и понимая, что, если фамилия окажется знакомой, его жизнь больше не будет прежней. — Нет, — сам будто испытав неожиданное облегчение, выдохнул ответ парень. Перестал задерживать дыхание и Брандт. — Так лучше. Ты должен раскрыться, Кай, дорогой, пожалуйста, — подсел поближе дортмундец. — И так, в любом случае... — неуверенно покосился на друга, неуверенность сменилась тоской: Юлиану не верилось, что Каю можно не ответить взаимностью. — Что бы у вас ни вышло, тебе не придётся видеть его каждый раз на тренировках или отдавать пас и мучиться. Кай усмехнулся, обнажив десны. — Я б дорого дал за эти мучения, что ты рисуешь. — Да, конечно, — взгляд потеплел. — Я не хочу этого, — взял Хаверца за запястья, ободряюще потряс их. А Кай смотрел-смотрел снизу вверх, вверяясь заглядывал в свежие глаза. — Давно ты, — у Юлиана губы пересохли, прилипли, звук не складывался, — любишь его? — Кажется, что с самого начала, — начал разглядывать их сцепленные запястья. — Не знаю. — Ты же сказал, это было после меня, — Брандт цокнул негромко, покачав головой, — моего отъезда. — А, — как-то рассеянно вздохнул Кай. — Значит, год. Ты знаешь, в спорте год идёт за три. — Да, — нахмурился парень, только вновь осознав, что они потеряли "три года". Они молчали две минуты. Кай — такой зажатый, тонущий в оверсайз чёрной толстовке, потерянный и неприкрыто отчаявшийся, обнимающий себя, будто больше некого. Внезапная мысль — дурная, очень, очень неудачная — подкралась к Юлиану. Слишком по сердцу, чтобы решиться отринуть её, хотя он смелый парень. — Ты, наверное, сильно хочешь быть с ним, — Брандт встал на четвереньки, сделал пару шагов к Хаверцу, — по-разному. Брюнет отшатнулся от неожиданности его близости, опершись на ладони. Лицо Юлиана оказалось почти между его коленями. — Что ты уже делал? Сперва парнишка не понял. Он до сих пор только тупил, он ничего не делал, безропотно отдавая свое счастье на растерзание случаю... — Нет, Юли, я ничего такого не делал! — внезапно озарило Кая, он поднял глаза беспомощно, не зная, возможно ли ему поверить. — Я нигде себя не... — Если хочешь — если хочется... Я готов. Я стану твоей Джой. Всегда такие ясные, светлые глаза смотрели с поволокой, полуприкрытые. Бесстыже пухлые губы выжидательно приоткрыты. — Джой? — совсем не это хотел спросить, не то имел в виду беззащитно лупоглазый Хаверц. — Да, — не смутился его замешательству Юлиан. — Я буду... А ты представляй, что это он. — Зачем? — Хаверц с трудом выдавил, сверкнув глазами, подпирая верхнюю губу о нижнюю. — Ты не должен, не можешь. И не хочешь. Я не извращ... — Ни в коем случае, — Брандт упёрся губами в джинсу на колене. Хаверц запрокинул голову. — Это всё я. Я не могу... Доверить тебя другому. — Он может сделать больно? — кадык парня гульнул вверх-вниз. — Может, — крепясь, кивнул Брандт. — И больнее всего станет его "нет". Я хочу, чтобы ты сумел отпустить это и потом... Не искал. Договорив, блондин взглянул прямо, упрямо, виновато. Они проработают этот гештальт, погасят все долги Кая — потому что тот "самый хороший" совершенно точно в него не влюбится. Потому что Кай не носит юбки. Прозаичная точка. И тогда Хаверц не станет искать неполученные ощущения, отдаваясь с горя в случайных связях... — Кай, — Хаверц вытянул ногу между ног Брандта, тот уронил голову на его колено, — решай, пожалуйста. Как ответить "да" лучшему другу, который ради тебя, для тебя идёт на такое безумие? Только если соблазн велик. Если ты слишком одержимый кем-то щенок, готовый почти на обман из-за стремления к любви. Глупого, нездорового, запретного. Непреодолимого. — Как сказать "да"? — не сумел скрыть оживления с горькой ноткой надежды в глазах и растерянности в голосе. — Ложись. Юлиан был краток. Перестал нависать над другом, сел на пятки и смотрел на реку, по которой золотилась широкая полоса солнца. Если Кай сейчас свернёт, то это финал: они похоронят этот