я и в одежде наг, ты в наготе, как в платье. меня целует ангел: на тебе, как на распятье. в комнате мы втроем: как нечаянный вор, ангел в дверном проеме смотрит на нас в упор. досыта наглядевшись, прячется, как собака в мокрое полотенце пряничного заката. ангельское сердечко набрякло-надорвалось, он, как и я, утопленник моря твоих волос.
~~~
***флэшбек*** поля кладет нежно-розовую, со смайликом, марку под язык и смотрит скептически: — меня типа должно въебать?.. потом накрывает одним движением. хлоп — и нет тебя. остается только клубный потолок, похожий на небо и небо, похожее на клубный потолок, и какие-то руки, много рук, которые у него везде — на шее, на губах, на лице, в волосах, на спине, на заднице, на бедрах, даже под коленками. руки держат, а потом — недержат и поле впервые за долгое — хо ро шо.
стаса ведет. как человек непривыкший, он развозится с двух коктейлей и одной таблетки. пьяный, улыбается, глаза у него не фокусируются, и щеки красные то ли от света в клубе, то ли от прилива рыжей крови, пропитанной спиртом и токсинами. белки глаз и зубы бешено блестят. зубы такие, как будто он сейчас кого-то сильно укусит — прямо за горло, чтобы дорваться до острых сухожилий, мышц и звериного визга. стаса ведет. и таким он нравится поле еще больше — раскованный и без занудства. теперь понятно, чего он его так перед сережей защищал — сам из того же теста. сам такой же. лицемер несчастный, косит под добропорядочного гражданина. стаса ведет. полю ведет тоже. размазывает вдоль дальней от танцпола стенки, по душному густому воздуху и пряному кальянному дыму. размазывает вместе со всей грязью, скопившейся внутри. глаза у людей блестят, как конфетки эмэмдэмс. стас обливается пивом. стас красивый, когда совсем себя отпускает и так танцует — опустив лицо навстречу полу, покачиваясь на ему одному видимых волнах. красивый в этом ебанутом худосе цвета дорожного конуса. красивый — весь растрепанный и облитый. от саможалости потекли слезы. воздуха решительно не хватает. и в этой пьяной, горячей, вязкой толпе ему, видимо, суждено умереть. поля сбегает от него в туалет. здорово было бы от самого себя так же сбежать, да не получается. нихуя не получается. в туалете он резко дышит на свое отражение. дышит так глубоко и горячо, что зеркало покрывается тонким налетом испарины. поля тянет свой неровный тонкий палец и рисует в уголке некрасивый грустный смайлик. получается автопортрет. тихо — только где-то капает вода. кап. кап. редко и гулко, ударяется об фаянс. агрессивно нужен тумблер, чтобы выключить эти ебучие мысли: я ненавижу свое тело — блядское чучело. мне тошно. мне кажется, что лучшим вариантом был и будет просто купить героин на оставшиеся деньги и просто вколоть сразу все. и не переживать. меня достали люди — друзья, родные. они бесят меня своим присутствием. я не понимаю, чего они от меня хотят. я не верю, что они меня любят. без причин — просто плохо. от меня пахнет отчаянием. я бы хотел забивать на какие-то тревожащие и расстраивающие меня вещи., но я не умею. я не могу. не хочется плакать или биться головой об стену, хочется просто перестать. перестать что угодно, но перестать. чтобы не болело, не ныло, не жрало. дрожащими — вытаскивать из кармана блистер. дрожащими — закидывать таблетку в рот. она розовая и тоже блестит, как конфетка эмэмдэмс. поля выдыхает. выходит. стас находится довольно быстро — все еще развязный и почти расползающийся по полу. — ты меня ки-и-инул, — и дуется, как девчонки, которых поля периодически таскал на такие «мероприятия». — прости, — поля разводит руками. стас пьяно хихикает. не надо было впускать его в сердце. стас как обычно кладет руку на плечо и отпускать не собирается.***флэшбек*** стас надевает пальто в прихожей, ухмыляясь исподлобья. — пока, малой. — пошел ты, — оскорбленно отвечает поля. — ладно. просто пока. я напишу. и написал.
