Тонкая грань

— Мне жаль, что Бен… — Мне плевать, даже если тебе жаль, — не переставая улыбаться, приглушённо произносит Клаус. — Ты жива только потому, что твоя смерть расстроит Пятого. — Я… — поражённо раскрывает глаза Ваня. — Я слежу за тобой, Номер Семь, — вкрадчиво шепчет Четвертый, цепким взглядом впиваясь в ошеломленное лицо сестры. — Один неверный шаг, одно действие, которое мне не понравится, и я сотру тебя в порошок. — Ты пьян, Клаус, — отходит от Клауса Ваня, нервно косясь на остальных Харгривзов. Те, кажется, не обращают на них внимания, и Ваня чувствует себя так, словно её засунули в вакуум. Клаус стоит перед ней, улыбаясь и держась более чем обыденно, и только безумная искра в его глазах выдает его реальное состояние. — Я не пьян, Ваня, — наконец, насмешливо отвечает ей Четвертый, и она на миг думает, что угрозы ей просто померещились, — потому что, откровенно говоря, даже галлюцинации бы её волновали куда меньше, — вот только Клаус продолжает, — к твоему сожалению. Ване внезапно стало так холодно, словно её снова посадили в подвал. Разве что пар изо рта не шёл. Она сразу как-то резко забыла и что обладает колоссальной силой, и что они находятся здесь отнюдь не одни, и могла лишь затравленно смотреть на брата и сглатывать слюну от волнения. Откровенно говоря, Ваня никогда не понимала, отчего Пятый — с его-то мозгами, — так терпимо относился именно к Четвёртому. Сама же она, когда ей внушили забыть о собственной силе, с досадой оскорбленно думала, почему даже этому идиоту досталась способность, а ей — нет. Она честно старалась гнать от себя эти мысли, но получалось у неё это далеко не всегда. Потому что она старалась. Потому что она была достойна. Как оказалось, нет — предательски шепнул ей собственный голос откуда-то далеко из подсознания. Почему-то он говорил голосом Бена. Она не хотела думать, почему. — Я всё ещё сильнее тебя, — немного успев прийти в себя за секундную паузу, прошипела Ваня. — И я не виновата настолько, насколько ты считаешь. Бен не винил меня, он сказал, что сам хотел уйти, он понимал, что я не контролирую себя, и… — Уверена? — совсем уж тихо поинтересовался Клаус, не желая слушать ее оправдания и дальше. Ваню передернуло от его выражения лица. Эта искривленная до невозможности улыбка… Он же никогда так не улыбался. Даже когда Реджинальд втаптывал его в грязь, даже на рождественском ужине… Ваня не успела уточнить, в чём она не должна была быть уверена. Она уже открыла было рот, но тут к ним неожиданно подошел припозднившийся к завтраку Пятый, и Ваня всё же сочла правильным промолчать. Она не была уверена, почему не выдала Клауса с его маньячными замашками. Или она и правда считала себя виноватой, или… Или же опасалась, что Пятый встанет на его сторону. В конце концов, он тоже имел на это право. Как бы все вокруг не обвиняли его в том, что он приводит за собой апокалипсис, но уж кто-кто, а Ваня не могла себе такого позволить. — Клаус, Ваня, — кивком поздоровался Пятый, отчего-то смотря только на Четвертого. — О чём шепчетесь? — Пожелал нашей сестре приятного аппетита, — как ни в чём не бывало, отозвался Клаус. — «Не подавись», — по губам прочитала Ваня, когда Пятый отвлекся на шум. Кажется, Диего пытался воткнуть в Лютера вилку. Ничего нового. Эти двое вновь принялись соперничать, как только они вернулись. Почувствовали себя в своей тарелке, что ли. Хорошо хоть, в прошлом вели себя более-менее прилично. Словно устроили перемирие, не иначе. Ваня проводила взглядом Клауса, который, воспользовавшись тем, что Пятый отвлекся на братьев, предпочел незамеченным удалиться с кухни. — Я тоже пойду, пожалуй, — пробормотал Номер Пять, выждав около минуты. А, нет. Еще бы Пятый чего-то не заметил. Но что происходит, черт возьми. Ваня не понимала, что творится с этими двумя, и ей это не нравилось. Они вновь сблизились, когда вернулись из прошлого, но между ними точно было какое-то непонятное напряжение, которого раньше не было. Может, Клаус и его винит?.. Да нет, это было непохоже на него. Хотя, если вспомнить, как он вел себя с самой Ваней… — Но ты же так и не поел, — нахмурилась Номер Семь, уже почти привычно отбрасывая лишние мысли. — Аппетит пропал, — заставил себя усмехнуться Пятый и исчезает.

