О неудачно сделанных дырках и удачно встреченных мастерах

Заочка — тема неожиданно для Бакуго приятная, потому что теперь у него херова туча выходных, достаток времени на нормальные человеческие работы вроде курсачей и дополнительных замутов к тому исследованию, которое предстоит ему защищать снова через пару месяцев. И все бы ничего, только избыток времени и залеченные нервы напоминают о том, что он товарищ не самый сдержанный и злость — его боевая подруга. Кацуки находит способ не беситься с херни в свои выходные и листает ленту в инстаграме Киришимы, как-то уже вдумчиво и вникая в нюансы. Он обращает внимание — Эйджиро предельно к анатомии скрупулезный, и делает не только правильно — он делает эффектно и уместно. Бакуго нравится на этом залипать, периодически из закоулков его учебного хаоса (вернее, особенного и сложно устроенного порядка — Бакуго срач не терпит) доставать небольшой скетчбук. Делать это снова он стал относительно недавно, ведь во время привычной очной учебы не столько не было времени, сколько желания. На шуршащий чайного цвета лист легкими движениями ложатся очертания аккуратного, но не худого отнюдь женского тела с лаконичным базовым украшением в пупке, только необычно, ново для многих — проколота нижняя складка кожи. Кацуки делает фото продолжение, дорисовывает привлекательно пухлое лицо, выраженные губы и по-славянски длинную косу. Скорее всего, за экраном была все же азиатка — но Кацуки увидел это так. Он перелистнул страницу, накинув на другой брутального бородатого дядечку с колотой вертикально губой — аж пять раз параллельно. Под губой убедительно торчали опалы в форме шипиков, больше напоминающие на рисунке Кацуки клычки мелких животин. Бакуго смеётся про себя: предельно мужественный мужик получился, все как любит Киришима. В наушниках снова те позитивные никельбековские мотивы, от которых у Бакуго чёртовы бабочки в животе колышатся, напоминая о второй с Киришимой встрече — они дёргают крыльями чуть раздражающе, но стоило Кацуки перелистнуть страницу снова и дать руке выражать волю души, как раздражать его все эти трясучки под сердцем перестали. На Бакуго с листа теперь смотрит, как живой, Киришима. Даже карандашный, он своей улыбкой ослепляет, и в этот момент перед Бакуго не хватает фотоаппарата — запечатлеть его редкостно дурацкое хлебало, как чрезвычайно редкое природное явление. Но к неожиданности Кацуки тёплые руки мягко касаются его плеч, и даже эффект внезапности не заставляет его дрогнуть. Он снимает наушники, запрокидывая голову и смотрит на Киришиму по-своему игриво — Эйджиро бы назвал этот взгляд «я тебя сейчас сожру». — Че так рано припёрся? — Нет бы порадоваться, а он, — возмущается Эйджиро демонстративно и клюёт Кацуки лёгким поцелуем в нос. Бакуго капризно кривится. — А кто сказал, что я не рад, идиот. Эйджиро ухмыляется, ладонями спускается ниже, по груди проводя и устало укладывая голову Кацуки на плечо. Киришима не успевает расслабленно прикрыть глаза, как взглядом скользит по скетчбуку, который видит за третий месяц их отношений впервые, и не знает, какие эмоции ему выразить первее: возмущение, восторг или безграничную любовь. — Кацуки… Почему я не знал, что ты так рисуешь? — Как? Рисую и рисую… И вообще, не смотри, это компромат, — Бакуго тычет Киришиме пальцем меж глаз, вынуждая его машинально прикрыть веки. Эйджиро скулит и слепо тянет руки к тетрадке, которую Кацуки суетно пытается закрыть. — Нет, нет, подожди-и!.. Разве я не могу посмотреть на то, как меня нарисовал сам Бакуго Кацуки, а ну покажи! — Я тебе сейчас