разговор и всё, что было между строк в нем, — от Юлиана — и друг продолжит изнывать по Кому-то-из-другой-тусовки за километры от него. А он больше никогда не окажется так близко к Хаверцу. Игрок Байера начал еле-еле, как будто ослабленный от болезни, сгибать руки, медленно укладываясь на толстый яркий плед. Секунду подумав, качнул бедрами, расставляя согнутые ноги шире. Брандт отозвался на это движение, наконец отведя многострадальный взгляд от реки. — Ты готов? — после легко слетевших с губ слов, Юлиан ощутил себя врачом. Медиком в душе. Они тоже, без толики стеснения или личного, рассматривают чужие тела и делают с ними что-то, без каких-либо намерений о продолжении. Это важная и тонкая медицинская операция для тела и сердца Кая. Поэтому скальпель неизбежно у Брандта. Хаверц неопределённо выдохнул, слегка покрасневший от быстро схваченного загара, уронил руку на грудь и отвернулся. Блондин встал и широкими шагами дошёл до машины. Порылся рукой в бардачке и нашарил упаковку с бумажными носовыми платками, в которой на всякий случай хранил начку презервативов. Всегда под рукой, но втайне от любопытства друзей и не смущают никого. Вернулся, положил серебристый квадратик справа от Хаверца. Устроился, встав на четвереньки, между ног и потянулся вниз, вытягивая губы неловко, будто учился сейчас целоваться на персиках. — М-м, — леверкузенец зажато помотал головой, закрыл рот тыльной стороной ладони. Юлиану показалось, что на это виноватое сопротивление он ответил "хорошо", но на деле он только хмуро промолчал. Брандт аккуратно поднял толстовку Кая, открыв его грудь, стал на пробу, едва касаясь, целовать посередине, спускаясь вниз. Брюнет втянул непроизвольно плоский живот, почти зажмурился. Продолжая целовать — ненавязчиво, воздушно — Юлиан параллельно начал оглаживать грудь Хаверца, следя за его реакцией. Стыдно признаться, но он слышал, что так принято, что, когда парни занимаются этим вдвоём, эту зону надо стимулировать. Кай, периодически моргая и снова прикрывая глаза, стал выгибаться дугой в пояснице, комкая плед в руках. Дортмундец положил одну ладонь, контрастно холодную по сравнению с горячей кожей Хаверца, на его поясницу, поощряя эти прогибы. Брюнет чувствительно подчинялся легкому давлению. Кай закрыл глаза, уткнувшись в локтевой сгиб. Юлиан неспеша, стараясь пока не касаться тела, расстегнул ему пуговицу на джинсах, потянул молнию. Наверное, Брандт плохо скрыл удивление, увидев, что у друга наполовину встал. Немного как не в себе, положил ладонь завороженно на бельё. — Нет, — сжал его запястье, чуть оттянув от себя, Хаверц. Снова запрещая, ставя барьеры. Расставляя рамки. — Я сам, я не хочу, чтобы ты... Юлиан не сопротивлялся и тут. Он, можно сказать, терял дар речи от Хаверца, только в этом не было и капли романтики. Он играет на чужой позиции, а его в старте Кай выпустил вынужденно. И имеет полное право не хотеть. Касаний. Юлиан прикрыл глаза, нависая осторожно над другом, продолжая расцеловывать загорелую грудь, позволяя самому заниматься своим телом. Зато Хаверц признавал автономию Юлиана куда меньше: мельтеша, потому что не видел, касаясь где ни попадя, расстегнул ему брюки. Брандт стал опираться на одну руку, не теряя равновесия, а вторая начала пропадать в штанах. Вдруг грудь стало сильно холодить, Хаверц открыл глаза и как солнце увидел белокурую макушку Юлиана. Парень сел, его лицо мало что выражало, но глаза бегали. От Кая. Брюнет оперся на предплечья, наблюдая, затаив дыхание, как Брандт развязывает ему шнурки, аккуратно снимая кроссовки. Парни в четыре руки стянули обтягивающие джинсы Хаверца и бельё. Игрок Байера лежал перед другом почти обнаженный, в одной вздернутой толстовке и сгорал от стыда и страха. Очухавшись от поцелуев Брандта, тысячу раз за минуту пожалел о том, на что согласился и кем выставил себя перед... другом. Юлиан видел тело Кая бесчисленное количество