Heart rhythm

Этот подъем был самым тяжелым в его жизни. Тело то и дело покрывалось болезненными судорогами, а желудок сводило с такой силой, что изо рта невольно вырывался жалкий скулеж. Голова была одновременно тяжелой и невыносимо легкой, будто бы из воспоминаний отобрали что-то ужасно важное. Это “что-то” не давало Рафу покоя, он хотел вспомнить, но как бы сильно он не напрягал извилины, у него не получалось. Даже открыв глаза, парень не смог ничего увидеть. Тьма давила на него тяжёлым грузом, заставляя сжиматься и прятаться в свой панцирь, как он делал, будучи ещё совсем маленьким черепашонком. Несмотря на ужасный холод, его лихорадило. Лицо нещадно горело, и хотелось пить. Что было вчера вечером? Он не помнит ничего, разве что разговор отца о том, что вечером ему придется отлучиться. А дальше… Туман. Подросток пытается встать на ноги, но массивная цепь не позволяет ему этого сделать. Стоп, погодите, цепь?.. Когда глаза немного привыкают к темноте, темперамент может разглядеть металлические прутья. Клетка. Он находится внутри сраной клетки. На его ногах кандалы, от которых тянуться цепи. Они прикреплены к полу, а сама длина настолько ничтожна, что даже почти не позволяет сдвинуть ноги с определенного места. Паника начинает накрывать подростка с головой. Что произошло, почему он заперт? Сколько времени он тут? Он пытается закричать, но из горла вырывается лишь жалкий хрип, после чего легкие начинает нещадно жечь изнутри. – Реб…та, – и снова жалкая попытка, обреченная на провал. Или нет? Дверь открывается с противным скрипом, а потом везде включается свет, от чего перед глазами начинают прыгать назойливые зайчики. Рафаэль протестующе мычит и щурится, закрывая глаза израненными пальцами. На пороге стоит отец, а у парня на автомате срабатывает рвотный рефлекс. Мужчина с нескрываемым отвращением смотрит на то, как мальчишка извергает из себя содержимое желудка, но ничего не говорит. Он ждет, когда мучения Рафа закончатся, и они смогут начать разговор. Бунтарь поднимает расфокусированный взгляд. Перед его глазами опять всё плывет, а злосчастная фигура всё никак не может заиметь нормальные очертания. – Г…де я, – каждое слово – невыносимая порция боли, но он должен знать, что вчера произошло. – Ч-Что пр…происходит? Хамато тяжело вздыхает и садится напротив него. Он протягивает руку через решетку, отчего Раф инстинктивно напрягается. Но его не бьют, шершавая ладонь лишь бережно вытирает с губ остатки рвоты и поглаживает по щеке. Это какая-то новая форма пытки. Он не понимает. Ничего, чёрт возьми, не понимает! – Ты такое ничтожество, мальчик мой. Всё же некоторым тварям ничего в этой жизни не поможет стать полноценным разумным существом. Я терпел все твои выходки, я простил тебе даже поджог одного из наших лучших посетителей. Потому что, несмотря ни на что, ты был моим ребенком. Отвратительным, непослушным, мерзким, жалким, но моим. Знаешь, родителям ведь положено любить своих детей любыми, и я принимал вас, закрывая глаза на ваше уродство. Я любил вас, я растил и воспитывал вас. Сделал так, чтобы остальные видели в вас не монстров, а настоящих богов. Взамен я разве просил многого? Нет, лишь полное послушание, – рука мужчины нежно перемещается к шее, сжимая её в следующую секунду. – Но вы даже этого не можете. Если на других ещё надежда есть, то ты просто полный провал по всем пунктам. Ты только всё портишь, само твоё появление на этот свет – огромная ошибка, злая шутка природы. Я бы убил тебя, но ты так просто не отделаешься. Животное, ты задолжал мне слишком много, чтобы вот так просто отправиться в мир иной. Из-за тебя пришлось закрыть бар на неопределенное время! Парень старается отчаянно убрать руки безумца, но хватка слишком сильная. Когда последние остатки сил покидают его, Сплинтер наконец-то отпускает шею. Рафаэль отчаянно глотает воздух и отодвигается к дальней стенке клетки, будто бы там тот не сможет его достать. – Погром бара, перевод алкоголя и избиение моих танцоров. Как думаешь, сколько это всё будет стоить? Погром? Избиение? Господи…что он такого вчера