Supernova

Дверь закрывается, и электронная панель с громким писком оповещает: «Заблокировано». Тобио поправляет идеально выглаженные манжеты, вытирает ладони о брюки и наконец осматривается. По долгу «работы» — законной и не очень — он не раз посещал токийских бизнесменов малой и большой руки: от членов спортивной федерации до директоров рекламных агентств, что, улыбаясь, только и ждут момента, как бы облапошить тебя на пару тысяч долларов, а то и хуже — занюхнуть прах твоей репутации, словно чистейший, как воды озера Бива, кокаин. Менялись адреса, лица, этажи, предлагаемые напитки, длина ногтей помощниц, но обезличенная роскошь кабинетов оставалась неизменной: дорогостоящая, но устаревшая мебель, заурядные картины — с природой живой или мёртвой, — вид на Токио разной шикарности, пушистые ковры, в которых хотелось утопиться, и до безобразия пошлые цветочки в стеклянных вазах. Шаблонно, стерильно, скучно. Лишь редкие проблески человеческого подсказывали, что в вылизанном до блеска кабинете обитает не искусственный интеллект: аквариумы, фоторамки, крохотные безделушки — Тобио цеплялся за них, словно за след людского на холодной стали, созданной ради зарабатывания денег. Но Козуме Кенма удивляет: в его кабинете редкой является сама обезличенность — ей просто не находится места среди причудливых фигур и декоративных панелей, придающих помещению сходство с космическим кораблем, сияющим всеми цветами неона. И нет, никаких аквариумов и фоторамок — вместо них аляпистые постеры ранних проектов, стеклянный компьютерный стол и пустующая клетка для птиц. Козуме сидит в «злодейском» кресле лицом к экрану, растянувшемуся на всю стену: Хината Шоё, подопечный Nekoma Corporation, вытирает пот со лба подолом футболки и поворачивается к хореографу, готовый принимать наставления. Он устал — лицо раскраснелось, промокшие волосы отдают медью, грудь тяжело вздымается, а взгляд смотрит в никуда, хотя губ не покидает вежливая улыбка. Картинка на экране настолько чёткая и насыщенная, что Тобио спутал бы её со старой записью, если б не футболка, «позаимствованная» Шоё из его шкафа сегодняшним утром, и едва заметное пятно у основания шеи… Вопреки всему, в груди разливается дурное тепло. — Вы всегда следите за подопечными? — привлекает он к себе внимание: его появление не могло остаться незамеченным, а потому затянувшаяся тишина раздражает. — Если это Хината Шоё — всегда. Тобио морщится, но не удивлён: странная привязанность «Кенмы-сана» к Хинате — не новость. Кресло неторопливо разворачивается — то ли драматизма ради, то ли тянет время. Взгляд Козуме прямой и цепкий — как у человека, который точно знает, чего хочет и как это заполучить. Он сидит нарочито расслабленно, практически полулёжа, но пальцы, сжавшие подлокотники, выдают его с головой. И всё-таки Тобио ожидал иного — точно не оголённых стоп, спортивных штанов, футболки на несколько размеров больше, небрежно подвязанных волос и заметных кругов под глазами. Козуме Кенма выглядит по-домашнему уютно, но холод и равнодушие его лица ни на секунду не дают забыть, кто этот человек и какой властью он обладает. — Вы хотели поговорить, — произносит Тобио, поправляя галстук-удавку, что внезапно так туго обвивает шею. Козуме молчит, словно специально испытывая терпение, и Тобио пытается снова: — Мне передал Кей. Это про мой договор на съёмку? Оплату я получил, никаких претензий. Губы пересыхают, и Тобио мельком проводит по ним кончиком языка, смачивая. Чем дольше Козуме молчит, тем сильнее хочется заполнить тишину болтовнёй — но он вовремя одёргивает себя, выпрямляет спину и разводит плечи. Глубоко вздыхает — успокаивается. Козуме прищуривается — наконец хоть какая-то человеческая реакция. — Да, хотел поговорить, — соглашается он, бросая взгляд на экран, где балетная труппа переходит к отработке второго акта новой постановки. Хината, закинув руки за голову, усердно растягивает мышцы предплечий. — Садись. Тобио смотрит на огромный диван, заваленный подушками и скомканным одеялом, на компьютерное кресло, занятое разноцветными проводами — между ними, словно одинокий воин, торчит микрофон от наушников, — на стол с документами без стула для посетителей. — Куда? — спрашивает Тобио, чувствуя себя до смешного тупым. — Да хоть на пол, — цедит Козуме, закатывая глаза. Тобио сжимает челюсть, убеждая себя не реагировать на насмешку. Помедлив, он всё-таки подходит к дивану, откидывает в сторону одеяло и разваливается на освободившемся краю, сразу же по-хозяйски откидываясь на спинку. Он смотрит на Козуме — ждёт возмущения или, как минимум, неприкрытого раздражения, но, к его удивлению, тот лишь улыбается — одними уголками губ, но и это превосходит все ожидания. — Удобно? — спрашивает Козуме. Дождавшись кивка в ответ, он продолжает: — Вот и отлично. Прости, напитков не предлагаю. Я хотел поговорить с тобой о Шоё. «Шоё». Тобио снова кивает — начинает походить на дешёвую игрушку для автомобилей, эдакую собачку с качающейся вверх-вниз головой. Предчувствие, конечно, откровенно паршивое, но и отказаться от разговора он не в силах: Хината Шоё — единственная ниточка, что связывает его с Nekoma Corporation. Единственная, но способная по прочности сравниться с десятью канатами, и только поэтому Тобио продолжает сидеть. — А что с ним? С Шоё? — парирует он, выделяя последнее слово. Возможно, это и разозлит Козуме, но Тобио знает: если уж позволил хищнику загнать себя в клетку, так хотя бы не строй из себя жертву. — С ним? Да всё нормально. Тренируется. Я