Нисака с самого начала знал, что Неджимие не стоило соглашаться оставаться помогать дежурить той девчёнке. Нисака с самого начала был уверен, что эта девчёнка с вороватым взглядом спихнет большую часть работы на Неджиму и свалит в закат под "срочным" предлогом. Нисака с самого начала знал, что Неджима с глупой улыбкой и отверженностью глупца согласится продежурить вместо этой девченки. Нисака точно знал, что согласится помочь так же, как и что ничем хорошим ему это не аукнется. Разве благодарной улыбкой, но это уже обратная сторона венца.
И вот теперь они сидят, решительно ничего не делают с захлопнувшейся дверью после неудачных попыток открыть ее. Точнее Неджима всячески пытался побороть заклинивший замок, ведь именно он хлопнул дверь со всей дури, чуть не уронив ведро с водой, которое предназначалось для поливки цветов. В итоге минус работающая ручка и сгусток нервов Нисаки, которого чуть схватил кондратий, будучи расслабленно сидевшим над листами завтрашнего теста и степлером до оглушающего удара.
Ведро Нэджима все-же сберег, но про воду в нем что-то забыл. Зато полы мыть не пришлось. И Нисака может полюбоваться голым торсом Неджимы, пока рубашка того сушится на подоконнике. Но Нисака, конечно же, стремительно этого не делает, во-первых: проклиная рассыпавшиеся нескрепленные листы, во-вторых: учителя, который не снизошел, чтобы пронумеровать их и, наконец, Неджиму, который устроил весь переполох, чуть не отправив Нисаку к праотцам.
Неджима что-то бормочет, наверняка извиняется, хочет помочь, но Нисака из последних сил просит того заняться лужей, оккупировавшей все пространство возле двери и первых парт, и Неджима, все же сдается и начинает пытать кладовой шкаф, ища что-то наподобие тряпки. Нисака тем временем грозится разорвать все эти листы с мельтешащими буквами, что уже и невозможно определить, какой из них первый, а какой двадцатый, и уже на 80% морально готов выпрыгнуть в окно, плевать, что это третий этаж. Но не настолько из-за этой ситуации, насколько из-за той.
Ведь прямо здесь, примерно в это же время он поцеловал спящего Неджиму.
Относительно недавние воспоминания, как главный враг, искрят перед глазами, а судьба, будучи подлой сукой, еще вынуждает терпеть полуголого Юкари в одном помещении. В одном запертом помещении.
Юске дико жалеет о своем поступке, но одновременно ни за что бы не променял то сумасшедшее мгновенье.
Будто осознавая, зашел в бурлящую лаву.
Как бы не было иронично, те секунды были самыми болезненными и от того самыми искренними, он жалел о них, он нуждался в них, умирал и жил ими. Просто судьба-садистка лихо издевалась, а Нисака осознал, что вправду, видимо, является мазохистом.
От воспоминаний лицо покрывалось некрасивыми красными пятнами, зрение расфокусировалось, мешая собирать листы, спихнутые ранее им же.
Неджима, закончивши проводить древние ритуалы с кладовой по призыву тряпки телепатическим путем, аккуратно ею собирал расходившуюся лужу воды, что никак не желала впитываться в жесткую, покрытую десятилетним слоем пыли ткань тряпья.
Нисака, кое-как разобравшись с бесчисленным множеством контрольных листов, нашедших себе уютное местечко меж парт, удивлялся с их глупости сразу не позвонить старосте или учителю при таком раскладе.
Но... так ли это необходимо? По крайней мере прямо сейчас же?
Да, видимо, он действительно является мазохистом, делая такой выбор. Выбор, который страшит и будоражит, вынуждая задыхаться от собственных противоречий.
Щелчок степлера, шорохи листов, весенний ветер, неумело сквозящий по помещению, и полуголый Неджима, все еще собирающий пролитую воду. Вот он бросает тряпку в ведро, вытирает пот со лба, любуясь своими стараниями, и, – ох, даже неудивительно – вытерев руки об штаны, поворачивается к Нисаке, сталкиваясь взглядами. Юске ругает себя непечатными словами, а Юкари, глупо улыбаясь, подходит и садится на стул впереди, по ту сторону парты, облокотившись на нее локтями.
– Не волнуйся, в шесть должен прийти учитель, чтоб закрыть кабинет, а сейчас уже пять, – заявляет он с будничным видом, а Нисака понимает, что уже не получится промолчать.
– Так может лучше позвоним ему?
Юкари смотрит удивленно, словно не ожидал это услышать и хватает с соседнего стула сумку, доставая телефон и тыча в лицо темным экраном.
– Зарядки нет, а у тебя?
Возможно, Юске сошел с ума, ведь у него-то зарядка есть, но он мотает головой, мысленно настаивая, что, лишившись головы, по волосам не плачут. Как Такасаки имеет право целовать Неджиму, так и он его имеет, чтобы смотреть.