такое покажу, что ты заплачешь от недоступности, туповолосая башка. Киришима предельно слаб к поглаживаниям по голове, почухиваниям вроде тех, которыми одаряют обычно ласковых котов, и потому поддаётся издевательствам Кацуки, нежно почесывающего ему темя отвлекающим маневром. — Первичное заживление прошло уже, что ты мне здесь пиздишь с резинкой в кармане… Даже с ней я сделаю так, что ты выдашь мне эту тетрадь с потрохами. Кацуки ухмыляется, поворачивает к Киришиме голову и со всем избытком чувств, вынудивших его воплотить Киришиму на бумаге, кусает его за ухо. — Валяй. Киришима смеётся, тянет руку к измученному месяцем отсутствия ласк паху, поглаживая злонамеренно и, дождавшись постанываний — отстраняется, чтобы свалить в душ. Бакуго многозначительно рычит. — Сука! — Да-да я. Киришима заливисто смеётся, и голос его утихает уже за дверью в ванную. *** Кацуки хмурит брови, взглядом следуя за суетливым Киришимой, который выглядит отчего-то задумчивым и загруженным. В этот их выходной они решили посидеть дома — больно тяжёлая была неделя, чтобы выбираться куда-то на городские приключения. На утро после таких тяжело и голова болит, а это лишнее страдание не нужно ни одному, ни второму. Киришима твёрдо уверен — мужественно терпеть боль и работать, конечно, благородно, но не в его деле, способном с лёгкой руки отдать кому-то нездоровое состояние. Бакуго цыкает скептически, потому что бред собачий, но в то, что от боли Киришима может и прошляпиться — это вполне весомый аргумент. Кацуки ловит Киришиму, когда тот застывает посреди комнаты с мобильником в руках, обнимает его со спины крепко и тихо-тихо рычит. — Ну и хер ли ты, как сайгак, скачешь? Киришима машинально накрывает ладонью руки Кацуки, кусает губу вдумчиво и ковыряться в телефоне не прекращает. Он Бакуго будто бы не слышит, хмурит брови в задумчивости, и от этого безмерно бесит своего возлюбленного. Но злость Кацуки не успевает набрать обороты — Киришима победно восклицает «эврика!» и поворачивается к нему лицом, обнимая за шею. — Кацуки. Ты так охуенно рисуешь, что таланту грех пропадать. Давай я оплачу тебе обучение у заебатого мастера татуировки, а, Кацуки? И глаза у него так горят, как Бакуго в помине не видел, и от этого у него по спине мурашки острые-острые и в животе — снова бабочки. Хочется вместо ответа утянуть Эйджиро в поцелуй, потому что иначе Бакуго просто сложно проявить сдавливающую все внутренности нежность. Он её осознал, давно ещё, но выражать по-разному — все ещё не научился. Киришима попривык, что порой Бакуго, когда они только вдвоём, провисает, как перегревшийся компьютер, и потому он действует типа второго вентилятора — вдумчиво и спокойно целуя щеки, края губ, кончик носа или согревая неотрывным поцелуем его вечно холодную переносицу. Кацуки жмурится, сперва желая возразить, поругаться, ведь это вопрос е г о расписания, в которое лезет Киришима. А потом понимает — Эйджиро предлагает дельную вещь, ведь новый навык и новый заработок — это полезно, пусть даже найти желающих в их стране будет непросто. — А потом мы найдём другой кабинет, побольше, — продолжает Киришима, — и оборудуем его под оба дела. Уже когда ты научишься. Он говорит тихо, но радость в его голосе набатом отзывается у Кацуки в голове. Тот не спорит. — Давай, но платим пополам. Я тоже вообще-то работаю. Киришима стискивает Бакуго в объятиях до боли, мысленно соглашаясь со всеми условиями, лишь бы Кацуки — был искренне за движ. — Бакубро-о-о, ты не представляешь, как я рад! Бакуго не сдерживает тёплой улыбки. — Я чувствую, Эйджиро.