***

— Оставь Ваню в покое, — без перехода заявил Пятый, перемещаясь вслед за Клаусом в его комнату. — Ты обещал. — Во-первых, я обещал не призывать призраков в больших количествах, и то на неделю, — откладывая крючок для вязания в сторону, наставительно поднял указательный палец Четвертый. — Прошло уже две. А во-вторых — о Ване, если помнишь, речь не шла. Пятый тяжело вздохнул и присел на край стола. — Обдолбанным ты мне нравился больше, — проворчал Пятый, сам поражаясь своим словам. — Хотя клаусопокалипсисы остановить в чем-то проще, чем ванепокалипсисы. — Клаусоп… Чего? — Озадаченно моргнул Клаус, с недоверием уставившись на брата. — Ты теперь даешь имена концам Света? — Ну, я же не могу себе позволить завести собаку, — с непроницаемым видом заявляет Пятый и, вдоволь налюбовавшись вытянувшимся лицом Четвертого, все-таки хмыкает. — Шучу. Но я путаюсь в названиях, когда веду записи. Пришлось что-то с этим сделать. — Ясно, — все еще недоверчиво косясь на Пятого, присаживается на край кровати Клаус. — Это все, зачем ты пришел? Запретить мне говорить с Ваней? — Клаус, — вздохнул Пятый, потирая переносицу. — Разговаривать и угрожать — это все-таки не совсем одно и тоже. И да, я все еще в шоке от того, что это мне приходится тебе об этом говорить. Четвертый хмыкает в ответ, все еще чувствуя себя виноватым перед братом, и не решаясь шутить на тему топоров и советов Комиссии. — В чем был смысл того, что ты устроил? — Неожиданно тихо спрашивает Пятый, на этот раз избегая смотреть на него, и уткнувшись взглядом куда-то в стену, неожиданно наткнувшись на плакат с Фредди Меркьюри. — Смысл? — Озадаченно моргнул Клаус, в свою очередь, останавливая взгляд на пустой кружке из-под чая. — Ну, как тебе сказать, Ваня… — Месть Ване? — Хмыкает Пятый. — Нет, в этом нет никакой логики. — Я вообще не отличаюсь логичностью, — пожимая плечами, осторожно напоминает Клаус. Пятый мельком глядит на него, начиная чувствовать себя максимально странно. Они сейчас мирно сидят в комнате Клауса и обсуждают его мотивы устроить массовую гибель людей от призванных им мертвецов. Клаус, который убивает людей, используя свою способность, и который остановил апокалипсис, потому что Пятый его попросил. Это выбивало из колеи. Немного. Слегка. — Ты послушал меня, хотя я бы не смог тебя остановить в том состоянии, в котором был, — нехотя признает Пятый. — Тебе ничего не мешало. Так в чем дело? — Ты проспал тогда трое суток, — приглушенно, и совсем невпопад отвечает Клаус, отводя взгляд настолько, что Пятый почти испугался, что тот заработает себе косоглазие. — Прости меня. Пятый едва сдерживается от того, чтобы не начать биться головой о стену. Своей или Клауса, не суть важно. Дело не в извинениях, как тот не понимает. Пятому нужны были ответы. Те невидные его глазу детали сумасшедшей выходки Четвертого. Он же не сможет заснуть, пока не поймет. — Я уже на тебя не злюсь, — неожиданно признается Пятый, хотя и планировал сказать совершенно не это. — Мне только нужно понять. Клаус бросает на него короткий взгляд, и Пятый убеждается в том, что у его действий и правда был куда больший смысл, чем могло показаться. Он чувствует удовлетворение от того, что смог догадаться, и ему уже смешно от происходящего настолько, что он почти готов сорваться в истерический хохот на весь дом. Но он ведь взрослый. Он же старик, несмотря на свой внешний вид. Он не подросток, у которого нестабильная нервная система. Пятый не сдерживает смешок, и Клаус смотрит на него, больше не отрывая взгляда. В глазах Пятого — непонимание, болезненное желание докопаться до истины и страх, что он больше не контролирует ситуацию. В глазах Четвертого же — почти ощутимая боль, вина, и что-то темное, клубящееся на самой глубине, чего почти нельзя разглядеть из-за дикого страха вновь остаться одному. Они боятся. Они оба чертовски боятся, но Пятый все же пересиливает себя. — Расскажи мне. Понять не обещаю, но я никуда не уйду, — он больше не пытается сдержать смешок, и тот легко и беспрепятственно выходит наружу. — Мне же все равно некуда. — Лютер, — начинает было перечислять Клаус, но его быстро перебивает Пятый. — Лютер, Диего, Эллисон, да та же Ваня — они все винят во всем меня, — Пятый отмахивается, словно зная, что хочет сказать Клаус (потому что он почти уверен, что все еще не разучился его понимать). — Да-да-да, они больше ничего не говорят, но я же не слепой. Я даже не виноват, понимаешь. Я хотел помочь. Клаус затравленно прикрывает глаза. Как же, черт возьми, иронично. Единственный, кому Пятый доверяет такие свои мысли, недостоин этого доверия больше, чем кто бы то ни было. Он судорожно выдыхает, и резко