Сожми ноги, Чжань-гэ

      Сяо Чжань аккуратно выбирается из постели, цепляет взглядом первую попавшуюся вещь, — это оказывается безразмерная, совершенно дурацкая футболка, — а потом надевает ее прямо на голое тело, направляясь на кухню.       Ему безумно хочется пить. Он тянется к шкафчику за кружкой, открывает кран, чтобы сполоснуть, и слышит, как постепенно просыпается следом за ним и второй обитатель квартиры — его недовольное ворчание едва слышно, заставляя Сяо Чжаня тихо хмыкнуть.       Он бросает взгляд на часы — почти пять утра, солнце еще не взошло окончательно. Полумрак кухни приятен, немного будоражит и навевает сон. Сяо Чжань зевает, открыто и совершенно некрасиво, а потом тянется за второй кружкой — когда Ибо наконец достигнет кухни, первым делом он захочет воды.       Правда, Сяо Чжань оказывается неправ.       Потому что первым делом Ван Ибо направляется к Сяо Чжаню, а потом прижимается к нему со спины.       Вжимается всем телом, ведет носом по шее, зарываясь им в темные пряди, вдыхает еле ощутимый аромат шампуня, а руками едва-едва касается бедер, и сквозь плотный хлопок его домашней футболки Сяо Чжань чувствует исходящий от рук жар — тепло.       Сяо Чжань не может сдержать улыбки.       Он откидывает голову чуть назад, немного повернув ее в сторону — Ибо припадает губами, сухими и теплыми, к открывшейся ложбинке между шеей и плечом, целует, целует и целует, спускаясь ниже. И поцелуи эти — сама нежность, робкие и невесомые, ласковые настолько, что у Сяо Чжаня по всему телу дрожь, ощутимая, будоражащая и заставляющая каждую клеточку его тела исходить сладкой истомой.       А еще от них не держат ноги совершенно, и Сяо Чжаню с трудом удается сохранить равновесие и не рухнуть прямо на пол. Хорошо, что Ибо держит его в крепких и надежных объятьях, и руки его — тоже нежные, ласковые, — медленно и неторопливо перемещаются по бедрам чуть назад, задевая пальцами плотную ткань футболки.       — Мне нравится, что на тебе надето, — голос Ибо хриплый и тихий, он заставляет Сяо Чжаня невольно прогнуться и податься назад. Ибо ведет руками выше, забирается под футболку и сминает бока. — Очень нравится.       От его действий у Сяо Чжаня горит все тело. Оно и так после сна еще мягкое и податливое, чувствительное настолько, что любое прикосновение отдается в каждой клеточке острой и жгучей волной — Сяо Чжаню кажется, будто бы мир вокруг него сужается и разжимается, кружится-вертится, сгорая в неукротимой стихии; Ибо вновь припадает губами к чувствительному месту за ухом, собирает поцелуями созвездия родинок — одну, вторую, касаясь кончиком языка этой миниатюрной россыпи манящих звезд.       — Доброе утро, — шепот Ибо заставляет Сяо Чжаня снова выдохнуть — томно, прикусывая нижнюю губу зубами. И вдох этот больше похож на тихий полувсхлип-полустон — Ибо касается губами мочки и всасывает ее в рот.       — Д-доброе…       Сяо Чжаню с трудом удается произнести приветствие — руками Ибо перемещается к ягодицам, оглаживает, едва-едва касаясь подушечками, половинки, плавно и неспешно, словно бы несмело и боязно.       Сяо Чжань знает: нет никакого страха.       Сяо Чжань чувствует — Ибо вжимается в него бедрами, и чужое возбуждение настолько очевидно, что кружка, до этого находящаяся в его руках, с громким стуком падает в раковину и чудом не разбивается.       Если честно, ему все равно.       — Чжань-гэ такой проказник, — дразнится Ибо, продолжая исследовать губами влекущие его родинки. Одну за другой, словно бы в первый раз, и его шепот, чувственный и немного игривый, пьянит Сяо Чжаня не хуже самого крепкого вина: — Совершенный бесстыдник.       