Затмение

      За окном от соседних крыш и до линии горизонта расстилались тучи, будто кто-то огромным пушистым одеялом накрыл город, пряча его от мёрзлого осеннего холодного солнца. На редкость тоскливое явление.       Видимо настроение у природы было аккурат списано с Антона, не хватало только грозы и урагана пятибалльной шкалы для полного погружения в необходимую атмосферу.       Сказать, что парень был зол, растерян и готов мстить со всей ревностной жестокость будет кощунством — он был вне себя от ярости.       Глаза рассматривали однообразный рисунок потолка, пока голова тщетно пыталась создать что-то наподобие последовательно логичной цепочки мыслей. Получалось на редкость плохо, хотя дураком он никогда особо не был.       Он здесь всего четвёртый день, также как и его сногсшибательный двойник, только вот он, в отличие от двойника, добился маломальских крох, как в изучении данного явления (и то, тут местный Димка подсобил), так и в отношения с Поповым. В то время как он здесь держит строгие рамки поведения и старается особо не отсвечивать на периферии, тупо исходя из незнания подобного, тот Тоха уже куролесит, встречается с какими-то бабками, соблазняет его Арса и вообще, кажется, живёт полной чужой жизнью.       Завидовал ли он?       Однозначно.       Он грезил отношениями с Арсением, и это нельзя было назвать одержимостью. Среди всех его многочисленных поклонниц и пассий, он чуть ли не впервые загляделся на мужика, на этого чёрта с смольными волосами и топазами вместо глаз.       Лёгкая улыбка, против воли хозяина застыла на губах, но тот, кажется этого и не заметил.       Он, укоренившийся гетеро, рассматривал чужие аристократичные руки с выпирающими голубыми венами, слабые, еле заметные завитки на висках, которые вызывали в нём дикое желание заправить их за ухо. Слегка накаченное, находящееся в лицеприятном тонусе, тело и столь большое умение держать как лицо, так и контроль над собой — приводили в мягкий эстетический экстаз. Буря в тёмной головушке и острота мыслей и слов заставляла громко восхищаться, тихо завидовать черной завистью тому, кому достанется такая неординарная — в хороших смыслах — личность.       Причины своих многочисленных симпатий он помнит прекрасно, но вот тот момент, когда Арсений ему впервые приснился, он проворонил, но помнит точно — он был похож на жизнь двойника. Семейная атмосфера, легкие, наверняка приевшиеся, поцелуй по утрам, мелкие бытовые ссоры, заканчивавшиеся обоюдной капитуляцией — сказка, а не жизнь.       Хотя, вероятней всего, он упускает множество тёмных и неприятных моментов, как предполагаемое расставание (ну, насколько он понял из скользящих слов Поза), крупные перепалки с молчанием каждой из сторон в течение нескольких дней. Но, несмотря на всё это, он считал, что все потраченные местным Антон нервы стоили этих чувств, взаимностей, константы жизни в виде Арсения Попова.       И сейчас, находясь там за гранью, он будто кинул вызов, поцеловав его друга.       Он овладел призом, который предназначался ему.       Значит он завладеет имеющимся.       Антон обернулся.       Он посмотрел на помягчевшее, чуть припухшее во сне лицо, и невольно залюбовался. Арсений был красив, в отличие от него самого. Обладая взрослой, но ничуть не маскулинной внешностью, смягчённой смазливостью — он абсолютно точно знал о своей привлекательности, иначе бы в актёры не пошёл. Он знал, как на него засматриваются женщины, оглядываются в замешательстве мужчины, но искал внимания лишь одних единственных зелёных глаз — увы, Антона-двойника, а не его. Наверное, это было самым поразительным и подкупающим.       Антон бы, оказавшись дома, не смог так себе польстить, ведь даже здесь он выглядел куда лучше. Он мог бы с уверенностью заявить, что его изначально привлекательное лицо, слишком худощавое, нечёткие, еле заметные, скулы с тонкими губами вообще не привлекали внимания. Но они старался придерживаться того, что и внешность не главное. Однако, высматривая перед собой агнца как внешне, так и внутренне прекрасного — его вновь затопила зависть.       Он не вернётся домой.       Даже если это разобьёт не одно сердце — его будет цело.       Он будет знать, что хотя бы попытался.

