Supernova

— Ну и что это за херня? — Тобио подносит флаер к глазам, прищуриваясь. На чёрной глянцевой бумаге белым золотом горит заученная наизусть строчка. Слишком много пафоса ради… — Что ещё за вечеринка в честь… кого, блять? Танцора? Что я там вообще забыл? Цукишима устало трёт виски, молясь всем богам — нет, серьёзно, абсолютно всем божествам известных и давно забытых религий — чтобы это, наконец, закончилось. Ему нужен выходной. И не один. Стоп. Даже больше — ему нужен отпуск. Точно, блять, ему нужен отпуск, потому что ещё одна неделька в компании этого идиота, и последние живые нервные клетки можно будет смело отправлять в утиль. Ему недостаточно платят за это дерьмо. — Знаешь, мне пришлось обратиться к старому знакомому, чтобы достать тебе приглашение. А я этого очень не хотел, — Цукишима демонстративно поправляет очки за примерно шестьдесят тысяч иен, и Тобио уже не так уверенно дёргает плечами — по позвоночнику бежит красноречивый холодок. Кей — профессионал своего дела, но вот с характером, конечно, природа промахнулась. — Куда ты там собрался? В Рим? Деньги, говорил, нужны? Я тебя за язык не тянул: если хочешь заполучить крупный рекламный контракт, то нужно засветиться, — Цукишима поднимает взгляд на застывшего подопечного: — Ты почему такой тупой, господи? Все мозги тебе выбили? Может, а ну его… спорт этот? Пойдёшь опять официантом бегать. Глядишь, к сорока годам машину купишь. Кагеяма ощетинивается. Тёмная древесина молчит, когда он облокачивается на стол агента обеими ладонями, едва не царапая пальцами покрытие — ещё бы: за такие деньги стол не только должен быть надёжным, как американские нефтяные акции, но и член профессионально отсасывать. Хотя это же Цукишима. Вряд ли он заинтересован в чём-то, кроме нулей после запятой банковского счёта. — Почему я просто не могу засвети-и-и-иться на ринге? — Тобио передразнивает Кея и впивается взглядом в мутные глаза, скрывающиеся за стёклами очков. — Как я привык. Как я умею, — он трясёт головой, выпрямляется и раздражённо кидает злополучное приглашение поверх аккуратной стопки документов. — У меня бои каждый месяц. Я беру их один за другим. Разве этого недостаточно? Тобио отходит от стола, плюхается в мягкое кресло и, ни в чём себе не отказывая, растекается по светлой обивке, закидывая ногу на ногу. Он действительно хорош в своём деле — проводит один победоносный апперкот за другим, вот только призовые заканчиваются буквально через месяц, а рекламные контракты почему-то не падают с неба манной небесной. Кей глубоко вздыхает (храни господь его пульмонолога — золотой человек, отвадивший его от сигарет ещё много лет назад) — как же всё надоело — и кидает быстрый взгляд на город, раскинувшийся где-то под ногами. С десятого этажа через несуразно огромное для компактного офиса окно открывается живописный вид на уже давно проснувшийся Токио. Люди спешно топчутся по улочкам, переговариваются, наверное, даже улыбаются своим собеседникам; машины громко сигналят, притираются в пробках; пока какой-то неудачник-велосипедист практически сносит лбом столб… В этот раз повезло. Кей качает головой. — Никто не будет платить за рекламу отбивной, — произносит так резко, что Кагеяма вздрагивает, послушно откладывая телефон в сторону. — И прости, но пока ты исключительно тупой кусок мяса. Хочешь деньги? Получи контракт. Хочешь хороший контракт? Не проблема — иди и торгани своим средненьким, ничем не примечательным личиком. Засветись в нескольких журналах: выпей бокальчик, поздравь юное дарование с главной ролью, приобними за талию, улыбнись в камеру, и после, я гарантирую, ты полетишь в Рим первым классом. Но если ты планируешь и дальше изображать истеричную дамочку, то просто отвали от меня. — Средненькое, да? — Кагеяма хмурится, включает фронтальную камеру и деловито осматривает изображение. — Мда, неплохо меня тогда потрепали, — проводит пальцем по фиолетовому отливу, скрывающемуся за отросшей чёлкой. — И что, одна-две фотографии с танцоришкой, и я получу свои деньги? Цукишима прищуривается, обводит взглядом кабинет и берёт в руки карандаш. С кристаллами «Сваровски», конечно. — И даже больше, — Кей мельком усмехается, и Кагеяма закатывает глаза: ничего этот белобрысый не понимает. Эмпатия на уровне ножки от стула. — Ладно, вижу, до тебя начало доходить, а мне ещё нужно разобрать весь этот мусор, — он обводит взглядом осторожно разложенные стопки документов. — Кстати, это твои бумажки, так что, будь любезен, свали куда-нибудь. Цукишима открывает первую папку, сразу же переворачивая несколько страниц — янтарные глаза цепко скользят по строчкам, передвигаясь от одной цифры к другой. Рука тянется к калькулятору — нужно перепроверить парочку