Бывает

Я опустил рукав и вышел из туалета, предварительно вымыв раковину и закрутив гвоздик обратно. Я не плохой парень. И я не собирался убить себя. Я резался не для того, чтобы умереть. Я вытер кровь вокруг раны и подождал пока кровь на ней высохнет. Мне давно стало понятно, что если хочешь избежать боли с раны кровь лучше не смывать. Если не шевелить сильно раненой конечностью и оставить кровь засыхать прямо на ней, то больно на будет, потому что нервные окончания закрыты кровью. Выходя из туалета я столкнулся с девушкой. Я сказал, что это мужской туалет. Видимо, я сказал это слишком угрюмо и она решила, что я зол, но я этого не хотел. Она виновато улыбнулась и сказала, что в женских туалетах вечно грязно. Я представил себе женскую уборную заляпанную менструальной кровью. Это мне показалось абсурдным и мне захотелось зайти в дамский туалет, чтобы убедиться в том, что женщины не истекают кровь, как только зайдут в него. Я остановил себя, потому что мне стало жаль девушек, которые решат, что я хочу их изнасиловать. Если честно, меня это всегда злило: почему они относятся ко мне как к животному, почему они меня боятся? Я этого не заслужил. Я никого не насилую. Если бы они захотели, им было бы легче изнасиловать меня, чем мне их. Когда я вижу девушку, последнее о чём я думаю это о том, что я могу её изнасиловать. Я слишком занят попытками бороться со страхом перед Ней. Я боюсь девушек. Боюсь парней. Но девушек иначе. Когда я вижу парней мне хочется быть сильным, чтобы они мне не навредили. Но девушки... Я знаю, что им не нужно быть сильными, чтобы мне навредить. Я не сексист. Всегда пытался не бояться девушек. Но не могу. Нам нужны гендерно-нейтральные туалеты. Нам нужно всё гендерно-нейтральное. Если девушки перестанут существовать, то я не буду их бояться. Всё будет гендерно-нейтральным. Всё будет нестрашным. У меня в рюкзаке была скрипка. Буду играть и зарабатывать. Я встал в середине этой дыры сквозь этажи, которая обычно бывает в торговых центрах. Черный футляр моей скрипки уже лежал передо мной. Звуки моей скрипки даже отдаленно не напоминали то, что люди представляют, когда называют скрипку своим любимым инструментом. Я никогда не учился в музыкальной школе. На пианино я мог бы легко скрыть отсутствие опыта и образования. И на гитаре мог бы. Но не на скрипке. Она звучала отрывисто. С таким же успехом я мог играть на несмазаной двери. Я повторял несколько аккордов, пытаясь извлечь что-то, что могли бы слушать хотя бы те, кто ничего не понимает в музыке. Я повторял их около 10 минут. Никто не хотел остановиться. Руки мои вспотели, мозоли на моих пальцах размокли и играть становилось больно. В глазах у меня было примерно то же жжение от солёных жидкостей организма. Я продолжал играть. Слёзы стекали у меня по лицо и доходя до подбородка обводили силуэт скрипки. Почему я плачу? Мне плевать. Ко мне подошёл молодой парень. Он подошёл с ухмылкой на лице. Руки у него были в карманах, на ногах были лоферы: клетчатые серые слегка зауженные брюки, темно-синяя рубашка с темно – зелёным растительным рисунком. В ухе у него был Air Pod. У него была очень темная короткая борода. Мне показалось, что он хотел смеяться, когда шёл ко мне. Но мне было плевать, я был уверен в том, что делаю, хоть и знал, что играю отвратительно. Он подошёл и лицо его изменилось. Он увидел, что я плачу и ему стало меня жаль. Мне стало так противно. Противно от самого себя. Жалкого себя. И я заплакал сильнее. Я уже не мог плакать беззвучно. От моих трясущихся плеч, игра моя стала ещё более мерзкой. Но я не переставал. Я по-прежнему притворялся, что мне плевать на людей, плевать на этот сострадательный взгляд. Я притворялся, что мне самому себя не жаль. – Всё-всё, успокойся. Тебе нужна работа? – Он подошёл ещё ближе – Я тебе помогу. Он положил руку мне на плечо, с которого я убрал скрипку – Идём со мной Мне плевать. Он стал рядом и ждал, засунув руки в карманы, когда я соберу скрипку. Он пошёл вперёд, а я потащился за ним. Чувак знает что делает. А может и не знает. Но может убедить всех вокруг, что знает. Хотел бы я так же. Мы подошли к его машине. Не знаю что это за машина. Никогда в них не разбирался. Я понял, что это не Лада. Дизайн выглядел дорогим, и черная машина была идеально чистой. Я хотел сесть сзади, но он сказал, чтобы я сел рядом с водительским сидением. У меня очень болела спина. Кровать была жесткой и я ничего не ел уже давно. Холодный нос, щёки, пальцы и правое плечо, которое осталось неукрытым курткой. В трейлере больше никого не было. После того как он привёз меня сюда, я сразу упал и спал. Я плохо спал, но от одной мысли о том, что мне надо проснуться и снова столкнуться со своим существованием становилось плохо. И я спал. Уже было утро следующего дня. Я проспал сутки. Я чувствовал, что мои внутренности распухли как жучки, которых в младшей школе накачивали шприцём с водой одноклассники. Мне было больно и неприятно. Им, должно быть, тоже. Я немного плакал. Слёзы мёрзли. И потела спина. Потом я начал пытаться не плакать, чтобы спина перестала потеть. Но это не помогло. Слёзы, которые я сдерживал словно кипятились в моих потовых железах, и выходили наружу, к моей рубашке. Я устал. Когда я умру? Я очень долго лежал с закрытыми глазами и смотрел прямо. Я ждал того, что парень, который привёз меня сюда сделает что-нибудь. Снимет с меня ответственность за меня. Даст работу или продаст в рабство. Тогда я хотя бы смогу с чистой совестью убить себя. Как же долго. Часов нет нигде. Телефон разряжен и я не могу найти розетку. Я лежу. Сел. Сижу. У меня устали ноги. Я не снимал обувь и спал в ней. За ухом вмятина от серьги. Когда мне становилось совсем нехорошо я прижимался одной стороной лица к подушке и серьга вдавливалась в мою голову или руку. Но я не переставал.