Гуль Среди Волшебников
Пролог
Над Туманным Альбионом нависла ночь, полностью вступившая в свои права, кои будут длиться до первых лучей солнца, что обязательно взойдет с востока, как только придет его время. В маленьком городке Литтл-Уиннинг царили тишина и спокойствие, пополам с темнотой, опустившейся вместе с ночью. Только редкие фонари и свет в окнах жилых домов разрезают эту густую, туманную тьму, хоть как-то освещая небольшую область вокруг себя, помогая лунному свету. Вдруг, в самом конце Тисовой улицы пространство легко и непринужденно искривилось, будто кто-то попытался засосать реальность в дыру, но у него это не получилось. Как только пространство восстановилось, издав тихий, характерный хлопок, на этом самом месте появился человек. Темно-фиолетовый костюм, или скорее мантия, богато расшитая так, чтобы у любого человека создалось впечатление, что этот индивид либо актер, играющий какого-нибудь волшебника, наподобие Мерлина. Либо, если человек не совсем обычный, понял, что пред его очи предстал великий светлый волшебник, Альбус Дамблдор, седая борода которого спускалась до пояса волшебника, отличающегося не самым маленьким ростом. В саму бороду вплетены колокольчики, тихо позвякивающие, когда борода следует инерции от резких движений головой. Степенно, аккуратно, показывая, что весь его старческий вид – липа, Дамблдор достал из широкого рукава мантии некое магическое устройство, что, издалека, больше напоминает на антикварную зажигалку или что-то подобное. Нажав большим пальцем на рычаг, открывающий устройство, одновременно направляя его на ближайший фонарь, Дамблдор погасил его, притянув сгусток света. Затем он проделал то же самое с остальными фонарями по всей улице, на которой находился нужный ему пункт назначения. Спрятав устройство обратно в рукав мантии, Альбус направился к нужному дому, передвигаясь не быстро, но и не медленно, опять-же доказывая, что показанный возраст ему не помеха. Каждое его движение было плавным, законченным, будто тело переливается при ходьбе, создавая впечатление, что он парит над землей в сущих сантиметрах. Такой эффект достигался не только длинной мантией богатого покроя, но и большим опытом жизни, сражений и тренировок. Проследовав по дороге ближе к нужному ему дому под номером четыре по Тисовой улице, Альбус заметил серую дворовую кошку, что совершенно по кошачьи мяукнула, но великий маг тут-же узнал кто это. – Я должен был предположить, что вы здесь, – проговорил Альбус, обращая свое внимание на кошку, – профессор МакГонагалл. Кошка, как ей это и положено, элегантно перетекла из сидячего положения на все четыре лапы, степенно прошла по маленькой бетонной тропинке, быстро увеличилась в размерах. Теперь перед Дамблдором стояла высокая стройная женщина в элегантных небольших очках с овальной оправой. На голове: расположилась остроконечная шляпа, которую магглы, как волшебники называют неодаренных людей, считают неотъемлемым атрибутом всех ведьм, без исключения. Только метлы, на которой они летают, не хватает. – Добрый вечер, Профессор Дамблдор. – Сухо поздоровалась женщина и направилась вслед за ним, приглашающе взмахнувшим рукой. Как только они поравнялись, МакГонагалл направила диалог в нужную ей тему. – Эти слухи – правда? Альбус? – Боюсь, что да, профессор. – Подавив вздох, ответил ей Дамблдор. – Это и хорошо, и плохо. – А мальчик? – Хагрид привезет его. – Вы думаете это разумно? – МакГонагалл с подозрением и некой опаской отнеслась к столь неожиданной новости. – Доверять Хагриду такое важное дело? – О, профессор. – Подавив хмык, протянул Альбус, останавливаясь. – Я бы доверил Хагриду свою