— Отвратно… колет в боку, — сплёвывает Кир то ли мужику за скошенным подобием барной стойки, то ли самому себе прежде, чем поддеть кожу на выпяченном левом ребре, подняв чёрную олимпийку.
У бармена полно заказов — золотая молодёжь близлежащей деревни делает всё, чтобы он с искусством похлеще дяди Армена на сороковом праздновании всех возможных дней рождений разливал водку по чешкам и смешивал её с соком «Добрый» из первого попавшегося круглосуточного, выдавая разные названия одного и того же коктейля. Так что да — у бармена полно заказов, ему похуй. Кир скатывается вниз с высокого стула. Его мутит, и он петляет меж потных тел, желая выйти наружу.
В голову ударяет прохладный свежий воздух: такой сладкий, что он невольно ищет глазами липы. Но вокруг темно, под щекой берёза — он опирается, когда понимает, что его вот-вот вырвет, а вдалеке под тусклым фонарём виднеется только раскинувшаяся ива.
И Кир начинает ныть. Сначала скулить жалобно, надрывно, царапать ногтями молодой ствол. Затем сжимать челюсти, сжимать кулаки — вслед, выталкивать слюну с шипящей агрессией. В голове не устаканивается, как можно отвлекаться на что-то иное, когда под веками выжжено одно лишь неспокойное и корявое
К ли
м.
Ушёл. Сбежал? Испугался? И к кому бежать, если раньше бежали только друг к другу? Надо было сказать раньше, надо было
дать понять, что можно сказать и раньше. Надо было говорить, надо было обсуждать, надо было признаваться, надо было не затихать щекой к щеке. Надо было разбираться.
Ноет в груди, дерёт в горле. Кирилл отстраняется от единственной точки опоры медленно, оступается, бредёт по холму вверх, потому что точно помнит, что там железная дорога. Это не проблема. Нихуя не проблема, если ты пьян, размазан и совершенно не понимаешь, где та часть тебя, которая всегда была под боком.
К ли м.
Ковыряет, ковыряет, ковыряет. Как будто если заноешь в очередной раз, это приведёт его обратно. Как будто если заскулишь снова, он перестанет злиться. Он же ушёл, потому что злится. Ничего не сказал, потому что злится. Потому что ему стрёмно. Потому что ему рядом с Кириллом стрёмно.
Ему стыдно.
— Как тебя призвать, блять? Как тебя призвать обратно? — задыхается Кир, стирает то ли слёзы, то ли сопли, мажет по щекам испачканными ладонями. Бредёт дальше на ватных ногах.
Срывается, бежит.
— Кого призвать? — удивляется Клим. Привстаёт с кровати, свесив ноги на пол, будто это поможет ему расслышать что-то другое.
Кир щёлкает пальцами.
— Ну там… Нечисть какую-то. Кого сейчас вызывают? — он раскидывает колоду карт на полу.
Они сталкиваются с матерью Клима ровно тогда, когда она уже собирается выйти из квартиры и уйти на ночную смену в круглосуточный. Кир в курсе, поэтому уже перекатывает в рюкзаке банки с пивом — конечно же, абсолютно беспалевно. Впереди долгая ночь, но вырубаться сразу мало кому хочется, поэтому с выпивкой приходится быть сдержаннее.
— С чего тебе это вообще в башку пришло? — не отстаёт Клим.
— Да мамка там по телеку всякие «Битвы экстрасенсов» смотрит, я и стащил у бати карты. Давай разбираться.
— Как разбираться? Ты думаешь, черти сюда придут?
Кир взглянул на ковёр на стене, висящий прямо у кровати Клима, обернулся на треножный мольберт с перечёркнутым чёрной гуашью портретом незнакомой ему девушки; на облупившийся подоконник со старыми ставнями; на смятую, будто в припадке, постель — и на Клима, со впавшими щеками и кругами-безднами под глазами.
— Думаю, все черти уже тут.
Клим заржал:
— Ковёр снимать не буду.
Кир вдруг выдохнул в пустоту, отвернулся, подошёл к окну с открытыми ставнями.
— Надо в деревню. Может, сгоняем как-нибудь летом?
— Зачем тебе в деревню? — Клим усмехнулся. — Подходящий погост ищешь?
— Да нет же, — цыкнул Кир. — Ты ж тут как падаль себя чувствуешь, и вид вон какой. Как будто героином ширяешься, а не Балтикой Девяткой иногда подбухиваешь.
Это тогда? Это уже тогда? Уже тогда он понимал, кто он и что чувствует? Или — что ещё хуже — уже тогда он
не понимал?
А пот стекал по лицу так, словно било мелким дождём. Но било только в груди. Душило жаром, выпитым алкоголем, отчаянием. Вдоль железной дороги не было опоры — не схватишься, а оттого оставалось только бежать, чтобы не свалиться наземь.
Как много он пропустил. Как много не знал и как много не сделал — теперь пожинай плоды. Беги по рельсам в попытке догнать то, что не догнал ещё несколько лет назад.
— И сейчас, по идее, бес какой-то прийти должен? — скептически нахмурился Клим.
— Ага, — Кир был сосредоточен. — Чёрт. Ну, например. Задай вопрос какой-нибудь. Ему.
Клим посмотрел сначала на сымитированную спиритическую доску с буквами, затем на колоду игральных карт, на кровь из их пальцев, которую они смешали на листке бумаги, а позже и подожгли. Затем на Кира. Просто потому что.