лишь слежу, чтобы ему не мешали… внеплановые обстоятельства. Тобио — то самое обстоятельство — несдержанно фыркает. Хината, судя по всему, притягивает к себе людей с манией контроля: и если тот же Мия хотя бы не скрывал шкурного интереса, то с мотивацией Козуме не всё так очевидно. Насколько Тобио известно, в постель к Хинате он не набивается — и на том спасибо. — Что именно вы хотели обсудить? Прямой вопрос зависает над ними, словно дамоклов меч — если лезвием не рубанёт, то по макушке рукоятью так приложит, что мало не покажется. Их взгляды вновь пересекаются, и Козуме уже не выглядит таким уж равнодушным. — Он рассказывал тебе, как мы познакомились? — вместо ответа произносит Козуме, великодушно отводя взгляд первым — он вновь поворачивается к экрану, на котором Хината растирает лодыжку после неудачного прыжка. Его лоб недовольно морщится, а взгляд то и дело скользит в сторону кричащего хореографа. — Нет, — признаётся Тобио. Любопытство пару раз брало верх, но на все вопросы Хината лишь отмахивался в стиле «это было так давно, что всего и не вспомню». Тобио не давил. Козуме качает головой, кажется, увязая в собственных мыслях — его взгляд так и остаётся прикованным к экрану, а пальцы выстукивают на подлокотниках только им известный ритм. Он сидит к Тобио боком, и в профиль выглядит ещё моложе — ему не дашь больше двадцати. — Я тогда только-только раскрутился как стример. Открыл компанию, но и не думал в сторону «проектного менеджмента». Спортсмены, звёзды, рекламы… Зачем? На основное денег хватало, вот я и предпочитал сидеть дома, обозревать новые игры… Тобио слушает, не решаясь прервать: Козуме зашёл издалека — спасибо хоть, что не с сотворения вселенной, а то с него, судя по всему, станется. Наверное, журналисты или фанаты многое бы отдали, чтобы насладиться этой воодушевляющей речью, но Тобио мало интересует чужая биография. Честно говоря, ему на Козуме и вовсе плевать. На экране Шоё спорит с коллегой, широко размахивая руками и едва ли не подпрыгивая на месте — такой донельзя нелепый, что Тобио не может не улыбнуться. Шоё словно ёкай в коробочке — только крышку открой, он и выпрыгнет, и закатится громким смехом, пугая соседей, спящих за стенкой. — Однажды меня затащили на встречу в ресторан. Уже даже не помню, что мы обсуждали. Было дымно и тухло, — морщится Козуме, — я решил проветрить голову и прошёл через служебный коридор к запасному выходу. Там тупик между рестораном и офисным зданием. А теперь представь: июль, сезон дождей, вся улица в грязи. Мусорные баки, и на земле у них — Шоё. Потрёпанный, полуголый — я даже сначала решил, что он мёртв. Тобио, вопреки желанию, представляет, и картина его не радует. Он подаётся вперёд, вцепляясь пальцами в колени. — Не удивлён, что он не рассказывал тебе, — продолжает Козуме. — Я планировал вызвать полицию, но Шоё настойчиво попросил этого не делать. Сказал, что тренируется неподалёку, и… Козуме отворачивается. По его лицу скользит тень — что-то страшное, болезненное натягивается поверх привычной отчуждённости. И стоит признать: уязвимость ему не к лицу. Он до желваков сжимает челюсть и качает головой. — Мы познакомились, я отвёз его к себе — Хината жил в общей комнате при заведении, что он называл «театром». На самом деле — какой-то кабак, где каждый заплативший за вход пытался… — Козуме решает не договаривать. Тобио кивает — не дурак, понимает. — Хината изо всех сил старался чего-то добиться. Он талантлив, но даже для балета рост маловат — сам знаешь, насколько жесток бывает спорт. И искусство. Некоторые методы Хинаты, как по мне, были… излишни… Тобио склоняет голову набок. Козуме определённо на что-то намекает, но чем больше Тобио пытается думать об этом, тем сильнее ломит виски. Что-то горькое кроется в услышанном, и когда картина начинает складываться — Тобио зажимает рот ладонями. — Господи, он… за деньги…? Минуту Козуме молчит — и эти шестьдесят секунд похожи на изощрённую пытку раскалённым железом. — Он не занимался проституцией, если ты об этом. Но в попытках забраться на вершину он цеплялся за каждого, кто проявлял хоть толику участия. Прямо как недолюбленный ребёнок. Этим могли пользоваться. Всё-таки он привлекает внимание. В ушах начинает звенеть. Тобио помнит то странное отчаяние, с которым Шоё бросался к нему в первые дни знакомства, ту «персонажность», за которой он пытался спрятаться, словно за щитом, ту неудачную попытку соблазнения в гримёрке, которой любой бы легко воспользовался, не будь Шоё ему действительно интересен. «Ты такой сильный, Тобио-сан». «Эта рубашка, наверное, стоит очень дорого. Как и твои часы, конечно… Это Швейцария?». «А может, ты просто не можешь? Выдержка нулевая?». Тобио жмурится — до темноты и ярких вспышек на её фоне. Ему хочется так же: взлететь, взорваться, разлететься на сверкающие осколки и погаснуть в пустоте. Но он медленно открывает глаза и втягивает воздух носом, пытаясь успокоиться, кладёт ладони на диван, заземляясь. — Зачем ты мне это рассказал? Какую цель преследуешь? Приличия летят в сторону, Тобио всё-таки срывается: пальцы дрожат, в горле комок — не проглотить, не выплюнуть, и он готов к тому, что в кабинет вот-вот ворвётся охрана и выставит его на улицу, но Козуме внезапно улыбается. Широко и открыто — и кажется, вполне искренне. Он не потешается и не смеётся, он будто бы действительно доволен вызванной реакцией. — Он дорог тебе. — Конечно. — Я желаю Шоё самого лучшего. В этом можешь не сомневаться. — Конечно, — повторяет