жизнь. Как будто только дожидаясь этих слов, за спинами волшебников раздался нарастающий гул, а в небе загорелся яркий белый свет, приближающийся как раз туда, где находятся вышеупомянутые волшебники. Неизвестным аппаратом оказался старенький мотоцикл серого цвета, на котором горой возвышался очень высокий и широкий человек, одетый в толстый тулуп, с обширной косматой бородой и в старых пилотных очках времен второй мировой. Человек, как только колеса коснулись земли, остановил мотоцикл, выставил подножку и снял очки с глаз. – Профессор Дамблдор. Профессор МакГонагалл. – Приветственно проговорил вышеупомянутый Хагрид низким, порыкивающим басом. – Надеюсь, проблем не возникло, Хагрид? – Поинтересовался Альбус, незамечая, или делая вид, что не замечает, как МакГонагалл легко прижалась к нему, пытаясь разглядеть то, что лежит в свертке на груди Хагрида. – Нет, сэр. – Тихо ответил мужчина. – Малыш заснул как раз, когда мы пролетали над Бристолем. – Он обогнул мотоцикл и подошел к волшебникам, оглядывая спящего в свертке ребенка. – Не разбудите его… – Мужчина достал сверток. – Ну-ка… – И передал его Альбусу, который бережно подхватил ребенка. МакГонагалл также пыталась как-то привнести свои ласку и заботу о ребенке, поддерживая и следуя за Альбусом плечом к плечу. – Альбус, вы считаете это не опасно? – Вопросила профессор, следуя рядом, поддерживая ребенка снизу, хоть это и не имело смысла на практике. – Оставить его этим людям? Я наблюдала за ними целый день, это самые ужасные магглы, какие только могут быть. – Попытка вразумить Альбуса, в последний раз потерпела крах. Впрочем, МакГонагалл уже смирилась с этим и говорила это чисто из вредности и кошачьей натуры действовать нагло и настойчиво. – Неужели у бедной Лили не было никаких кровных родственников? Они по-настоящему… – Это его единственные родственники. – Твердо проговорил Альбус, не повышая голоса. Минерва сразу поняла, что данная тема не подлежит обсуждению. – Этот мальчик прославится. – Ласково проговорила профессор, благоразумно решив сменить тему. – В нашем мире не будет ребенка, который не знал бы его имени. – Вот именно. – Принял смену темы Альбус. – Намного лучше, если он будет расти вдалеке… Пока не придет его час. – Загадочно проговорил профессор Дамблдор и медленно, степенно склонился над порогом нужного дома, чтобы положить маленького мальчика со шрамом в виде молнии на лбу. Хагрид, за спинами волшебников, издал всхлип вперемешку с шмыгом, отводя взгляд влажных глаз. – Не надо, Хагрид. – Правильно понял эти звуки Дамблдор. – В конце концов мы же расстаемся на время. – Утешительно проговорил он, наблюдая за поджавшим в понимании губы Хагридом. Минерва и Альбус вновь повернулись к мальчику, лежащему на пороге дома. Дамблдор вытащил из-под мантии плотный конверт из желтоватого пергамента и уже хотел было положить его на покрывало, в которое был завернут малыш, как вдруг письмо, едва коснувшись покрывала, вспыхнуло и испепелилось в мгновение ока, а пепел подхватил и унес внезапно поднявшийся ветер. Альбус и Минерва, а за ними и Хагрид, резко отскочили от ребенка, вооружаясь палочками, а Хагрид зонтиком, стали осматриваться вокруг в поисках того, кто бы мог такое сделать, но… Как они не старались, никого найти не смогли. Вновь повернувшись к порогу четвертого дома, Минерва ахнула, Альбус поднял седые брови, а Хагрид полностью выдал удивление, раскрыв рот, подняв косматые брови, наморщившие лоб. А причиной удивления послужило невиданное доселе происшествие. Вокруг ребенка начало изгибаться пространство. Медленно, но верно, в радиусе полуметра вокруг свертка, пространство плыло все