POV. История этой Главы разворачивается после главной истории — «Музыка Ночи». Вы должны прочитать её в первую очередь, так как это, скорее всего, не будет иметь никакого смысла, если вы прочтёте только этот отрывок, не зная главной истории. Это не особенно радостная история, так что если вы предпочитаете пропустить эту часть и дождаться свадебного эпилога, который появится в один прекрасный день в будущем, не стесняйтесь. Это было написано больше для того, чтобы потворствовать авторской меланхолии, чем для чего-либо ещё. Тем не менее, наслаждайтесь.
***
В самые глубокие тёмные ночи он видит сны. Он видит сны, где видит его. Наиб бродит по комнате, дрожа. Холод такой чувствительный, что просачивается под кожу, обволакивает кости. Рядом с ним кто-то, скорее тень, чем человек, окутанный ночью, такой тихий, что Наиб не узнал бы его, если бы не прикосновение ткани к его плечу, когда они идут. Он одет в белое одеяние, или, по крайней мере, он так считает, так как Наиб обнаруживает, что не может смотреть вниз, не может смотреть куда-либо, кроме как прямо перед собой, когда он движется вперёд. Он просто знает это. Он говорит, хотя слов не слышно. Он не знает, что говорит, только чувствует, как шевелятся его губы, и ответы тени искажаются, как будто они движутся сквозь воду. Наиб напрягает слух, чтобы услышать разговор, но это бесполезно. Сцена резко меняется на комнату, не менее холодную, но, безусловно, более знакомую. Свет свечей — единственное яркое пятно в темноте, отражающееся на золоте, освещающее белую маску, мерцающую на соединённых руках. На этот раз у Наиба острый слух, и он ловит каждое слово тени, тон которой не столько хрипит, сколько уже ломается. — Останься, — умоляет голос. — Пожалуйста, останься. Наиб вздрагивает и просыпается. Он быстро принимает сидячее положение, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. К несчастью, его движение разбудило Илая, который что-то неразборчиво пробормотал и открыл глаза, моргая прямо на Наиба. — Что случилось? — Ничего. Не хотел тебя будить. — Наиб знает, что он ему недоговаривает, но сон лишил его душевного спокойствия. Это не было кошмаром, но он вполне мог им стать. Когда он проснулся, первое, что он почувствовал, был ужас, странный ужас. Это был ужас даже не из-за темноты, а из-за тоски, которая наполнила его, когда эти бледные тощие руки держали его за плечи, всё ещё оставаясь не забытым следом. Они называли Джека «Призраком Оперы», и, хотя, он был всего лишь человеком, эти слухи, кажется, звучат теперь правдиво, когда Наиб чувствует холодные воспоминания. Самое тревожное, конечно, то, что когда Наиб видит его во сне, ему не снится кровь, когти, гнев или смерть. Нет, он видит сны о хороших временах, когда Джек ещё не раскрыл свою тёмную сторону. Когда Наиб верил, что между ними может расцвести нечто большее. Это было до Илая. Прежде чем демон внутри Джека поднял свою уродливую ревнивую голову. Конечно, Наиб выбрал Илая, и он будет выбирать его снова, снова, и снова. И всё же он не мог избавиться от мыслей о Джеке, от этих глаз, в которых таилась вся печаль мира. Иногда Наиб думал, что Илай обладает каким-то уровнем телепатии, потому что он часто точно знает, что у него на уме. Прямо сейчас — идеальный пример такого случая, потому что, не сказав ему ничего, следующие слова Илая заставляют его сердце пропустить удар. — Это из-за него? — Есть только один человек, которого он может иметь в виду. Наиб медленно кивает. — Глупый сон. Это всё. — Он ругает себя за то, как неубедительно это звучит. Он не хотел беспокоить Илая. Господи, Илай не должен слышать о неспособности Наиба перестать думать о чудовище, которое чуть не лишило его жизни. Шрамы на его торсе достаточно напоминают о том дне. Илай садится рядом с ним, внимательно глядя на него. — Не хочешь ли поговорить об этом? — Нет. — вздыхает Наиб. — Но я больше не собираюсь спать. — Иди сюда, — говорит Илай, сдвигаясь так, чтобы они были ближе и могли как следует обняться. — Не торопись, а потом расскажи мне. — Я сказал, что не хочу об этом говорить. — Я знаю, что ты сказал. — Илай, — Наиб прищуривается, но его возлюбленный лишь смотрит на него с решительным выражением лица. — Потом тебе станет лучше, — говорит Илай. Наиб вздыхает. — Ладно. Просто дай мне минутку. — Он прижимает руки к глазам, пытаясь очистить разум. Он знает, что Илай прав, но от этого ему не легче. — Я шёл рядом с ним, — нерешительно начинает он. — Мы… разговаривали, но я ничего не слышал. Было холодно, и он был рядом со мной. А потом сон почему-то переменился на… на то