Рик и Морти на планете Шмаров

Он стоит у окна, и капли лунного света стекают по изгибам квёлого тела. Щербинки на ягодицах напоминают кожуру варёных апельсинов. Они и на вкус похожи, если она правильно помнит. Он держит руки за спиной. Дыхание ровное. Ноги широко расставлены, и возгрёй между ними свисает головка поникшего члена. Джерри больше не трахается. Мистера Смита интересуют другие вещи. Теперь он — победитель, владыка всего, чего коснется его непревзойденный ум. Все в его власти: народы, государства, миры. И она. Когда-то Бет презирала этого человека. Тупой Джерри любил жалкой, пресмыкающейся, самоубийственной любовью, как земляной червяк после дождя любит выбраться на проезжую часть. В ответ она всего лишь не спешила уйти. Отец не зря назвал её Бетой: любой бете нужна своя Альфа. Кто бы мог подумать, что однажды им станет Джерри. Мистер Смит может получить все, что угодно. Ее он тоже получил, и секрет оказался прост: всего лишь перестать стараться. Он приходит редко. Никогда не прикасается к ней. Бет сходит с ума от неопределённости: нужна ли она ему? Придет ли он снова? Он все же приходил, редко и внезапно. Этого хватало. Жажда мучала ее, томила, и томление разжигало страсть, какой Бет ранее не знала — сладкую страсть быть вещью в руках всемогущего хозяина. Сегодня он пришёл снова. Значит, она все же нужна ему. Значит, он ее любит. — Я не люблю тебя, — спокойно и отчетливо произносит он. Он повторяет это при каждой встрече. Конечно, это ерунда. В амурных делах ее не проведешь. Он говорит так нарочно, чтобы задеть, чтобы обострить чувства, чтобы крепче привязать к себе. Других доказательств ей не надо: это — любовь. — Я не люблю тебя. Я всего лишь просчитал все возможные варианты и увидел, что ни в одном из них ты не предашь меня. Значит, тебе я могу доверять, и с тобой я могу быть слабым. Еще одно отличие от старого Джерри. Тот был настолько никчемен, что не признавал в себе ни единой слабости, пытаясь скрыть их рьяно и неловко: окружающим становилось стыдно от очевидной тщетности этих попыток. — Ты не можешь быть слабым, — мычит она. Она старается говорить разборчиво, но выходит с трудом. Она лежит на полу, подогнув ноги, уткнувшись ртом в его исподнее, небрежно брошенное возле дыбы. Запах резкий: трусам не меньше недели. Значит, готовился. «Не любит он её», ха, как же… — Ты низвергнул моего отца. Ты победил Рика из С-137. Даже ублюдок Жопосранчик действует в твоих интересах, сам того не подозревая. Ты — умнейший человек на планете. Как можно одолеть такого? Смит вздохнул, и она сжалась: этот вопрос не следовало задавать, как и никакой другой. Она никак не научится держать язык за зубами. — Что такое разум? — пробормотал Джерри. — Всего лишь инструмент достижения целей. Молот для табурета. Только много ли табуретов сделаешь без гвоздей и дерева? Материалы для работы разума — данные и фокусировка. Пусть большинство данных можно вывести из известных. Но как узнать, над каким из возможных выводов должен трудиться разум конкретно сейчас? Кроме того, как бы много ты ни знал, всегда останется неизведанное. — «Я не знаю, чего конкретно не знаю». У тебя есть слепые пятна. — Именно. Я не знал, что Рик из С-137 вернется. Мой взор не был направлен в эту точку событий. Но есть и еще кое-что, неподвластное разуму. Он подходит к ней, теперь он совсем рядом. Она видит его ноги, слышит их кислый запах. Ей нельзя поднимать глаза. Сверху доносится его голос. — Простые люди называют это душой. Реже — ценностями. Они подсказывают, насколько цели правильны. Хорошие ценности простому человеку могут заменить способность к логическим рассуждениям. Но таким, как я, они без надобности. Поэтому мне требуется взгляд со стороны. Скажи мне Бет, правильно ли я поступаю? Верно ли выбрано то будущее, в которое мы ведем мир? Она опешила. Мистер Смит никогда не сомневался в себе, никогда ее ни о чем не спрашивал. Аксиома: он не интересуется ее мнением. Ее мнение было важно только старому Джерри. Неужели он каким-то образом возвращается из глубин подсознания, куда его изгнал мистер Смит? — Мы делаем то, что должны, — она пользуется случаем и говорит во множественном числе, это не часто ей позволяется. Так они становятся единым целым хотя бы на уровне языка. — Мир общедоступной любви — это мир слабаков. Мир, где никто не борется за мечту, никто не развивается, никто не становится сильнее. Мы не выдержим столкновения с другими. Мы обязаны подготовиться. Нам нужно оружие. И нам нужны люди, которые могут им стать. Мистер Смит молчит. — Ты станешь сильнее, если будешь уделять больше внимания семье. — Я спрашивал тебя, как стать сильнее? — Нет, я просто… — Ты просто? Ты просто тварь. Ты ведь знаешь это? — Да, господин. Я... я всего лишь хочу помочь. — Ты не можешь. Скрип в вялых извилинах, который ты по ошибке приняла за мышление, никого не интересует. Ты бесполезна, Бет Смит. Я в любой момент заменю тебя кем-то более подходящим. Что ж, она ошиблась. Старый Джерри и не думал возвращаться. Что это было? Какая-то проверка? Она провалила ее с треском. Со скрипом в вялых извилинах. Джерри хлопает в ладоши и из небольшого стенного люка выползают разнообразные механизмы. Они увешаны цепями, шипами и вибраторами с электрошоком. Ее отверстия рефлекторно съеживаются: работает память тела. Лязгающую и жужжащую процессию замыкает маленький робот на гусеницах, сделанный ее отцом. Единственная поблажка для нее и ее растрепанных слизистых. — Я создан, чтобы передать масло, — дежурно говорит он и готовит инструменты для щадящего смазывания. Мистер Смит садится в высокое кресло в пяти шагах от нее. Он будет смотреть. Он всегда наблюдает за экзекуцией до самого конца, но никогда не остается на сцену после титров, когда она, рыдая, очищает комнату от предательских следов своего выжатого тела. Заводятся динамики: на полную громкость звучат цитаты из философских пабликов. Они дополнят физические мучения душевными и заглушат ее крики. Дыхание перехватывает за мгновение до того, как приходит боль. Она не понимает, чем заслужила это счастье — быть лучшей вещью мистера Смита.