1.
8 августа 2020 г. в 16:14
Бакуго в лицо херачит холоднючий ветер — ему такая погода сейчас некстати вовсе. Уже какую неделю она стоит такая гадостная, изредка показывая солнышко, будто дразнясь: «Видали, че есть? Не вам, суки».
Погода усмехалась. И кажется, усмехалась она над Кацуки с тупой дыркой в носу, с которой и украшение не снять, и не тронуть ее для обработки — ничего. Ему просто адски больно, и стальное кольцо люто морозит и без того замерзший кончик носа.
Ужасно. Надо ж было так проебаться. Но он же, сука, мужик.
Ашидо пару дней назад знатных пиздов ему прописала, потому что давать колоть себя чем попало, кому попало и особенно на спор — идея такая убогая. Мол, здоровье важнее статуса мужика слова и этой глупой мужской чести.
Бакуго знает. Но кто ж знал-то, что как на псине заживать на нем не будет.
Ашидо кинула ему ссылку в инсте, когда Бакуго волком взвыл от боли, и это оказался местный мастер. Её описания круче всякой характеристики для поступления в полицию, потому что ВЕСЬ он, мастер этот, такой хороший, замечательный, и руки у него лёгкие и бицепсы вау. И вообще он красивый.
Бакуго полистал его профиль, полный чужих дырок (ого, сиськи), неистово свайпил неебически огромную стену, пока не нарыл лицо этого товарища, чтобы хоть знать, кто его лапать вообще будет.
Если честно, человеку с идиотской улыбкой и красной волосней ежиком доверять не хотелось, но у Бакуго немного выбора. Уж чего, а заебываться с поиском другого какого пирсера он не хотел совершенно.
Этот парень просто избавит его от боли, назначит что-нибудь, и больше они никогда не увидятся.
Бакуго стоит в каком-то тесном скопище мелких офисов, набитых кабинетами депиляции, маникюра — о, бля, психолог даже — и наконец доходит до единственной в этом тусклом банальном коридоре двери ядрено-красного цвета, в обилии испещренном какими-то брутальными фразочками, наверное, из песен.
И с номером кабинета во главе всего этого словесного поноса, конечно.
Бакуго подумал, что авантюра, на которую его подписали — это лютый пиздец.
Время подошло его — это вообще чудо, что для него выделили блядских полчаса ранним утром, потому что в сторис этого парня со свободным временем ближайшая запись была через месяц.
Бакуго не успевает аккуратно постучать в дверь, как из-за этого красного убожества вылезает другое красное убожество — в фартучке, медузообразной шапочке и спущенной на подбородок (удивительно) красной маске. И прежде, чем выдать хоть что-нибудь навроде «здрасьте», мастер широко улыбнулся.
Боже, думает Бакуго, и неужели это с виду недалекое существо может обладать хоть какими-то медицинскими знаниями да и не быть рукожопом.
Бакуго недоуменно вскидывает бровь.
— Кацуки! — весело восклицает этот парень (кажется, зовут его Эйджиро), и Бакуго делает вывод, что тот тоже не постеснялся полистать его полный левых фоток профиль, где найти лицо Кацуки было сложно.
— Ага.
— Залетай, бахилы тут.
Прежде, чем Бакуго обращает внимание на какие-то там бахилы, ему в глаза бросается оформленный явно не по-медицински кабинет: сочетание болотно-зелёного, как основы цвета кабинета, и красного, который, удивительно, лишь аккуратное его дополнение.
Никакой вырвиглазности — Бакуго оценил.
А потом опустил взгляд и прыснул: бахилы тоже красные. Где он их, блять, достаёт.
— Ты все? На кушетку садись, посмотрим, чего там у тебя.
Кажется, что тактичности у парня ноль, но Бакуго послушно выполняет распоряжение, потому что ощущает сквозь показную тупизну давление знаний и опыта. Вживую людей, конечно, ощущать легче, и он поддаётся желанию интуиции довериться. Она не врет обычно, да и сейчас Бакуго пришёл ж а л о в а т ь с я, в неположенное время, а если он ещё и выебываться будет, то станет походить на базарную бабку. Не хочется.
Бакуго следит: Эйджиро поднимает маску и ловко, как-то по-врачевски, натягивает перчатки.
А бицуха у него и впрямь ничего такая — Бакуго засматривается на его занятые руки, а потом — на рядок аккуратных сережек-точечек (он не ебет, как их называть) на ухе с такими же, как его волосы, ядрено-красными камушками. Их тройка по ранжиру вдоль мочки, тройка на хряще, и небольшое колечко — на козелке.