малой, твою мать. так и не бросил привычку так его называть — как тех девочек, которых таскают на такие «мероприятия». малой да малой. нет бы по имени. а имя у тебя дурацкоеа ты сам по себе дурацкий
— малой, не кидай меня здесь больше. боже. одинокие двуногие, собравшись в стайку, коллективно ужирались разбавленым спиртом и кислотами. и это между ними — ужасно непонятное, странное. явно ведь не друзья. явно не пара. ни туда и ни сюда — где-то между болтаются, как говно в проруби. дурацкие. — только если прекратишь называть меня малым. стас улыбается криво. — ну ладно тогда, малой. пиздец. муравьева перекрывает. муравьев его кидает. на следующее утро в баре болит голова и даже самое пространство вокруг головы. все еще дурацкое тело. все еще полуоглохшие от басов уши. стас с утра что-то яростно написывал, а сережа молчал на кухне, громко глотая кофе, но ни того, ни другого поля не запомнил достаточно хорошо, потому что мозг как перегревшийся компьютер, совершенно не хочет грузиться и даже фокусироваться. поля листает фотки с ночи и видит на них что-то размазанное, немного похожее на кузьмина и еще что-то размазанное, похожее на себя. потом пальцы застывают над дисплеем. потом поля роняет телефон так громко, что оборачивается задремавший у стойки пестель. — дорогая, ты чего? — подозрительно спрашивает, сощурившись. а ничего. — извините, — еле выдавливает поля, поглядывая на экран. на экране вполне несмазавшаяся фотка, где он целует стаса в шею. и не помнит этого наутро. у поли похмелье, а он думает, что ему снова нужно напиться. на этот раз — в гордом одиночестве, без всяких стасов кузьминых, которые зовут малыми и обливаются пивом, а потом остаток вечера хохочут, как ебанутые.***флэшбек*** стас точно не вампир, потому что ему не нужно приглашение войти, когда он вваливается мокрый от снега и слишком веселый — от портвейна. поля собирался уходить один, а теперь уходит вместе с ним и радуется, что сережа этого не видит. потому что после того, что стас ему наговорил, они, наверное, подерутся, если встретятся. удивительно, как они в офисе еще не попиздились, но дело прояснил кондратий, зашедшй извиниться — стас и сережа работали на разных этажах.
мма. водка. этого хватит, чтобы потравить всех этих ебучих бабочек на дне желудка. у них слишком острые крылья, разрывающие гортань. у них слишком беспардонное и наглое поведение для каких-то несчастных насекомых, по ошибке забредших в его, поли, тело. поебать. похуй. кто-то просит мукку и на весь клуб орет «девочка с каре». люди подпевают и это добавляет громкости — так громко, что к поле в голову приходит спасительная тишина, в которой нет места сереже, стасу, матери или рылееву, или еще кому-то там, кто мог бы начать ебать ему мозги и лезть в душу. похуй. денег не осталось ни копейки, но на это тоже похуй — по ушам долбит что-то совершенно невнятное, без слов и со сбитым ритмом. диджей сосет, но и на это тоже похуй — под это можно прыгать и танцевать пока не онемеют ступни. голову заволакивает приятным туманом. недосып, недавняя болезнь и стресс, вызванный слишком неожиданным желанием ебаться с мужиками дали о себе знать — в голову вдарило только так, и поля понял, как давно не отрывался по-настоящему. хотя, наверное, не с мужиками, а с одним конкретным мужиком. боже блинблять.***флэшбек*** — необязательно было на него орать, — шипит поля. сережа грустно хмыкает. — будешь его защищать после того, как вы вернулись домой вдвоем и пьяные в членистоногих? — ты взъелся. — поля… я понимаю, слушай. — что ты понимаешь? — что ты влюблен.