место… — То логово, которое когда-то казалось таким очаровательным и превратилось в страшное место. — Он попросил меня об… — говорит Наиб и замолкает. Он делает глубокий вдох и пытается снова. — Он попросил меня остаться с ним. — И на этом моменты ты проснулся? — Да… — шепчет Наиб. — Но, Илай, я не боялся находится там. Это было не самое худшее. Я боялся того, что ничего не мог сказать. Илай замолкает, и это заставляет страх в груди Наиба всколыхнуться. — Илай, мне очень жаль. — Он ужасен. Он подонок, раз позволяет вещам из прошлого преследовать его, застрять в неопределённости и горе почти годичной давности. — Не извиняйся, когда тебе больно, — говорит Илай почти резко. — Я знаю, ты думаешь, что это было так давно, но это не так. Даже год не может залечить такие раны. — Ты прорицатель, — говорит Наиб, потому что если он не отвлечётся от разговора, то станет слишком эмоциональным. — Я в этом уверен. Илай хрипло смеётся. — Боюсь, что нет. Просто интуиция. Но послушай меня, Наиб. Ты ни в чём не виноват. — Я знаю. — Нет, не знаешь. — Ладно. — Наиб сжимает челюсть. — Наиб, — говорит Илай, и его глаза такие добрые, слишком добрые, больше, чем заслуживает Наиб. — Я знаю, что он причинил нам боль. Он сильно нас ранил. Но я не ненавижу его. — Он берёт Наиба за руки, крепко вплетая их пальцы. — И это нормально, что ты его любишь. Наиб перестает дышать. Любить его — это нормально? Любить Джека? Любить Потрошителя? Невозможно. Непростительно. И всё же… — Я не люблю его, — говорит он дрожащим голосом. — наверное… Илай, я не знаю. Он не совсем уверен, кого пытается убедить. — Я только хочу сказать, — мягко уверяет Илай, притягивая его к себе, — что всё в порядке, если ты это скажешь. — Нет. — Наиб не может собраться с силами, чтобы обнять Илая в ответ, голова кружится от того, что Илай сказал ему. — Я тебе верю. Руки Наиба вцепляются в простыни, его недовольство собой растёт. — Я серьёзно. Я не… Я только… Я не могу его забыть. Я стараюсь… Я… Я не понимаю, почему я… почему я не могу просто забыть его. — Он незабываем, — говорит Илай, убирая волосы Наиба с лица. — Всё очень просто. У меня нет никаких приятных воспоминаний о Джеке, но у тебя есть, и я никогда не буду держать на тебя зла. Ты видел, кем он может быть, и это спасло нас. — Он, наверное, мёртв. — внезапно говорит Наиб, поднимая глаза. — Я думаю, что потеря меня убила его. Я думаю, что я был для него всем, ради чего он жил. Глаза Илая всегда заставляют Наиба чувствовать, что он может заглянуть ему в душу. — Смогло бы это изменить положение вещей? Если бы ты знал его судьбу? — Нет. — говорит Наиб. — Или да… Я не знаю! Не знаю! Я люблю тебя, и я бы никогда не остался там, но я не хотел… …Не хотел, чтобы он страдал. Не хотел, чтобы он умер… — Что бы ни случилось, теперь всё закончилось. — говорит Илай, беря Наиба за плечи, чтобы их глаза встретились. — Ты не можешь винить себя за то, что сделали другие. — Если бы у меня был другой выбор, — начинает Наиб, но Илай быстро успокаивает его, нежно целуя. — Ты сделал то, что было лучше и для нас, и для него. Никто не смог бы ему помочь, Наиб. Он зашёл слишком далеко. — Я знаю, — говорит Наиб, не глядя ему в глаза. — Так почему же это продолжается? — Это всё, что последовало за ним из того тёмного логова. Сны и… боль в сердце. — Я не могу ответить за тебя, — улыбка Илая мягкая и тёплая, как солнце в первый день весны. — Но я буду рядом с тобой, когда ты всё поймёшь. — Я не люблю его, Илай, — снова говорит Наиб. — Клянусь. Я люблю только тебя. — он поднимает левую руку, на безымянном пальце красуется обручальное кольцо с сапфиром, подаренное ему Илаем, и он прижимает руку к щеке Илая. — Только тебя. — Я не сомневаюсь в твоей любви ко мне, — говорит Илай, поворачивая голову, чтобы поцеловать ладонь Наиба, — чтобы понять, что в человеческом сердце есть место для многих. — Но я не могу понять. — Наиб ненавидит, когда его голос срывается. — Я не знаю, как понять. — Как мог Илай принять это? Как он мог понять, что Наиб слишком напуган и все ещё остаётся сострадательным? — Всё в порядке, милый. У нас есть время, — говорит Илай, крепко сжимая руку Наиба в своей. — Обещаю тебе, у нас впереди целая жизнь. Наиб знает, что если Илай продолжит, то в конце концов расплачется, поэтому он наклоняется, чтобы поцеловать его. Может быть, тьма никогда не исчезнет. Может быть, он навсегда останется в памяти и в стране грёз. И, может быть, это не такое уж страшное проклятье. — Я люблю тебя, — шепчет Наиб в губы Илая. — Я тоже тебя люблю, — говорит Илай, и Наиб знает, что это правда.