сводных статей… — Да, — Кагеяма поднимается с кресла, расправляет плечи и потягивается. Кей уже вовсю погрузился в родную стихию — здесь ему больше делать нечего. — Кстати, спасибо. Цукишима отрывается от документа, смотрит на него задумчиво-неверяще, а после кивает. — Твои налоговые отчётности — ебаная херня. Будешь должен. Тобио пожимает плечами и поворачивается к выходу. Да, все эти бумажки, отчёты о доходах-расходах, сводные данные, цифры, цифры, цифры ему никак не даются, но… для этого и созданы агенты, верно? Что-то подсказывает ему, что вряд ли — сомнительно, что всё это входит в должностные обязанности Цукишимы, прописанные в мудрёном договоре, который он, Кагеяма, конечно, даже не читал, но…  — Эй, — Кей окликает его на самом пороге, и Тобио едва-едва подавляет детское желание выскользнуть за дверь раньше, чем тот успеет сказать что-нибудь ещё. — Будь умницей, сходи на вечеринку. Кагеяма вздыхает, разворачивается на пятках и подходит к столу. Цукишима недобро ухмыляется. — Побереги личико до субботы. Это твой золотой билет в Барселону, или куда ты там собрался. — В Рим. Кей отмахивается. — Ты меня понял, — разблокировав телефон, он задумчиво пролистывает контакты. — Кстати, Тобио, — Кей выдыхает его имя настолько нежно, что Кагеяму передёргивает. «Дрочит меня», — говорят, наша птичка предпочитает и девочек, и мальчиков, так что… будь паинькой — думай о деньгах. Тобио морщится. — Ему вообще исполнилось двадцать? — Вот это уже вопросы по делу, — Цукишима откладывает телефон и улыбается. Выглядит отвратительно. — Не беспокойся, за развращение не посадят. — Я не буду объезжать танцора за деньги. Цукишима хмурится, а потом буквально взрывается смехом — и это ещё отвратительнее, чем его улыбка или издевательский тон, или сраное приторно-мерзкое «Тобио», или его любовь к дорогим и бесполезным вещам. Когда Тобио выходит из офиса и дверь с тихим щелчком закрывается за спиной, в руках у него — пригласительное. В голове — чёртова беда и желание послать всех нахер с этими вечеринками, связями, выпивкой и тусовками, но… Но тогда нахер пойдут и выгодные контракты, деньги, поддержка спонсоров, поездка в Рим. Кагеяма хмыкает и прячет картонку во внутренний карман куртки. Разок можно и потерпеть. Вряд ли это сложнее, чем выступать на ринге.

***

Ладно, окей — это куда сложнее, чем выступать на ринге. Классические брюки, больше года пылившиеся в дальнем углу шкафа, неприятно стягивают движения; рубашка недвусмысленно подчёркивает мускулатуру (ну хоть за это спасибо); предательский пиджак, взятый на время у Иваизуми, сидит мешком, а угольно-чёрный галстук грозится задушить его где-нибудь в подворотне. Тобио поворачивается лицом к зеркалу, поправляет манжеты, на пробу улыбается — получается отвратительно — и поднимает взгляд на электронное табло. Лифт издаёт тихий писк, а после приятный женский голос оповещает: «Этаж пятьдесят один. Добро пожаловать». Двери разъезжаются слишком неторопливо — такую медлительность могут позволить себе только очень богатые люди, а Тобио же, наоборот, вечно на ногах и вечно спешит с тренировки на тренировку, с ринга в спортзал. В последний раз дёрнув себя за рукав пиджака в неловкой попытке разгладить невидимую здравому человеческому глазу складку, Тобио глубоко вздыхает. Он справится. К его удивлению, на этаже его не встречает толпа охраны или хотя бы припудренная красавица-хостес: Тобио выходит из лифта и оказывается в ничем не примечательном коридоре, который выглядит точно так же, как и тысячи других коридоров — однотонные обои, выдержанная репродукция на стенке, ваза с цветами. Подобный «дежурный набор» можно встретить как в шикарных отелях класса люкс, так и в простеньких хостелах из серии «включено ровным счётом ничего, но и платите вы соответствующе», кроме одной ключевой детали — на этаже всего одна дверь. Приятная тёмная древесина выглядит кричаще просто, учитывая высоту этажа и стоимость арендной платы за метр — никаких электронных замков, датчиков, сканирующих посетителей от макушки до пят, и даже никаких скважин для ключа. Тобио напрягается: такое «доверие» выглядит угрожающе, учитывая, что он знает, кому именно принадлежит это помещение. Напускная неказистость красноречивее золотых вензелей, искусной лепнины, мудрёной охранной системы — так и кричит: «Входи, если уверен, что тебя ждут». Тобио не уверен. Потоптавшись у двери несколько минут — нет, он совершенно не нервничает, просто… просто он обычно не посещает все эти дурацкие сходки кошельков на толстых ножках — Кагеяма стучит пару раз по дереву и, не получив ответа, дёргает ручку. Дверь поддаётся с удивительной простотой, и оказавшись по другую сторону, Тобио понимает — несмотря на врождённый