Qinghe Nie de hua

Нечистая Юдоль. Место строгой дисциплины, королевство под командованием грозного Чифэн-цзюня и его верных командиров. В этом холодном, неуютном и неприветливом крае вырос чудесный цветок — младший брат Чифэн-цзюня, Не Хуайсан. В детстве няньки частенько перешептывались, посмеивались в рукава: они думали, что такой слабый малыш не доживет и до пяти лет, зачахнет в холоде и строгости. Они ошибались. Хуайсан был хрупким, нежным, совершенно неприспособленным для воинской участи, неспособным вести за собой войска и быть в гуще сражения. Но был внутри него стальной, несгибаемый стержень, воля к жизни, позволившая повзрослеть, окрепнуть, выжить. Об этом знали немногие, те, кто был близок Хуайсану. Отец, мама… Дагэ. На брата Хуайсан глядел с восторгом, с обожанием: он восхищался литым мышцам, силе, спрятанной в них, его воинскими умениями, его владению саблей, его боевым, решительным характером. Ах, как бы Хуайсан хотел быть похожим на брата! И он пытался, изо всех сил выбивался, но не мог сделать даже простенького выпада саблей, она была слишком тяжела для неокрепших рук. День за днем он валился без сил на тренировочной площадке, с отчаянием глядя на то, как надежда угасает в глазах дагэ, как она сменяется сначала отчаянием, а затем недовольством, смешанным с легким презрением. В двенадцать лет, не в силах ни сформировать сильное золотое ядро, ни управиться с саблей, Хуайсан сдался. Устал видеть немой укор в глазах отца, устал видеть насмешливые взгляды остальных адептов, устал от равнодушия обычно поддерживающего его брата. Он занялся тем, что удавалось ему лучше всего: живописью, каллиграфией. Он не винил других, он всегда знал причину своей слабости; он винил свою природу. Мама родила его отличным от других, да и никто сразу этого не понял, кроме, разве что, лекарей, тоже едва ли видевших подобное ранее. Отец приказал держать все в тайне, даже брат не знал, да и Хуайсан не рвался ему говорить. В глубине души он понимал, что именно то, каким родила его мама, виновато в том, что он не может освоить Путь Сабли, не может стать достойным наследником клана Цинхэ Не. Лекари назвали это двуполостью, Хуайсан имел и черты девы, и черты мужа, нес в себе и энергию инь, и энергию ян. Это доставляло проблем. Ему приходилось скрываться, ему приходилось терпеть неприятные моменты, связанные с его девичьей сущностью. Когда в двенадцать лет он вошел в период расцвета, он испугался, в слезах помчался к матери, оставляя за собой по крепости капельки крови. Мама успокоила. — Все женщины, А-Сан, входят в свою пору расцвета. Кто-то раньше, кто-то позже, но каждую луну с тобой будет происходить то же самое. Ты не умираешь, А-Сан, наоборот, твое тело обновляется и становится сильнее. — ласковая рука зарылась в темные прядки, руша сложные косы. Хуайсан уткнулся мокрым носом в ханьфу матери и тихонько захныкал. — Теперь это будет до конца жизни? — обреченно спросил он. Мама мягко рассмеялась. — У всех по-разному, А-Сан. Кто-то перестает цвести в сорок лет, кто-то в шестьдесят. — мальчишка вздохнул. — А-Сан… А-Цзюэ знать об этом необязательно, ты же понимаешь? — Будто он интересуется моими делами, — пробурчал Хуайсан, но встал на ноги, утирая мокрое лицо рукавами. Мама улыбнулась, затем встала и подала ему руку. — Пойдем, расскажу тебе о некоторых женских хитростях, призванных облегчить нашу тяжелую долю.