начинает говорить, потому перед прыжком в пропасть по-другому нельзя. — Моей энергии было бы недостаточно, — все равно начинает издалека Клаус, несмотря на всю свою решимость, потому что он все еще гребаный трус. — Моя сила больше не уходит на то, чтобы удерживать в нашем мире Бена, но все еще недостаточно для того, чтобы… — Ты собирался оживить его, — пораженно выдыхает Пятый, качая головой. Его сейчас волнуют только две мысли — как Клаус додумался до такого всего спустя день после того, как они вернулись в свое время, и то, каких, оказывается, усилий стоило Четвертому привязать к себе чужую душу. Потому что призраки и правда не путешествуют сквозь время. Потому что Клаус не мог вызвать Дейва, когда вернулся с войны, только потому, что хотел увидеть его недостаточно сильно. Бена он удерживал рядом с собой шестнадцать лет, не пуская на другую сторону и так легко делясь своей собственной энергией. Неудивительно, что его характер только портился, — хотя, кто знает, может, без Бена рядом все пошло бы под откос еще раньше — Клаус… — Я думал об этом, еще когда вернулся с войны и потерял на ней Дейва, — словно прочитав чужие мысли, отвечает Клаус на невысказанный вопрос. — Я рассчитал, сколько мне нужно сил на это, еще тогда. Выходило просто неимоверно много. Да и Бен… я опасался, что этот призыв мог бы разорвать нашу связь с Беном. Да и не думаю, что братишка позволил бы мне такое. — А оживить его самого, положив ради этого почти весь город — эта идея ему точно пришлась бы по душе. — Ну, — неловко пожимает плечами Клаус с таким видом, словно его сейчас отчитывают за невыученный урок или разбитую вазу. — Бен все-таки не совсем обычный человек. Боюсь, городом бы не обошлось. — Боже, — устало выдыхает Пятый, потому что этот разговор выматывал не меньше, чем если бы он снова попал в разгар войны тысяча девятьсот шестьдесят третьего. — Уверяю, Клаус, Бен совершенно точно будет в ярости, так что, пожалуйста… — Вот для этого мне и нужен был ты, — наконец, подходит к финалу рассказа Клаус, вновь опуская глаза и сжимается, будто пытаясь казаться меньше. — Ровно в тот момент, когда мы стояли на той крыше. Через пару минут все было бы уже кончено, и наши копии бы перенеслись. Те, которые были бы младше минут на десять. Ничего бы не произошло, твои способности могли бы вернуть назад во времени нас троих. — Когда у меня бы уже не осталось выбора, — болезненно усмехается Пятый, увидев, в конце концов, реальное лицо Четвертого. — Но с чего ты взял, что я бы не согласился, если бы ты просто меня попросил? — Что? — Ошарашенно сглатывает Клаус, от шока даже забывая, что не мог смотреть на брата, и пораженно вытаращившись на него. Пятый прикрывает глаза и качает головой, оглушенный пониманием. Они похожи. Он не мог ни винить Клауса, ни возненавидеть его. Потому что сам не раз убивал людей ради семьи. Совет был мелочью, откровенно говоря. На фоне того, что он делал, пока работал в Комиссии. Вот только Клаус был расчетливее. И, как оказалось, куда хладнокровнее. К тому же доверия к окружающим у него было еще меньше, чем у самого Пятого. Потому что заставить кого-то действовать так, как тебе нужно, намного легче, чем опасаться, что тебе никто не послушает. Пятый облажался с этим, предоставив семье свободу, когда они должны были просто подойти туда, куда он сказал. Клаус бы не дал им этой свободы, силой или манипуляциями вынудив сделать так, как было необходимо. Надо было просить о помощи его, а не Лютера. Интересно, если бы он изначально… Нет, не думать об этом. Он не мог злиться на него. Хотя, чего скрывать, хотел бы. Его собирались использовать. Опять. Собственный брат, от которого он точно ничего подобного не ожидал. Пятого должно было бы напрягать, что зомби-апокалипсис его беспокоил меньше, чем факт того, что им хотели воспользоваться… И все это — ради Бена. Черт возьми, почему у Клауса вечно все завязано на Бене? И почему… почему он все еще не способен на него злиться? — Ты обещал, что не уйдешь, — робко напоминает Клаус, и Пятого, наконец, прорывает. Он смеется так громко и надломленно, как только может. Кажется, у него по лицу стекают слезы, но ему плевать. Почему он не сопротивляется, когда Клаус обнимает его? — Ты же не уходил, — сквозь истерический хохот выдавливает из себя Пятый, и почему-то сейчас, несмотря на всю абсурдность этих чувств, он, наконец, чувствует себя в безопасности. Потому что, несмотря ни на что, Клаус единственный, кто тоже пойдет ради него на какие угодно безумства, лишь бы спасти. Как и ради Бена. Неважно, какими средствами. И совсем неважно, каким путем. И ещё Пятый понимает, что следить за Четвертым тоже придется ему.