топографический кретинизм, адресом он не ошибся. «Конференц-зал № 2» совсем не похож ни на конференц-зал, ни на номер два — помещение напоминает скорее какой-то новомодный лаундж-бар с обилием различного рода поверхностей для «посиделок», барной стойкой, импровизированным танцполом и столами с закусками. Свет приятно приглушён, погружая зал в некое подобие интимности. Элегантно. Стильно. Очень и очень дорого. Меньшего от Nekoma Corporation Тобио и не ожидал. — Добрый день, вам помочь? — Кагеяма рефлективно дёргается, когда прямо перед ним, будто из воздуха, материализуется низенький мужчина в строгом костюме и с гарнитурой. Охранник с отточенным дружелюбием улыбается гостю, но Тобио готов поклясться — не конфетами оттянуты его карманы, уж точно не конфетами. При невысоком росте и довольно «сдержанной» комплекции мужчина на каком-то интуитивном уровне воспринимается как «опасность» — слишком собранный для обычного тупого головореза, охраняющего частную вечеринку на пару десятков гостей. Слишком осторожный в движениях. — Добрый, у меня приглашение. Тобио тянется рукой к пиджаку — глаза охранника ни на секунду не перестают следить за его ладонью. Кагеяма понимающе кивает сам себе: он не ошибся, перед ним явно не дежурный сотрудник частной охранной организации. И что-то подсказывает Тобио, что спортивная подготовка, в случае чего, ему не только не поможет, но и хуже сделает. А он здесь не ради этого, поэтому медленно, чёрт побери, очень медленно Тобио достаёт блестящий флаер и демонстрирует охраннику. — Добро пожаловать, — мужчина немного извиняюще улыбается и пропускает его внутрь, отступая в сторону и исчезая где-то среди причудливых дизайнерских ваз. — Приятного вечера, — доносится вдогонку. «Приятного вечера. Ага, а как же». Светские мероприятия всегда казались ему чем-то неоправданно напыщенным — отдающим горечью и немного гнилью. Все эти сплетни, грязные взгляды, ухмылочки: часть приходит за лёгким сексом, другая — за палёной известностью. Кагеяма старается не думать о том, что может получить и то, и другое. Нет-нет, не думать. Тобио замирает посреди зала и мельком осматривается: ухоженные, тонкие словно хрусталь женщины, мужчины, закованные в дорогостоящие костюмы — броня двадцать первого века, звон бокалов, тихий смех — всё это вызывает у него приступ лёгкой тошноты. Тобио не создан для светских бесед и ни к чему не обязывающего флирта. На ринге не разговаривают и не флиртуют — туда приходят выживать и зарабатывать деньги. Здесь не ринг, но, несмотря на внешнюю мишуру, ощущения почему-то очень схожие. Шаг влево, шаг вправо — съедят и не подавятся. Тобио нервно поправляет галстук и подходит к длинной барной стойке из тёмных пород дерева. Садится на самый край. Бармен услужливо предлагает налить, демонстрируя красноречивую палитру напитков всех цветов и консистенций: от простого саке до молекулярных гранул с охлаждённым виски. Тобио отрицательно качает головой — ещё рано. Его разум должен быть максимально трезв: он пришёл сюда за контрактом и уйдёт отсюда только с контрактом. И ни с чем больше. Ни с кем больше… Господи, да. Конечно, да, он загуглил заветное «балет к вершине! исполнитель главной роли», чтобы заочно познакомиться с Хинатой Шоё. И честно — он ожидал другого. Чего-то более… блеклого, что ли? Худощавого мальчишку с классическими чертами лица и обыденной, давно приевшейся «идеальной красотой»? Тонкого, ломкого: ткни такого пальцем — рассыпется, по ветру разойдётся, словно лепестки сакуры. Тобио ожидал увидеть типичную верхушку элиты — парня с идеальной родословной, огромными деньгами и замученным лицом. Но Тобио увидел Хинату Шоё. Яркого, несуразного — худого, но поджарого, мускулистого (Тобио не мог не представить на секундочку — на одну лишь секундочку! — как эти крепкие ноги смыкаются на его талии, сжимая с боков); непривычно низкого для танцора, с кричащей ярко-рыжей копной и радостной улыбкой. Хината Шоё выглядит как солнце. Хината Шоё танцует как океан. Из уважения к любому физическому искусству Тобио кликает на одно из первых же видео. Кликает всего на одно — а зависает на целых двадцать минут, что для него, вечно разрывающегося между сном и тренировками, непозволительно много. И в общем… Не зря на всех плакатах крупным шрифтом указывают имя главного исполнителя. Хината Шоё музыке не подчиняется — он сам её усмиряет. Движения перетекают из одного в другое, смешиваются, рваные по краям и невообразимо текучие внутри; формы идеально выверенные, но с лёгкой капелькой экспрессии: словно ещё мгновение — и совершенный угол смажется, прямая линия дрогнет, нога упадёт, завалив арабеск, но нет, Шоё улыбается и стоит на своём, словно кремень. И музыка играет по его