Другая сторона

Небольшой свёрток ткани едва различимо шевелится от дыхания ребёнка, завернутого в него. Орочимару, который этот самый свёрток держит в руках, сидит в странном и не слишком удобном кресле, больше похожем на высокий стул с непривычно длинной спинкой. Смотрит, не отрываясь ни на мгновение, изучает каждый доступный взгляду миллиметр, будто не делал это месяцами напролёт, боясь упустить важные изменения, недопустимые мутации и сложные реакции на вводимые препараты. Теперь, вне стен стеклянной колбы, ничего уже изменить было нельзя. Готовый к жизни в человеческом мире ребёнок, стал для него очередным напоминанием тому, что время неумолимо ускользает. Между ощущением холодного расчёта и возникшей, по поводу случая, сентиментальности, зависло осознание, что теперь это не так уж и страшно. Всё, что не далось ему самому, получилось уместить в него, маленького наследника самых нескромных знаний, собранных за невообразимо долгое время, ценой жизней тысяч человек. Жаль, что рождению этого ребёнка стали свидетелями всего трое, не считая самого новоиспечённого родителя, что уж говорить о возможности оценить весь его потенциал и историческую важность события в целом. Нет, кто бы что не считал, этот мальчик не станет в один ряд со своими предшественниками, а, можно сказать, перечеркнёт всё, что было до него, как недостижимая вершина. Орочимару, как родителю, оставалось только одно, самое важное — научиться любить его, а не себя в нём. Или сделать вид, что он на это способен. — Он… Очень похож, — слова застывают в горле Карин, которая так и не отваживается закончить. Снимает очки, трёт переносицу, не скрывая судорожного выдоха. Это не слёзы счастья — отчаяния. На лице Саннина на секунду поджимаются желваки, он не хочет, чтобы в этот знаменательный день упоминались его неудачи. — На меня, — заканчивает Суйгецу, не собираясь в очередной раз вступать с ней в дискуссию на тему гуманности и обоснованности произошедшего. Не при Орочимару точно. — Этого нам ещё не хватало, забудь, — фыркает ему в ответ, не замечая улыбки. Суйгецу всегда умел отвлечь её. Между тем, Орочимару, держащий на руках младенца, завёрнутого в мягкую на вид ткань, излучает умиротворение и первозданное спокойствие. И только слегка лихорадочно дёргающиеся под закрытыми веками глаза выдают его ликование. У него в руках осязаемый плод его искусства, величие и непревзойдённость уникального навыка, воплощённые в ребёнке, которому вряд ли суждено даже понять, насколько он ценен по природе своей. По праву рождения. Карин это чувствует и проклинает. Новая глава в жизни Орочимару ничем не предвещает успех — это пройденный этап, который уже однажды провалился. — В этот раз всё будет иначе, Карин. Он — другой. — А вы — всё тот же. — Пошла вон, — Орочимару улыбается. Скалится, прижимая ребёнка к своей груди, покачивает, разглядывая короткие реснички, светлые, совсем прозрачные брови. Спит. Тихий. Идеальный. Он пока ещё слишком мал для предписанных ему испытаний, но сила, сконцентрированная в нём, словно отдаёт разрядами прямо в кожу, от нервных окончаний расползаясь по всему телу. — Его зовут Мицуки. Орочимару ведёт языком за ухом мальчика, но не чувствует запаха, кроме того, коим обладает непосредственно раствор, из которого его извлекли. Вполне вероятно, что его не будет вовсе — это не предусмотрено и, более того, очень полезно, когда дело касается маскировки. Так что в перспективе они лишены радости осязать ни с чем не сравнимый запах присутствия ребёнка в доме. Молоко ведь он тоже пить не будет. Вот в чём всё и дело — другой, идеальный. Совершенно оторванный от низменных человеческих проявлений, присущих другим его творениям и, увы, ему самому. Мицуки никогда не подведёт, в нём это не заложено. — Так вы ему