сильнее и сильнее, грозясь поглотить мальчика. Хагрид, первый отмерев, как ему показалось, рванул было на помощь ребенку, но был остановлен рукой Альбуса, что преградила ему путь. – Альбус… Ты видишь то же? – Ради проформы спросила МакГонагалл, во все глаза наблюдая, как полуторагодовалый ребенок подготавливается аппарировать. – Это… – Выдавил Альбус, пораженный столь неожиданным поворотом. – Сама Магия противится его судьбе… – Пролепетала МакГонагалл, осторожно зайдя за плечо Альбуса. – Это… Неожиданно… – Альбус, если Магия против такого выбора, значит… – Есть более подходящий опекун. И разорвать их связь… – Прошептал Альбус, наблюдая как пространство мгновенно схлопывается, тихо возвещая об окончании аппарации. – …будет невозможно, не причинив необратимого вреда мальчику и опекуну. – Но… Что теперь будет, Альбус? – Пораженная вышеописанным действом МакГонагалл, подняла очи на седобородого волшебника. – Людям… Людям нужна надежда… – И она будет, Минерва. – Проговорил Альбус, обследовав место аппарации. – Мальчик никуда не делся. – Но… – Он в надежных руках, Профессор. – Заверил ее Альбус. – Если Магия так решила, у нас нет права перечить ее воле. – Да… Да, вы правы, Альбус. – Выдохнула МакГонагалл. – Но… – Предупреждая ваш вопрос, Минерва. – С полуслова понял ее Альбус. – Я не знаю, куда аппарировал ребенок, но он жив и в надежных руках. – С чего такая уверенность? – Вопросила она, следуя за волшебником, что направляется к выходу с Тисовой улицы. – Есть только один кандидат в опекуны юному Гарри Поттеру. – Проговорил Альбус, покачав головой. – Неужели… – Ахнула профессор, приложив руку к нижней части лица. – Верно, Минерва. – Кивнул Дамблдор. – Но… Это может быть опасно, он же… – Даже если и так, Минерва. – Остановился Дамблдор, заглянув в глаза Минерве. – Мы ничего не сможем сделать. – Он продолжил движение. – Мы можем только ждать и изредко, и, прежде всего издалека, наблюдать за ним. – А что если… – Мы бессильны перед грядущим, профессор. – Проговорил Альбус. – Если такое случится… Возможно, у мальчика появится шанс на долгую жизнь… – О какой жизни может идти речь, если… – Каждое существо достойно жизни, если оно не несет хаос и анархию. – Авторитетно, со знанием дела, мягко осадил он профессоршу. – Да… – Осеклась Минерва, принимая правду. – Вы правы Альбус, я… – Ничего страшного, Минерва. – Мягко улыбнулся Альбус. – Все мы совершаем ошибки и по-своему смотрим на мир. Это свойственно всем разумным. Минерва, опустив очи долу, кивнула, принимая слова Дамблдора. Они проследовали до конца Тисовой улицы, где Хагрид завел мотоцикл и улетел по своим делам. Оба волшебника, переглянувшись, аппарировали, исчезнув из Литтл-Уиннинга, оставляя улицу такой, какой она и была до их появления. Тихой, темной, освещаемой лишь редким светом из окон домов и фонарями, что вновь загорелись, стоило волшебникам исчезнуть. *** По тихой улице, которых много, в одном из спальных районов Москвы, по тротуару медленно шел мужчина среднего роста в черной косухе и темно-зеленых камуфляжных штанах. В правой руке мужчина нес полупрозрачный белый пакет с эмблемой местного супермаркета. Левая рука покоилась в кармане куртки. Лицо мужчины, положение его головы, даже весь его вид, говорил о задумчивости. И мысли человека были явно не о бабочках и цветочках. Крепко сбитый, широкоплечий мужчина думал о том, что ему стоит завязать с его родом деятельности, что вот уже как двенадцать лет является делом всей его жизни и приносит доход. Небольшой, правда, но сколько нужно холостому мужчине тридцати лет, который всю сознательную, после восемнадцати лет, жизнь провел, будучи солдатом