Ладони перемещаются вперед — Ибо все так же медленно ведет ими от ягодиц к бедрам, чуть царапает короткими ногтями, вызывая у Сяо Чжаня новую волну дрожи по всему телу; к паху — оглаживая, по-прежнему неторопливо, чувствительную кожу и пробираясь, наконец, к члену.       — Хотел сделать сюрприз, — выдыхает Сяо Чжань, стараясь не шевелиться. Оставаться разумным становится все сложнее: мысли расплываются вычурными кляксами, ускользают от него, будто бы вода, льющаяся сейчас из-под крана — ее надо бы закрыть, надо бы остановить Ибо, но Сяо Чжань так слаб, так слаб, что не может даже пошевелиться — наслаждение наряду с нарастающим возбуждением захватывают в плен его разум и подчиняют тело, лишая воли.       — Сюрприз? — переспрашивает Ибо, а сам пальцами ведет у основания члена — дразнится, обхватывает его практически меж пальцев, чуть сжимая, и кончиками вырисовывает круги-узоры по выступающим венкам.       Сяо Чжаню хочется свести ноги вместе, сжать чужую руку, чтобы она наконец перестала сводить его с ума своими действиями; хочется большего, хочется так сильно, что внизу живота рождается тугой и плотный узел, а всего его будто охватывает агония — жарко, невыносимо жарко, дышать тоже невозможно, сердце стучит бешено, и мир перед глазами — яркий и удивительный — плывет темными водами манящей страсти.       Кажется, в стоящей плотной тишине забывается вся суть. Растворяется в клубящемся напряжении, в жарком бессвязном шепоте самого Сяо Чжаня — он беззвучно хватает ртом воздух, ощущая, как все нетерпеливее и смелее становятся чужие прикосновения.       С Ван Ибо всегда так — словно бы находишься в самом эпицентре неутихающей стихии; будто бы нет ничего важнее, чем жадные и нетерпеливые укусы-поцелуи, горячий и нестихающий шепот — Чжань-гэ должен говорить, чего ему хочется, диди все выполнит; словно есть только эта близость — тело к телу, кожа к коже, глубокие толчки и приоткрытые в рваном вдохе-выдохе сухие губы, которые Сяо Чжань то и дело облизывает, стараясь облегчить себе приятную муку.       Как сейчас — губы то и дело сохнут, саднят немного, и хочется выдохнуть в жалкой и безоговорочной мольбе: поцелуй меня, коснись хотя бы немного, облегчи этот пожар, утоли жажду быть ближе.       Сяо Чжань почти проговаривает эти греховно-желанные мысли, но слова, готовые сорваться с его губ, застывают тихим вскриком-стоном — Ибо обхватывает член пальцами, и в каждом его движении чувствуется нежность и ласка; невыносимо.       — Так что за сюрприз гэгэ готовил для меня, — вновь интересуется он, свободной рукой перемещаясь от паха выше, ведет ею по животу, оглаживая впадинку пупка, а затем по груди, задевая соски, — раз он забыл надеть белье?       Рука его на члене Сяо Чжаня чуть сжимается. Ибо проходится ею по всей длине, от основания до головки, останавливается только у самой уретры — едва касаясь, и плавным круговым движением очерчивает ее контур, чуть надавливая.       Сяо Чжань не контролирует себя: подается бедрами вперед, желая продлить ласку, тихо скулит, цепляясь из последних сил за столешницу — Ибо впечатывает его в тумбочку вплотную, что поверхность приятно холодит разгоряченную кожу коленей. И дает опору — Сяо Чжаню чудится, словно в любой момент может лишиться ее под собой и рухнуть в пропасть, участливо раскидывающую для него свои сети. Тьма, желанная и влекущая, заберет к себе и подарит облегчение — ненадолго, правда, но он сможет хотя бы дышать.       