Тобио, скалясь. — Ты спал с ним? Козуме дёргает бровью и откидывает выбившиеся волосы с лица. Наклонившись, он достаёт из стола бутылку виски. — Будешь? — Ты. С ним. Спал? — настойчиво цедит Тобио. Козуме кидает в стакан с насыщенно-коричневой жидкостью пару кубиков льда, принюхивается, выпивает залпом, морщится и падает обратно в кресло. Его щёки розовеют быстро, прямо на глазах — видно, что алкоголем он не злоупотребляет. — Забавно, что тебя так интересует именно это, — лениво тянет Козуме, будто специально пытаясь вывести Тобио из себя. Стоит признать: у него получается. — Я уже говорил, что в этом плане он мне не интересен. После всего, что мы прошли вместе, я бы не посмел залезть на него, но вот ты… — он подаётся вперёд, впиваясь в Тобио недобрым взглядом, — я слышал, что ваши отношения как раз на этом уровне. Завуалированное оскорбление Тобио пропускает: интуиция подсказывает, что они наконец подобрались к главной цели сегодняшней встречи. — Ты знаешь, что моим подопечным запрещено спать друг с другом? — И причём здесь я? Наши с Шоё отношения — не твоего ума дело, — огрызается Тобио, скрещивая руки на груди. Атсуму упоминал запрет на интрижки в компании, но неужели Козуме вызвал его сюда только, чтобы отчитать? — Ваши отношения? Допустим. А вот ваши карьеры — вполне себе моего. Тобио не смешно, но он смеётся. — Я не твой подопечный, так что формально мы не нарушаем правил. Козуме молчит, но что-то совсем неприятное, отталкивающее появляется в его взгляде. Он похож на кота, который перед убиением птицы ради потехи решил погонять её из угла в угол. Тобио тушуется: если бы речь шла только о нём, он бы давно направился к выходу, но влияние Козуме на работу Шоё нельзя недооценивать. — Так уж ли, — наконец произносит Козуме с такой ублюдской улыбкой, что костяшки зудят. Он нажимает на одну из кнопок на столе: — Цукишима, принеси документы, о которых мы говорили. Челюсть Тобио едва не встречается с полом, но он вовремя овладевает собой — лишь внешне, потому что мозг, дымя, словно допотопный двигатель, изо всех сил пытается понять: причём тут, чёрт его побери, Цукишима Кей? Можно допустить, что он знаком с Козуме и его прихвостнями — всё-таки в одних кругах вертятся, — но документы? Карьера Тобио? Он не улавливает связи. В комнате воцаряется тишина: Козуме молчит, да и Тобио тоже не спешит продолжать разговор — он с усердием сверлит мужчину взглядом, будто пытаясь проникнуть через ткань одежды и поры под кожу, чтобы рассмотреть его изнутри. Узнать, что в его черепной коробке. Вошедший Цукишима ситуацию не спасает. Тобио ждёт, что Кей что-то скажет, закатит глаза или, на худой конец, презрительно сморщит нос — как обычно, когда Тобио появляется в его поле зрения в неустановленное договорённостью время, — но нет: он лишь мельком кивает, даже не смотря в сторону Тобио, а затем подходит к Козуме и вытаскивает из кожаной папки несколько листов. — Контракт. Козуме подцепляет документ двумя пальцами, кладёт на стол и быстро пролистывает — Тобио напряженно следит за его зрачками, бегающими из стороны в сторону. — Посмотри, — произносит Козуме, брезгливо пододвигая бумаги к краю стола. Тобио цирком не впечатлён и вставать не торопится: закидывает ногу на ногу и устало смотрит на экран телефона. Да, он подзадержался здесь, но судя по лёгкой вуали торжества на лице Козуме они наконец приближаются к самому интересному. А значит, можно не спешить. — Ладно, я не гордый, — цедит Козуме, поднимаясь с кресла. Он подходит к дивану медленно, напряжённо — словно тигр подкрадывается к добыче. Тобио мысленно готовится к чему угодно и преуспевает — не вздрагивает, даже когда Козуме садится рядом на диван, пусть и соблюдая дистанцию, оговоренную правилами приличия. Цукишима остаётся стоять у стола, словно верный пёс — Тобио так и тянет пошутить на этот счёт, но он решает не нажигать. Атмосфера и так не из приятных. — Посмотри, — требовательно повторяет Козуме, протягивая ему бумаги. — Сделай милость. Тобио хмурится. Берёт документ аккуратно и опускает взгляд на первую страницу, а после вцепляется в бумагу так крепко, что кажется, вот-вот проткнёт её ногтями. Сердце ускоряет ритм. — Мой контракт, я его видел, — рычит Тобио, переводя взгляд с Козуме на Цукишиму и обратно. Они молчат, и Тобио, сдаваясь, погружается в чтение договора, готовый убедиться, что условия не поменялись, но… «Цукишима Кей, представитель Nekoma Corporation, действующий на основании доверенности…». — Что за… Тобио бешено листает контракт, доходя до реквизитов сторон. Блять. — Это… подделка? — отчаянно спрашивает он, но его подпись (точно настоящая, потому что так криво и захочешь — не нарисуешь) свидетельствует об обратном. — Я предлагал тебе нормально прочитать в день подписания, — пожимает плечами Цукишима. — Никто не виноват, что ты слепошара. Может, тебе стоит купить очки? Он ухмыляется, довольный шуткой, но Тобио даже ухом не ведёт — читает контракт от начала до конца, не пропуская ни буквы. Нет, ничего больше не поменялось: условия, цифры всё те же, только насмехательская печать Nekoma Co выпадает из общей картины, так и раздражая своей уверенностью. Уместностью. Тобио помнит день подписания контракта: он доверял Цукишиме, человеку, пообещавшему вытащить его из нелегальщины, и был неимоверно рад заполучить его в качестве агента. Тобио подписывал договор первым, чуть ли не вслепую размазывая кривую «К» по бумаге. «К» — как Кагеяма. «К» — как кусок дерьма, которого никто не научил читать официальные бумажонки «от А до Я». — И ради чего это всё? Что конкретно вам от меня нужно? Он резко поворачивается к Козуме, нехотя подмечая, что тот, кстати, ненамного выше Хинаты: деловые костюмы, аромат больших денег и реальная власть прибавляли ему добрые десять сантиметров, но в домашней одежде и в стенах задротского кабинета он выглядит довольно… хрупким. Слабым и живым, как и все другие. И лишь взгляд свидетельствует о том, что перед Тобио всё ещё тот самый Козуме Кенма — акула бизнеса, построенного на культе личности. Злость, вскипающая в груди, оправдана, но объект её — сам Тобио, его лень, не позволившая ему прочитать договор дальше агентских процентов, его глупость — та самая, из-за которой он пропускал мимо ушей половину болтовни Цукишимы. Теперь его туманные намёки становятся кристально ясны. — Ты веришь, что я желаю Хинате лучшего? — внезапно спрашивает Козуме, и голос его — слаще мёда, легче пера; люди так не говорят, а если и говорят — то только о самом ценном и любимом. И Тобио бы заревновать на этом моменте, но он лишь задумывается на секунду, прежде чем ответить, не лукавя: — Допустим. — Он хотел увидеть мир с балетной вершины — я показал. Но за вершиной кроется неприглядное — грязь, насилие, сплетни, интриги… Хината увидел и это, — Козуме пялится на стену с таким напряжением, будто именно она не позволяет Хинате наконец обрести обещанное счастье. — Это всё очень мило, но я… — Вы не можете встречаться, пока оба состоите на попечении у моей фирмы, — перебивает его Козуме. — Ничего вторичного. Цукишима бросает предупреждающий взгляд на Тобио, но тот не обращает внимания — стискивает зубы, рыча: — Наши отношения — не вторичное! Козуме устало дёргает плечом, Цукишима — морщится, будто на язык лимон попал, но рот не раскрывает — и это хорошо. Тобио переводит взгляд на экран. Тренировка подходит к концу: Хината, усевшись прямо на сцене, стягивает пуанты и разминает припухшие стопы. Даже через камеру видно потемневшие суставы и сбитые в кровь пальцы. И так после каждой тренировки — Тобио знает это не понаслышке: каждый вечер он помогает Шоё смазывать огрубевшие стопы кремом, наклеивает на растёртые костяшки пластыри и мельком целует выступающие вены. Хината позволяет. — Если я уйду, вы оставите Хинату в покое? — Ты невероятно тугой, — шипит Цукишима, но Тобио лишь кривится и продолжает: — Вы оставите нас в покое, и мы сможем продолжить… — он прочищает горло, маскируя заминку, — …встречаться? — Подумай дважды, Кагеяма, — Козуме вольготно закидывает руку на спинку дивана, — второй раз мы с тобой контракт не заключим. Профессиональный спорт бывает очень жестоким… и не только физически. — Я правильно понимаю, что это «да»? — настаивает Тобио, отмахиваясь от предупреждения Козуме. Он знает, что должен пойти на это — как минимум, ради Хинаты. Ради них обоих. Козуме медленно кивает, и Тобио с преувеличенным энтузиазмом хлопает в ладони. — Отлично, я разрываю контракт. Он поднимается на ноги, намереваясь уйти, но застывает, услышав: — Ты должен подписать бумаги. Я не верю людям на слово. Цукишима благодушно раскладывает на столе документы — подготовились заранее, не иначе. Тобио подходит к столу и внимательно просматривает форму уведомления о расторжении контракта — лишь убедившись, что прочитал весь документ и понял смысл написанного, он ставит подпись. Без промедления — Хината стоит того. Стоит всего, а работу всегда можно сменить — Укай уже намекал, что ему в зал требуется помощник. Или, в конце концов, Тобио может продолжить выступать без поддержки Nekoma — хотя бы для себя самого. Пусть это и будет труднее. — Славно, что мне не придётся больше иметь с вами дел, — проговаривает Тобио, выпрямляясь. Он замирает у стола и встречается взглядом с кошачьими глазами Козуме. — Но не трогайте Шоё. Козуме медленно поднимается с дивана, привыкший к тому, что его ждут, подходит ближе, а потом и вовсе сокращает дистанцию до минимально приличной и, подцепляя галстук Тобио пальцами, заставляет его наклониться. — Если бы у меня и были планы на Шоё, то тебе бы силёнок не хватило мне помешать. Ты не поверишь, но сейчас я делаю тебе огромное одолжение. Всё это — для Шоё и только для него, — раздражённо говорит Козуме ему на ухо. Тобио напрягается, готовый к обороне — между «бей или беги» он всегда выбирает «бей», но Козуме разжимает пальцы, отпуская его на волю. Уже на пороге Тобио окликают. — Кагеяма, подожди. Цукишима огибает стол и, подойдя, протягивает Тобио конверт. Плотная белая бумага не выдаёт содержимого, а строчки отправителя пусты. — Что это? — Открой, — Цукишима пожимает плечами. С него наконец сползает маска язвительного мудака — сейчас он выглядит скорее уставшим, чем насмехающимся. «Наверное, тяжело всю жизнь проживать во лжи», — думает Тобио, открывая конверт и доставая билет на самолёт. В Рим. Через два дня. — Я тебе обещал, я своё слово держу, — Цукишима поправляет очки и отводит взгляд на настенные часы, делая вид, что очень занят, считая движение стрелок. Если бы Кагеяма не знал его лучше, то подумал бы, что мужчина смущён. — Единственное, которое ты решил сдержать, — злобно бросает Тобио. Часть его, обиженная и обведённая вокруг пальца, словно прядка волос барышни, хочет разорвать билет на кусочки прямо перед носом высокомерного ублюдка, но другая — рациональная и практичная — подсказывает, что билет до Италии обошёлся бы в копеечку, а деньги лишними не бывают. Даже у спортсменов. Даже у успешных. Тобио проглатывает гордость, не давясь. — Куроо предлагал