***

      — Ты сегодня какой-то не такой. — В смысле? — Антон поднял взгляд с неимоверно интересной кухонной ткани и       посмотрел с лёгкой насмешкой.       — Обычно ты менее задумчив, и более язвительно-разговорчив.       Брови были нахмурены, а сухие губы сжаты в полоску. Антону с одной стороны нравится, что он достаточно обращает внимание на поведение переселенца, но с другой это сбивало с толку и могло встать боком в саботаже собственного возвращения.       — Ты уверен что нас не путаешь?       — Поверь, ты явно не похож на покладистого кота, который ластится ко мне по поводу и без, — случайно выскользнувшая ирония, поселила в светлой головушке пищу для размышлений.       — Тебя бесило это? — спросил он осторожно, тут же натыкаясь на непонимающий взгляд.       Возможно, вопрос был лишний, но Антон, насколько это было возможно, создал невинно интересующееся выражение лица и ждал ответа.       — Нет, никогда. С чего такие выводы? — Брюнет нахмурился ещё сильнее, буквально испепеляя высокий шастуновский лоб, будто пытаясь прочесть мысли.       — Ты просо так об этом сказал.       — Как?       — Небрежно.       — Тебе показалось.       Теперь настала пора усмехаться Антону — он видел то, что видел и, кажется, нашёл отправную точку.       — Я не знаю, — начал Арсений, чуть повернувшись к коридору, будто не хотел погружаться в ещё большую тоску из-за угрюмой серости неба, — что ты там себе на придумывал, но я Антона люблю таким, какой он есть. Понимаю, возможно, ты оскорблён его положением, завидуешь, — парень, не отвечая за свою защитную реакцию, издевательски выгнул бровь, мол, правда что ли, — но прошу, не стоит искать слабые места в наших отношениях. Я люблю его, а он меня — это всё, что стоит видеть.       — Но.       — Ты тоже хороший парень, Тош, ни на фут не хуже чем мой, но только он роднее, тебе надо это понять. Ты хорош по-своему и если твой Арсений также слеп к чужим чувствам, как и я, то виноват тут вовсе не ты. Пойми, Тось, я могу тебе дать любовь, но только в разумных пределах, ведь я не тот человек, в которого ты влюбился, а ты — не мой.       — А если я тебе скажу, что он уже и не особо твой? — елейно и немного злостно просил Антон, будто отрываясь на этот монолог.       — Что ты имеешь в виду?       — Он поцеловал твою копию.       — С чего ты это взял?       — Я видел. Пускай мы поменялись сознаниями, но, по всей видимости, связь с телами сохранили.       — Разве это возможно?       Просто так подозрительно и недоверчиво, что казалось, что вопрос направлен скорее на ситуацию с поцелуем, нежели на связь, о которой утверждает Антон.       — Я не знаю, но я видел то, что видел.       — А если это был просто твой сон?       — У меня не такая богатая фантазия. Я повторюсь, — начал Антон, уже немного раздраженный тем, что ему не верят, — я видел то, что видел и да, я уверен, что это был не сон.       Арсений, пустым взглядом, обвёл кухню.       Антон не хотел зла этому человеку, не хотел жалеть его, ведь он этого явно не достоин — он слишком сильный для этого, и слишком, по всей видимости, обижен сказанным.       — Пойду, позвоню Диме, спрошу, возможно ли это и можно ли это как-то использовать, чтобы вернуть тебя туда.       Босые ноги оставляли за собой липкие звуки шагов, отбиваясь от стен.       Триумфа от содеянного, как полагалось, Антон не ощущал.       Настроение упало по всему периметру.

