Что-то о помешательстве и химии

      — Наши с тобой... — блондинка охуевающе дергается, — Что?       — Ну.. Отношения, — улыбаюсь, спокойно дублируя, — А что, Софья Павловна, что-то не так? Молчит. Что дальше - одному только богу известно, и тот - играет в глухонемого.       — Да нет, все в порядке, — как обычно врет, сто пудов, — Просто пока... не совсем понимаю, о чем ты. Она что, типа, ждёт моих объяснений, да? Ясно, я по горло влипла.       — Вы спросили, почему я разревелась тогда, в аудитории, — даже в глаза не смотрю, боюсь опрофаниться и выдать собственную слабость, — Я просто.. испугалась.       — Испугалась? — она явно ничего не понимает. Прям как я не понимала её биологию в школьные годы.       — Терпеть не могу серьёзные темы, а в тот момент все шло как раз к этому...       — Лиз, я, — отстранённо встряхивает вспотевшими руками, — Ни слова не понимаю. Правда. Господи, Алабина, какой же хреновый все-таки из тебя оратор! Умеешь «разводить песни» только дома, у зеркала и в полном одиночестве. Ну, давай же! Где твои яйца, тряпка?       — Ай, черт с ним, — отмахиваюсь словно от безысходности и резко выдыхаю, — Что будет, то будет... Сонечка вопросительно хмурится. «Что ж такого ты собираешься сказать?» — наверное, единственное, что сейчас волнует её.       — Я не хотела оскорблять вас перед дочерью, — неуверенно начинаю, — Если это вообще можно назвать оскорблениями...       — Перестань, — закинув голову назад, слегонца высокомерно усмехается, — Ещё не родился тот человек, которому удалось бы меня оскорбить. Ага, как же... То-то я и вижу по твоему вечно-опечаленному видку.       — Ну, ладно. Пусть не оскорблять... Я просто не хотела ни в чем вас упрекать. Особенно при дочке. А по итогу повела себя как полная идиотка.       — И? Для чего ты мне все это говоришь? Неловкая пауза. Ииии... Ну же?!       — Я была обижена на вас.       — Прости, что?! — нервно вздрагивает и наверняка уже разжигает внутренний «костёр обиды», — Разве я как-то тебя... Лиз, не понимаю. Закончи начатое, либо заткнись навсегда, глупый ребёнок.       — Возможно мне просто показалось, но.. в школе наше общение закончилось не самым лучшим образом, — тереблю застывшие в онемении пальцы, — Я помню девятый класс, помню, как подставила вас своим безразличием к.. учёбе. Ну или к вам. Уже не знаю. Антропологичка пытается вставить своё слово хоть куда-то, но, видимо, не сегодня, Соф Пална, не сегодня. Мой словесный понос продолжает удивлять.       — Я знаю, вы хотели сделать из меня перспективную ученицу, пытались тянуть, — стыдливо опускаю глаза в пол, — Но я не могла учиться. Не потому, что не хотела. Просто... Реально не могла. Честно.       — Объяснишь? — кажется она начинает вникать в суть нашего до идиотства искреннего разговора, — Что значит «не могла»?       — Не объясню, — дерзко улыбаюсь и отворачиваюсь в сторону приоткрытого окна, — И не просите. Господи, ну конечно же я всё тебе объясню! Только попроси. Хорошенько. Хотя, ты никогда не решишься на это, кого я обманываю...       — Ладно, дело твоё, — ну вот, мерзкие ожидания, кажется, оправдались, — Я не из навязчивых.       — А потом, — переодически сглатывая, уже нехотя продолжаю, — Вы перестали уделять мне внимание, к которому я на тот момент уже успела привыкнуть. И я... обиделась. Сильно. Боже, Алабина, ты хоть понимаешь, насколько бредово звучит твой «рассказ»? Она же просто сочтёт тебя за конченную, помешанную на женском внимании, самовлюбленную дурочку. Что же ты творишь, идиотка?       — Если так разобраться, получается, ты обиделась не на меня, — неожиданно хитро ухмыляется, — А на саму себя.       — Так и есть, — поджимаю губы, почти приняв безысходность будущего бытия, — Я до сих пор ненавижу себя за это. Преподавательница вдруг вскакивает со стула, беспристрастно шумящего своими ножками, и, как-то грустно вздохнув, подходит к сервизному шкафу. Уже через полминуты в ее правой руке красуется бутылка белого полусладкого, а в левой - скромненький штопор.       — Выпьем? — тут же вырывается из её сладострастных уст, — Подростки-максималисты не часто признают свои ошибки. Это повод!       — Это... — живо осматриваю бутылку, после чего расплываюсь в кошачьей улыбке, — Мое любимое!       — Вино?       — Угу. Изящно ставит бутыль на стол и, за пару секунд профессионально «отвертев» деревянную пробку, разливает по идеально-вычищенным бокалам.       — Максимум по паре, — встревоженно расчесываю затылок, но все же соглашаюсь, — У меня плохая предрасположенность.       — Все мы не защищены от этого, — иронично пожимает плечами, — К тому же, женский алкоголизм не излечим.       — Абсолютно солидарна. Обе довольно лыбимся, хихикаем и берёмся за напиток.       — Ну, — расслабленно и изящно извивается над столом, — За восторжествовавший разум?       — За справедливость! Почему-то нагловато усмехаемся, а затем откидываемся на кожаные стулья, будто пытаясь как можно скорее снять стресс.       — А вы умеете делать сюрпризы, Софья Павловна, — отмечаю, не отрывая взгляда от её бездонных, карих глаз, — Неожиданно.       — Ещё бы, — принимает «комплимент» максимально самодовольно, — У меня было предостаточно времени, чтобы научиться этому.       — И сколько же, если не секрет? Неплооохо, Алабина, неплохо... Пытаешься как бы «невзначай» разузнать о ее возрасте? Вот же малолетняя хитрая сучка!       — Не секрет, — флиртующе и немного забавно закатывает глаза, — Тридцать восемь. Да ладно? Мне приснилось или она только что выдала главную «женскую тайну»? Вот же милота.       — А выглядите на двадцать пять, максимум!       — Хммм, погоди-ка, — вопросительно разглядывает мой бокал, после чего саркастично выдаёт, — Да нет, вроде бы одинаково выпили...       — Что?       — Ну, выпила всего пол бокала, а уже начинаешь засыпать сомнительными комплиментами. Быстрая ты! М-да уж, а она права. Лучше б я молчала. Джентельменка хренова...       — Прекратите, Софья Пална, — непринужденно вздыхаю, — Вы и вправду обалденно выглядите!       — Спасибо, - смущенно улыбается и опускает глаза, нервно шоркая по столу белым маникюром, — Я польщена. Повисшая неловкая пауза. Вот нихрена не удивительно! Так же, наверное, у всех, да? Ты человеку комплимент - он тебе благодарность, а потом... Замираете, словно два идиота, и никто из вас не в курсах, как вести себя дальше. Все смущены, все хотят провалиться под землю, да поглубже.       — А давайте ещё выпьем? — предлагаю неожиданно, по-моему, даже для самой себя, — Я уже придумала тост, между прочим. Недолго молчит, разводя взглядом по острым углам кухни, а затем, лаконично расслабившись, хрипло соглашается, кивая уставшей головой. На этот раз я сама заполняю пустые бокалы белым, благородным напитком. В такие моменты чувствуешь себя максимально взрослым и самостоятельным...       — Ну все, готово, — улыбаюсь и беру бокал в руку, заглядывая в внимательно-наблюдающие за собой глаза, — Давайте, что-ли... За любовь?!       — Ли-и-и-за! — вдруг срывается на прерывистый, саркастичный смешок, — Вот это ты подготовилась, конечно.       — В смысле?       — За любовь?... Неплохо, — противно передразнивает, — А главное - очень оригинально! Сейчас я могла бы надуться и свалить отсюда за тридевять земель, но это же Со-о-онечка... ей прощается, кажется, всё. Даже такое откровенное обстебывание. Тем более, это и вправду смешно.       — Ну, а вы как думали? — старательно выдыхаю, — Королева тостов, так то! Оглушительный, особенно бьющий в уши в столь просторном помещении, звук хрусталя, достойно прозвучал. И вот, мы, наконец, пьем. Пьем за любовь. Только, черт его знает, за чью...