раз в раздевалке и душевой. Не разглядывал, но имел отнюдь не примерное представление. Только никогда не применял эти знания на себя. Сейчас же всё казалось аккуратным и органичным продолжением Кая. Квадратный пакетик разорван. Брандт так взволнован тем, что ещё только предстоит, что от того, как Хаверц разглядывает его, и не смущается вовсе. Пальцы уже в нём. Брюнет охнул и тяжело выдохнул на втором движении. То ли Юлиан всё делал, как надо, то ли леверкузенец был слишком напряжен, но Хаверц глубоко прогибался в пояснице с каждым проникновением. — О-о-о, господи, — парень заломил руки за голову, как в горячке вертя головой. — Потерпи, — блондин закусил губу, стараясь подготовить Кая побыстрее, но не поспешить слишком, — хороший мой. Хаверц ничего не отвечал, лишь мычал и скулил, явно сильно сдерживаясь, разметав взмокшие кудри по пледу. У Юлиана сердце бомбило, как от тахикардии, и одновременно ему было жутко, что он делает это с Каем. Пугает, мучает, заставляет так красиво играть румянец. — Давай, я всё-таки... — не договорив, дортмундец потянулся вниз, более уверенный в том, что обязан успокаивающий поцелуй другу. Хаверц глядел почти невидящими, чёрными глазами и был близок к полному падению, желая только не двигаться и поскорее сделать пугающий шаг вперёд. Он безумно нервничал и устал от собственных мыслей. И в последний момент загорелые пальцы впились в плечи Брандта, удерживая от его необдуманных намерений. — Стоп, — парень на миг отнял голову от земли, тут же рухнув обратно. — Но почему, — незамедлительная реакция и потухший голос привлекли внимание Хаверца, — ты так не хочешь? Это был просто искренний вопрос, заданный не в свою пользу и от сердца. Внезапно Юлиану стало так больно, что Кай разрешал трогать, но не целовать. Опять же, если у него такая любовь к счастливчику из чужой тусовки, то Брандт на грани отказа. Это не о гордости. Это о его разбитом сердце. — Потому что это, — Кай задышал чаще, чтобы собраться, ощущая пальцы друга в себе, — подло. — Третий лишний? — горько свёл брови домиком Брандт. Он знал, знал с самого начала, что не годится на эту роль, даже ради Кая... Они оба не такие. — Нет, — сжал зубы, выдыхая, как лошадь, сквозь, Хаверц. — Я... просто не могу так с тобой. Ловить тебя так... — Понимаю, — убито опустил голову Юлиан. Парень убрал пальцы, поздно сообразив, как это мешает Каю. Похлопал слабой рукой по голой груди. — Не замерзни, — мягко, заботливо раскатал вниз толстовку, — и заканчивай здесь. Брандт поднялся на колени, не способный даже застегнуть штаны. Отвлеченно, силясь сохранить самообладание, поплелся к машине, обдумывая, что они оба возбужденные и несчастливые сейчас. И он не представляет, как выходить из этого без Кая. — Я потерять его боюсь, — проговорил вдруг у него за спиной друг, закусив ладонь. Голос неверный, подрагивающий. Похоже, это был тезис, который он прокручивал в голове нещадно и любил больше всего. Юлиан промолчал. Даже ему нужно время. Он постоял на коленях в одном презервативе перед Каем — своим холодным Каем, — и, честно, голова кружилась от нереальности последовавшего крушения. — Я струсил. Если бы ты целовал меня, не зная... это был бы обман. Обманом получать от тебя... — Хаверц тяжко вздохнул, сжав кулаки. — Зачем ты говоришь это мне, — не поворачиваясь, слегка покачал головой Брандт. — Скажи ему. Уже. Наконец, — отчеканил неодобрительно, устало. — Как его зовут? — парень не знал, отчего и зачем решил себя добивать. Может, правда лучше всего остального. — Как тебя. Не нашлось сил даже усмехнуться. Не одноклубник. Хорошо. Но из всех Юлианов мира... — В точности как тебя. Брандт вздрогнул, замер. Обернулся, не вынеся. Понять неверно было невозможно. Подходящих слов быть не могло. Юлиан бросился обратно к лучшему другу, грохнулся на колени перед ним, успев мельком заглянуть в сожалеющие, дрожащие глаза. И... Бог троицу