***

      Арсений мерил шагами комнату.       Антон попросился гулять уже чуть более часа назад, но припоминая последнюю его выходку связанную с побегом, мужчина, скрепя зубами и сердцем согласился. Шастун здесь не пленник, а жертва обстоятельств, и наверняка его угнетают эти стены перед глазами, что он видит изо дня в день.       Да и самому ему требовалось немного личного пространства и времени.       Особенно после недавней информации, которую, желательно надо было бы обработать в ближайшее время, пока его мысли и догадки не зашли слишком далеко в самый неподходящий момент.       Димке он всё же позвонил. Тот сказал, что такое вполне возможно, так как данный феномен достаточно редок, даже в оккультных делах, поэтому недостаточно изучен, чтобы отрицать сказанное Антоном. Также он заикнулся о каком-то фолианте, оставленным бабкой, и предположил, что это возможно их чуть ли не единственная возможность расфасовать парней по их вселенным и вернуть Арсению его Антона.       Арсений уже не слушал.       Арсений думал.       И то, какие ревностные мысли всплывали в его воспалённом мозгу — ему крайне нравились.       Он поддаётся эмоциям, что вполне понятно, но не вполне уместно.       Вызвать бы своего Антона за «стол переговоров» и обговорить ситуацию, но на данный момент это не осуществимо, поэтому придётся надеяться на самосуд и адекватное принятие происходящего.       Почему это могло произойти?       Игра? Его вынудил тот Арс? Влюбился в него? Может сам Антон и был инициатором?       «Нет» — притормозил он себя — «вот последнее вряд ли».       Потому что, когда сам Арсений дал повод для подозрений — было несладко им обоим, тогда-то он и испытал на языке горькую, почти щенячью, верность своего партнёра.       Он бы так не поступил. Но вот об остальных моментах стоило бы подумать, ведь Антон не рассказал в какой обстановке всё произошло там, он назвал лишь постфакт — поцелуй. И сказал он об этом, наверняка, надеясь на его ревность, потерю доверия к Антону, что говорит о его невысказанных чувствах к своему Арсению. Но и тот Арс молодец, поцеловал чужого парня, видимо купившись на его мягкотелость и, возможно, внешнюю схожесть. Не разобрался в себе?       Господи, как же трудно.       Неужели Антон точно также анализировал его поведение прежде, чем признаться.       Главное не торопиться с выводами — решил он для себя.       И Антону про аварию рассказать, наверное, тоже, ну а пока…       — Дим?       — М? — где-то на заднем фоне кричала Кьяра, да и сам голос Позова был довольно замученный, видно колики.       — Ты не знаешь, есть какой-то способ, на некоторое время вернуть сюда, ну, моего Тоху?       — Типа, как призыв духа и прочее?       — Ну да, на подобие.       — Теоретически возможно, но в таком случае сознание этого Антона либо вернётся назад, в своё тело, также на время, либо вылетит в Астрал и вероятнее всего потеряется там.       — Он умрёт?       — По исходу будет в коме.       — А как сделать всё это безопасней, безо всяких ком?       — Необходимо, чтобы на той стороне провели тот же ритуал.       — И как всё состыковать?       — Тут надо думать.       — Понял. Но в ближайшее время это можно устроить?       — Дней через пять, лунная фаза будет в хорошей точке.       — Ты если что, позвонишь как придумаешь?       — Хорошо, бывай.       — Пока.       Опустошённость ​его ела изнутри после коротких гудков скинутой трубки.

