тоска щенится, лисята шершавыми лижут лицо, пальцы, глаза. вдруг чувствую: начинают делать больно, поскуливая, крошечными зубами. «играют», на меня глядя, объясняет лиса.
2 года, 4 месяца, 3 дня, 23 часа и 47 минут спустя в первую секунду, наткнувшись взглядом на его скулы, как животом на шило, поля думает, что ему лишь померещилось., но против воли вглядывается. так и есть. стас, стас, стас. сердце захолонило и оно жалко, тревожно, умоляюще затрепыхалось у него на корне языка. мол, привет, давно не виделись, ты знаешь, я любил тебя, ты, тупая сука, я любил тебя, я хотел тебя и быть тобой, и делать все вместе, я любил тебя, правда, и самое хуевое, что еще люблю. два года, стас. я считал дни. в первую секунду, налетев на его взъерошенные волосы и теплые глаза, как будто врезавшись в стену на велосипеде, поля думает, что ему показалось. когда кажется, креститься надо, но стас такой черт, что от него не поможет. он и святую воду залпом выпьет и рассмеется. поля выпивает остатки своего мохито залпом. в голове приятный звон, но этого мало. теперь мало, потому что тут ебаный кузьмин, который его пока не видит, но когда увидит, в сторонке стоять не будет. нахуй девяносто дней чистоты. нахуй рехаб и группы. нахуй психотерапевта. стас снова его рушит. — один до москвы, — говорит поля, протягивая в окошечко деньги. фиолетовобровая кассирша смотрит на него подозрительно. — багаж? поля сам, как багаж. фаршированный дурными мыслями и алкоголем, поля шатается по проулку за клубом, периодически врезаясь в стены. пока он снова не появился, у поли было зыбкое равновесие. было какое-то понимание будущего и силы, чтобы справляться с собственными демонами. стас снова его рушит. стас разрывает его лицо, как обертку, и смотрит внутрь — привет, малой. давно не виделись. — что ты здесь делаешь? может быть, это звучит грубо. может быть, это звучит пассивно-агрессивно, злобно и так, как будто тебе вот-вот вцепятся в горло, но муравьеву за это ни капли не стыдно. скорее даже наоборот. — я? напиваюсь. — а что так? — девушка бросила. поля хохочет — истерически злостно, издевательски, и взрывы смеха смешиваются с визжащим в крышах ветром. — да, я так и подумал, что тебя повеселит. отхаркиваться бы: сигаретной мокротой, словами о любви, болью и самоедством. в поле сейчас свод инстинктов и он умирает от каждой смешинки, выпадающей изо рта. у стаса шея цвета молока и темные волосы блестят вишней или ежевикой. — из-за тебя я слетел с ремиссии. — а ты был в ремиссии? — девяноста дней. и еще сто двадцать до этого. и еще девяноста до этого. — по-моему, это не я виноват. поля грустно улыбается. — да нет. всегда ты. бэнг-бэнг. стреляй в голову. в этот раз. в прошлый раз стас выстрелил куда-то в сторону сердца, и оно вроде как зажило, но остался мягкий, ярко-красный рубец и ебанутая боль в плохую погоду. я любил тебя. я люблю тебя. — что ты хочешь? — чтобы ты исчез. умер. испарился. чтобы я тебя никогда-никогда не знал. — хочешь, чтобы я умер? — решительное и больное, решительное и резкое, решительное и слишком прямолинейное. поля, не подумав, кивает головой. кузьмин кивает в ответ. — так убей меня. и руки разводит. ебанный иисус. — тебе полегчает. поля бросается на него, как бешеная собака, и жалеет, что у него нет зубов и когтей, нет ядовитых клыков или слюны, что ему нужно приложить слишком много сил, чтобы прикончить стаса. стас ловит его в свои руки и держит, пока муравьев пытается выдраться. — т-шш. в макушку теплыми губами. от него пахнет эвкалиптом. поля дергается, как рыба, выброшенная на берег, мучается, корчится, и надеется, что спасется, но уже поздно. поздно. поздно. теплыми губами в макушку: — я по тебе скучал. вранье? скорее всего, потому что стас лгун, лжец, врунишка, пиздабол, обманщик, лицемер и просто мудак. — нихуя ты не скучал. теплыми губами в макушку: — скучал. стас не из тех, кто предает исподтишка, стас пырнет тебя в живот, пока обнимает и целует в лоб. потому что стас иуда. — я… поля давится. поля не знает что сказать. что мне сказать? — отпусти. не пускает. — пусти. — нет. — почему? — если я тебя отпущу, ты снова исчезнешь. — а тебе не поебать? стас молчит. потом, теплыми губами в макушку: — к сожалению, нет. я бы очень хотел, но нет. — ты, блять, влюбил меня в себя, напиздел, чтобы я бросил наркоту. в итоге ты только довел меня до переезда и триггера на твое ебучее имя. — я знаю. — ты ебаный ублюдок, кузьмин. — я знаю. — я люблю тебя. слова сами собой вываливаются изо рта. мягкие, теплые, нежные, они вышли и сбросили с полиной души балласт весом в несколько сотен тонн.~~~
у стаса красивый профиль. особенно красивый в красноватом полумраке и загустевшем, горячем воздухе. поля скулит и выгибается под его ладонями, под его пальцами, по его ртом и под его словами: — хороший мальчик. сука. сука. сука. стасом можно проклянуть кого-то. стас — глупая игра из детства. я липучка-приставучка, ты кому меня отдашь?.. в детстве хотелось треснуть по липучкиной смазливой мордашке, чтобы отстала, исчезла, испарилась. поля к стасу приклеивается этой самой липучкой, банным листом, до одури влюбленным, больным, ребячливым. — не исчезай, пожалуйста. я умоляю. — ни за что. теплыми губами по животу, по бедру, до коленки, и обратно — до ключиц и дрожащих, непослушных плеч. желудок липнет к нёбу от чего-то… чего-то бесконечного. невыразимого. красивого. люблюблюблюблюблюблюблюблюблю тебя. на репите, как залитые алкоголем клавиши диджея. на репите, как понравившийся нелепый трек.