правилам: оттеняет переливами мощные движения, послушно струится на медленном переборе и взрывается красками на динамичном прыжке — Шоё даже не парит, он буквально взлетает в воздух, врывается в стихию, а после с небывалой лёгкостью опускается на землю. Словно рождён был летать. А ходить — пришлось учиться. Танец живой, тягучий, мощный и совсем не соблазнительный — скорее «доказывающий». Говорящий. Многозначительный. Кагеяма тратит целые двадцать минут на просмотр отрывков из выступления, чтобы сделать вывод: Хината Шоё отвратителен. Его совсем не хрупкое тело, рыжие патлы и лучезарная улыбка просто отвратительны. Тобио ненавидит, блять, танцоров. И холодный душ тут совсем не при чём. Нет, если подумать серьёзно: пока он получает по роже от очередного тяжеловеса, который усиленно закидывался мочегонным перед взвешиванием, а после — спешно набирал килограммы, танцоры сладко выкручиваются в па, красиво задирают ножку, выгибают спинку. И, угадайте, кто получает больше денег? Признания? Внимания прессы и фанатов? То-то же. Тобио не из этой системы. Тобио — это не про красоту движений и нежность жестов, он про сталь в мышцах, синяки по телу и вправленный умелой рукой костоправа нос. Он с ринга — с места, где люди умирают, где теряют последнее здоровье и харкают кровью на покрытие. Хината Шоё может очаровательно прыгать, махать ручками и принимать цветы от восторженных зрителей. Тобио может считать на «кассе» призовые и планировать, сколько из этого придётся потратить на врачей. Хината Шоё — танцор. Тобио ненавидит танцоров. Он уйдёт домой один. — Может, всё-таки что-нибудь налить? — участливо улыбается бармен, видимо заметив его застывший взгляд, и Тобио, прочистив горло, выдыхает: — А молоко есть? Если парень и удивлён, то виду не подаёт — вот он, профессионализм чистой воды. Словно фокусник, достающий кролика из шляпы, он выуживает откуда-то из-под стойки новый пакет с молоком, и Тобио довольно усмехается: точно неизвестно, сколько Nekoma платит своим сотрудникам, но судя по уровню сервиса — явно достаточно, чтобы люди держались за свои места. Может, и ему сменить работу? — Пожалуйста, — бармен улыбается во все тридцать два, и Тобио благодарно кивает. Он не в настроении разговаривать. Честно говоря, сегодня он не в настроении, чтобы жить, но кто его вообще спрашивает. — Эй-эй-эй, — Кагеяма вздрагивает и чуть не проливает священный напиток, когда к нему подсаживается кто-то излишне энергичный и громкий. — Ты что, действительно будешь пить это? Тобио демонстративно отпивает из стакана и, вздохнув, всё-таки поворачивает голову в сторону нарушителя спокойствия. Хм. Хм-м-м-м. — Так что, — парень улыбается, подмигивает бармену (видимо, знакомы) и с неподдельным интересом уставляется на Тобио, — пришёл сюда молочка попить, котик? Тобио гулко выдыхает: стиснув зубы, он громко ставит стакан на стойку и поворачивается к беззаботно улыбающемуся идиоту. — Как ты меня назвал? Парень медленно окидывает его оценивающим взглядом, подмечая и тарабанящие по стойке пальцы, и убийственный блеск в глазах. Хмыкает. — Я назвал тебя котиком, но, видимо, зря. На псину сторожевую ты похож куда больше, — он вновь подмигивает, но в этот раз уже Тобио. — Ну и ладно. Я, в общем-то, не заинтересован. Кагеяма фыркает и отворачивается. Напоминает себе, что пришёл сюда не драться — не накидываться с кулаками на лощённого придурка, не выбивать его слишком белые зубы, не оставлять на смазливом личике один синяк за другим и уж точно не допинывать ногами. Тобио, чёрт побери, не любит хамства, а поэтому улыбается незнакомцу — и этого оказывается достаточно. — Бармен, — парень подзывает работника, наклоняясь ближе к стойке и рассматривая бутылки у задней стенки. — Два джин-тоника, пожалуйста. Тобио залпом допивает молоко и вновь осматривает зал: заветной пташки нигде не видно — и это расстраивает до скрипа зубов. Чем быстрее он засветится, тем раньше сможет улизнуть домой, избежав общества неуёмных идиотов. — Я, кстати, Мия, — с ленцой в голосе протягивает «сосед», осторожно пододвигая к нему модный бокал на тонкой ножке. — Мия Атсуму. Думаю, ты слышал обо мне — я тоже участвовал в постановке… — Танцор? — обрывает его Кагеяма, не собираясь притрагиваться к предложенному напитку. Его установка на сегодня: трезвая голова и чистые, блять, кулаки. — Ага, — Атсуму оживлённо кивает. — Как и большинство здесь, чужих вроде не звали… Тобио не сдерживает усмешку: чужих не звали — да сами пришли. — Ненавижу танцоров, — бросает короткое собеседнику, подавая знак бармену. — Повторить, пожалуйста. Мия наверняка хочет что-то сказать. Возможно, даже говорит, но Тобио всё равно: взгляд задерживается на стройных бутылках, полных