Кажется много, а ничего лишнего.
Бакуго проебывает момент, когда парень оказывается у него между ног, и вроде ничего такого, но это вгоняет его в лютую краску: хочется воспротивиться, но аккуратные руки в перчатках уже касаются его измученного носа.
Кацуки перестаёт дышать.
— Ох еб… Гхм, прости, но это правда капец, чувак. Снимаем, не сохраняем, иначе травма неизбежна. Как так вышло вообще? Я надеялся, что просто сменю тебе украшение, потому что каждый второй уже в курсе, куда колоть надо.
И пусть мастер лопочет все эти слова в маску, но его непосредственная близость напрягает недотрожью суть Бакуго. Он на мгновение зависает на не менее красном взгляде, в котором читает тоску и что-то вроде: «Ну чувак, ну прости, ну надо», словно бы Эйджиро в этом виноват.
Он отстраняется, не дожидаясь ответа зависшего Бакуго, тянет руки к стальному столику, а потом до Кацуки доходит — он же сейчас спор проебет!
— А сохранить никак вообще? Парни ж засмеют, что я зассал.
— Ох, чел, я понимаю это «слово мужика», но снять придётся. Хочешь — восстановлю как положено, но попозже. Колоться иглой из бабушкиного сундука на спор — ну реально херовая идея.
Бакуго раздражённо вздыхает, потому что этот парень за словом в карман не лезет. Его бесит это и одновременно вынуждает доверять. Кацуки так или иначе прямоту уважает, пусть и может дать за неё в лоб.
— Я понял. И когда это попозже?
— Ну… Когда отёк от воспаления сойдет. Как минимум неделя. Может и больше. Тебе вообще повезло: и инфекцию не поймал, и ко мне успел прежде, чем сорвётся украшение. Оно держится на честном слове.
Бакуго недоуменно моргает и смотрит в зеркало сбоку. Да вроде нормально. Просто адски болит.
Мастер бесцеремонно поворачивает его голову обратно, и Бакуго еле сдерживается, чтобы не рыкнуть. Болезное место мягко обрабатывается чем-то не особо щиплящим.
— Понимаешь, — начинает Эйджиро, берясь за свои шайтан-устройства. — Нос состоит в основном из хрящевой ткани. Хрящи разные, они не литые, а как бы мозаикой сложены. Так что в перегородке есть место, где находится жировая ткань. Там и надо колоть.
Бакуго слушает, молчит, и не замечает от слова совсем, как мастерские действия лишают его страданий совершенно безболезненно. Лицо Эйджиро прячется под маской, но Бакуго все равно видит — он улыбается во все тридцать два.
А как же сосредоточенность, там, серьёзное лицо?
И взгляд у этого придурка, как у педиатра.
Бакуго рдеет гуще, когда болезненного носа мягко касаются влажным ватным диском, и краем глаза он замечает, что дырка измученная кровит.
— Тебе прокололи хрящ, да ещё и у самого края. Хрящи заживают долго и неохотно, им нужно больше полугода. При условии, если стоит украшение из титана. А у тебя, вот что это такое?
Серёжка падает в мелкий зип-пакетик, который дают Бакуго в руки.
— Я даже сомневаюсь, что это медицинская сталь. Прости за прямоту, но ты должен знать, что твоему другу, который это сделал, стоит хотя бы дать по рукам. Я б ещё ему в задницу это запихал, но я добрый.
Бакуго почувствовал себя ребёнком, которого отчитывают, и обычно он в ответ на это неистово орёт. Но глотку будто бы стянуло, и он даже простых каких-то слов выдать не в состоянии — только пялится в обеспокоенные глаза, как дурак, и понять не может, что за забота такая. Даже врачи — равнодушнее.
Эйджиро стягивает с лица маску, снимает перчатки и тянется на полки за кушеткой. Совсем уж близко — Бакуго сперва прослеживает направление, а потом взглядом вперивается в торс, замечая, что под чёрной футболкой скрыто /нереально/ крепкое тело. Почти как у него — проносится довольная мысль.
Вот же.
Эйджиро возвращает его мысли на место, пихнув в руки чёрный флакончик.
— Рапа. Ей обрабатывай после того, как промоешь прокол чистой водой без мыла утром и вечером, только прежде ладони, даже утром, хорошо с мылом вымой. Через неделю напишешь, как дела, ладно? На этом все.
Бакуго кивает, берет бездумно гребанный флакончик и вылетает из кабинета с первой космической, бросив короткое «спасибо».
Он вспоминает, что не снял ярко-красные бахилы, пройдя половину пути домой. Сука.