тебе работать на них. Тогда, на банкете, — внезапно вспоминает он, рассматривая блики в очках бывшего агента (нет, он не расстроен, может — чуточку разочарован, но не более). — А это… — тянет Цукишима без энтузиазма, по нему видно, что эта тема уже приелась. — Он очень хочет затащить меня в финансовый департамент, но я пока предпочитаю вести индивидуальные проекты Козуме-сана. Индивидуальные проекты — такие, как Хината и Тобио. Интересно, много ли у Некомы подобных? Тобио бросает взгляд на Козуме, но тот, кажется, уже не слушает их, полностью вернув своё внимание к экрану. Сцена пуста. Тобио кивает. — Спасибо я тебе не скажу, — фыркает он напоследок, решительно выходя из кабинета. — Я и не ждал, — доносится ему в спину. Оказавшись в лифте, Тобио несколько раз ударяет металлическую стену — к счастью, достаточно крепкую, чтобы выдержать парочку джебов, не пуская по поверхности уродливую вмятину. Костяшки краснеют, начинают ныть, привыкшие молотить по кожаным мешкам, но Тобио лишь морщится и прячет руки в карманы. Он чувствует, что его водят за нос. Но где проебались — неизвестно. Цифры на электронном табло лифта неизбежно сменяются по ниспадающей, но с долей настороженности замирают на пятом этаже. Двери разъезжаются медленно, будто с издёвкой, и Тобио готов проклясть это чёртово здание от подземной парковки до террасы на крыше. — Какие люди, — сухо бросает Мия, заходя в лифт вместе с высоким парнем, чьё лицо скрывает медицинская маска. — И тебе не хворать, — фыркает Тобио, ожидая очередного словесного поноса от полудурка. Но тот, кажется, впервые не в настроении болтать: Мия демонстративно поворачивается к нему спиной; его спутник обводит Тобио безразличным взглядом и, откинув со лба волнистую чёлку, натягивает маску ещё выше — практически до середины переносицы. Тобио хочет возразить: «Не такой уж я и заразный! Мия всё врёт, и вообще он идиот, каких ещё поискать придётся!», но выпотрошенный предыдущей беседой, он лишь скрещивает руки на груди и бесцеремонно утыкается макушкой в стену, ожидая спасительного первого этажа. И, несмотря ни на что, на душе становится легче. Ему нужно добраться до Хинаты. Всё объяснить. *** Удивительно, сколько гнева может таиться в достаточно скромном по размерам теле. — Допустим, ты работаешь на Некому. Но как он смеет лезть в нашу личную жизнь?! — бесится Шоё, меряя шагами просторную гостиную и в процессе едва не запинаясь о ковёр. — Я должен с ним поговорить. Он просто… — Шоё выдыхает через нос, походя на разгневанного дракона, — гиперопекает меня. Раньше я не придавал этому особого значения — всё-таки мы не только друзья, но ещё и связаны работой, — но это уже ни в какие рамки не лезет! Тобио хмыкает, любуясь ураганом, что сносит в своей ярости углы комнаты. Очаровательный. — Я с ним поговорю, он послушает меня! — Документы подписаны, поздно разговаривать, — бурчит Тобио, откидываясь на спинку дивана и поддаваясь её обманчивой мягкости. Веки тяжелеют. Он устал — не заезжая домой, сразу же направился в квартиру Шоё, где принял душ, переоделся в свою одежду, нагло отвоевавшую место в шкафу, и даже поужинал. Придя в себя, он вывалил всё как на духу — и про разговор, и про Рим, и про роль Цукишимы в этом спектакле, умолчав только про историю знакомства Козуме и Шоё. Это слишком личное — будто тайна, услышанная случайно, — и Тобио не уверен, что им есть, что здесь обсуждать. Прошлое остаётся прошлым, и он рад, что сейчас Шоё в безопасности. «Пока я рядом, он всегда в безопасности», — довольно думает он. — Тебе стоило обсудить это со мной! — Хината разворачивается на пятках и всплёскивает руками. — Ты ставишь под угрозу свою карьеру! Он падает на диван рядом с Тобио, а затем и вовсе переползает ему на колени, обхватывая шею и заглядывая в глаза. — Мы можем что-нибудь придумать. Тобио вздыхает. Огненные торнадо на светло-карей радужке готовы спалить дотла и Nekoma Corporation, и Козуме, и даже злополучного Цукишиму. Шоё красив в ярости, но его эмоциональность убийственна — в первую очередь, для него же самого. А ещё он косит под дурачка, делая вид, что не понимает главного. — Ты — мой приоритет, Шоё, — шепчет Тобио. — Тебе не нужно обо всём этом думать. Ты рядом, и это главное. С остальным я разберусь сам. Резкий выдох — Шоё отшатывается, словно от пощёчины, а потом и вовсе сползает с колен Тобио, вскакивает на ноги, прячет лицо в руках и громко стонет. Когда он наконец отнимает ладони от лица, его щёки горят. — «Я разберусь сам, тебе не нужно обо всём этом думать, Шоё», — рычит он, кривясь. — Я, я, я! Как же бесишь! Мы, Кагеяма, мы! Я тоже хочу тебя защищать. Не знаю, что ты там себе надумал, но я могу позаботиться о себе… — он тяжело вздыхает, будто стараясь успокоиться, — о нас! — Я не имел в виду… — пытается Тобио, но Шоё взмахивает руками, заставляя его замолкнуть. Его лицо ещё сильнее краснеет, и он фыркает, сжимая кулаки. — Я не маленький ребёнок. Я могу решать проблемы, а не только… не только создавать их! Шоё резко садится на диван — в этот раз выдерживая дистанцию — и поворачивается к Тобио. Он расстроен и зол — губы мелко трясутся, а в глазах скапливаются слёзы, и Тобио хочет дать себе по лицу. Желательно так, чтобы сразу нокаут. — Тебе нужно принять это, Тобио! — Я понимаю. — Нет, — Шоё качает головой, даже не дослушивая, — ты не понимаешь. Но я заставлю тебя. — Хорошо, — соглашается Тобио, чувствуя, как узел страха в груди начинает слабеть. — Заставь меня, Шоё. Уголки губ Шоё дёргаются, но он не улыбается — ещё нет. Тобио несмело тянет к нему руку, и Шоё, помедлив, сжимает её, оглаживая большим пальцем потёртые костяшки. Постоянно сбиваемые, они неровно зарастают кожей, уродуя руки, но Шоё, кажется, плевать. Они молчат, и в этот момент становится неважным всё: Козуме, контракты, карьеры, деньги. Они с Шоё чувствуют друг друга, чувствуют так сильно, что это даже больно, и Тобио закусывает губу, стараясь сдержаться. Ему кажется, что если он откроет рот, то обязательно начнёт извиняться и умолять. — Я пойду спать, — наконец произносит Шоё, разжимая руку. Он поднимается на ноги, трясёт головой и смотрит на Тобио с такой тоской, что дрожь окатывает тело. — Я могу с тобой? — Я хотел бы сегодня один, — отвечает Шоё. — Не пойми неправильно, просто мне нужно всё обдумать. Я люблю тебя, а потому не могу позволить Кенме манипулировать тобой. Нами. Одеяла в… — Я знаю, — кивает Тобио; и его руки трясутся. Сердце стучит быстро, будто бы увеличивается с каждым пропущенным ударом — сначала Тобио чувствовал его жар только в груди, но теперь пульсация добирается даже до стоп, обжигая. Паника слабеет, лишь когда Шоё, сжалившись, прижимается губами к его лбу. Поцелуй целомудрен, длится лишь несколько секунд, но он, не пользуясь словами, говорит: «у нас всё нормально», и Тобио слабо улыбается, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в плечи Шоё и всё-таки не начать умолять. — Ты полетишь со мной в Италию? — он пытается не выдать надежды в голосе, но жалко проваливается. Он никогда не чувствовал себя таким слабым: Шоё, делающий его сильнее с каждым днём, внезапно оказывается его же главной уязвимостью — единственной Ахиллесовой пятой. — Тренировки, — растерянно отзывается Шоё, замирая на пороге гостиной. Его глаза стекленеют, выдавая, что мыслями он уже далеко не здесь. Ладонь крепко стискивает телефон, и Тобио надеется, правда надеется, что Шоё не наделает глупостей. Когда он уходит, Тобио застилает диван и, не раздеваясь, забирается под одеяло. Ему холодно, и весь он там — за стеной, в спальне рядом с Шоё, закопавшись носом в рыжие волосы. Его ладони немеют, недовольные отсутствием под пальцами любимого тела, но Тобио лишь сильнее стискивает зубы. Засыпает он, чувствуя призрачный запах клубничного бальзама. *** — Ещё раз с самого начала. Хината! Соберись. Шоё поднимает ладонь, показывая, что услышал. Он улыбается, ведь главное — не подать виду, что его до зуда беспокоит дублёр, стоящий в тени кулис. — Тебе нужно прыгать выше. Что с тобой такое? Концерт уже завтра! Концерт уже завтра, а Тобио улетает — сегодня. И пусть всего на неделю, и они будут на связи, но Хината всё равно не может перестать думать о спортивной сумке в руке, что должна обнимать его каждый вечер, о мягких покусанных губах и вынужденно сухом «увидимся». Перед тренером Шоё, конечно, извиняется — обещает прыгать ещё выше, пусть и крылья утром оставили его, уходя. Он ловит обеспокоенный взгляд Мии и показывает ему большой палец. «Всё хорошо», — уговаривает себя Шоё, стараясь выключить голову и наконец полностью отдаться репетиции. Искусство требует крови, боли и подчинения, но Шоё больше сам себе не принадлежит, а потому и предложить балету может немногое — лишь технику и упорство. А в голове всё ещё Тобио и проклятый самолёт через несколько часов — он даже проводить не успеет. А ещё Кенма сверлит его взглядом из зрительного зала. Шоё оставил гневное послание секретарю, а после с тихим удовлетворением игнорировал все звонки и сообщения друга. Пусть помучается. Так что Кенма недоволен и даже раздражён: мало кто может позволить себе такие вольности, но Шоё плевать — он отводит глаза и занимает позицию, готовый прогнать номер с самого начала. Колени ноют, мышцы горят, а голова кружится от волнения перед предстоящим концертом — каждый раз как в первый, — но он не даст напряжению сломать его. Он уже не тот, что был раньше — этот Хината Шоё не позволит вытирать о себя ноги. Музыка начинается и заканчивается так быстро, что Шоё не замечает, как приземляется на сцену, выныривая из суматошных мыслей, до скальпа забивших голову мусором. Он понимает, почему тренер недоволен, но ничего не может с собой поделать. Он устал. Диеты, срывы, дикая конкуренция, зависть коллег — они будто бы думают, что без поддержки Кенмы он никто, что он никогда бы не стал солистом, если бы не влияние и деньги Nekoma Corporation. Частично это правда — без Кенмы он бы никогда не дотянулся до большой сцены, но всё остальное — его собственная заслуга. И Шоё разорвёт каждого, кто попытается что-то вякнуть. В мысли опять лезет Тобио и его грубоватые, но тёплые и сильные руки — в их кольце словно в тисках, созданных специально для Шоё. В тисках, из которых не хочется выбираться. Тисках настолько идеальных, что Шоё бы посвятил им оду, но он не умеет в поэзию, а поэтому просто посвящает всего себя. Любовь — это ведь тоже искусство. — Хошиуми, ты размят? Шоё оглядывается, едва не спотыкаясь о собственные ноги, что, судя по взглядам, не остаётся незамеченным. Хошиуми, его дублёр, выходит из-за кулис и, поклонившись хореографу, кивает — он не только размят, но и пышет желанием наконец показать себя в деле. Мия говорил, что его прыжки выше и легче, чем у Шоё. Мия вообще много что говорил в последнее время. Где-то наверху раздражающе мигает софит. Рабочие снуют по лесам туда-сюда, настраивают освещение, а Хината стоит на сцене и пристально пялится в зрительный зал. Как-то Тобио сказал, что с ним всё становится сложнее, но Шоё не