Supernova

— Кагеяма Тобио! Толпа ревёт. Рефери дёргает его руку вверх, и Тобио выдавливает улыбку на припухшем от пропущенных ударов лице. Зрители заходятся в аплодисментах, кричат, фотографируют триумф на модные телефоны; где-то между рядами снуют довольные дельцы, сумевшие хорошо заработать на его победе, но Тобио их не видит — прожекторы слепят глаза, и он щурится, пытаясь отыскать в первых рядах знакомую вспышку оранжевого. Хината сидит где-то там — прямо у ринга между спонсорами и их жёнами, увешанными вычурным золотом и шкурами несчастных животных. Цукишиме пришлось попотеть, чтобы отыскать «лишний билетик» на хорошие места, но это того стоило — Тобио, подбадриваемый мыслью, что Хината здесь и Хината смотрит, рвётся вперёд и побеждает. Остаётся на ринге до самого конца. С рассечённой брови капает кровь, и Тобио усердно трёт скулу перчаткой. Морщится. Ему хочется помыться, но куда больше — целоваться, да только рефери, наконец отпустив его руку и рассыпавшись в поздравлениях, вручает блядский микрофон. — Давай, скажи что-нибудь, — залихватски подмигивает судья, довольный хорошим боем. — Порадуй зрителей. Адреналин всё ещё распирает вены, сгущая кровь — Тобио хватается за микрофон, сжимает. Его тошнит. Да, он должен что-то сказать: по традиции поблагодарить тренера, спонсоров, оппонента, но в голове — приятная пустота. В мыслях абсолютно ничего, кроме… — Хи… Хината, — сипит он. Толпа затихает, готовая ловить каждое его слово, и Тобио, прочистив горло, продолжает: — Надеюсь, тебе понравилось. Не все правила требуют письменной формы, чтобы быть обязательными: так не принято, но Тобио плевать. Укай его простит. Первые ряды громко шепчутся и бросают на него недовольные взгляды, задние — кричат и улюлюкают, опьянённые чужой победой и пивом из ребристых пластиковых стаканчиков. Тобио возвращает микрофон рефери — мужчина кривит губы, но благоразумно держит комментарии при себе — и покидает ринг, оставляя толпу обсуждать его маленькую выходку. Спина горит — то ли от чужих взглядов, то ли к синякам приливает кровь, но Тобио расправляет плечи и вздёргивает подбородок: он не проявит слабости. Не даст повода для сплетен. Тобио в форме, и Укай зря переживает — победа всё ещё за ними. Тобио успевает отсчитать двести семьдесят две секунды, прежде чем Хината влетает в раздевалку. Его грудь рвано вздымается, чёлка липнет ко лбу, а глаза горят такой неподдельной яростью, что Тобио враз забывается, напрягаясь — мышцы, прилично сдобренные кислородом, сжимаются, словно пружины, готовые выстрелить в любую секунду. Выстрелить и убить. Но Тобио знает, этот раунд он проиграл ещё «задолго до»: пересечение взглядов, и вот — над головой белый флаг просит пощады, кофе, чистой одежды и, возможно, немного любви. Много, очень много любви. Раздевалка пуста — кроме Хинаты, никто не рискует соваться в «клетку к зверю». Даже доктор, окинув Тобио встревоженным взглядом, просит десять минут на перекур, прежде чем приступать к осмотру. И, честно, Тобио не знает, что они видят в нём такого. Пугающего? Опасного? Непредсказуемого. Но он догадывается, что видит в нём Хината. И это ему, определённо, льстит. — Ты… — выдыхает Хината, подходя ближе. — Ты как? — договаривает он, присаживаясь на корточки перед Тобио. Дрожащие ладони тянутся к помятому лицу, обхватывают, и Тобио вздыхает, сдерживая болезненный стон — не желая пугать. Он и так кожей чувствует чужое беспокойство: оно пульсирует в обманчивой лёгкости касаний, в закушенной губе и недовольно раздувающихся ноздрях на вздёрнутом носе. Лицо Хинаты словно первая полоса жёлтой газеты — не держит секретов при себе, а потому говорит куда больше скомканных слов. — Нормально, — отвечает Тобио и отстраняется, будто пытаясь избежать придирчивого взгляда, скользящего по разбитой брови и припухшим скулам. — Меня