высокоградусного яда — вязкое забвение не манит. Может, в другом месте и с другими людьми, но точно не здесь. Тобио поднимает вновь наполненный стакан, делая осторожный глоток. Вкусно. Разговоры в зале внезапно стихают, хотя музыка так и продолжает наигрывать спокойные, естественные переливы. Это странно, и Тобио уже хочет осмотреться, но прямо над ухом раздаётся громкое «Привет!», и он цепенеет, так и не успевая встать со стула. Лишь слегка поворачивая подбородок в сторону источника звука. Хината Шоё рядом. Совсем близко. Тобио кажется, что он может почувствовать чужое дыхание на своей щеке. Медовые глаза смотрят мимо него — куда-то в сторону бутылок, и Тобио нехотя ёжится. — Скучал по мне? Тонкие пальцы пробегаются по плечам, замирают на воротнике пиджака — Атсуму улыбается, откидывается на спинку барного стула, бормочет что-то мило-мерзкое (Тобио внезапно оказывается неспособен распознавать слова) и хватает чужие ладони, притягивая парня ближе к себе. Шоё с тихим писком валится на Мию, утыкаясь подбородком в чужую макушку, и Тобио… Тобио хочет провалиться сквозь землю. Они слишком близко. Сцена слишком личная, интимная, зачем-то выставленная напоказ перед всей светской прослойкой — Тобио тошнит от публичных проявлений чувств. Что бы ни было между этими двумя — лучше бы им дотерпеть до спальни. И да, это всё усложняет. Хината Шоё… отвратительный. Господи, он просто отвратительный — в простых тёмных джинсах и футболке, с рыжей копной волос, которую, по всей видимости, не решился обуздать ни один стилист, с глупой улыбкой, яркими веснушками, с лукаво прищуренными глазами и… Господи. Как же мерзко. — О, Мия, это твой друг? — неимоверно отвратительный Хината Шоё наконец-то замечает свидетеля их прелюдий (если быть точнее — свидетелями становятся все гости вечера и даже часть персонала, но Тобио поневоле оказывается в самом эпицентре сцены) и улыбается ещё ярче. Он что, на спидах? Или это какая-то новая химия? Тобио фыркает и немигающе смотрит в янтарные глаза. — Вряд ли нас можно назвать друзьями. Мы только познакомились. Хината отодвигается от Атсуму, задумчиво хмурится, переводит взгляд то на одного, то на другого, а после глубокомысленно выдаёт: — Тебе улыбнулась удача, Мия. Сегодня я не обижусь за то, что ты не познакомил меня с таким обворожительным парнем. Шоё громко смеётся на весь зал, и гости вечера послушно вторят ему. Мия Атсуму тоже смеётся — пусть и не так весело. Тобио, чёрт побери, точно не смеётся — смотрит во все глаза на это недоразумение и не может поверить, что слух не подвёл его. Этот апельсин на минималках только что назвал его «обворожительным»? Тобио слышал огромное множество комплиментов в свою сторону — как в лицо, так и в спину. «Сильный», «машина для убийств», «костоправ», «монстр»… да даже это ублюдское «король ринга» и то куда логичнее, чем… «обворожительный». «Об-во-ро-жи-тель-ный» — Кагеяма хмурится, пробуя слово на вкус, перекатывая на языке, рассеянно позволяя еле слышно сорваться с губ… Хината перестаёт смеяться. — Ой, прости, надеюсь, я не обидел тебя, — он складывает ладони в «умоляющем» жесте, и Тобио не находит ничего лучше, чем просто уткнуться в своё молоко. — Ты же знаешь, что сегодня все напитки за мой счёт? Тебе не обязательно пить… это. Тобио дёргает подбородком и впивается взглядом в дружелюбное лицо парня. Улыбка слабеет на пухлых губах, растворяется в сумраке вечера, между бровями прокладывается заметная морщинка, и Тобио едва сдерживается, чтобы не разгладить её пальцем. Обворожительно. — Мне нравится, — отзывается Тобио, громко ставя стакан на стойку. — Мне нравится моё молоко, и не я… и я не… я не обворожительный! — наконец договаривает, поднимаясь со стула. — Простите. Он толкает плечом молчащего Хинату и пробирается сквозь шумную толпу. Приятно познакомиться — Кагеяма Тобио, двадцать два года. Сбегает, словно маленький ребёнок, получивший лопаткой по лбу: не очень больно, но точно обидно, да и песок сыплется за шиворот одежды. Все остальные посетители песочницы смеются, хихикают, шушукаются, тыкают в него пальцами, а он, совсем маленький, бежит к маме, спотыкаясь о развязавшийся шнурок. Приятно познакомиться — Кагеяме Тобио уже точно не четыре года. Он больше не в песочнице. Да и в лоб его не били, скорее даже наоборот — «обворожительный». Тобио прищуривается. Ну кто вообще мог додуматься сказать о нём такое? В каком месте он, высокий, мощный, словно высеченный из грубого камня, обворожительный? Интересно, они пялятся ему вслед? Обсуждают, какой он идиот? Уже давно забыли о его существовании и вновь принялись ворковать? Нет. Тобио точно не думает, как Мия обнимает Хинату, прижимается к его лбу, щекам, плечам губами. Как обводит грубыми