Все любят Незуко

      Маленький ящичек одиноко стоит на древесных половицах пустой комнаты в полупрозрачной темноте не до конца закрытых дверей. Если поднапрячь слух, то можно расслышать шелест листьев, податливо шуршавших от дуновения шаловливого ветерка, переливистое пение незнакомых птичек и неразборчивые молоденькие женские голоса. Их три, если судить по количеству разных тембров и высот. Они становятся громче; девушки бегут к дверям, но не торопятся входить, а остановились ради какого-то спора. Аккуратно приоткрывая скрипучую крышку ящика, совсем на чуть-чуть, чтобы была видна только маленькая щелка, любопытный розовый глазок выглядывает из тесной носилки. В помещение, может быть, и не проглядывает солнце, но демон не хочет рисковать ни при каких обстоятельствах.       Ему всего лишь интересно, что снова послужило причиной ссоры между тремя подругами по ремеслу: Танко, Зенико и Иноко. Девочки стояли под яркими лучами, и Незуо становится немножечко завидно. Его сестренка и та крупная по телосложению девушка-брюнетка стояли за дверью, из-за чего виднелись только их серые силуэты, а на знакомую по своему ярко-желтому с переливом к оранжевому и белыми треугольниками хаори плаксивую охотницу демону был открыт вид.       Пока их разговор и пререкания Зенико продолжались, она стояла к нему спиной и не замечала изучающего взгляда из глубин комнаты. Судя по речам старшей сестры Незуо и странной девушки с головой кабана, Агацума снова трусила перед миссией и всё уверяла подруг, что ей будет лучше остаться в поместье. Но парочка крепких словечек от горной охотницы и смачных ударов по голове и трусишка готова пускаться в путь, только ей нужно забежать в свою палату за катаной. Услышав последнее, мальчик резво вжался в стену ящика, чтобы Зенико его не заметила. И это сработало, потому что она, как ни в чем не бывало, пробежала мимо, причитая себе под нос обо всех грядущих ужасах. Не то, чтобы он боялся её, но точно не хотел слышать певучее: «Милый Незуо!» и потом убегать от льнущей девушки. Ему, конечно, было, и приятно такое внимание, но больше смущающее слышать такое от девушки, и причем так настойчиво.       — Танко, ты Незуо не забыла? — остановившись точно возле ящика, спросила Зенико.       — Пусть останется в поместье, эта вылазка обещает быть легкой, а Незуо сможет набраться сил перед большой отправкой на поезде, — ответила Танко.       На это Зенико странно хмыкнула и поспешила за своими товарищами, окончательно закрыв за собой дверь. Но перед этим маленький демон услышал, как что-то странное зашуршало на его коробе. Так как теперь в комнате темно, как ночью, Незуо выбрался из переноски, потому что хотелось проверить, что там сделала Агацума. От неё можно ожидать чего угодно, она как-то оставила букет сорванных цветов прямо перед дверцей ящика. Объяснила она это тем, что Незуо не может выйти в поле днем, а значит, у него нет возможности вдохнуть чудесный аромат только-только открывшихся бутонов. Это было очень мило, и парень до сих пор улыбается, вспоминая её подарок. Зенико сама по себе умиляла своим детским и романтичным характером, но её любвеобильность отпугивала его, особенно когда он слышит, как девушка, хоть и через пень колоду, флиртует с другими мальчишками и предлагает им выйти за неё. Что ж ей так не сидится в девках.       После узкой коробки пришлось увеличиваться до своего обычного роста, и, когда Незуо возвышался над его «вторым домом», отбрасывая большую тень, он увидел сложенную три раза бумажку. «От Зенико» — гласила лицевая сторона записки, и Камадо слегка забеспокоился, но развернул бумагу, потому что желание узнать, что же за послание оставила ему девушка, было больше. Её почерк слегка подрагивал, а кое-где буквы расплывались, и места эти были мокрыми, как будто она писала это и неумело сдерживала слезы. Отбросив всякие догадки, Незуо погрузился в чтение:       «Это — признание: я люблю тебя» — так началось письмо, и демон на секунду остановился, осмысливая только что прочитанное, уставившись невидящим взглядом в бумагу. Жалкие четыре слова, составленные в предложение, смогли повергнуть его в легкий шок, но, моргнув пару раз, Незуо всё-таки осмелился продолжить вчитываться в истерические письмена влюбленной:       «Я не могу более держать этот секрет в своей груди и избитом сердце, он приносит только ноющую тоску, от которой я снова и снова плачу во сне. Иного решения этой проблемы я придумать не смогла, потому что я глупая-преглупая дура, но вдобавок я — влюбленная дура, что, по-моему, ещё хуже. Я люблю тебя с первой минуты как увидела. Я девушка на выданье, а ты любовь моей жизни. Я знаю, как нелепо это выглядит, ведь всем известно, что я каждому встречному предлагаю взять убогую меня в жены, но это всего лишь отчаянный крик покинутой судьбой и удачей девицы. Ты посещаешь каждый мой сон, и краше этих снов только твоё прелестное личико. Ах, вспомнив его, я словно заколдованная шепчу ночью при свете свечи, пока пишу это письмо: «люблю, люблю, люблю…».       