Потому что сейчас — нереально.       Сделать вдох для него сродни пытке — зарево пожара в груди разрастается сильнее, он плавится и истончается, будто бы свечка, когда ладонью Ибо спускается вниз, меж расселины, раздвигая половинки.       И останавливается.       — Бо-ди, — Сяо Чжань дрожит и весьма ощутимо — наверняка и Ибо резонирует с ним. Сяо Чжань с трудом переводит дыхание, отцепляет одну руку от столешницы и накрывает ею руку Ибо на собственной шее. Ведет пальцами поверх чужих, срывается на тихий полувсхлип, когда Ибо чуть сжимает руку, заставляя Сяо Чжаня прогнуться, а потом и потереться о чужую промежность и руку ягодицами. От охватившего ощущения беспомощности у Сяо Чжаня дрожат колени, ком внизу живота стягивается и сжимается, пуская по всему телу импульсы острого наслаждения. — Бо-ди.       Наверное, мольба в его голосе отчетливо слышна, как и нетерпеливо-голодная потребность в исполнении желаемого, раз Ибо понятливо хмыкает, а его рука на члене Сяо Чжаня вновь начинает движение — от головки до основания, а затем обратно, чуть сжимая и оттягивая, то ускоряясь, то замедляясь, доводя Сяо Чжаня до края пропасти, но удерживая на ее грани каждый раз, когда он готов прыгнуть в нее сам.       — Чжань-гэ должен лишь ответить, — Ибо снова возвращается к поцелуям. Очерчивает жадными губами контур шеи, спускается чуть ниже к плечу, и губы его в этот раз нисколько не нежные — настойчивые, голодные, нетерпеливые, они оставляют на коже Сяо Чжаня ожоги-следы, клеймят, и от этого Сяо Чжаню так хорошо, так сладко-томно хорошо, что ему хватит еще немного вот таких вот жадных и нетерпеливо-ленивых движений на члене, чтобы окунуться в наслаждение полностью.       Сяо Чжань кивает, соглашаясь с ним. Ибо поворачивает его голову к себе, припадает губами к влажным и искусанным губам, проводит языком по нижней губе, лижет осторожно и неторопливо, затем ведет по верхней — так же, заставляя Сяо Чжаня приоткрыть рот и впустить чужой язык внутрь.       Невыносимо.       Поцелуй, кажется, длится вечность. Сяо Чжань судорожно дышит, цепляется дрожащими и ослабевшими пальцами за чужие волосы, — и когда только успел запрокинуть руки назад? — но прерывать его не спешит. Ибо стонет ему в губы, коленом разводит его ноги и чуть наклоняется вперед, наваливаясь всем телом.       Кажется, он тоже уже где-то там, за гранью реальности, плененный тихим и сбивчивым шепотом, дыханием одним на двоих и обуревающей их двоих жадной потребностью. Сяо Чжань чувствует, как твердеет его член, как Ибо сам тянется к нему — горячий, нетерпеливый, готовый сорваться вслед за Сяо Чжанем в эту наводящую ворожбу бездну удовольствия.       И это хорошо, думается Сяо Чжаню, очень и очень хорошо.       А потом Ибо прерывает поцелуй и снова начинает потираться о него, двигая бедрами в имитации толчков. Сяо Чжаня прошибает огромная волна, заставляя каждую клеточку его тела дрожать и вибрировать, распадаться на атомы-пылинки и сгорать в этом мареве невыносимой чувственности.       И он шепчет, шепчет, шепчет — что-то непонятное, почти беззвучное, почти касаясь губами чужих губ; мир вокруг разрушается и вспыхивает, рождается заново, звучит отдельными шорохами-звуками и начинает жить — там, где-то вдалеке, врываясь в реальность всполохами-росчерками дивных картин.       — Погоди, — Сяо Чжань открывает глаза и переводит дыхание. — Погоди, Бо-ди, сейчас… не торопись.       