красной, а потом и российской армии? Такому как он, много и не надо. На еду, воду, налоги и мелкие блага жизни хватает и еще немного сверху остается и хорошо, большего и не надо, а жена… Так он и не обзавелся, женой-то… Ни одна ему не приглянулась. Да и кто на такого, как он, глянет? А уж когда узнает о том, кто он на самом деле… Нет, лучше уж так, заказать, или по свободным подружкам пошляться, удовлетворить свои потребности и обратно в свою однушку… Где никто не ждет. А как иногда хочется, чтобы хоть кто-то вышел из кухни или комнаты, улыбнулся и искренне проговорил, возможно даже повиснув на шее: «Привет, Петя!». Но нет, каждый раз возвращаясь домой, Петя наблюдает одну и ту же картину. Пустая квартира, толстый слой пыли и удушающий запах духоты. Вот и все, что встречает Морозова на пороге квартиры, полученной еще после Афганской войны. Родители… Они приезжают, редко, но приезжают. Последнее время что-то реже стали, но оно и понятно, братишка его, внучку старикам подарил два с половиной года назад и еще ребеночек на подходе, месяц назад УЗИ делали. Но оно и понятно, Сашка позже Петьки родился, на восемь лет позже. А вот Петька так и не сподобился на мелкого… Да что там, он даже девушку не завел для серьезных отношений, бегает только по домам, сует свой мотовило и все, дальше дело и не заходит, как ни старайся. Родители уж пытались свести его хоть с кем-то, девки на Петьку всегда заглядывались, а уж когда он в Афгане отслужил, жирок растряс, да мышцу нарастил, так совсем от их намекающих взглядов отбоя не было… Только его это мало волновало… Слишком сильна была боль потери… Слишком многих он потерял там, на высоте. А потом Чечня. Опять война, опять убийства, опять потери и… Обращение. Да, там, в Чечне, Петра обратили. Повезло еще, что сослуживцы такими-же оказались, но вот душманы… Как ни стреляли они в их отряд, не могли ранить существенно, не могли противостоять их силе и умирали. Умирали группами, быстро, за раз, порой не понимая, что или кто их убил. А всему виной контракт, который он подписал тогда, перед отправкой на войну. Контракт был годовой, но с возможностью продления. Петр три раза перечитал все условия, даже лупу попросил, чтобы прочитать все, что было мелким, и не очень, шрифтом. Командование его не торопило, командование терпеливо ожидало, разумно понимая, что для такого нужно основательно подумать. И Петр думал. Три дня думал, размышлял, прикидывал, уточнял, общался с подписавшими и наконец принял решение, подписал контракт. И лег на операционный стол. Затем, следуя контракту, полгода учебки для таких как он и полгода на войне, а там… Хочешь, продляй контракт. Не хочешь – иди на гражданку, только будь добр браслет носи, он незаметный, к тому-же с часами. Снимать можно только дома, а на улицу выходить нельзя, иначе чип в теле рванет. А захочешь дальше служить, бери контракты и служи, никто мешать не будет. Так пять лет и пролетело, то в контрактах, то в протухании на диване по два-три месяца, пока положенный отпуск не пройдет, раньше нельзя. Каждый контракт разный, но не менее чем на полгода, что радовало. И не только потому, что скуку развеивало, а еще и закономерно от родителей прятаться можно. Да, кому скажи не поверят, на поле боя от родителей прячется… Но что поделать, если они вечно норовят в голову залезть, мозги выпотрошить, миксером взбить и чайными ложечками, поочередно, смакуя каждый маленький кусочек, выесть его? Тут не только на поле боя, на войну сломя голову побежишь, лишь бы не доставали со своими упреками и намеками. Особенно когда намекают не только на внуков, но и на конкретную воздыхательницу, что через