Бывает

Четыре часа утра и я ухожу из дома. Я надел чёрную джинсовую куртку с подкладкой из искусственного меха. На шее у меня повесились мои суицидальные наушники. Красная шапка. Ключи. Я возьму их на всякий. Посмотрел на свою фотографию в паспорте: нет, я всё-таки совсем не красивый. Зато я худой. Нельзя так говорить. 17 августа. Мой день рождения. 17 августа. 17 день сраного августа. Я ненавижу август. Я ненавижу. Я похож на феечку из Питера Пэна. Могу вместить только одну эмоцию в одну минуту – ненависть. Минута прошла, и теперь я люблю восход. Ещё минута, и я восхищаюсь летом. Минута. Я наслаждаюсь свежим воздухом. Хочу больше воздуха. Больше. Хочу огромные лёгкие, чтобы выпить весь воздух. Я красивый? Опять вернулся в комнату. Что я забыл? Ты начинаешь меня раздражать, парень. Мои книги. Я их редко покупал. Мне было жаль денег, но не жаль глаза, поэтому я читал электронные книги. Забрать ноут? Тяжёлый. Играть я перестал, а с остальным и на телефоне справлюсь. Не знаю. Заберу. А где заряжать? Хорошо. Окно у меня в комнате грязное. Но если открыть, то красиво. Выпрыгнуть? Ещё чуть-чуть. Немного прогуляюсь, а потом застрелюсь. Ухожу, теперь точно. Без промедления. Вышел и ушёл, что сложного?! Слабак. Мама спит. Я почему-то заплакал. Сам не знаю. Думал, что мне всё равно. Ну и ладно. Пройдёт. Возьму лак для ногтей. И лайнер. Что ещё? Всё хорошо. На карте 700 рублей. Нужен ночлег. Нужна работа. Ещё рано. Ещё тихо. Я сел на набережной и уснул. Полицейский меня разбудил. Уже было светло. Я пошёл в торговый центр. – Добрый день, у вас есть вакансии? – А сколько вам лет? –18. –Нет. Лучше учись. Ты работал когда-нибудь? У нас нет вакансий. Какое у вас образование? Почему вы хотите работать именно у нас? Я не хочу у вас работать – я хочу есть. Люди такие тупые. Если я ещё раз это услышу, я сброшусь прямо с этого моста. Я сел прямо около ТЦ, облокотившись на его стенку. Мимо меня проходили люди. Много людей. Я сидел там, как настоящий бездомный, положив сумку рядом с собой. Я крутил крышку в своём ухе. Было больно, но я продолжал крутить. Девушка с выпрямленными черными волосами тащила маленькую девочку к машине. В чёрной "Ладе" сидел мужчина. Девочка плакала и говорила, что не хочет домой. В руках она держала пять гелиевых шарика: шарики были розовые и чёрные, как её платьице. Мать несла в руках её розовую сумочку, курточку и такой же чёрно-розовый пакет. Когда девочка в очередной раз остановилась мать резко дернула её за руку, и, видимо, успокоившись выполнением своего родительского долга, пошла дальше. Девочка шла уже без криков и остановок. Лучше иметь шарики, не подходящие по цвету к твоему платью, если за то, что ты просишь этот идеальный образ своими чувствами тебе полагается пощёчина. Я захотел пить. Наверх почему-то поднималось очень много людей. Я решил подняться по эскалатору, который едет вниз. Поправил портфель и побежал. Я на втором этаже. Меня заметил охранник в идеально белой рубашке. Всё пуговицы на ней были застегнуты, она была поглажена и заправлена в брюки, на ней лежал черный галстук, достаточно широкий, чтобы понять, что это не суперсильно посетитель, но достаточно широкий, чтобы понять, что это не охранник какой-нибудь Пятёрочки. Он подошёл и сказал, что я должен пользоваться другим эскалатором. Я сказал, что я не заметил куда едет эскалатор. Он отстал. Я зашёл в туалет одного из кафе. Почему-то туалет здесь показался мне таким прекрасным. Такой светлый, чистый. Тут прекрасно пахло. И тут совершенно никого не было. Я попил из красивого крана, который обливал моё лицо, как только я подносил его к нему. Я достал маленькую пачку лезвий из рюкзака. Там оставалось всего два. Мне было жалко их тратить сейчас, они мне ещё понадобятся. Я осмотрелся в попытках найти что-нибудь острое: в идеальном туалете не было ничего лишнего. Я зашёл в кабинку и осмотрел – дверь держалась на петлях. Петли на саморезах. Я долго искал расшатанный. Аккуратно подцепил ногтем и выкрутил его. Я вышел из кабинки и помыл его с мылом. Я помыл левую руку до предплечья. Рука вся была в шрамах. На самых удобных местах были самые свежие порезы. Я искал хоть малюсенький сосудики, который был бы достаточно близко к поверхности, чтобы я смог выпустить кровь. Я порезал внутреннюю часть руки ближе к кисти. Порез достаточно глубокий, но крови нет. Ещё попытка. Я порезал совсем близко с предыдущим. Кровь растекалась на моей руке, как обозначение рек на карте. Я успокоился. Я сжимал и разжимал руку, чтобы кровь пошла сильнее. Я вытащил шнурок из своих кед и перевязал над локтем. Кровь капнула на пол. Я вытер пол. Держу руку над раковиной. Как красиво: фарфор и кровь созданы друг для друга. Я так делаю часто. Не могу прекратить резать, пока не увижу кровь. Если я порежусь, но кровь не потечёт я чувствую неудовлетворённость. Когда течёт кровь я чувствую, что я достаточно пострадал. Смотрел страдания больше не дерьмо. Никакие-то абстрактные и неосязаемые чувства. Не тупое нытьё тупого школьника (уже не школьника). Я создаю себе оправдания. Материальные доказательства значимости своих мучений. Мои шрамы – документы моего ментального опустошения. Моя воздушная боль превращается в настоящую. Я превращаю неопределенное отсутствие электрических импульсов в своём мозге во вполне конкретную физическую боль.