***

      На Антона напала хандра.       Он кружил по окрестностям коршуном, лишь изредка поднимая мрачный и немного загнанный взгляд, разглядывая то небо, то пустые детские площадки, то мамаш с колясками, обходящих его стороной. В голове засела мысль о неразрешимой дилемме.       Останься он здесь — Арсений его не примет, не сможет ужиться с блеклой тенью того, кого любил и будет любить, вернётся — на него и не взглянут и, скорее всего, будут избегать. Выходило крайне грустно, но ещё более ущербно для его сердца.       Он тоже был готов признаться в своих чувствах, принять последствия — всё, лишь бы не ходить с этим грузом под рёбрами. Ему уже плевать, станет там пусто, или пионами всё расцветёт — плевать, он уверен, будет лучше, чем сейчас. И вот, даже начальный и, возможно, самый серьёзный шаг в жизни испортила его, по всем фронтам, лучшая версия из параллельной вселенной.       По всей видимости, местный Шастун воспользовался небезызвестным лозунгом «Слабоумие и Отвага», когда признавался Арсению. Или решил взять ситуацию в свои руки, надеясь на удачу и харизму? Потому что больше отличий он не видел.       По немногочисленным рассказам Арсения, он понял, что более вдумчив и скрупулёзен, по сравнению двойником, осторожен, что наверняка вытекло из его не совсем высокой самооценки, напорист, резок. Не умеет признавать поражение, хоть на какое-либо высокое место в жизни не претендует, менее чувственен и чувствителен.       Удивительно, у них с этим Антоном, по факту, одно прошлое, но выросли они такие разные. Он рос, опасаясь своих действий, шёл к хорошей жизни будто в квесте, а здесь чувствовалось, будто Антон шёл наперерез всему, устоям, людям, но при этом оставался любимчиком. Он знал, чего хочет от жизни и, сбивая все преграды на пути, шёл к этому.       Парень остановился.       Он понял их основное различие.       Этот Антон сражался за Арсения, он делал всё, что было в его силах.       А что делал он?       Ровным счётом ничего, молчал, избегал и, возможно, этим в край испортил их пока ещё дружеские отношения.       Сердце будто в канализацию провалилось.       Он развернулся и пошёл домой, пряча в карманах промёрзлые, пропахшие едким никотином, руки, ощущая себя ещё более блеклым, чем когда-либо.       В голове, мягкими волнами разносилась мигрень.       Видимо погода бушует.

***

      В коридоре пахло мятой и мужским одеколоном. Довольно приятно. Он никогда раньше не обращал на это внимание.       По привычке, наступая на пятки, снял обувь, прошёл чуть дальше и остановился, врезавшись взглядом в сгорбленную фигуру, одиноко сидевшую на кухне, которая подобно греческим скульптурам подпирала голову, только немного искажённую, грустно подпирающую лоб.       Полутень из окна и отсутствие света делали своё дело, накладывая какую-то призму тоски и загадочности, больше присущую вдовам или прочим загадочным личностям.       Он тихо ступил и прошёл в комнату, обращая на себя внимание.       — Замёрз?       Он лишь махнул головой, мол, не важно.       — Садись.       Арсений сказал одно единственное слово, но вложил туда намного больше, чем хотел показать — страх, неуверенность, серьёзность, грусть и… надежду?       У Антона подкосились ноги от такой палитры эмоций, и он сел на край стула, чуть не соскользнув, но вовремя удержав равновесие. Такие американские горки в их взаимоотношениях его напрягали не по-детски.       — Чуть более семи месяцев назад, — несмело нарушил тишину Арсений, — случилось так, что я заставил Антона испытать ревность, — он замолчал, но затем резко выдохнул, — неосознанно и не специально.       — К чему ты это?       — Просто слушай. На одной вечеринке, я подарил свой танец одной старой знакомой детства — Алёне. Антон о ней ни слухом ни духом был, и на тот момент вообще гостил у своей мамы в Воронеже, а папарации и жёлтые газетёнки своё дело знают. Пустили новость по всем каналам «Завидный холостяк, наконец-то нашёл себе партнёршу». Буквально на следующий день после этой новости, Антон приехал сюда, истерил, бил, плакал и никакие объяснения не слушал. Сказал, что раз я не воспринимаю его в серьёз, он исчезнет из моей жизни.       Парень тяжело сглотнул, ему стало душно. Лицо Арсения оставалось всё таким же нейтрально-скорбным, и дело тут было вовсе не из-за уличных потёмок.       — Он ехал в аэропорт, обратно в Воронеж собирался, но неудачно задел встречку на МКАДе, а дальше — авария. Позже — звонок, реанимация, чувство вины…       Арсений многозначительно замолчал, не то приводя себя в чувство, не то обдумывая дальнейшие слова.       — Я это к тому, что нами было прожито довольно многое, и вряд ли, — он напряжённо вздохнул, — вряд ли мы позволим друг другу пропасть.       Мужчина встал, удалившись, судя по звукам, куда-то в сторону зала, в то время как окаменелая фигура Шастуна даже не дрогнула, будучи словно припечатанной к стулу. Или к чувству собственной ошибки.