***

Смерть родителей тяжелым грузом легла на обоих братьев Не. Бремя управления орденом обрушилось на плечи двадцатидвухлетнего Не Минцзюэ, совсем не готового к этой ответственности, а семнадцатилетний Хуайсан потерял единственных людей, посвященных в его тайну. Оставался лишь старенький лекарь, Не Цинхуа, принимавший когда-то роды его матушки, и лишь к нему юноша мог обратиться за советом. — Ты, дитя, слишком много думаешь, — сетовал Не Цинхуа, перемешивая какие-то травы, призванные облегчить лунные боли Хуайсана. — Слишком много берешь на себя ответственности, а ведь в дни цветения нужен покой. А ты посмотри на себя да скажи мне, находишься ли ты в покое? — Не могу отдыхать, Не-лаоши, — улыбнулся старику Не Хуайсан. Он с большим удобством разместился на подушке, наблюдая за тем, как ловко лекарь смешивает лекарство. Он бы хотел научиться врачеванию, но дагэ… — В Нечистой Юдоли скоро будет пир, приглашены все Великие Ордены, оплошать никак нельзя! Мне нужно позаботиться об украшениях, об угощении и о развлечениях, дагэ и так слишком зол на мою б… — Хуайсан примолк, виновато сжимая в кулаках подол ханьфу. — Твоему дагэ стоит иметь совесть, — резко сказал старик. Он любил обоих мальчиков как своих сыновей, и они отвечали ему пылкой привязанностью, но поведение Не Минцзюэ не нравилось лекарю. Как можно гонять собственного брата в такой непростой для женского-то организма период, а тут как-никак наполовину мужчина! — Дитя, послушай старика, прими лекарство да поспи, адепты-то на что? Или даром едят свой хлеб? Прикажи им проверить кухни и проинспектировать залы, пусть займутся делом. А теперь пей и ступай, ступай. Отдыхать! После отвара Хуайсан чувствовал слабость. Сменив вышитый платочек, вложенный в штаны и пропитавшийся кровью, на чистый, он прилег буквально на секунду, смежив веки… А очнулся от громкого стука в дверь. — Молодой господин Не! Молодой господин Не! — взволнованный голос его личной служанки, А-Сюин, звучал чуть глухо из-за тяжелой дубовой двери. Не Хуайсан вздохнул, бросив взгляд в окно. Смеркалось, должно быть шел час Петуха*, и Хуайсан безбожно опаздывал. — Иду! Все готово к празднеству, я надеюсь? — юноша старался делать голос строже, но выходило жалко, он был слишком слаб и сонен. — Конечно, молодой господин Не, мы сделали все, что Вы приказали, молодой господин! — Еще бы вы не сделали, — хмыкнул себе под нос Хуайсан, — дагэ бы с вас три шкуры спустил. Накинув парадное верхнее ханьфу темно-зеленого цвета с золотыми вставками и узорами из птичек, он быстро осмотрел себя, не нашел ничего предосудительного и наконец отворил дверь. А-Сюин принарядилась тоже, и была чудо как хороша в ханьфу клановых расцветок. Она побежала вперед, известить главного распорядителя о том, что скоро появится молодой господин Не, что следует наполнить его чашу вином и отворить окно — Хуайсан не терпел духоты в парадном зале. Не Хуайсан, молодой господин Не и наследник клана стоял перед дверью парадного зала, не решаясь войти. Сколько подобных пиров было в его жизни? Не счесть. Этот был первым после смерти родителей, и в какой-то мере был призван показать, что, несмотря на юность нового главы, клан Цинхэ Не все еще один из Великих Орденов и все еще не потерял былой мощи. Не Минцзюэ был сильным, смелым и харизматичным, он был прирожденным лидером, и Хуайсан искренне порадовался, что он младше. Хороший бы из него вышел глава ордена! Немощный, каждый месяц на несколько дней почти что прикованный к постели, неумеющий повести за собой войско, неспособный удержать собственный орден! Он пока оставался наследником, но все понимали, что это ненадолго: как только Не Минцзюэ выберет себе невесту и женится, а затем зачнет ребенка, Не Хуайсан перестанет стоять первым в очереди. Это было бы счастьем, Хуайсан никогда не хотел управлять орденом. Все, чего он хотел — жить спокойно и мирно, заниматься живописью, читать книги, учиться врачеванию. Боевые искусства, войны, политика — все это было бесконечно далеко от него. — Стоит начать подыскивать А-Цзюэ невесту, — тихо хихикнул Хуайсан, а затем отряхнул ханьфу от несуществующих пылинок и гордо расправил плечи. Внизу живота стрельнуло болью, но он отмахнулся от нее, привычный. Вошел в зал, поклонился уважаемым заклинателям. Собрались все: Гусу Лань во главе с неулыбчивым Лань Цижэнем и улыбающимся Лань Сичэнем; Ланьлин Цзинь, возглавляемый Цзинь