Death and Dark, Nothing More

Он стоял перед зеркалом, глядя на своё отражение. Зеркало, давно замолчавшее после слишком многих пренебрежительных замечаний, смотрело в ответ. Он провёл ладонями по своим рукам, легко касаясь пальцами видимых мускул и сухожилий. Он знает, что не особенно хорошо сложен, вырос из слабого и тощего ребенка в худощавого и долговязого подростка, а теперь, наконец, во взрослого, но тип телосложения никогда его не беспокоил. Это просто шрамы. Первый шрам, который он получил, стал серебристым и поблекшим, но даже через тридцать или более лет он всё ещё может его видеть. Изогнутая отметина на бедре. Край пряжки ремня, идеальный контур, который только лишь растянулся на его коже и искривился. Впервые отец замахнулся на него ремнём. В тот день Северус показал первые искорки магии, и его отец тоже – своё недовольство. Тобиас Снейп стянул кожаный ремень с джинсов и трижды ударил его. Дважды ударил кожей ремня крошечное тело Северуса, но на третьем ударе рассек кожу на бедре, повредив рубец, так что даже сейчас Северус иногда обнаруживал, что его бедро может выскочить из сустава и вызвать боль. Северус не помнит, сколько шрамов он получил от отца. К тому времени, как он отправился в Хогвартс, избиения стали почти ежедневными, а его молодое тело было покрыто шрамами: некоторые от ремня Тобиаса, некоторые от его колец и сигарет, которые он тушил о кожу собственного сына. Он помнит первый шрам, который получил в Хогвартсе. Гриффиндорский мальчик. Северус всё ещё не был уверен, что обидчик, спрятавший что-то в котел, был из Мародеров. Когда он готовил первое зелье, котёл взорвался, осколки попали ему в глаз и ранили достаточно глубоко для того, чтобы остался шрам. Слизнорт отправил его к мадам Помфри, и она проверила его жизненно важные органы, вылечила с помощью Диттани и предложила ему курс витаминных зелий. Он отказался, качая головой и всё время думая, что никогда не сможет позволить себе зелья. Он получил много шрамов от рук Мародеров, и ещё больше от рук Отца на праздниках. У него было много шрамов, которые, наконец, после того, как Золотое Трио спасло его от верной смерти, дали понять, что это не полностью его вина. Он повернул руку, глядя на самый уродливый из всех. Когда-то это была Темная Метка, символ его истинной ненависти ко всем, кто его ранил. Серебристый шрам был покрыт розовым, а сверху красным. Северус увидел отблеск металла за долю секунды, прежде чем болезненное место на руке покраснело ещё больше. Он давно перестал чувствовать порезы. Дело больше не в боли. Речь шла о наказании. Это была его вина. Всё было по его вине.  Его вина в том, что Волдеморт услышал о пророчестве.  Его вина в том, что Волдеморт нацелился на Поттеров.  Его вина в том, что Лили умерла.  Его вина в том, что Гарри был травмирован. Его вина в том, что Лонгботтомов пытали. Его вина в том, что Петтигрю сбежал. Его вина, что Волдеморт вернулся.  Его вина в том, что Альбус умер. Его вина в том, что Хмури, Тонкс, Люпин, Криви, домовой эльф Добби, даже сова… все… все они были его виной. Лезвие снова и снова рассекало его кожу, красные капли стекали на пол подземелья к его ногам, но он продолжал смотреть в зеркало, не обращая внимания на кровь. Вдалеке прозвенел звонок, означающий начало завтрака в Большом зале, и он уронил лезвие на пол. В животе бурлило и бурчало, но ощущения голода не было, поэтому он просто закрыл глаза и наступил на пятна крови на полу. Домашние эльфы более чем привыкли разбираться с его беспорядком. Он медленно прошёл в ванную, слегка взмахнув рукой, держащей палочку, чтобы включить душ. Бутылка Диттани, которой больше никогда не касались, стояла в шкафу в ванной. Он не заслужил исцеления от шрамов, нанесенных по его собственной вине. Он шагнул под воду, позволяя потоку смыть кровь с его руки и запястья. Он позволил ей стечь, прежде чем потянулся за мылом. Запах сандалового дерева, трав и древесного дыма проник в его сознание, и он закрыл глаза, поддавшись расслабляющим ощущениям воды. Когда он растирал кусок мыла – взбилась пена. Он провёл одной рукой по другой, мыло попало в порезы и вызвало новое ощущение. Он вздохнул со смесью боли и облегчения и начал тереть сильнее, наблюдая, как кровь проступает снова и снова. После окончания войны было много бездомных эльфов. И тем более тогда, когда последний из Пожирателей смерти был схвачен и предан суду. Что ж, не последний. Но единственный, которого Золотое трио провозгласило героем. Северус по-прежнему считал себя Пожирателем смерти, что бы они ни говорили. Он не был героем. Он совершал зверские поступки на Первой Войне, и, если бы Поттеры никогда не были мишенью, разве он совершил бы больше во Второй Войне? Он не знал. Это была мысль, с которой он боролся каждый день. Домовым эльфам было предложено множество вариантов. Некоторые выбрали новые семьи, в первую очередь принадлежащие Членам Ордена. Некоторые предпочли остаться в конфискованной собственности: по существу решив вернуться в старейшие дома до тех пор, пока не появятся новые семьи. Некоторые решили переехать в Европу к тем, кто не участвовал в войне. И многие – в Хогвартс. На самом деле их было так много, что всем сотрудникам дали своего домашнего эльфа. Северус вышел из душа, быстро вытерся с помощью заклинания, промокнув натянутую кожу на руке мягким полотенцем, чтобы удалить всю лишнюю влагу, которая не была удалена заклинанием. Он вошёл в свою комнату, накинув полотенце на бедра, и направился к своему шкафу. Все знали о его шраме на шее, из-за этого он не чувствовал необходимости прикрывать его. Его легко разозлить, и поэтому он изменил свой гардероб лишь одним способом. Вместо обычной рубашки с высоким воротником он теперь носил рубашки с воротником-мандарином, который более свободно сидел на шее. Он продолжал отдавать предпочтение черному цвету, иногда добавляя под свою мантию, где никто не мог видеть, жилет одного из своих любимых цветов: угольно-серый, лесной зеленый и серебристый. Конечно, никто никогда не узнает, но в какой-то степени ему нравилось держать этот секрет при себе. Это заставило его улыбнуться, конечно, внутри, когда он услышал, как люди называли его Летучей Мышью. Ведь только он знал, что жилет сочетается с нижним бельем и был не таким темным, как они предполагали видеть остальную часть его тела. Вспышка света отразилась от холодного металла на его прикроватной тумбочке. Вот почему ему нравилось иметь собственного домашнего эльфа. Ника, выбравшая его эльфийка, каждый день убирала старое лезвие и оставляла новое. Она делала это с тех пор, как профессор впервые разозлился на неё за то, что забрала лезвие. Как бы плохо ни было, она всегда оставляла ему новое. Точно так же, как бы хорошо это ни было, у него всегда были новые шрамы.