***

Минуты за бутылочкой хорошего вина и не менее вкусной нарезкой бегут будто угорелые. Правда, есть одно «но»: в планах было выпить всего по паре стаканчиков, а по итогу наш желудок омывает уже вторая бутылка.       — Ой-й-й, нам стоит, и-и-ик, — опьяненно икая через каждое ново-сказанное словцо, начинает вопеть, — Притормозить.       — Да вы чего-о-о, Соф Пална? — нагловато и ещё более бухо возмущаюсь, — Только начали же!       — Не-не-не, Лиз... Всё! — забавно размахивает руками, явно потерявшись в ориентации, — Заканчиваем! Тебе ещё домой... Не объяснишь потом.       — Не объясню? В смысле?       — Что, всё? — улыбается настолько сильно, что становится не по себе, — Напилась? Я лишь вопросительно хлопаю ресницами, не понимая, что от меня вообще хотят и в чем, собственно, проблема.       — Напоминаю, красотка, — продолжает счастливо светить зубами, — Ты все ещё живешь под родительским крылом. Все ещё ребёнок. Ребенок, пытающийся казаться взрослым и умным, — вот же остроумная стерва, — Так что если ты прикатишься домой под полночь, да ещё и такая хорошая, у мамы с папой, вероятнее всего, возникнут вопросы. Эх-х-х, Софья Павловна, повезло же вам с вечно-работающим мужем и не привередливыми детьми, что все ещё соглашаются ездить к родственничкам. Так бы и у вашего «чада» возникли вопросики...       — Вообще-то я живу отдельно от мамочки с папочкой, — самодовольно и обиженно запрокидываю голову, почти дотянувшись темечком до спины, — Если вам это, конечно, интересно...       — Э-э-э, — вздрагивая, на автомате морщится, — Правда?       — Ага, — стервозно сияю, отпивая уже настоявшееся в бокале вино, — А что, не ожидали?       — Скорее, просто не была осведомлена. Антропологичка с неподдельной гордостью проходится по мне взглядом, а после двусмысленно вздыхает, будто желая сказать что-то важное, но так и не решившись на это. В её глазах можно запросто счесть некую... печаль. И она пришла не только что, не из «ниоткуда». Она прослеживается давно. Но причины ее известны, видимо, только ей самой.       — Теперь я понимаю, откуда такое желание разгромить собственную квартиру, — кажется эта дама позволяет себе шутить чересчур по-чёрному, — Свобода накрыла с головой, да?       — А вы серьезно думали, что я стану так отрадно веселиться при родителях?       — Твоя подружка.. кх-м-м-м, — кашляет, быстро оправляясь, — Ну, Катя. Не вдавалась в подробности твоей семейной жизни. Упомянула лишь про хаос и разбитые вазы. А с кем ты там живешь.. или не живешь.. я и понятия не имела.       — Ну вот. Теперь имеете, — саркастично пожимаю плечами, — А шутка про «свободу», кстати говоря, была лишней. Откуда вы знаете, может я не просто буянила, а под действием свалившейся на голову депрессии? Как красиво щебечешь, Алабина... Тебе бы в артистки!       — Да ты что-о-о?! — демонстративно разводит бровями, демонстрируя фальшивое удивление. Конечно же это её очередной сарказм, — Правда что-ли?       — А то! Знаете вообще, насколько сильно интровертные подростки склонны к депрессии?       — Ой-й-й, Ала-а-абина, я тебя умоляю, — разражается громким, уже искренним смехом, — Тоже мне, нашлась... Самая депрессивная на свете!       — Э-э-эййй, полегче, пожалуйста, — по-детски неестественно хмурюсь, слегонца толкая её плечом, — Я ведь так и обидеться могу!       — Ой-ёй-ёёёй-й... — не прекращая издеваться, треплет меня за покрасневший от смущения нос, — Напугала! Эти «игры», состоящие, по сути, лишь из взаимных подколов и нелепых заигрываний, могли бы продолжаться ещё очень и очень долго. Но ключевое слово здесь «могли бы»...       — О-о-о-у, что-то мне, и-и-ик, — не успевая за собственными мыслями, вдруг привстаю со стула и за считанные секунды оказываюсь у раковины, — Нехорошо как-то... С помутневшим, за последние мгновения, взглядом, старательно пытаюсь крутануть винтиль крана. Но руки не слушаются, выходит совсем плохо.       — Лиза! — не успев разобраться в представленном взору зрелище, тут же бросается ко мне «на помощь», — Что такое?       — В-в-в.. всё.. норм-м-ально, — с огромным трудом контролируя собственную дикцию, вяло бросаю, — Нальёте мне водички, а?! — и щенячьими глазами смотрю на неё, тем самым пугая ещё сильнее, — Пожа-а-алуйста...       — Тебя тошнит? — все ещё пытается вытянуть из меня правду. Только вот зачем? Разве не очевидно, что это бесполезно? — Может таблетку? Ответа, конечно же, не следует. Я лишь предательски туплю в одну точку взглядом, полным... опустошения. По-моему, это уже не я. Это в конец беззащитный человек, которому срочно нужна хоть какая-то помощь.       — Чё-ё-рт! — продолжает нервничать, что обычно не свойственно ей даже в самых патовых ситуациях, — Дура! Дура! Дура! Знала же, что тебе нельзя столько пить...       — Что? — от возмущения у меня аж проясняется рассудок, — Откуда вы могли знать?       — Наследственность... Возраст... Да ты ж ещё совсем ребёнок! Кто бы мог подумать? Девятнадцать лет - совсем ребёнок? Ну класс. Некоторые уже в пятнадцать могут дать фору взрослым по распитию высокоградусной алкашки, а я... тянусь к раковине после второй же бутылки вина. И то - поделённой на двоих.       — Да дело тут даже не в том, что перепила, Софья Павловна, — неожиданным образом вступаю в спор, — Я выпиваю не так уж и редко, чтобы... вот так вот.       — Как тогда ты объяснишь все это? — раздраженно и будто отчасти разочарованно моим заявлением о «частом пьянстве», хмурится, — Хочешь сказать, я подлила тебе яду?       — Да причём здесь яд? Перестаньте, — резко отмахиваюсь, — Я просто.. не особо тащусь по вину. Оно слишком сладкое. Слаще всего алкоголя, что я обычно пью.       — И что с того?       — Просто ударила сахаром по печёнке, ничего удивительного. Забейте. Не в силах больше спорить с большим ребёнком, Софья ещё раз озабоченно оглядывает меня, видимо пытаясь убедить себя в том, что все будет в порядке, а затем послушно наливает в стакан прохладной воды и протягивает его мне.       — Спасибо, — натянуто улыбаюсь и выпиваю все четыреста грамм залпом.       — Как сейчас себя чувствуешь? — спустя минуту по-прежнему озабоченно интересуется, — Не отпустило? Хоть слегка?       — Я очень, — почти роняю стакан на гранитный гарнитур и упираюсь лбом прямо в её шею, — Хочу спать.       — Что? - почти опешив, вздрагивает, — Спать?       — Очень. За считанные мгновения осознав, что другого выхода не осталось, блондинка судорожно хватает меня за плечи и уводит в соседнюю комнату.       — Не нужно, Софья Пална, я пойду домой, — настойчиво пытаюсь выбраться из её, как оказалось сильных рук, но попытки тщетны, — Мне тут не далеко, слышите?       — Ложись, говорю! Не желая слушать мои детские и до смеха гордые вопли, разом укладывает меня на мягкий и, вроде бы вполне себе стильный диван. И не успела я сказать и слова, как уже была накрыта тёплым, шелковым одеялом.       — Удобно? — суетливо расхаживая по комнате, волнуется, — Подушка не слишком жесткая?       — Подушка... — буквально впиваюсь головой в постельное белье, взбудораженно закатывая глаза, — Охрени-и-и-тельная...       — Ну и прекрасно, - усмехается и ловким движением руки вырубает свет, — Спокойной ночи.       — Прият... — но договорить я не успеваю. Мои веки закрываются быстрее. И я моментально проваливаюсь в сон. Софья Павловна мило щурится и, еле сдерживая себя, чтобы не засмеяться, выходит из, видимо, теперь уже «моей» комнаты и бесшумно захлапывает дверь.