Говорить трудно, потому что вместо слов хочется действовать — трогать, сжимать, вжиматься, ощущая кожей, раздраженной хлопком домашних штанов, близость чужого тела. Находиться в этом зыбком плену еще не неги, но чего-то близкого к ней — сладко-острого, невероятного, волнительного. Целовать, потираться и требовать большего — сними с себя эти чертовы штаны, Бо-ди, сними-сними-сними, прошу, дай мне почувствовать тебя целиком…       — У Чжань-гэ еще есть дела? — Ибо зарывается носом в чужие волосы. Ибо выпускает из импровизированного плена шею Сяо Чжаня, но опускать руку ниже не спешит — наоборот, он подносит ее ко рту, пальцами касается припухших губ и ведет по ним, требовательно и слишком уж торопливо. — Что еще задумал мой гэ, кроме завтрака? Это же был завтрак в постель, да, гэ?       От его шепота у Сяо Чжаня судорогой все мышцы, сам он — сплошная пружина-судорога, напряженный до ужаса, дрожит и никак не может остановиться: жар чужого дыхания опаляет уши, лицо, все внутри вот-вот исчезнет, растворится в жадном пламени.       Он может лишь кивнуть, поспешно облизнув губы, потому что понимает: скажи он хоть слово, хоть одно короткое и незначительное слово — не сдержится, и сизым пеплом осыплется его выдержка.       Господи-боже, мелькает в голове у Сяо Чжаня мысль. Он чувствует, как Ибо снова сжимает головку его члена, ведет по ней пальцем, рисуя круги, и этого так мало, невыносимо мало, так хочется больше, отчего же ты не видишь, Бо-ди?       Господи-боже, думает Сяо Чжань, когда смыкает губы на чужих пальцах. Ибо пропихивает их в рот, на две фаланги, а Сяо Чжань лижет их языком, чуть посасывает и чувствует: сердце сейчас просто остановится, заполошное, сжимающееся в спазме и готовое пробить ребра.       Дальше для него все в тумане.       Ибо в итоге не выдерживает — Сяо Чжань слышит шорох стаскиваемых штанов, а потом его заставляют снова развести ноги чуть в стороны. А следом бедра опаляет жар, и Сяо Чжань чувствует чужой член меж них — горячий, крепкий, чуть влажный от сочащейся смазки.       — Сожми ноги, Чжань-гэ, — Ибо дышит ему в шею, рвано и прерывисто. Голос его похож на тихий рык, нетерпеливый настолько, что Сяо Чжань и сам не знает, как ему хватает выдержки. Он всхлипывает, сжимает губы плотнее — Ибо едва слышно стонет, толкается бедрами, создавая трение, и кое-как на выдохе произносит: — У нас мало времени, гэ, будь хорошим мальчиком.       Запоздало мелькает мысль, что да, времени действительно мало. Но она тут же вновь растворяется, попадая в эпицентр неконтролируемой страсти и желания. Сяо Чжань осторожно сводит ноги — Ибо совершает первое движение бедрами на пробу, одновременно с этим повторяя движения пальцами у него во рту.       И Сяо Чжань падает во влекущую его бездну.       Пространство вокруг него из безлико-черного становится ярким, красочным, переливается и искрится вспышками удовольствия — Ибо двигается сначала плавно и неторопливо, продлевая наслаждение с каждой секундой-минутой. Раз, другой, третий — все в сознании Сяо Чжаня плавится и плавится, превращается в жадный и неконтролируемый вихрь, рвущийся наружу.       Затем движения Ибо становятся более рваными и хаотичными — Сяо Чжань проводит языком по пальцам во рту, посасывает их — один, второй, все вместе, — и гортанно стонет, свободной рукой цепляясь за Ибо словно бы в спасении.       Спасения нет — Ибо увеличивает темп, шумно дышит в шею, а рукой — рукой Ибо продолжает касаться его члена, точь-в-точь в такт движениям бедер. У Сяо Чжаня перед глазами разноцветные пятна-вспышки, легкие в спазме — воздух в них проникает с трудом, тут же сгорая где-то на подходе, и он думает: вот так, еще немного, еще чуть-чуть, Бо-ди, ощущая, как головка чужого члена задевает мошонку, трется о нее, проскальзывая дальше.       