любит. Брандт поцеловал осторожно, не слишком чувственно, трепетно огладил поцелуем изгибы приоткрытых, податливых, мокрых губ. Чмокнул дважды крепко-крепко, пробуждая Кая, возвращая ему дыхание. — Юли, — парень болезненно, неуверенно обнимая бледные щёки ладонями, сморщился. — Ты мой самый взаимный, — тяжело дыша, как после кросса, блондин уткнулся лбом ему в грудь, медленно заново оголяя её. — Боже. — Да... — Я не... — А я — да, — не дал развиться сомнениям Юлиан, поцеловав в области сердца. — Я никого не... Ты. Только, — парень криво прикусил губу. — Джой, — спешно, с надеждой добавил Кай. — С самого начала это ты, — колени немного нетерпеливо сжались вокруг талии блондина. Юлиан глядел, часто дыша и желая большего, мысленно отвешивая себе щелбан: всё предрешено — с самого начала его агент Кей. Кай. — Какой ты красивый, — брюнет упоенно, бесконтрольно пропустил светлые пряди сквозь пальцы, огладив линию роста волос, — у меня. — Пожалуйста. Я хочу решиться. С тобой. — Я буду очень осторожен, — Брандт, прикрыв глаза, боднул его носом в нос. Притянул Хаверца за ноги ближе, приподняв его бедра на свои колени. Леверкузенец соединил носки ног, обняв ими друга за талию. Не удержавшись, Юлиан провел рукой по члену Кая, замечая тут же повыскакивавшие мурашки на смуглом животе. Это было волшебно, его хотелось целовать там, но топорное смущение перекрыло всё: возможно, они оба ещё не готовы к такому. Он не знал, готов ли Хаверц, как воспримет это. Блондин наклонился, полулег на Кая, пристраиваясь у входа. Голубые глаза бегали-бегали по приоткрытым в какой-то немой просьбе губам, большим ровным зубам, лёгкой складке на загорелом лбу, летним веснушкам. Он очень хотел что-то сказать, успокоить, подготовить. И не находил слов. Как объяснить, что его настоящая и сильная любовь причинит страдания? Но, судя по горячему, вверяющемуся взгляду глаз снизу, Хаверц не ждал слов. Искреннее беспокойство в глазах Брандта было его самой надежной гарантией, что всё будет хорошо. Пухлые розовые губы Юлиана накрыли губы Кая, согревая и становясь анастезией. Игрок Байера выдохнул-вскрикнул в поцелуй, дрожащими пальцами крепче сжав плечи друга. Ноги ослабли и разъехались, отпуская корпус. Брандт старался как не в себя ни за что не оставлять Кая — его губы — в одиночестве или по крайней мере надолго. Тот оказался таким же узким, каким казался таз, и блондин продвигался с большим трудом, начиная нервничать, что виноват сам и плохо подготовил его. Хаверц сам разбил поцелуй, став смотреть в небо огромными, перепуганными глазами. Тихо и часто дышал, а периодические звуки, которые он издавал, были скорее кряхтением, чем стонами, вздохами. Дортмундец, стараясь не раздавить его, прилёг ему на грудь и упёрся лбом в плед сбоку. — Помоги мне, Кай, — он входил еле-еле, было даже немного болезненно, когда мыщцы конвульсивно сжимались вокруг чересчур сильно, — расслабься. Кай, с прекрасной спортивной подготовкой, разводил ноги как мог шире, но помогало мало. Царапал плед, заламывая руки, почти не двигался навстречу Юлиану, предоставляя тому насаживать себя. Брандт видел, что бедному Каю едва ли приятно и очень страшно. И несколько раз хотел прерваться, перестать мучить его. Но сразу накрывал страх, что, если они сейчас отложат "на потом", второй раз Хаверц уже не решится. Глупый страх, страх потери возвращался и заставлял пытаться дальше, не давая Каю сдаваться. Вот так: вроде любовь настоящая, а закончиться всё может из-за природы и секса. Хаверц вообще может решить, что ошибкой было переводить их изнывающую дружбу в дела сердечные... Это ощущалось совсем не так, как надеялись оба. Юлиан пихался, но уже боялся навредить и вызвать боль. Кай сжимал зубы, почти молча, несколько минут. А затем вскинулся к Брандту, выпрашивая, отбирая поцелуй, и, добравшись до губ друга, заныл в них протяжно. — Нет, Юлиан, всё, — упав обратно, брюнет закусил