А теперь, мой дорогой, мой возлюбленный, ты прочел это и знаешь, что происходит в моей дурной голове и на моём больном сердце. Поэтому прошу тебя, пожалуйста, изорви это письмо в клочья и сожги его, пока не останется лишь пепел, умоляю. У меня большое предчувствие, что я умру сегодня, и это неплохой исход, потому что не придется смотреть тебе в глаза после этого и терзать себя от стыда, как и ты больше не будешь мучиться от отвращения, глядя на меня. Пожалуйста, сожги эту записку и не читай её до конца, прошу. Молю на коленях.       Может быть, я глупая, но не идиотка последняя, и я догадываюсь, что для тебя я значу ровным счетом ничего, ровно ноль. Для меня это никакая не новость и даже не сюрприз, и я смирилась с таким отношением от людей. Конечно, порой мне становится очень грустно, но, к сожалению, я бесполезная, раздражающая девчонка, и ничего не попишешь. Тебе были приятны цветы от меня, те книжки, что я читала тебе по вечерам, это всё чудесно, но я всё ещё ничто для тебя. Так? Так. Ни-че-го. Но, если после прочтения этого «признания» ты не будешь смотреть на меня как на жалкого червяка, мерзкую лягушку, то возможно ли, реально ли, что этот факт подтверждает такие же чувства и у тебя? И это можно понять только в одном смысле: ты тоже хочешь стать спутником моей жизни, взять меня в жены и построить со мной семью.       Позволь мне ещё минутку погрезить и побредить этой запретной и сладкой мыслью, хотя я знаю, что ты уже давно избавился от этого противного письма, поэтому могу ещё помечтать. Мой драгоценный, какую гору любви я воздвигла к тебе за этот короткий срок. Я благодарю Бога каждый день за то, что дал мне повстречать твою сестру и тебя. Меня очаровывает твоя чуткая молчаливость, и мне кажется, что я могу читать твои мысли, когда мы остаемся наедине. Я чувствую, как твои помыслы перетекают через мои, и я на седьмом небе от счастья. Ты так учтиво сдержан всё время, а я, безнравственная дуреха, выставляю всё самое сокровенное нараспашку при первой же встрече. В юные годы, да и по сей день, я испытала немало разочарований. Для меня будет привычным делом испытать ещё одно, поэтому можешь не проявлять ко мне никакого сочувствия. Только жалость ко мне испытывают все, именно презрительную и никакую больше.       Сейчас же твое любопытство должно быть полностью удовлетворено, если ты, конечно, пренебрег моей просьбой и прочел это письмо до горького конца. Что ж, это неважно, абсолютно. Хотя бы сейчас исполни мою мольбу — уничтожь его. На сим я прощаюсь, глаз моих отрада, надеюсь, навсегда».       Погружение в чтение душещипательного признания оказалось настолько глубоким, что когда Незуо смог оторвать округлившиеся глаза от письма, заметил, как дрожат его руки и сердце бешено бьется в груди, будто вот-вот пробьет грудную клетку и выпрыгнет наружу. Ноги подкосились, но парень удержался, оперевшись об ящик. Он не мог и подумать о подобных чувствах девушки и такой моральной муке, она же всегда была живой и громкой, а эта бумага стала её скрытым знаком о помощи. По крайней мере, так понял Камадо, и оставлять Агацуму без ответа он был не намерен, поэтому обратился к медбрату Аою за бумагой и чернилами. Поговорить он не сможет, но писать умеет и этого достаточно.       Медленно выводя на бумаге символы, Камадо старался как можно мягче объяснить Зенико, что ей с ним будет очень трудно, и лучшим выходом остается только терпеливо ждать того, с кем девушка сможет жить без всяких бед и печалей. Незуо же такую жизнь пообещать не может, он и в завтрашнем дне не очень-то уверен, а разбивать возможную прекрасную судьбу, до которой охотнице наверняка немного осталось, нет никакого желания. Она слишком плохого о себе мнения, демон находил её простой, в хорошем смысле этого слова, и забавной в те моменты, когда она чем-то загорается или сильно радуется. Если бы поменьше истерила по поводу и без, то цены ей не было, хотя этот минус быстро улетучивается, стоит только опасностями убийцы демона исчезнуть с горизонта и дать Зенико спокойную жизнь обычную девушки. Парень даже поспорить готов, что выйди она замуж, так сразу станет жизнерадостной хозяйкой, которая довольствуется каждым мирным днём в кругу своей семьи.       Ответная записка оставлена в комнате девушке на кровати, и Незуо забирается обратно в свой ящик, но глаза не могли сомкнуться, а сердце продолжало выплясывать бешеную чечетку. Да уж, он сам удивился собственным ярким эмоциям. Это ощущалось так странно, и логичного объяснения не находилось. Почему слова этого признания острым ножом вырезались на легких, от чего дышать было так сложно и больно? Сплошь загадки окружают после чтения не самого большого письма. Остается только таить надежду, что Зенико всё поймет и не будет слишком эмоционально реагировать в своей манере. Но это вряд ли.       