— Как меня зовут?
— Да нет же, — отмахнулся Кир. — Я твоё имя тысячу раз называл. Давай что-то такое, что может знать только он.
И тогда почему-то — почему-то — Клим рискнул:
— Достопочтенная нечисть, господин Чёрт… Назови мне тогда имя того, кого я люблю, — и подчеркнул: — Больше всего на свете.
Кир нахмурился. Он-то должен был знать это имя. Но он не знал. Был кто-кто другой? Кто-то, кто не он?
— И че это за имя так…
Но он не успел закончить. Импровизированная планшетка начала двигаться.
А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К
А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К
А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К
Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч
Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я
Клим отнял руку. Сначала запаниковал, а позже и совсем разозлился. Но Кир напал первым:
— Че за приколы? Сначала сам вопросы задаёшь, а потом же и шифруешься сам.
— Это не… Я не шифруюсь, — Клим отстранился, едва сглотнул густую слюну сухим горлом. — Это у тебя что за приколы? Мне типа смешно должно было быть?
— О чём речь? — и Кир действительно не понимал. Но больше Кир злился. Достаточно сильно, чтобы Клим не находил этому причины. — Не такие уж мы с тобой и друганы, раз ты мне даже о таком узнать не даешь. Всё это время девку какую-то прятал, а я и знать не знаю.
— Хочешь знать больше секретов, чем мои черти? — пытался соскочить Клим, нервно посмеиваясь.
— Хочу, — но соскочить не удавалось.
И он выдохнул:
— Да нет никакой… девки. Просто проверить хотел.
Её и быть не могло. Но Кир об этом даже не догадывался. Как и о том, что разозлило его именно то самое «Больше всего на свете». «Больше всего на свете» должно было быть только у них двоих. И эффектом бабочки это стало причиной тому, что теперь он искал карие глаза в пустой просёлочной глуши, как тогда искал эти же глаза в тусклом фонарном свете из окон убитой временем хрущевки.
Но это даже не самое главное.
— Тебе пять лет так дразниться? — сплюнул Кир.
— В каком смысле — дразниться?
— В самом, блять, прямом. Ты же знаешь.
Но это было не правдой. Клим нихрена не знал. Даже Кир нихрена не знал, но всё равно надеялся, что Клим поймёт его.
Открытая форточка скрипнула просунувшимся сквозняком. Клим замер точно так же, как и весь воздух в пространстве вокруг них. Кир смотрел на него и не двигался. Кир не говорил ни слова. Опасно, чересчур опасно. Слишком часто было опасно, но сейчас — чересчур.
Кир подвинулся ближе, едва не опрокинув открытую банку пива, схватился пятернёй за затылок напротив, приткнулся лбом к чужому, а потом взглянул в глаза Климу так, будто всю жизнь только и делал, что искал их. Тогда Клим и отважился повторить свои мысли:
— Нихрена. Я нихрена не понимаю.
Но Кир был не согласен:
— Ты понимаешь.
Тишина была настолько громкой, что Клим переживал, как бы сердце, звенящее аж в глотке, не выдало его. Он умел отличать простые разговоры от непростых, но Кир — нет. В этом и была вся проблема. Для Кира все разговоры были простыми. Или все — непростыми.
— Хочу быть твоими бесами, — произнес Кир.
— А я — твоими.
Растворяясь в ночи.
— Не молчи, — цедит Кир. Сквозь зубы, кусая измокшие от слёз щёки, едва различая пейзажи перед собой.
Как будто и почти дошёл. А как будто и не дойдёт никогда. Но пункт назначения — ничто, когда позади неизвестность длиною в три года, а впереди всего лишь рельсы.
Рельсы.
Рельсы.
И земля.
Чужое тело валит его в траву. И на этот раз дело даже не в алкоголе. Дело в пригвоздивших его плечи руках. Даби придётся очень дорого поплатиться за то, что посмел остановить Кирилла в его поисках. Искусанными запястьями, окровавленным носом и целой горой знаний о чужом прошлом, которые ему, в общем-то, совсем ни к чему.
Но это не важно, потому что Кир будет говорить. Сначала ему, позже — Китцу. На улице, валяясь в щебне, едва не забравшись на рельсы; в машине на заднем сиденье, пока Даби не предложит просто вырубить его, чтобы спокойно доехать до дома, а Китц практически не согласится и не передумает в последний момент.
И пока Кир, наконец, не появится в дверях убитого иссохшего домика-курятника, чтобы увидеть там карие глаза, которые он так отчаянно искал.
Саша незаметно скользнул взглядом за дверь, первым делом заприметив удаляющийся силуэт брата, и слегка прищурился. А затем отступил. Клим поднялся с кровати так, словно не верил в то, что видел перед собой.
— Кир… — скрипнул он.
Да, было видно, что Кирилл не спал. Да, было видно, что он пьяно рыдал навзрыд последние несколько часов. И — отвечая на последний его вопрос — было видно, что он пиздецки напуган.
Но не сейчас. После сокрушающей тряски пришла только всепоглощающая апатия. И абсолютная усталость.
Он вытащил колоду карт из кармана и бросил её на пол.
— Зови чертей.
А потом упал на дверной косяк и скатился вниз, оседая.
— Думаю, — Клим подошёл ближе, аккуратно сжимая его плечи, — все черти уже здесь.
Он помнил.