Гуаншанем, которого сопровождали больше красивые служанки, нежели адепты-воины; клан Юньмэн Цзян под предводительством Цзян Фэнмяня, который взял с собой сына и его шисюна, Вэй Усяня — с ними Хуайсан уже был знаком, поэтому быстро стрельнул глазами в их сторону, показывая, что рад встрече. Глава Цишань Вэнь сидел мрачнее тучи — именно он возражал громче всех, когда Совет старейшин единогласно признал Не Минцзюэ главой Цинхэ. — Не может такой юный заклинатель быть главой ордена! — в запале тогда крикнул он. Минцзюэ, возможно, выбросил это из головы, но Хуайсан помнил все, Хуайсан не имел права забывать, он был тем, кто собирал слухи и сплетни, тем, кто поворачивал их на благо брату и клану. Пусть он был слабым, но он был достаточно умен, чтобы понимать, насколько шатка позиция его брата среди глав Великих Орденов. По мере того, как он продвигался вглубь зала, чтобы занять место на подушке рядом с дагэ, позади него нарастали недоуменные шепотки. Не Хуайсан помрачнел. Он сделал что-то не так? Минцзюэ сидел, нахмурившись, напряженно разглядывал толпу перед ним, творилось что-то явно неладное, но в облике Хуайсана он не видел ничего предосудительного: чист, опрятен, одет так, как положено правилами. Хуайсан держался изящно и гордо, как подобает наследнику клана, и то, что с ним что-то не так, Не Минцзюэ понял лишь через полчаса после начала праздника, когда краем глаза заметил темный след на белой подушке брата. Он нахмурился. Кровь? — Хуайсан! Ты себя хорошо чувствуешь? — Все в порядке, дагэ, — слегка улыбнулся младший брат, поправляя ханьфу в районе ягодиц. Рука попала прямо в темный потёк, который оставил на ней красные разводы. Оба, и Хуайсан, и Минцзюэ, уставились на ладонь с выражением ужаса. Молчание длилось пару секунд, а затем Минцзюэ вскочил со своего места, привлекая этим ненужное внимание. — Хуайсан!!! Живо поднимись! — глава Цинхэ Не дернул младшего брата за руку вверх, поднимая его за собой. На белой подушке расплывалось большое безобразное кровавое пятно, точно такое же было и на ханьфу Хуайсана. Младший брат стыдливо отвел глаза, и Минцзюэ все понял по-своему. — Живо к лекарю, и только попробуй меня ослушаться — я тебе ноги выдерну, понял? — Дагэ, пусти! — прошипел юноша, пытаясь выдернуть руку из крепкой хватки брата. Краем глаза он заметил обеспокоенное выражение лица Лань Сичэня, но затем его схватили крепче и потащили прочь из парадного зала. — Дагэ, вернись! Празднество еще не окончено, тебе нельзя уходить просто так! Не Минцзюэ рассерженно развернулся, протопал в сторону толпы заклинателей и отвесил почтительный поклон. — Моему брату нездоровится, уважаемые заклинатели, и я вынужден ненадолго покинуть вас. Чтобы вы не скучали, я прикажу подать еще вина, а ваш взор усладят наши танцовщицы. — Он снова обернулся к брату, таща его за собой по коридорам. — А теперь расскажи-ка мне, любезный братец, где ты получил ранение. — Дагэ, это не… В общем, это не то, что ты думаешь! Это не ранение! В смысле, это не то ранение, о котором ты думаешь, это… Это… — Не Хуайсан замялся, не горя желанием выдавать свою тайну. Матушка говорила о том, что Минцзюэ не стоило знать ее, и теперь юноша был в замешательстве. — Что ты там лепечешь! — разозлился Минцзюэ, толкая тяжелую дверь в лекарском крыле. Навстречу тут же вышел Не Цинхуа, которому уже успели доложить о суматохе на праздновании. Он с недовольством поглядел на Хуайсана. — Я тебя, дитя, предупреждал: не носись так! Видишь, что произошло! А ты, — он повернулся к Не Минцзюэ, еще больше нахмурившись, — ты разве не понимаешь, что во время цветения твой брат слабее котенка? А ты его еще и нагружаешь, тоже мне, глава ордена! Минцзюэ насупил брови сильнее. Цветение? — Что еще за цветение? — грубовато спросил он. — Мой брат не женщина, и цвести по определению не может! Ты, старик, заработался верно, лучше бы осмотрел рану брата поскорее! Не Цинхуа едва слышно вздохнул. Судя по выражению лица Хуайсана, бестолково-умоляющему, все это время глава ордена находился в неведении, и ругать за это неведение смысла не было. Старик открыл сундучок с травами и начал смешивать обычный обезболивающий отвар. Хуайсан, точно знающий уже, что в этом сундучке лежат травы, заглушающие боль, нахмурился. — Не-лаоши, ты?.. — Пора бы тебе, Хуайсан, поведать своему братцу об одной особенности твоего тела, ты так не думаешь? Не Хуайсан побледнел.