Час за часом и на улице сгущаются сумерки, о чём оповестили помощники поместья бабочек, вежливо толкнув коробку и сказав, что демону безопасно выходить. Незуо может выйти во двор и вдохнуть свежий, немножко морозный, вечерний воздух после душной носилки. Оказывается, тройка охотниц совсем недавно вернулись с задания и сразу направились перевязывать раны и купаться, отирая со своих тел грязь и кровь. Пока сестренка оправлялась после драки с другими демонами, её младший брат неторопливо прогуливался по коридорам поместья, заглядывая в окна, да бы полюбоваться сияющей в темно-синей дымке луной. Вдали коридора послышались чьи-то торопливые шаги. Камадо подумал, что это Аой, наверное, бежит за какой-нибудь вещью, но вот перед ним мелькнули неряшливые косы пшенично-золотых волос, которые Незуо любил сравнивать с одуванчиками. Владелица шевелюры встала как вкопанная напротив демона и не смела сделать нового шага.       Без всяких сомнений, это была свежая после купаний и вмешательства врача Зенико в чистой юкате. Было не донца понятно Незуо, отчего так красны её веснушчатые щеки: запыхалась или из-за горячих источников? Но тут его взгляд скользнул ниже и заметил, как она до скрежета сжимает в руке бумажку, и ответ быстро нашелся сам. Губешки поджаты, глаза беспокойные, будто вот-вот заплачет в три ручья, а тяжелые дыхание слышно даже на расстоянии нескольких метров. Парень честно не знал, что ему делать, а что важнее — что сейчас будет делать девушка? По ней не догадаешься, какие мысли стучат в её голове и каков следующий шаг. И всякие варианты, которые Незуо успел накинуть за тридцать секунд оказались неверными, потому что Агацума сорвалась с места и с не присущей человеку скоростью побежала на ошарашенного парня. К его удивлению, она со всей силы сжала в объятиях младшего Камадо и отпускать явно не намеривалась.       — Мне плевать, что ты — демон! — кричала Зенико, прижавшись шекой к его кимоно. — Мне плевать, что у тебя нет приданого, нет никакого достатка! Слышишь? Мне на это плевать с высокого холма! Я хочу быть с тобой до самого конца и всё равно, какие трудности будут ждать нас на пути! С тобой даже самые ужасные дни становятся лучшими в моей никчемной жизни…       Ткань одежек Незуо мокла от проступивших на глазах слёз девушки, но она продолжала дрожащим и прерывистым голосом громко переубеждать своего возлюбленного. Сцепила на его торсе свои руки и чувствует, что никогда не отпустит любимого мальчика. Даже если ценой этому будет последний вздох.       — Если ты всё же согласишься взять меня в жены, — с трудом и внутренними противоречиями Зенико ослабила свою мертвую хватку и отстранилась от Камадо, стыдливо опустив глаза и продолжив: — Я обещаю быть самой лучшей женой. Я умею вкусно готовить и подарю тебе много красивых детишек. Обещаю, я сделаю тебя счастливым, а если ты счастлив, то и я прожила свою жизнь не зря.       На макушку девушки мягко легла мужская ладонь и невесомо взлохматила волосы и это был очередной странный ответ от Незуо, которым он пытался успокоить Агацуму. А как только он взял маленькие ладошки Зенико в свои когтистые руки, она вся затрепетала изнутри, что отразилось пунцовой краской на щеках и ушах. Охотница подняла свои блестящие после слёз глаза и не увидела на кукольном личике Камадо отвращения, жалости, а только штиль в розовом океане его очей. Как же она хотела, чтобы этот волшебный момент длился бесконечно, но всему хорошему однажды приходит конец, а именно с приходом старшей сестры Незуо и Иноко.       — Мы слышали твои крики, Зенико, что вы тут делаете? Надеюсь, ты не пристаешь к Незуо снова, да? — поинтересовалась Танко с малозаметными негативными нотками для обычного слуха, но Агацума их легко различила.       — Почему ты любишь появляться именно тогда, когда у нас с милым Незуо всё наконец-то наладилось?! Я не отпущу его больше никогда! — с этим криком девушка запрыгнула на парня, вцепившись в него руками и ногами, пока тот покачивался из стороны в сторону от неожиданной тяги.       — Что ты делаешь, дурная? Слезь немедленно, не позорься! — пораженная действиями своей подруги, Танко бросилась стягивать за край халата отчаянную Зенико.       — И не подумаю! — взвизгнула она, но потом присоединилась и Иноко, что почуяла запах возможной драки и не могла устоять.       Девичьи крики продолжались до тех пор, пока на них не прибежал Канзаки с другими медбратьями и не разнял трех девушек, сцепившихся по глупости. Но даже получив по голове и животу (Хашибира не собирается извиняться), Агацума продолжала сиять от переполняющей её радости. Несмотря на драку с демоном и вечернюю потасовку, Зенико могла с рукой на сердце назвать этот день если не великолепным, то точно прекрасным.