Сила, которую она не хотела.

Тучи заполнили все небо, делая улицы мегаполиса серыми и безлюдными. На часах было девять вечера, когда черный минивэн въехал в один из спальных районов Москвы. Девушка, развалившаяся на заднем сиденье автомобиля, слушала музыку в наушниках и грустным взглядом осматривала свой новый район. Ее темные волосы были собраны в высокий хвост, но из-за длительной дороги прическа немного растрепалась. Рядом с девушкой лежал большой плюшевый медведь из икеи, который был, пожалуй, ее единственным другом. На небольших ладонях были кружевные перчатки, которые снимались только в ванной комнате Со стороны казалось, что у нее мизофобия, но на деле все обстояло гораздо интереснее. — Ева, милая, мы приехали, — оповестила свою дочь рыжеволосая женщина средних лет, которой пришлось похлопать несколько раз, чтобы девушка сняла наушники и принялась собираться. Когда Еве рассказали о предстоящем переезде, она даже не расстроилась. Ей было, по большому счету, абсолютно плевать. Девушка лишь закатила глаза, когда дотошные родители прочитали ей очередную лекцию о том, что она должна завести друзей в новом городе, ведь семейство Островских собиралось остаться в Москве и больше никуда не переезжать. Мама всегда говорила, что Ева может спокойно общаться с людьми, если ее руки облачены в перчатки. На все эти замечания Островская-младшая махнула рукой еще в четырнадцать, когда ее подружка в шутку стянула с руки Евы гребаный кусок ткани, лепеча что-то про: «глупое желание выделяться из толпы». В тот день пальцы девушки случайно коснулись другого человека. Для нее это было непростительной ошибкой. Ева впала в транс, ее глаза налились какой-то черной материей, в голове мелькали картинки из жизни подруги, а голос, больше походящий на хрип, напугал девчонку, сидящую перед ней. Островская минут пять шептала про отвратительного мужчину, который бросил свою беременную девушку, про проблемы в школе, про отчима, желавшего понравиться дочери своей будущей жены, про счастливую маму, которая впервые за четырнадцать лет начала носить платья. Подруга Евы с каждым словом все шире и шире раскрывала глаза от ужаса. Девчушка могла спихнуть все на розыгрыш, но в какой-то момент она поняла, что про некоторые вещи никому не рассказывала. — Ты чудовище! — крикнула девочка и убежала в сторону своего дома, когда Островская закончила и удивленно хлопала глазами, переваривая то, что увидела. Через месяц Ева решила, что с нее хватит. Она устала бояться дотронуться до кого-то, она устала терять из-за этого людей, которых сама же и отталкивала, потому что не хотела напугать их или причинить им боль. Именно из-за всего этого девушка и закрылась в себе, стараясь избегать всех, кого только можно. Работа папы в этом помогла — ее семье постоянно надо было переезжать, чтобы кормильцу было удобнее управлять фирмой. Так что Островская уже в четырнадцать научилась получать кайф от одиночества. Конечно, сначала ей было грустно в силу своего возраста и желания с кем-то просто поболтать, но позже она смогла убить в себе ту маленькую и открытую девочку. Еве намного больше нравилось общаться в интернете, где она не должна была контактировать с кем-то физически. Но даже и такое общение ей вскоре надоедало и девушка частенько не заходила в сеть несколько недель. — Ева, ничего не забудь в машине! — сказал Островский своей дочке, вытаскивая из багажника очередной чемодан. — Я сейчас уеду, а вернусь только утром. Девушка кивнула и наконец вылезла на улицу, пытаясь не уронить на подсыревший асфальт свои вещи. Отцу надо было осмотреть новый офис и разобраться с какими-то документами. Ева ненавидела лезть в дела Дмитрия Островского, который довольно часто пытался ее завлечь на работу, предполагая, что дочь однажды займет его место.

***

Я недовольно хмыкнула, когда зашла в новую квартиру — все было в точности, как на фотографиях, которые мама показывала меня перед отъездом. Пусто, пыльно, но зато просторно. Единственным плюсом была моя отдельная комната в конце коридора. Я собиралась сделать из неё свою крепость, обустроить так, чтобы я могла не выходить из нее днями и ночами. Как жаль, что родители отказались перевести меня на домашнее обучение, талдыча о том, что человеку нужен социум. Какой, нахрен, социум, если я чертов монстр? Кружево перчаток уже начинало раздражать кожу, поэтому я молча взяла свой чемодан, несколько объемных пакетов и направилась в конец квартиры, где находилась моя комната. Мама что-то бубнила про мою бесчувственность и неразговорчивость, но я, как всегда, пропустила ее слова мимо ушей. Она просто ничего не понимает. — М-да… — сорвалось с моих губ, когда я переступила порог комнаты. — Негусто. Двуспальная кровать стояла посередине, слева от неё находился письменный стол, придвинутый к панорамным окнам и… все. Больше тут ничего не было. Я обреченно вздохнула, вспоминая слова отца. Всю мебель привезут завтра вечером. Кошмар. Сегодня 31, мать его, августа, а это значит, что завтра надо идти в школу. Последний год этого ада и я наконец смогу свалить в Исландию, где куплю себе небольшой домик и буду жить припеваючи на деньги от своей писательской деятельности. О, да, я собиралась отнести несколько своих работ в издательство, как только мне исполнится восемнадцать. Уверена, что смогу впечатлить их. Я удрученно бросила взгляд на грязные окна, которые мне придётся оттирать все выходные. — Гадство, — слетело с языка и все мое сознание содрогнулось от отвращения. Терпеть не могу грязь и беспорядок. Мать заходила в мою комнату несколько раз, чтобы помочь мне разобрать вещи или попытаться уговорить поужинать. Что в первом, что и во втором случае я раздраженно выгоняла ее и бубнила про личное пространство. Не подумайте, я люблю своих родителей, но… Они очень часто переходят границы дозволенного своей опекой. Меня это уже достало. Я довольно улыбнулась, когда в комнате воцарился хоть какой-то порядок. Мои часы показывали двенадцать ночи, поэтому мне пришлось плестись в ванную, а потом завалиться в кровать и укрыться чистым, выглаженным одеялом.