О неудачно сделанных дырках и удачно встреченных мастерах

Нередко люди отличаются чрезмерным паникерством, тягой к членовредительству и пиздежом. При всем этом великолепии качеств, подавляющее большинство таких товарищей действительно не в состоянии сделать что-то стоящее, кроме как выесть мозги ложечкой, приправляя солью. Киришима почувствовал себя жертвой тех троллей из «Валериан и город тысячи планет», что они посмотрели с Бакуго вчерашним вечером. Одно хорошо — до конца выесть мозги ему не успели, да и ничего из жизни, кроме какого-то количества покоя, они не отобрали. Девочку проблемную за ручку каким-то хреном привела к Киришиме Ашидо, улыбаясь во все тридцать два настолько счастливой улыбкой, что сложно поверить, будто бы девчонку эту искалечили недавно. А её действительно искалечили. Ведь Киришима, строго не принимая протянутую неуверенной ручонкой шоколадку, принялся измученное ухо осмотреть. Больно ему — смотреть на девушку и слушать её, откровения в том числе, исповедь её глупую о том, что кто-то из особо отвратительных представителей человечества в университете полез руками к проколу, тогда, недели три назад. — Это многое объясняет, — вздыхает бессильно Эйджиро, стараясь не выглядеть слишком побитым от того, что он видит. Неэтично это — но иная его сторона требует перед клиентами честности. Ашидо выпинали из кабинета перед осмотром, и даже глубокое её возмущение вкупе с особой визгливостью не смогли убедить Эйджиро, в котором включился нереализовавшийся и серьёзный в своих намерениях врач. У них немного времени до прихода Бакуго, который обещался после работы Киришиму встретить, но тридцати минут им точно хватит на все про все. Если только Кацуки не явится раньше — Ашидо ведь не на работе. -…я смогла их успокоить, но они и без этого не стали бы никуда писать, правда-правда. — Я понял. Всё, перестаньте, пожалуйста. Взгляд у девушки меркнет, она чувствует в словах Киришимы совсем не то, что он хотел преподнести, и стала собираться уходить. Эйджиро понимает её, ведь надоедать человеку со своими проблемами реально сложно, даже если эти проблемы — вполне себе аспект его работы. Киришима задним умом надеется, что антибиотики, которые ей прописали, соответствуют выписке анализов отделяемого, и не даёт ей встать, разгоняя мрак и отчаяние своей тёплой педиатрской улыбкой. — У меня есть крутая идея. *** — Ах ты прогульщик. Ашидо щурится недовольно, тыча Бакуго в нос часами — его рабочий день, вообще-то, кончился только-только. — Урарака любезно согласилась отхряпать себе лишнее бабло за дополнительных полчаса, тебе какая разница, — хитро улыбается ей в ответ Бакуго, получая добрый толчок кулаком в плечо. — Эх ты! Кацуки отмахивается и косится на красную дверь, тут же переводя взгляд обратно на Ашидо — Киришима ведь утверждал, что не будет у него никого в это время. Бакуго выглядит недоуменным, а Мина, смотря на него, теперь встревоженно тушуется. Она подбирает слова, перебирая пальцы и хмурит крашеные розовые бровки. Кацуки та ситуация взбесила больше всех и, пожалуй, чрезмерная его злоба к неадекватным родителям девчонки — это, все же, была первая вещь, которая Киришиму расстраивала. Неловким переминанием с ноги на ногу Ашидо палит контору нахер, а Кацуки — со всем выражением накатывающих эмоций вздувает ноздри. — Какого хуя ты… — Прежде чем беситься, послушай! — Так ты не говоришь ничего, дура! — Тише!.. Бакуго садят на скамейку перед кабинетом силком. — Понимаешь, она не хотела плохого. Почему бы не позволить Киришиме сделать то, что ему хочется — помочь Эри. Бакуго стучит пальцами по мягкой обивке на свободном месте, нервно сопит и всем своим видом выражает то, что он об этой затее думает. — И прибегут опять ее придурки-родители и будут орать, что за херню с их дочерью творят. Ты, блять, понимаешь, что это совершенно неблагодарные люди?! — Они да, но Эри ведь не такая. И она взрослая уже, может более частые встречи с Киришимой сделают её увереннее. Он не зря ведь хирургию до сих пор штудирует, сам занимается модификациями. Его работа покажет, что врачи не всегда круче чувака из подвала. Бакуго скептически цыкает, но поспорить со стремлением Киришимы попросту не может. Все свои мысли о ситуации Кацуки выразил уже всячески, и пока это к хорошему не приводило — Киришима добровольно уходил спать на футон. Бакуго медленно остывает, ощущая, как успокоение требовательно разливается от самых кончиков пальцев. Кацуки этому поддаётся, ведь пускать Киришиму снова спать на футон он не хочет, а в те разы — искренне признавался себе, что слишком уж гордый пидорас, чтобы сваливаться к нему даже «нечаянно». Мина берет его за руку, улавливая во взгляде друга невесомую встревоженность. Она первая в курсе, когда Бакуго с Киришимой ссорятся, и единственная, впрочем, кому достаётся нытье обоих. Так что все очень просто — она говорит им одни и те же вещи, приводя ненавязчиво к единому. А сейчас она снова свою сестринскую натуру утверждает тёплой улыбкой и поглаживанием по грубоватым от тренировок рукам Кацуки. — Эйджиро тебя очень-очень любит. Бакуго отворачивается, потому что во взгляде его легко прочесть, что он его тоже очень уж любит. Да и к чему этот бестолковый