согласен — с Тобио всё становилось только легче. И почему-то понятнее, хотя сам он — та ещё загадка на вечерок-другой-и-целую-огромную-вечность. Вечность, проведённую вместе. Кенма поднимается на ноги и стучит по наручным часам, будто пытаясь выбить из них песчинку. Его отросшие волосы собраны в аккуратный пучок, а крой костюма подчёркивает статную фигуру. «Всё, что я делаю — для тебя», — вспоминает Шоё сообщение, прилетевшее накануне. Он всё ещё злится на Кенму, но всё равно улыбается в зрительный зал. Кенма замирает лишь на секунду, а после отворачивается и идёт на выход. Шоё провожает его взглядом. Вновь улыбается — наконец понимающе. И кивает больше сам себе, чем доброму другу. — Мия, — внезапно зовёт он Атсуму, что стоит по другую сторону сетки. В новой постановке они встречаются как противники: на Атсуму белая форма «орлов», на Шоё — чёрная «шакалов». Символично. Будто инь и ян. — Ты сегодня на машине? Атсуму коротко кивает. После того, как они наконец расставили все точки над «и», напряжение между ними начало слабеть, и общение стало куда приятнее, а сам Мия, отказавшийся от навязчивого флирта и излишней самоуверенности в попытке завоевать Шоё, в общем-то оказался очень даже неплохим человеком. Хотя его новое «увлечение» бросает на Шоё такие мрачные взгляды, что на общих тусовках он предпочитает не подходить к Мие ближе, чем на два метра. Впрочем, от этого все только выигрывают. — Подкинешь кое-куда? — Ладно, — легко соглашается Мия. — Но в девять мне нужно быть дома, я обещал Киёми… — Ой, давай без подробностей, — улыбается Шоё. — Мы точно успеем. — Хорошо, тогда после тренировки подвезу. Хината присаживается — колени щёлкают — и встаёт, вскидывая руки наверх и растягивая спину. В голове становится легко и пусто — он уверен в принятом решении, а потому шёпот сомнений замолкает, не начавшись. — Мне нужно прямо сейчас. Если тебе не сложно, конечно. Шоё эгоист и, возможно, мудак, но ещё он заебался биться головой о стену. Мир куда проще, чем они с Тобио себе напредставляли. — Но репетиция… — Мия с беспокойством смотрит на него. — У тебя всё нормально? — Да, и мне плевать на репетицию! — вскрикивает Шоё, заставляя коллег и даже хореографа замолчать и повернуться к нему. Шоё тушуется под взглядами, но находит в себе силы, чтобы низко склониться, едва не заваливаясь от волнения вперёд. — Простите, но мне нужно идти. — Тебя никто не отпускал, — хмурится хореограф. Он переводит взгляд на Мию, видимо считая, что из них двоих он адекватнее. — Мия, что происходит? Атсуму, помедлив, пролезает под сеткой и встаёт рядом с Шоё. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — шепчет он, а потом поворачивается к коллективу. — Простите, Хинате стало плохо, и я… — Нет! — перебивает его Хината, улыбкой извиняясь за грубость. — Мне нужен перерыв. От всего. От балета. Хошиуми справится, он молодец, а я… а мне пора! Он бросается в сторону кулис, едва не сшибает декорации, готовые к завтрашней премьере, и наконец выбегает в технический коридор, оббегая сцену с задней стороны и влетая в гримёрку. Шоё успевает стянуть футболку, когда дверь открывается. — Не знаю, конечно, что ты задумал, — произносит Мия, заходя, — но я подкину тебя. А потом вернусь к тренировке. — Спасибо, — на эмоциях Шоё бросается к Атсуму, но вовремя замирает, и они неловко улыбаются друг другу, понимая всё без слов. Их история наконец приобретает правильное направление, и, честно говоря, оба этому рады. — Спасибо. Тогда заедем сначала ко мне… *** Печать раз — печать два. Тобио проходит паспортный контроль одним из первых — стоит поблагодарить Цукишиму за оплаченный бизнес-класс. Может, в следующей жизни. Прямой перелёт из Японии в Рим занимает пятнадцать часов, и Тобио тихо радуется возможности развалиться в нормальном кресле и вытянуть ноги. Подхватив ручную кладь со стойки, Тобио проходит в отдельный зал ожидания — холёные девушки на ресепшене, лучезарно улыбаясь, хором здороваются, кланяются, и он, смущённый, кивает, спеша усесться на диван в дальнем углу. Шоё не пишет — наверное, тренируется. Тобио знает, насколько он серьёзно относится к репетициям, но всё равно не может не лезть в телефон каждые десять минут — чтобы проверить то ли входящие, то ли исходящие сообщения, зависая над последним диалогом. Шоё не слабый. Тобио — не сильный. Но вместе они достаточно крепки, чтобы пережить и это, и большее. Тобио уверен: они справятся, и когда он вернётся… Он засовывает ладонь в карман брюк и стискивает маленькую коробочку с парными кольцами — это успокаивает. Когда он вернётся, он заберёт гордость Японии у всего мира. Тобио неловко отказывается от предложенных напитков и едва ли не отмахивается от слишком уж любезной работницы зала — напоследок она ещё раз лукаво стреляет глазами, но Тобио лишь хмыкает, вновь открывая сообщения. «Люблю тебя», — набирает он на крошечной клавиатуре, чтобы сразу стереть, едва не застонав от смущения. «Жду нашей встречи», «хочу тебя обнять» и «ты дорог мне» отправляются туда же — слишком слащаво и очевидно. В конце концов Тобио набирает короткое «увидимся», зная, что Шоё поймёт — всегда понимал, и этот раз не будет исключением. На борт Тобио поднимается в хорошем настроении и с лёгкостью в душе: они действительно увидятся. Всего через неделю. Он улыбается стюардессе, проходит в бизнес-класс, закидывает сумку наверх, усаживается в кремовое кресло из кожзама, открывает шторку иллюминатора и просит у дружелюбного стюарда стакан воды — в горле пересохло. Пассажиры