он не имеет права, вроде как, отнимать свою жизнь у близких людей, но он такая эгоистичная сука, что дела нет до того, что чувствуют они. он чувствует себя пустым. выеденным. выжженным. выпотрошенным. это никак. чувствовать себя никак — ужасно. всем так похуй. как много можно не-чувствовать. поля ловит себя на том, что без куртки пытается вызвать такси и трясется, как последняя сука, сидя на тротуаре. таксисты не берутся ехать. идти домой тоже не вариант. это ужасно, чувствовать некоторое удовлетворение от того, что можно звонить стасу фактически безнаказанно. типа по делу. типа не потому, что просто этого хочется. — з-забери меня, — заикаясь от холода, выдавливает. — ты где? — у «безымянного». кажется, стас бормочет что-то, похожее одновременно на «пиздец», «сука» и «блять», но говорит: — пять минут. и кладет трубку. приезжает через четыре, сонный и лохматый, в пуховике поверх растянутых спортивок и старой футболки. матерится, как сапожник, почти за шкирку затаскивает в машину и потом только убийственно молчит.***флэшбек*** — если у тебя самого в отношениях ничего не получается, это не значит, что я такой же, — тихо говорит поля и смотрит. ждет. и видит — сережу переламывает от этой фразы. — зачем ты так. — а с тобой по-другому никак. где-то подвисает грустная мишина тень, преданная и преданная. сережа неправильно глотает воздух и давится. тянет то ли разрыдаться, то ли пойти выблевать литр пива и таблетку мескалина.
— малой. тянет то ли огрызнуться, то ли повиснуть у него на шее, цепляясь за плечи плотно, крепко и нежно, чтобы никто не смог отодрать. даже клещами. даже если будут бить по пальцам молотком. маразм ебучий. почему мы делаем вид, что нам не-насрать? мы выдумали столько слов, чтобы как можно более мягко и обтекаемо передавать свои чувства. мы говорим: «извини, стас, но твое поведение меня расстроило» вместо того, чтобы сказать без всяких извини: «стас, ты — мудак». потому что стас мудак. пиздец какой мудак. и в то же время он улыбается вот так, барабанит в тишине пальцами по рулю, то и дело нервно косится и кусает губу. идиот. муравьев точно такой же идиот.***флэшбек*** — ты же ни черта не знаешь, — сережа трет переносицу совсем, как отец. — конечно. у нас в семье знать — твоя прерогатива. все вокруг тупые, один ты — гений ебучий. — поль, он… я… — теперь ты разговариваешь исключительно местоимениями? — блять! поль, прекрати, пожалуйста. я пытаюсь… пытаюсь сказать тебе очень важную вещь, а ты… — так говори. и сережа говорит. говорит о том, чего следовало бы ждать, в общем-то, потому что поля не из тех людей, в жизни которых все всегда хорошо.
— это же неправда? — конечно, это правда, но полю детские мультики и сказки всегда учили надеяться на лучшее. стас молчит. молчит, пока они едут до дома. молчит в подъезде. молчит в коридоре. молчит до самой кухни. потом спрашивает: — чай? — кончился. — кофе? — кончился. поля сам — кончился. — я не обижаюсь, если что. и правда не обижается. — в конце концов, ты же помочь хотел. и это тоже правда. еще правда — благими намерениями вымощена дорога в ад. — когда вы это придумали? — после твоего передоза в январе. пиздец. — пиздец. тихо. — знаешь, какая самая ужасная вещь во всем этом? я, блять, люблю тебя. стас приоткрывает рот. — нет, — поля обрывает его, легонько хлопает ладонью поверх ладони. — тихо. пусть повисит в воздухе. я люблю тебя. я люблю тебя. спокойно. — это пройдет. и хочется детски расплакаться, да не можется. стас встает, когда хлопает входная дверь. сережин голос говорит: — я дома! стас тяжело уходит и поля молит: не оборачивайся. стас не оборачивается.