подлатают. Следов не останется. Не… не переживай. — Я не переживаю, я просто… — Хината замолкает, вздыхая. Мгновение — и его лицо мрачнеет, он морщится и всё-таки позволяет себе сдаться, признавая: — Я переживаю. Но не из-за следов, тупица! Тобио смеётся и сразу же — закашливается. В голове ещё клубится туман эйфории, и только этим он может объяснить уверенность, с которой его грузные руки вцепляются в футболку Хинаты, заставляя того подняться с корточек и, приблизившись, вытянуться по струнке. Кажется, даже его дыхание замедляется, когда ладони пробираются под футболку, замирая чуть ниже лопаток. — Запачкаю тебя. — Мне всё равно. — Хорошо, что ты пришёл, — произносит Тобио. Язык тяжелеет — ему непривычны глупые сентиментальности, но с Хинатой хочется именно этого: глупостей. Сентиментальных. Нежных. Таких, чтобы в голове взрывались салюты от одной лишь мысли «это моё». «Это принадлежит мне». «Не отпущу». Хината неторопливо перебирает пальцами влажные спутанные волосы и, кажется, опять знает больше, чем следовало. — Я смотрел на тебя. Мне понравилось, — произносит он серьёзно: не язвит и не дразнится — словно действительно понимает, насколько это важно для Тобио. Насколько он, Хината, важен для Тобио. — Мне понравилось, но всё стало сложно. Раньше было… проще, — продолжает Хината, и Тобио отдёргивается. Руки спадают с чужой талии, и воздух в лёгких сменяется ядовитой тревогой. — О чём ты? — бормочет Тобио, облизывая пересохшие губы. На вкус кисло и солено. На вкус как сотня мыслей — каждая следующая хуже предыдущей, и он поднимает голову, заглядывая в карие глаза, чтобы увидеть в них подсказку. Но они, безжалостные, не помогают. Хината медлит, словно издеваясь, и Тобио готов своими руками удушить придурка, если тот, наконец, не объяснится. Когда пальцы уже тянутся к чужой шее, Хината продолжает: — Раньше я смотрел каждый твой бой с восхищением. Страстью. Господи, да я хотел тебя! Себе. В себя. Но сейчас… каждый удар будто по мне, понимаешь? Я думал, что подохну от волнения! — Хината повышает голос и замолкает, будто сам от себя не ожидая такого. — Понимаешь? — повторяет он уже тише. Спокойнее. Тобио, конечно, понимает. Лопатки отлипают от дверцы ящика, и Тобио, не оглядываясь, знает: на металле остаётся два потных пятна, словно маленькие куриные крылья. Он поднимается на ноги — мышцы дрожат от стылого напряжения — и смотрит на Хинату сверху вниз. Прямо и открыто. Честно — насколько это возможно в их ситуации. Другой, быть может, смутился бы разнице в росте, но Хината смотрит в ответ с вызовом. С бесконечным огнём в глазах, и Тобио это ценит. Любит. — Понимаю, — повторяет он уже вслух, кладя ладони на плечи Хинаты, сжимая мягко, но уверенно. Безапелляционно — в этот раз он больше не отпустит. — Но и ты пойми: едва ли кто-то сможет меня уделать. Хината фыркает. — Ты слишком самоуверен. — Разве необоснованно? — невинно интересуется Тобио. Ладони освобождают угловатые плечи, и пальцы касаются щеки Хинаты, замирают — тот подаётся в прикосновение и закрывает глаза. — Обоснованно, — шепчет в ответ так тихо, словно опасается, что стены могут подслушать. — Но ты… тебе… тебе не бывает страшно? Ты не боишься? Тобио замолкает, раздумывая над ответом. Хината всё также стоит перед ним, не открывая глаз, позволяя чужим пальцам смахивать пряди со лба, гладить скулы и мягко щекотать шею — это отвлекает настолько, что мысленный процесс Тобио то и дело сбивается на плоское «хочу» и «можно?». Но Тобио держится: как бы сильно ему ни хотелось просто слизать беспокойство с красных губ Хинаты, он терпит, не зная наверняка, но догадываясь, насколько этот разговор может быть важен. В ином случае они бы уже давно занялись чем-нибудь поинтереснее. — Боюсь, — наконец отвечает Тобио, морщась от того, с каким напряжением слово вырывается из глотки: словно