постепенно забивают самолёт, и когда рядом с Тобио садятся, он замирает, напряжённо пялясь в иллюминатор. От соседа пахнет цитрусами и немного — потом. Запах знаком, но Тобио осознанно откидывает все ассоциации — не позволяет себе надеяться. — Добрый день, — раздаётся справа, и Тобио, выдохнув, смотрит на попутчицу: взрослая женщина с аккуратно подобранными седыми волосами и хитринкой в морщинах у глаз вежливо улыбается, и Тобио отвечает тем же. — Добрый. Он не привык разговаривать с незнакомцами, да и вовсе предпочитает тишину, но женщина оказывается довольно приятной собеседницей, а главное — лаконичной. Они перебрасываются парой фраз о погоде в Токио и Риме, о планируемых к посещению красотах и удобстве полётов в бизнес-классе, а после старушка замолкает, утыкаясь в толстенький томик стихов. Тобио, удовлетворённый разговором, достаёт телефон. Уведомлений нет. В проход выходит стюард. Капитан корабля по связи приветствует пассажиров, объявляя, что посадка окончена и самолёт вот-вот отправится в путешествие длиною в пятнадцать часов. Его японский звучит безупречно, а английский так скомкано, что соседка Тобио тихо смеётся, объясняя, что в молодости до брака работала учительницей иностранных языков. Тобио кивает и возвращает внимание на стюарда, проводящего инструктаж — тот размахивает руками с точностью бывалого регулировщика. Самолёт готовится к взлёту. Двигатели прогреваются. Тобио закрывает глаза и надевает наушники. Он не боится полётов, нет, но статистика свидетельствует о том, что большая часть авиакатастроф произошла либо при взлёте, либо при посадке. Он глубоко дышит и практически расслабляется, когда где-то за спиной со стороны входа в отсек доносится шум. — Пропустите! Пропустите, мне только на минутку! «Что за идиот буянит?», — лениво думает Тобио, снимая наушники. Когда крики повторяются, он вздрагивает и резко оборачивается на голос. Смотрит неверяще. — И-извините… — бормочет Тобио, подрываясь на ноги и пытаясь пробраться через старушку к проходу, но Шоё оказывается быстрее — извиняюще улыбнувшись стюардессе, он оттесняет её плечом, прорывается в проход и за несколько шагов оказывается у ряда Тобио. Пассажиры отвлекаются от своих занятий, поднимая глаза на возмутителя спокойствия. — Привет! — радостно вскрикивает Шоё, и Тобио, наконец вынырнув из-за кресел, замирает перед ним, не зная, чего хочет больше: то ли обнять тупицу, то ли дать щелбана побольнее. — Привет, — наконец произносит он, так и не определившись. — Ты что здесь делаешь? Посадка уже закончена. Твоя репетиция… — Ты забыл пиджак, — отрезает Шоё, демонстрируя тёмную ткань. Тобио недоуменно пялится на вещь, прежде чем опять поднять взгляд на лицо Шоё — красное и взмокшее. — Это пиджак Иваизуми-сана. — Да, и ты забыл его у меня дома, — Шоё закатывает глаза, а потом обращается к подошедшему стюарду: — Ещё минутку, пожалуйста! — Иваизуми-сан живёт в Токио, я бы вернул по возвращению… — продолжает Тобио, не понимая, что от него хотят. — Я принёс тебе пиджак, — настаивает Шоё. Его брови сходятся на переносице, и он вцепляется в ткань упомянутого пиджака с такой силой, что Тобио уверен: и захочешь — не заберёшь. — Да, — соглашается он, решая, что с сумасшедшими спорить себе дороже. По салону проносятся шепотки, и Тобио уверен, что слышал нелестные комментарии по поводу своей сообразительности. Но что он говорит не так? Шоё всплёскивает руками, едва не роняя пиджак, и хватает свободной рукой Тобио за свитер, притягивая его к себе. — Ты идиот! — кричит Шоё. — Я лечу с тобой! Тобио замирает, словно кролик, застигнутый лисой — губы Шоё так близко, а светло-карие глаза блестят с такой яростью, что он едва сдерживается, чтобы не поцеловать его прямо сейчас на глазах у зевак. — У тебя же тренировки, выступление… — выдыхает Тобио. Он бросает взгляд на ближайшие кресла, замечая, что одна из пассажирок снимает их на телефон. (Девушка краснеет под его взглядом, но снимать не перестаёт). — Меня заменит дублёр, — бормочет Шоё в ответ, наконец отпуская Тобио, но тот остаётся стоять на месте. — И вообще: не хочешь заскочить на обратном пути в Бразилию? Тобио всё ещё ничего не понимает, но кивает: и на новость про дублёра, и про Бразилию. — Кхм, — наконец прочищает глотку стюард, — если вы разобрались, прошу вас разойтись по своим местам. Иначе мне придётся доложить капитану. — Да, конечно, — соглашается Шоё. — Бизнес был весь выкуплен, так что я в экономе. Увидимся в Риме, Тобио! Под тяжестью любопытных взглядов Шоё, сопровождаемый стюардессой, возвращается в свой отсек, и Тобио только и остаётся, что смотреть им в спины. — Ах, молодая любовь, — мечтательно вздыхает его попутчица, улыбаясь. Несколько мгновений Тобио смотрит на неё, а затем обращается к стюарду: — В эконом классе есть два свободных места рядом? — Да, но правилами не положено менять… — начинает стюард, но потом замолкает, устало поднимая взгляд к потолку. Притихшие пассажиры пялятся во все глаза, готовые ловить каждое его слово. Помявшись, он заканчивает: — впрочем, я могу проводить вас. Тобио улыбается, извиняется перед старушкой и, подхватив вещи, спешит в сторону эконом-класса, откуда ещё слышится голос Шоё — кажется, он забалтывает стюардессу и случайных попутчиков. Перед самым взлётом на телефон Тобио наконец приходит новое сообщение, но он его уже не читает — Шоё удобно устраивается на его плече, и они увлечённо обсуждают предстоящее путешествие. На забытом экране высвечивается: «Счастье первоочерёдно. Хорошего полёта».