Спереди него вздыхают, но, казалось, совсем не горестно, а как-то нетерпеливо, как вздох ребенка, смотрящего на детские аттракционы, на которые не терпится запрыгнуть.
Нисака непроизвольно поднимает взгляд и вновь сталкивается с ответным, но уже не кроет себя матом, ведь к его волосам бессовестно тянется чужая рука, заставляя замереть от приближающегося прикосновения. Лба касается шероховатая ладонь, а сердце делает кульбит, испуганно ударившись о ребра. Юске перестает дышать: Неджима тактично никогда себе такого не позволял, зная его придирчивость. Неджима и сейчас не мог себе такого позволить... же...
Они ничего не говорят, пальцы также бесстрастно гуляют в его волосах, задевая ухо. Сердце, закончив свои сумасшедшие акробатические номера, застревает в горле. Воздух в легкие и обратно приходится проталкивать через силу.
– Ты красивый, – говорят ему, абсолютно не стесняясь, и Нисака чувствует, что задыхается и, наверняка, краснеет, роняя давно остановивший свое дело степлер из рук.
– Н-неджима, – только и может произнести он из-за абсурдности происходящего, пытаясь образумить, остановить, одновременно молясь, чтобы этот момент никогда не прерывался.
И, кажется, его внутренние мольбы слышны гораздо яснее, ведь Юкари аккуратно проведя по затылку, наклоняется...
Целует.
И мир Юске уходит из-под ног и отовсюду, ведь в этом мире Неджима не может его целовать.
Губы немеют, все тело цепенеет, готовясь бесславно свалиться в обморок, но неотрывное, слишком реальное прикосновение упрямо возвращает в действительность.
Определенно, вопиюще сумасшедшую действительность.
Что-то умирает, что-то рождается, взрывается в голове и горит безгранично и ярко, что в глазах темнеет.
Рука медленно переходит к уху, касается большим пальцем щеки и медленно водит, притягивая еще ближе. Изнутри на ребра давит сердце, снаружи парта, очень мешающая, кстати, парта, не позволяющая умереть в чужих объятьях.
Когда его губы раскрывают и углубляются внутрь, Нисака не помнит, как его зовут, невольно вырывая хриплый вдох, отвечающий на все вопросы.
Зато Нисака может сказать, что Юкари потрясно целуется, даже возмутительно хорошо, слишком хорошо, в отличие от собственных, кажется, ужасно неумелых прикосновений. Но реакция человека спереди даже на них, таких несмелых, становится более уверенной, вдохновленной и окончательно раскрепощенной. Словно вызванные каким-то новым и неотвратимым убеждением, настойчиво проросшим между ними. Негласно и вероломно.
Толкаются языком, водят по небу исступленно упрямо, вызывая судорожный вздох, изучают, требуют, словно заявляя абсолютные права. И Нисака сдается, уже просто оказавшийся неспособным спорить. Ни со своим мучителем, ни с собой.
"Плыви по течению"
"Если так, то, получается, у меня нет другого выбора?"
"Ты скрываешь от меня что-то, верно?"
"Что ты знаешь обо мне?"
"Что ты чувствуешь, чего ты хочешь?"
"Твои слова про любовь все еще имеют смысл?"
Задевает пальцами чужие руки и сам невольно тянется: и такое действие безвозвратно в чем-то убеждает.
Парта, наконец, перестает давить на ребра, позволяя нависать уже конкретному человеку, от которого буквально кружится голова. Касаются спины, непроизвольно заставляя выгнуться, водят пальцами, словно считают позвонки, обсыпают поцелуями на лице, на шее, где-то еще, кажется, везде, а у Нисаки все плывет перед глазами и в голове.
И это буквально головокружительно.
Кто же знал, что он впервые по-настоящему сможет понять суть этого слова вот так – не летая на дельтаплане, не прыгая с тарзанки, не преодолевая мост над пропастью. А переживая все это здесь и сейчас, что неизменно будоражит даже похлеще выпадов всяких экстремалов.
Любовь
Непрошенная, безрассудная и такая желанная, просто невыносимая, всегда заставляющая что-то внутри болеть. Буквально любовь, которой нет места и не должно быть в этом мире любви и лжи. Иронично и жестоко. Забавно, осознавая, что его сейчас целует тот, кому нельзя, испытывая чувства, которых нельзя.
Глаза отчего-то слезятся.
Точно оказавшись в бурлящей лаве, в объятьях которой не жалко умереть, а умереть и суждено.
Самовольно и отчаянно. В чувствах, впервые прорвавших внутренние стены, впервые появившихся в чужом прикосновении и так скоропостижно став его камнем преткновения.
И он знает – пока его так целуют, он и не против умереть.