пальцами светлые, едва заметные веснушки на слегка курносом носу, как… — Эй. Эй! — его крепко хватают за плечи, и Тобио, застигнутый врасплох, дёргается, едва не заряжая кому-то кулаком в нос. Профессиональная деформация — она такая. Кагеяма поднимает взгляд и… — Ты ещё не закончил. Тобио скидывает чужие ладони с плеч. Хмурится. — Что ты здесь забыл? — бормочет с наигранным недовольством: подделка трещит по швам — чёрт побери, он впервые искренне рад видеть Цукишиму. — Пришёл самолично убедиться, что ты ничего не испортишь, — Кей поправляет очки, пробегается пальцами по лацканам приталенного пиджака и довольно кивает сам себе. Вот уж напыщенный индюк. — Но вообще у меня назначена встреча. Кагеяма не хочет углубляться в детали, а потому оглядывается — вечеринка медленно перетекает в стадию «уже не разогрев, но ещё и не кульминация»: гости веселятся, пьют, поздравляют довольного Хинату с дебютом, подбадривающе хлопают его по плечам, какие-то молоденькие девушки даже целуют юное дарование в щёки, и Шоё краснеет, становясь похожим на… красный апельсин. Отвратительный красный апельсин. Отвратительный красный апельсин, припёршийся на светский вечер в джинсах и футболке, пока сам Тобио вынужден терпеть дурацкий галстук и неудобный пиджак, сковывающий движения. Если бы ему пришлось драться, то… То одежда никак бы не повлияла на исход потасовки. Всё-таки он хорош в своём деле. — Встреча? Вот и отлично, — безучастно бормочет Тобио, ища глазами выход. — А я пошёл. — Куда это ты? — Кей ловко хватает его за локоть, останавливая. Кагеяма даже не пытается вырваться: лишь недоуменно смотрит на длинные пальцы, сжавшие темную ткань. — Вечер только начался. Ты должен познакомиться с Хинатой. Тобио хмурится. — Мы уже познакомились, — где-то глубоко внутри он понимает, что не видать ему поездки в Рим как собственных ушей, но… Но ведь зеркало, верно? Всегда можно найти выход. Кей вздыхает и, не тратя время на дальнейшие расспросы-объяснения, тащит его за локоть прямо в сторону импровизированного танцпола, где полупьяные гости танцуют под медленные переливы сопливой попсы. — Не будь идиотом. Вот когда эти миленькие губки будут радостно выдыхать твоё имя, тогда я, может быть, поверю, что контакт налажен. Хочешь спонсорские — работай личиком, — раздражённо шипит Цукишима, пока Тобио рассеянно размышляет о том, что Кей уже давно заработал на такой хорошенький тычок в нос. Но у придурка есть знакомые в юридических конторах, а Кагеяма не так много зарабатывает, чтобы выплачивать огромные компенсации, да и, что таить — Цукишима, несмотря на ужасный характер и острый язык, отличный агент. И даже немного больше. Кагеяма пил только молоко, а потому недостаточно пьян, чтобы назвать Кея другом, но… они определенно хорошо сработались. Учитывая, сколько тот потратил времени и усилий на то, чтобы протащить Тобио с «уличных боев» на уровень официальных чемпионатов. — Я не собираюсь с ним… ну того, — Тобио морщится, позволяя тащить себя в эпицентр кошмара. — Я не голубой. — Не голубой? — Кей останавливается и поворачивается к нему с ехидной улыбочкой. — Ты прости меня, но голубее тебя только небо. Кагеяма закатывает глаза. К его удивлению, Цукишима толкает его не в центр зала, где среди толпы изредка мелькает рыжая макушка, а дальше — к дальним столикам в углу, за которым спокойно ужинает… Стоп. Это же… — Тецуро Куроо, — улыбается мужчина в костюме стоимостью пару здоровых почек на чёрном рынке. Тобио, представившись, крепко пожимает протянутую руку, и Куроо поворачивается к Цукишиме. — Привет, Кей. — Привет, — Цукишима расправляет плечи и засовывает ладонь в карман брюк. «Нервничает», — понимает Тобио. Ничуть не удивительно, учитывая, что они разговаривают с финансовым директором Nekoma Corporation. — Пришёл самолично убедиться, что проект сможет отбить вложенные финансы? — спокойно продолжает Цукишима. — Он довольно перспективный. Куроо в ответ смеётся, но быстро замолкает, прищуриваясь. На секунду в его глазах мелькает что-то неопределённое, холодное, и Кагеяма выпрямляется. — Тебе давно пора работать на нас, — если Тецуро и замечает повисшее в воздухе напряжение, то деликатно его игнорирует, за что Тобио ему даже благодарен: он достаточно проебался сегодня — не хватало только устроить сцену с одним из самых крупных инвесторов Японии. Кей со смешком отмахивается от предложения, словно от назойливой мухи. — Я тут по делу, — он поправляет очки и оглядывает зал. — У вас красиво. — Не тяни, — Куроо подкрадывается ближе, словно хитрый лис — подступает медленно, едва заметно. Скрадывает расстояние. Улыбается. — По какому делу Цукишима Кей решил посетить нашу скромную вечеринку? Где-то в середине зала официант наполняет