натворил? – Неужели ничего не помнишь? Так напиться, чтобы отшибло память? Браво, сынок, ты снова отличился, – Отец усмехнулся, опираясь на трость. – Ничего, я напомню тебе. Твоя наглая морда опустошила запасы моих самых дорогих напитков и отправилась избивать своих братьев. – Я… Я н-не мог, – по щекам потекли слезы. Он не мог так поступить со своими братьями, да, у них не самые хорошие отношения, но он любит каждого. Он бы никогда… Никогда на свете! Хамато с нескрываемым наслаждением наблюдал за открывающейся картиной. Никаких истерик, никаких возмущений. Осталось лишь добить. – Правда не мог? Мальчики! Они всё это время стояли там? Первым зашел Микеланджело. Его лицо было покрыто синяками и кровоподтеками. Из милой мордашки оно превратилось в разбухшее месиво, его шея была перемотана, но бинты давно пропитались кровью, приобретя коричневый оттенок. На теле также было множество синяков. Следом вошел Дон, он вез инвалидную коляску, на которой сидел Леонардо. В этот момент сердце темперамента было готово остановиться. Обе ноги старшего были в гипсе, а его отстраненный взгляд смотрел куда-то в пустоту. Он даже не моргал, просто буравя взглядом одну точку. У Донателло же красовалась повязка на половину лица, пластрон и панцирь покрывали множества трещин. Двое братьев смотрели на него с нескрываемой ненавистью, и только взгляд Лео всё так же ничего не выражал. – Ты всё ещё думаешь, что не мог совершить ничего подобного? – Раф схватился руками за голову, сгибаясь пополам. Что он натворил… – Мальчики, а что вы думаете по этому поводу? – Что таким тварям в клетке самое место, – прошипел умник, сжимая ручки коляски до побелевших костяшек. В его глазах было столько злости и отчаяния. Майки достал планшет и начал что-то быстро выводить на бумаге. “ТЕПЕРЬ Я НЕ СМОГУ КРЫСИТЬ, КАК ТЫ И ХОТЕЛ, БРАТИШКА!” – гласила надпись. На глазах конопатика блестели слезы. Мальчишка шумно выдыхал носом и скрипел зубами. Зеленоглазый невольно потянулся к своей шее, сглатывая гигантский ком. – Н-Нет… Я не мог так поступить, просто не мог. Р-Ребята, я…мне т-так жаль. Простите, умоляю, простите меня, – парень припал к решеткам, стараясь дотянуться до единственных родных существ во всем этом блядском мире. Но его попытку прервал резкий удар тростью по руке, от чего Рафаэль зашипел, а Леонардо начал дрожать. На мгновение их взгляды пересеклись, в синих глаз не было ненависти или злости, только страх. Он его боялся. – Лео, я... – Довольно! Тебе мало того, что ты с ними сделал, хочешь продолжения? – Нет! – В легких резко перестало хватать воздуха, парень начал задыхаться. Дон хотел дернуться, но суровый взгляд отца приковал его на место, но Раф уже не мог этого видеть. – Ты будешь сидеть тут, пока я не придумаю, как можно будет тебя использовать. Уходим, – свет в комнате гаснет, снова погружая бунтаря в ненавистную темноту. Дверь закрывается, и он обессилено падает на пол.

***

– Я вас всех воспитаю как нужно, – парни боялись сделать лишние движение. Сейчас они все сидели в своей комнате, боясь издать лишний шум. Теперь на ночь их пристегивали запястьем к головке кровати, чтобы они не смели шататься лишний раз по дому. Кроме Лео, бедняга даже сидеть не мог без посторонней помощи. – Ничего, я научу вас быть благодарными сыновьями. Видеть страдания Рафаэля было невыносимо, но Сплинтер пообещал продать его на ближайший мясокомбинат, если они посмеют даже пискнуть что-то не то. Та ночь стала для братьев настоящим кошмаром. Взбесившийся Йоши не пощадил никого. Темперамента он хотел застрелить на месте, но Лео отчаянно молил прощения и просил пощадить Рафаэля, за что Сплинтер окончательно раздробил его ноги. Донни пытался закрыть старшего собой, от чего его панцирь чуть не раскололся пополам. Обессиленные старшие уже не смогли остановить отца, когда он направился к конопатику. Его отчаянные рыдания резко оборвались вместе с булькающим звуком. Если они не хотят, чтобы их положение стало ещё хуже, чем есть сейчас, то им наконец-то стоит смириться и просто делать то, что от них требуются. Уж Хамато об этом точно позаботится.