разговор, звучащий, как риторический вопрос, как глупая очевидная аксиома — Бакуго мысль эту настойчиво крутит, а подсознанием от слов Мины млеет, как блядское мороженое на свету. Они дожидаются Киришиму вместе, который знакомит счастливую, как сотня раздражающих китайцев, Эри с Бакуго, и его, на удивление, это совсем не бесит. С Ашидо на метро они едут недолго, но даже недостаток уединения не омрачает странного, горячего чувства под сердцем Бакуго. Киришима светится весь — лыбется даже ярче обычного, да и вообще выглядит много довольнее и светлее, чем последнюю неделю их тяжёлой личной и не только жизни. Кацуки треплет его хвостик, пока они с Миной упоенно обсуждают какие-то новые премьеры, до которых Бакуго нет никакого дела. Перед выходом Мина их обоих звонко чмокает в щеки, и Бакуго хамовито подставляется, так и не оставляя попытку сплести Киришиме косичку одной рукой. Дурачится — а умом весь в том, какой Киришима красивый, когда счастлив. Ему искренне не хочется портить это. — Всё норм прошло? Киришима засиял пуще, слыша в голосе Кацуки заинтересованность и абсолютное отсутствие скептицизма, которое обычно с лёгкостью рушило все накопленное за день настроение. Кацуки звучит тепло — и от этого по спине не мурашки, бугры аж. Киришима в очередной раз мыслит о том, что не было в его жизни человека лучше, чем Кацуки, и аргумент этому очевиден — Бакуго усиленно борется с внутренней, бесконтрольной иногда демонятиной, первостепенно ограничивая её доступ к Киришиме. Насколько может и не всегда удачно — но ведь не все так просто, правда? Эйджиро этого хватает, чтобы без обид льнуть к Кацуки после мелких, нечаянных ссор, или под утро, после серьёзных — перебираться с футона на постель, поближе к теплому родному боку. — Алло, идиот, ты меня слышишь вообще? Киришима включается. — А… Да, заебись было. Я ей предложил сделать кое-что масштабное. Чего я ещё не делал… Но у меня есть время прокачаться, пока ее ушко заживает и проходит антибактериальную терапию. — Колись. Они выходят на своей станции и торопливо шагают к выходу — на свежий воздух, которого так не хватает Киришиме, взахлёб рассказывающему Бакуго свой самый тяжёлый и масштабный проект. — Я перешью ей оба уха. К счастью, врачи затронули немного ткани, удалили хеликс ровно там, где проходит разрез хряща для ушивания под эльфийские уши… И говорит, говорит, что Бакуго не понимает ну нихрена — все эти хирургические техники, смета необходимых инструментов, мастера, у которых Эйджи ещё раз перепросит нюансы, хотя и без того уже напичкан теорией вдоль и поперёк. Кацуки так неважно все это, и на фоне вещей для него совершенно блеклых и ненужных сияет, черт, о с л е п л я е т охваченный восторгом Киришима. Бакуго задумывается о том, что хочет видеть такого Эйджиро чаще, и он зреет к внезапной мысли, когда они уже стоят в квартире, суетно скидывая с ног кроссовки. -…я уверен, она подскажет, какие нити и иглы лучше использовать, в конце концов модификации немного отличаются от хирургии-… — Ты придумал там, что собирался колоть у меня в штанах? Киришима на мгновение зависает — переключиться от мысли к мысли непросто, особенно, когда без контекста фраза буквально рушится и кажется бессмысленной. Колоть. В штанах. Колоть. До Киришимы спустя мгновение загрузки доходит, и он отчего-то заливается краской. У Бакуго такого непривычного вида то тепло, что было под сердцем, теперь стискивает его до боли, и вредный ко всякому скрипу в груди Кацуки нервно чешет покусанную вечерним комарьем руку. — Ты правда хочешь?.. — спрашивает Киришима так тихо, будто боится спугнуть саму мысль Кацуки и его нестабильное терпение, которое обычно Киришиме даже бывает подвластно. Бывает. — Конечно, блять, — огрызается он в ответ, а Эйджиро это радует до трясучки, что сдержать порыв обнять Бакуго как можно крепче — попросту задача непосильная. Кацуки в объятиях кряхтит, но обнимает податливо в ответ, демонстративно кусаясь. — Без секса месяц, бро, — сообщает Эйджиро, так и не выпуская Кацуки из объятий и претерпевая его нападение. — Точно хочешь? — Не дождёшься, придурок. Я буду связывать тебе руки, чтобы ты не пытался лезть в мои штаны. — Звучит горячо и обидно одновременно. — Плата за твои тупые инициативы в виде иглы в моем члене. Киришима поправляет с абсолютной невозмутимостью. — Иглами. И до Кацуки доходит, на какой кошмар он подписался ради бестолкового, почти наркотического дребезжания диафрагмы, которое все романтично именуют бабочками. Впрочем, счастливый Киришима стоит и не таких страданий, думает Бакуго. Он так и не выпускает Эйджиро из объятий, не выдаёт в ответ издевку, лишь вдумчиво царапая крепкую спину и заставляя своего спасителя от тупых споров и загнивания под гнетом вуза немного тревожиться тишине. Бакуго успокаивает Киришиму тихим, задумчивым рычанием, в принципе ему свойственным, и осознает, что прежние страдания окупаются с лихвой даже одним поцелуем, в котором Кацуки выражает свою готовность к издевательствам, любви и какой-нибудь безобидной ругани, которая им обоим делает только весело и уютно. И все же, неудачно сделанная и прежде нахер не нужная дырка в носу — не такая уж и плохая оказалась в перспективе идея.