мама или папа, Орочимару-сан? Странно получается, — разрывает тишину смешками Суйгецу, бесшумно нависший над плечом учителя, рассматривая лицо ребёнка вместе с ним, только, правда, не с целью полюбоваться, а узнать, насколько же, в самом деле, он похож на него. У Мицуки действительно внешность, как уже осмелилась заметить его напарница, опасно напоминала его предшественника, а теперь, выходит, старшего брата. Но Суйгецу упрямо видел маленькую копию себя и был в этом непоколебим. Надо же, а они ведь ещё спорили, кому из своих Учиховских пристрастий Орочимару подарит привилегию оставить отпечаток схожести на лице главного проекта всей своей жизни. Джуго неумолимо настаивал на Кимимаро, но никто не находил в себе сил и мужества сказать ему, что он не удостоится даже такой чести. Интересно, видит ли он, притихший, в этих светлых волосах своего ушедшего друга? — Я его создатель и родитель. Это куда больше, чем просто мать или отец, — отвечает Саннин, даже не мигнувший на опасную близость подопечного к сыну. Суйгецу пожимает плечами и отходит, ни капли не удивлённый услышанному. — А можно мне его взять на руки? Я осторожно, — три пары глаз устремляются в сторону Джуго, который словно очнулся после глубокого сна. Орочимару смотрит на него ровно две секунды и перекладывает из рук в руки. У Карин на глаза наворачиваются неподдельные слёзы. Если в руках у Орочимару она видела не полноценного ребёнка, а тень Лога, сотен подопытных и десятков украденных из колыбелей детей, то Джуго в руках с крохотным Мицуки, делал ситуацию куда более человечной и трогательной. Если бы она могла, то прямо сейчас же раздавила собственное сердце голыми руками, да так, чтобы квакнуло и вылезло между пальцев, лишь бы не ощущать всего урагана чувств из неуместной нежности и неописуемой боли. А ведь она уже никогда не сможет стать матерью. — Ну, вы знаете, что делать. А у меня дела, — не взглянув толком на Мицуки в чужих руках, на выдохе разворачивается в сторону выхода Саннин. — Вы даже не останетесь с ним? Он же только род… Только появился. — Он мне ещё долго не понадобится, Карин. Пока что, он сделал всё, что от него требовалось. Как ты уже заметила — появился. От щелчка прикрывшейся двери не вздрагивает только Джуго. Карин и Суйгецу переглядываются, без необходимости даже озвучивать что-то вслух. — Только сегодня, это ничего не значит, — шепчет она, утыкаясь лбом в подставленное Суйгецу плечо, мгновенно оказываясь заключённая в объятия. Для него это тоже ничего не значит. Он не может представить и понять весь спектр её чувств, но знает, как нестабильна Карин к появлению новых детей в стенах их логова. И если несколько минут в объятиях помогут ей прийти в чувства, перед долгими месяцами и годами за воспитанием очередного подопечного — он даст ей это. — Он только что надул из слюней пузырь, а потом начал сосать свою нижнюю губу, — будничным тоном осведомляет их Джуго и они смеются. Карин уже не плачет, а Суйгецу не держит руку на её талии. — Смотрите, — совершенно серьёзно продолжает он, немного отнимая спящего ребёнка от своей груди, поворачивается, наклоняясь и демонстрируя. — Это мило, да? — Очень мило, — соглашается Карин, вытирая влажные дорожки под очками. Суйгецу аккуратно давит большим пальцем малышу на подбородок, отчего он прекращает причмокивать губой, коротко сопит и снова засасывает её. — Мы теперь, эм… Дяди-тёти? — неловко переспрашивает Хозуки, повторяя манипуляцию с Мицуки снова и снова, теперь уже кое-как дотягиваясь, потому что Джуго поднимает его выше, не давая тому баловаться с ребёнком, как с игрушкой. — Скорее, бесплатная рабочая сила, — смиренно выдыхает Карин. — Опять. — Классика, — пожимает плечами Суйгецу, грозясь засунуть Мицуки палец в нос под испепеляющий взгляд Джуго.