огромную пирамиду бокалов дорогим шампанским, и Тобио хмыкает: очень скромно. — Да вот, пришёл проследить, чтобы мой подопечный успешно влился в… нужные круги, — Цукишима многозначительно замолкает, а когда продолжает — его голос звучит куда расслабленнее, чем требует ситуация. — Ну, сам знаешь: коктейли, девушки, знакомства. Куроо переводит заинтересованный взгляд на Кагеяму и понимающе кивает головой. — А давай-ка я вас представлю, — он поворачивается лицом к толпе и, не колеблясь, кричит: — Шоё, золотце, подойди к нам. О нет, о нет, о нет, о нет… Кагеяма совершенно забывает о напряжении в присутствии Куроо, о раздражении — при виде самодовольного лица Цукишимы, об усталости и желании отправиться домой: он с ужасом наблюдает, как Хината, окружённый поклонниками, извиняюще улыбается толпе и, приветственно махнув в их сторону, направляется прямиком к столам. Прямиком сюда, где уже стоит Тобио. Их что, пытаются свести, как собак? Если интересы Цукишимы ясны — от каждого заключённого спонсорского или рекламного контракта он получает неплохой такой процент, то Куроо точно не получает никакой финансовой выгоды от их знакомства. Эта рыбка плавает в совсем других морях. — Тецуро! — Шоё вежливо кланяется мужчине. — А Кенма не придёт? — Прости, золотце. — Тобио презрительно морщится: неужели этот мандарин на ножках совершенно не обеспокоен, что с ним возятся как с ребёнком. — Козуме очень занят, но просил передать, что гордится тобой. Шоё понимающе кивает головой, а после поворачивается к Цукишиме. — Добрый вечер! Спасибо, что пришли! — Поздравляю с дебютом, — сухо откликается Кей, поправляя очки. — Я бы хотел представить… Тобио фыркает, делает шаг вперёд и протягивает ладонь. — Кагеяма Тобио, — отчеканивает он. — Уже пересекались, но рад официально познакомиться с вами, Хината. Шоё с нескрываемым любопытством пялится ему в глаза, а после опускает взгляд на протянутую ладонь. — Мне тоже очень приятно, — растягивает губы в улыбке, принимая рукопожатие. Хватка у него неожиданно крепкая. — Вот и отлично, — Куроо хлопает в ладоши с такой довольной улыбкой, будто только что подписал крайне выгодный контракт. — А теперь простите, но нам нужно кое о чём поболтать, — он осторожно подхватывает Цукишиму под локоть, и Тобио ухмыляется. Кей выглядит недовольным. Он это заслужил. Хината понимающе кивает, явно не желая влезать в чужие дела, и поворачивается к нему: — Не хочешь… потанцевать? Тобио смотрит на рыжие волосы, на вязкие глаза — топче болота, на смущённую улыбку (господи, в голове до сих пор звучит омерзительное «обворожительный»), на Мию Атсуму, который, кажется, начинает что-то подозревать — вон с каким серьёзным видом прокладывает себе дорогу через толпу прямо в их сторону. Хината улыбается — он мог бы показаться наивным простачком, очаровательным солнышком, если бы Тобио по роду деятельности не научился разбираться в людях. Хината Шоё улыбается, очень натурально краснеет и переминается с ноги на ногу, но его глаза смотрят внимательно, выжидающе — Тобио понимает: перед ним совсем не такой пустоголовый придурок, коим пытается казаться. За внешней яркостью скрывается что-то очень вкрадчивое, цепкое, эгоистичное. Главные роли просто так не раздают. Хината Шоё — вот кто действительно «обворожительный». Обворожительный и потенциально опасный. Возможно, пришибленный на всю голову, возможно — привыкший ступать по чужим макушкам, пользуясь природным обаянием и слепотой окружающих. И Тобио точно не планирует становиться очередной «ступенькой». Хината, кажется, что-то замечает в его взгляде, а потому просто пожимает плечами. — Прости, — спешно бормочет Тобио. — Мне нужно… подышать. Ох, нет — возможно, он сбегает от этого чудика уже второй раз за вечер, но ему действительно, действительно нужно на воздух: удавка сжимает шею, а спина потеет под, казалось бы, тонкой шерстью пиджака. Кагеяма уверенно прёт через всё помещение, обходя танцующих парочек и зазевавшихся светских «львов». Вечер в самом разгаре — разогретые алкоголем тела становятся распущеннее, взгляды сверкают краткосрочными обещаниями, губы предлагающе размыкаются, и Тобио начинает тошнить — это не его мир, он не вхож в это общество. Он привык к крови, к боли, к редким встречам в баре с друзьями, но уж точно не к показательным светским мероприятиям, которые, только и гляди, вот-вот превратятся в групповую оргию. Это мир Хинаты Шоё, и от этой мысли тошнит ещё сильнее. Какой же ты, Хината? Насколько ловко ты маневрируешь между похотью и желанием поиметь — во всех смыслах этого слова? Что скрывается за ширмой слишком яркой улыбки и сверкающего взгляда? Оказавшись, наконец, в одиночестве на просторном балконе, Тобио прислоняется к перилам