Как при этом звучат их тела — соприкасаясь друг с другом, едва слышно, но звучат, и звук этот, пошлый до безумия, совершенно бесстыдный, будто бы музыка, вторит их сбитому дыханию и громким стонам.       Как невыносимо приятно чувствовать чужой член меж бедер. Особенно когда он трется вот так — нетерпеливо, быстро-быстро, задевая сначала одно яичко, потом — другое. Когда он, горячий и влажный от естественной смазки, скользит по чувствительной коже, Сяо Чжаню хочется только одного — толкнуться навстречу, насадиться, чтобы это не заканчивалось.       Еще немного, еще совсем немного продлить это сладкое безумное бесстыдство — вот так, в открытую, на собственной кухне, в лучах восходящего солнца, совершать подобное и нисколько не испытывать стыда.       Только удовольствие.       Оно течет по венам-проводам, пронизывает каждую частичку его тела — сначала едва ощутимо, но с каждым мигом нарастая все быстрее и быстрее, пока не охватит его полностью; Сяо Чжань сжимает губы, задевает зубами пальцы, продолжая ласкать их языком, и не останавливается — двигает бедрами навстречу, раз за разом, ощущая всем телом, как Ибо ведет все сильнее, и он теряет выдержку.       Как Ибо кусает его за загривок, вжимается лицом в волосы и выгибается уже сам — бедрами вперед, близко-близко, движется до тех пор, пока реальность не рассыпается вокруг, словно песок из разбитых часов.       В один короткий миг, когда возбуждение острой волной проходится внутри, стягивая и без того тугой ком еще сильнее, заставляя его дрожать и сжиматься, мешая, — в этот короткий миг реальность разрывается на многократные вспышки фейерверка, и Сяо Чжань чувствует теплую влагу меж своих бедер.       Он шумно дышит, дрожит — или это Ибо дрожит, а он только резонирует с ним? — и содрогается в нахлынувшем наслаждении уже сам, всасывая пальцы так глубоко, насколько может, совершенно не обращая внимания на слюну и неудобство; Ибо проводит рукой по его члену еще несколько раз, собирает пальцами с головки остатки спермы и вновь ведет по члену рукой, размазывая ее по всей длине.       Отдышаться получается не сразу.       Несколько минут проходит в блаженной тишине, а потом Сяо Чжань переводит взгляд чуть назад и видит, как начинается новый день.       Солнце восходит медленно.       Будто бы нехотя расплывается на линии горизонта оранжевой кляксой, цепляется крохотными ручками-брызгами за пока еще чернеющий небосвод и подтягивается вверх. Сяо Чжань словно бы видит его маленькие и пухлые пальчики-лучики, как они обхватывают темные росчерки небосвода и сжимают их в крохотных ладошках, как гаснут звезды и становится светлее.       Сяо Чжань щурится немного — утреннее солнце игриво размахивает ручками-лучами, и полумрак кухни рассеивается, наполняя все пространство вокруг мягким теплом.       Утро начинается неспешно, совершенно неторопливо.       Лучи солнца проникают чуть дальше, задевая предметы мебели своим светом— все вокруг преображается, словно бы светится изнутри нежностью и счастьем, которое можно потрогать руками.       Сяо Чжань и трогает — лучи-ручки касаются его волос, согревая тут же, он улыбается, и в уголках его глаз, скорее всего, видны крохотные морщинки радости.       Утро начинается сегодня по-особенному.       И Сяо Чжань шепчет:       — С днем рождения, Бо-ди.