край задранной толстовки. — Ты всё там порвешь. — С-спасибо, — попытался немного разрядить ситуацию и ободрить его парень. Он старался прислушиваться к движениям и дыханию Кая, развеивать волнение, но в другой ситуации это могло бы сойти за комплимент. — Нет, — эти фразы — короткие, строгие, напряженные. Без "Юли". Леверкузенец был непоколебим. — Я... не могу, — но ноги, противореча словам, доверчиво обняли крепче талию Брандта. Кай как прощения просил. — Солнышко, ну, что же ты, — Юлиан, умиленно и обеспокоенно глядя в измученные глаза, начал ласкать ладонями смуглые щёки, сияющую шею. — Всё у нас будет. — Мне не нравится, — Хаверц, пересиливая страх оскорбить, не отвёл глаз. Расслабил и выпрямил ноги. Запрокинул голову, подняв глаза в серо-сиреневое закатное небо, на которое за время их близости смотрел чаще, чем на Брандта. Юлиан не мог не послушать желания друга, тем более высказанного так прямо и откровенно. Вышел из него, с трудом удержавшись, чтобы не толкнуться напоследок. Возбуждение, помноженное на продолжительную неспособность его снять, отдавало болью в члене. Несмотря на отказ Кая и волнение за него, всё ещё больше всего хотелось оказаться в нём и довести дело до конца. Брандт сел боком, поглядывая тайком на Хаверца, тоже успокаивающего своё тело. Помогло, и он разрядился легко, мощно. Образ Кая, податливого, тихого, румяного и тёплого под ним, вскружил голову на раз-два. Леверкузенец, пряча глаза под кудрявым чубчиком, низко опустил голову, вытирая руку завалявшимся в кармане джинсов носовиком. Закончив, натянул толстовку, так едва прикрывающую пах. Юлиан застегнул ширинку, повернулся, сидя на пледе, к другу. Пробежал жалеющим, заботливо-усталым взглядом по длинным стопам, тонким щиколоткам и подкачанным икрам. Они редко так долго молчали вдвоём. Тем более, боясь начать разговор. Встав на четвереньки, Брандт подобрался к Хаверцу. Не поднимая глаз, тот выдохнул, как перед казнью. — Прости, пожалуйста, — беззащитно, виновато зажмурился Кай, встретив щекой крепкий поцелуй Юлиана. — Юли! — захлопал большими глазами, и друг видел, сколько в них было стыда и разочарования в себе. — Не беда, — сказал Брандт и не слукавил. Ему правда, даже после крышесносного признания в любви от Хаверца и просьб о сексе, не это было нужно от него. — Ты чудесный, — парень стыдливо подтянул толстовку, — ты всё делал правильно, я не знаю, что со мной не так. Я правда буду стараться, — резко поднял чистые глаза, до сих пор отдающие воспоминаниями о неудачных попытках и болевых ощущениях. — Мы оба будем лучше готовы. Как-нибудь в следующий раз, — Юлиан погладил загорелую коленку. — Ты так и так мой мальчик, — коснулся указательным пальцем его подбородка, приподняв, — уже давно, — чуть не покраснел от дерзости и самоуверенности заявления, давая Каю чёткое представление о возрасте своих чувств. — В тебе нет ничего неправильного, а я не хочу твоей боли, — взял за похолодевшие кончики пальцев, убеждающе пожав. — Не подумай только, — чёрные длинные ресницы собрались вокруг сощуренных глаз, — я правда... хочу тебя. Брандт глядел немного непонимающе, хотя имел разгадку в руках: Хаверц не чувствовал пока твёрдо своей позиции, ужасно боялся спугнуть, быть неверно понятым и потерять. Только изнасилование никак не входило в планы Юлиана, и, даже когда случилось главное счастье в его жизни, он не потерял голову. — Кай, — серьёзно, не спеша раскрывать свою карту, позвал Юлиан, — я с ума готов был сойти, когда ты сказал, что влюбился. Это... Был бы конец, и ты потерян, и я проштрафился, промедлил. А ты говоришь о... Мне неважно, что мы, — набрал воздуха, — не переспали. Слушай, это не по мне и я больше не попрошу, но, — в голубых глазах промелькнуло что-то, отдалённо напомнившее слабость, — скажи, что ты меня. Кай поглядел неуверенно на близкое лицо друга, на полном серьёзе ждавшего от него ответа. Упорно