и смотрит вниз — туда, где очень-очень далеко не спешит впадать в спячку вечно живой и вечно молодой Токио. Город адаптируется, меняется, живёт, поглощает одного жителя за другим — переплетает жизни незнакомцев, а после смеётся над ними, разбивая чужие мечты, словно стаканы из магазина «всё за десять иен». Тобио не хочет стать одним из этих несчастных. Он не хочет падать — он хочет взлетать. Побеждать. Выступать. Тобио хочет достичь вершины мира и не сорваться, как все его предшественники. Он хочет удержаться на пике как можно дольше — насколько позволит форма. Ему нужны победы — для них нужны деньги. Спорт не для бедных студентов, приехавших из маленького городка в префектуре Мияги. Тобио стягивает надоевший галстук, скидывает пиджак куда-то на пол (да, Ивазуми убьёт его, но… кого это сейчас интересует?) и облокачивается локтями на перила. Глубоко вздыхает, наслаждаясь порывами совсем не дружелюбного ветра — как-никак здесь достаточно высоко. Когда он наконец успокаивается, за спиной раздаётся шорох. Хлопает дверь. — Эй, ты чего тут? Тобио поджимает губы — не поворачивается. О, нет. Он точно не поворачивается, не смотрит на это рыжее недоразумение, не чувствует это странное, съедающее любопытство. Кто ты, Хината? — Воздухом дышу. Как и говорил, — отзывается Тобио, недовольно косясь на Шоё, когда тот останавливается рядом, наваливаясь на перила так сильно, что гляди — вот-вот перевалится и полетит куда-то вниз. Но не в его смену. Тобио протягивает руку — та напряжённо зависает в воздухе, готовая в любой момент схватиться за чёрную футболку. — Прекрати так делать, — хрипит Тобио, когда Шоё уж слишком заигрывается — перегибается через ограждение и отрывает стопы от пола. Рыжая макушка маячит где-то внизу, зависает над Токио — уже не таким живым и очаровательным. Опасным. Аппетитная задница, обтянутая тёмными джинсами, задирается вверх, и Тобио отводит взгляд, но всё-таки цепляется пальцами за подол футболки. — Прекрати, — повторяет, дёргая за ткань. — Ой, да ладно тебе, — бормочет Шоё в ответ, но всё-таки успокаивается: кеды касаются пола, он выпрямляется и отлипает от перил, поворачиваясь к Кагеяме. Тобио не может бороться с секундной мыслью — «Может, лучше бы он упал, а?». Шоё внимательно осматривает его с головы до ног — словно в первый раз видит, а потом обхватывает себя руками и требовательно выдаёт: — Мне холодно! Тобио пожимает плечами, поднимает пиджак с пола, отряхивает и протягивает Шоё. — Зачем тогда вышел? — фыркает, когда юноша накидывает на себя одежду, поправляя рукава — слишком длинные и слишком широкие. Будто с отцовского плеча… Будто из гардероба парня… Тобио не думает об этом, о нет — точно не думает. — А в жизни ты ещё ниже, — комментирует внезапно для самого себя. Хината ощетинивается. — Зато я могу прыгать! — раздражённо фыркает, хмурясь. — И вообще, ты на драку нарываешься?! Тобио не сдерживает ухмылки. — Думаю, я тебе не по зубам, — он выпрямляется и как бы невзначай потягивается, демонстрируя обтянутые узкой рубашкой мышцы. — Или хочешь попробовать, танцор? Шоё смотрит как-то отстранённо, а после отворачивается, качая головой. — Не хочу. Тобио замирает. Осознание ситуации окатывает его холодной волной: они вдвоём. На балконе. Музыка здесь практически не слышна, гости продолжают бездумно вливать в себя алкоголь где-то далеко — сейчас это кажется словно совсем другой мир. Словно другая планета. Но Шоё здесь. Он больше не улыбается — смотрит рассеянно, закусывает губу, хмурится. И Тобио не может отделаться от ощущения, что он чего-то не понимает. Что-то до него не доходит. — Расслабься, я мелочь не обижаю, — он произносит это раньше, чем успевает подумать. Он понимает смысл сказанного позже, чем успевает среагировать. Чужие пальцы крепко цепляются за галстук, тянут — и от неожиданности Тобио путается в собственных ногах, чуть ли не заваливаясь вперёд. Мутное золото гипнотизирует, рыжий горит знаком «Опасность!», но Тобио не спешит отбиваться. Руки внезапно немеют, висят вдоль тела, словно плети, и он позволяет притянуть себя ближе. Притянуть себя ниже. «Он меня ударит», — с удивительным спокойствием думает Тобио. Он с лёгкостью бы мог отстраниться, выкрутить тупице руку или даже вырубить — если того ситуация потребует, но почему-то никак не реагирует на грубую хватку, на ярость в глазах напротив. Никак не реагирует на чужие губы, припавшие к его скуле. Скользнувшие по щеке, а после без всяких колебаний нашедшие его рот. Никак не реагирует на чужой язык, дразняще прошедшийся по губам и скользнувший внутрь. Никак не реагирует на Хинату Шоё, прильнувшего к нему всем телом на чёртовом балконе чёртового пятьдесят первого этажа. Сумрак разрезает яркая вспышка.