родителей свои воздыхания и просьбы передавала, лишь бы на нее внимание обратили. Обычно одного отказа хватало, чтобы отвалили, но некоторые и по второму разу, и по третьему просились… Но Петр был неукротим и неумолим, нет и все, не нужен ему никто и не сделаешь ты ничего. Звякнули ключи, тренькнул домофон и дверь открылась, тихо скрипя и громко захлопываясь. По ступенькам быстро застучали черные берцы, с которыми Петр никогда теперь не расставался. На ходу, одной рукой, перебирая ключи, Петр вдруг резко остановился на середине лестницы, пораженно уставившись туда, где находится дверь его квартиры. Там, на черном коврике лежал сверток из клетчатого покрывала, из-под которого доносилось тихое, но такое сладкое сопение. Осторожно поднимаясь, положив руку на рукоять ножа, что навсегда закрепилась сзади на поясе под косухой, Петр осматривал лестничную клетку, но… Ничего не мог обнаружить, вообще. Поставив пакет около двери, он тенью метнулся наверх, прошелся вниз, чуть-ли, не обнюхивая каждый угол, но ожидаемо никого не нашел… Даже запаха постороннего, который должен был оставить хоть что-то, но… Ничего не было. Вообще. – Как же ты тут оказался… – Пробормотал Петр, осторожно поднимая спящего ребенка на руки, рассматривая личико и красный шрам в виде молнии. – Кто-ж тебя так… Вместо ответа ребенок открыл глаза и моментально встретился с глазами Петра. Сам мужчина не смог даже моргнуть, чтобы на секунду прервать их зрительный контракт, настолько его глаза затягивали и лучились чистотой и невинностью, светом и спокойствием… На секунду Петру показалось, что где-то за окном что-то сверкнуло, но не как молния, а как… Магия. – Неужели… – Выдохнул мужчина, когда смог оторвать взгляд от зеленых, пронзительных глаз ребенка. Моментально вспомнилось то, что когда-то было похоронено глубоко в голове, за семью печатями, не без помощи войны и нескончаемых убийств. – Нет, показалось. Мне показалось. – Мотнул головой Петр, отгоняя те странные воспоминания, когда они всей семьей наведались в Англию к маминым родственникам. Держа ребенка одной рукой, Петр открыл дверь, провернув ключ несколько раз, подхватил пакет бросил его на пуфик и закрыл дверь, задвинув щеколду. Вновь глянув на ребенка, глубоко вздохнув, он решительно направился в спальню-гостиную, положил ребенка на кровать, раскрыл покрывало, поднял на руки окончательно проснувшегося мальчугана и осмотрел, аккуратно повертев перед собой, что малышу, который возбужденно начал крутить головой, явно понравилось, что не осталось незамеченным Петром, который против воли улыбнулся. Коротко, слегка, но этот ребенок смог выжать,даже из такого человека как Морозов, улыбку. – И чем тебя кормить, карапуз? – В ответ малыш что-то промычал, смешно двигая ручками и ножками, рассматривая лицо Петра. – Что говоришь? – Весело переспросил Петр. – Хьюстон, говорит Земля, повторите! – Задорно проговорил мужчина и вдруг рассмеялся. Весело, открыто и счастливо. Так, как не смеялся со времен службы в Афгане. – Что… Что на меня нашло… – Сквозь смех выдавил мужчина, плюхнувшись на диван, прижимая к себе смеющегося все веселее ребенка. – Меня… Меня-же… В Кащенко… – Начиная успокаиваться, выдавливает мужчина, стараясь унять приступ радости и смеха. Вновь отняв малыша от плеча, осмотрев еще раз этот комок счастья, что весело улыбался, глядя на мужчину, Петр принял решение. Решение, которое ознаменовало новый виток в его жизни. – Виктор. – Твердо проговорил Петр. – Виктор Петрович Морозов, вот твое имя, мой сын. За окном вновь сверкнуло белым светом. Теперь уже никто не сомневался, что Магия приняла опекуна и данное им имя ребенку.