твердившего, что не разочарован случившимся и не обижен резким отказом Хаверца, который заманил, но совсем не наслаждался, что должно было сильно бить по самолюбию. — Я люблю тебя, Юли. Очень-очень, — леверкузенец очаровательно смутился, заулыбавшись ярко, обнажив десны и крупные зубы. — У меня нет ближе мальчика, — пролепетал, продолжая краснеть, Хаверц. — Мой мальчик, — вырвалось неловко, откровенно, с юношеским максимализмом. Брандт растроганно помотал головой, благодарно, пряча сияющую улыбку. Он влюблялся в Кая постепенно, болезненно, легко и тяжело одновременно, абсолютно согласный пронести это на сердце тихо, лишь бы только оставаться с ним. Не думал о том, как будет наблюдать отношения друга и переживать многочисленные предательства ради девушек. Только быть рядом и быть для него лучшим. Другом. Юлиан наклонился к Хаверцу. Приподнял края пледа, укутал в них, на ходу подхватил его бельё и джинсы. Придержал под бедрами и поднял на руки. Голые длинные ноги Кая торчали из-под ткани. — Даже мне прохладно, ты наверное, совсем замёрз, — любовно, светло посмотрел в доверчивые глаза напротив. — На холодном, голый почти. Брюнет упёрся лбом ему куда-то под ключицу, пока его, разомлевшего и измотанного, несли к машине. Дортмундец уложил Кая на заднем сидении, подавшись навстречу просящему взгляду и словив с сочных губ поцелуй. Вдруг Хаверц бойко прихватил его за ворот, потянув на себя. Брандт оперся рукой о дверцу, чтобы не упасть на друга. — Извини, хороший мой, — отцеловывал Юлиана в перерыве между словами. — Давай попробуем, — начал деятельно, с неестественныи энтузиазмом откидывать ногами плед, выпутываться из него. — Я всё сделаю, Юли. Ещё раз. Брандт с горьким удивлением осознал, что Кай до сих пор чувствовал стыд, вину и, возможно, какую-то неполноценность, что у них ничего не вышло. Скорее всего, и сам испугался, что по прошествии времени не решится и лучше по свежему следу. — Кай, не делай глупостей, — парень твёрдо разорвал поцелуй, остановил леверкузенца. Убрал заботливо волосы с его лба. — Одевайся, я отвезу тебя. — Но, а если, — не мог, не хотел отпустить распрямлявшегося Брандта Хаверц, хватаясь цепкими пальцами, — я потом уже не смогу, — он ужасался перспективе сказать любимому человеку, что тот мог нанести ему какую-то психологическую травму. — Не переживай, Кай, милый. Я вот совсем не переживаю, — Юлиан воздушно, расслабленно-солнечно улыбнулся. — Всё у нас будет. Ты у меня умница. Всегда готовый подставить плечо ещё пока они были "просто друзьями" Брандт не жалел нежных прикосновений и слов поддержки. Понимал природу беспокойства Кая — тот видел ошибку в себе. — Ты ляжешь со мной этой ночью? — подуспокоившись под медовым теплом этих слов, покорно отпустил его леверкузенец, но с лёгкой тревогой во внимательном взгляде. — Без всяких только. — Думаю, мы пара, и я не буду подлецом, если скажу "да", — Юлиан сделал всё, чтобы разрядить обстановку. Он будет обнимать своего Кая крепко-накрепко, и все недопонимания, как всегда, останутся в прошлом. Хаверц застегнул штаны и нетерпеливо пересел на пассажирское рядом с Брандтом, утащив с собой плед, не согласный быть даже так далеко от него. — Только укройся потеплее, — начиная выруливать, нахмурился слегка блондин. — Я совсем тебя заморозил, к вечеру так градусы упали. — Хочу скорее к нам, — припал тёплой щекой к плечу Брандта, поглядывая счастливо, снизу вверх на него, внимательно ловя реакцию. Интимное и смелое заявление. — К нам, — с участившим сердцебиением повторил Юлиан, как задавая путь в навигаторе. Сколько им ещё предстоит адаптации. Сведения графиков и ритмов жизни. Первой полноценной близости. Постепенного доведения до всех, что есть "их дом", какое-то в принципе "мы". Если им, чтобы иметь хоть математические шансы на счастье, нужно закрывать на это всё глаза — то Юлиан забыл голову в Дортмунде, чтобы найтись сердцем в Леверкузене.