камнем катится по языку, застревая у ряда зубов. — Правда, боюсь, Шоё. Боюсь, что с тобой что-нибудь случится. Что ты опять вобьешь себе в голову какую-нибудь идиотскую затею. Что ты заболеешь, потому что не надел тёплые носки или выпил холодного на улице. Боюсь за тебя, тупица. — А за себя? — с придыханием спрашивает Хината. Его глаза сверкают, словно золото в темноте пещеры, и Тобио на секунду думает, что не против побыть драконом. — Нет. Я уложу любого. Хината хмыкает, прищуриваясь. — Так уж любого? — кривит губы. Он опускается на лавку и тянет Тобио к себе, вынуждая сесть рядом. — А как насчёт… того… Оньк… Ой…? — Ойкавы-сана? — Точно! Ойкавы! Почему так уважительно? Тобио морщится, меньше всего желая поднимать эту тему, но поздно: взгляд Хинаты недвусмысленно замирает на его лице, цепко подмечая реакцию на вопрос, и Тобио догадывается: малой кровью он не отделается. И если раньше он думал, что для Хинаты его мысли как открытая книга, то теперь понимает: вряд ли книга — скорее огромный баннер, на котором большими жирными буквами, как для идиотов, расписаны все волнения и тревоги. — Господи… — Хината подаётся назад и даже, кажется, чуть-чуть бледнеет. — Не говори, что ты с ним спал! Тобио дёргается так сильно, что едва не слетает с лавки. Спина впечатывается в металлический ящик, и они оба испуганно замирают, пристыженные грохотом. — Что? — переспрашивает Тобио; его голос переходит на постыдный писк, и он откашливается. — Господи, с чего такие выводы? Он нервно приглаживает волосы и пододвигается обратно к Хинате, беря его ладони в свои. Сжимает. — Между мной и Ойкавой-саном ничего никогда не было и быть не могло. Более того: его парень — мой хороший знакомый, спортивный врач-травматолог, — терпеливо поясняет Тобио, заглядывая в глаза Хинаты, надеясь убедиться, что ему верят. — У нас просто… — морщится, — сложные отношения. Сначала Ойкава-сан помогал мне привыкнуть ко всему… ну, ещё в нелегальных боях. А потом почувствовал конкуренцию… и проучил в своём стиле. Показал, где моё место. — Прости, я… — Ничего страшного. Нос тогда долго заживал, но это был хороший урок, — Тобио мягко проводит большим пальцем по костяшкам Хинаты. Кожа гладкая, не учёная долгими отработками ударов по груше твёрдой, а иногда и вполне себе мягкой — живой. — Несмотря на ту стычку, я всё равно его уважаю. — Так что, — ухмыляется Хината в ответ, сдувая чёлку со лба и морщась, когда она сразу же падает обратно, — справишься с Ойкавой-саном? — Последнее, что я о нём слышал — его возят на показательные бои. Травма колена, поэтому участие в соревнованиях — не вариант. Не думаю, что мы встретимся на ринге. Внутри холодеет: травма пусть и чужая, а человек всё-таки… свой. — Хотя… хотя я был бы не против, — продолжает Тобио. Он поднимается на ноги и открывает ящик с вещами, вытаскивая спортивную сумку. — Встретиться с ним на ринге ещё раз. — Наверное, это очень обидно — вот так вылететь, — Хината хлопает себя по колену, хмурясь. — Обидно. Но с ним Иваизуми-сан, он присмотрит. Хината кивает, рывком вскакивает с лавки — вот уж у кого моторчик в жопе запрятан — и потягивается, обнажая полоску живота между футболкой и ремнём брюк. Тобио начинает усиленно копаться в сумке, но взгляд то и дело соскальзывает к голимой провокации. Хината это замечает. И улыбается — открыто, искренне, так тепло, как умеет только он. — Значит, ты у нас непобеди-и-и-и-имый… — протягивает Хината, подходя ближе. — Как думаешь, ты заслужил… особый приз? Тобио поворачивается к Хинате, чьи губы намекают на пошлости и непотребства, но щёки, глупые и наивные, выдают смущение хозяина, покрываясь краснотой. Таким тупицей умеет быть только Хината — одновременно болтает всякое и сам же стыдится своих слов. Ухмыльнувшись, Тобио притягивает его к себе и толкает к двери ящика — грубо, резко, с напускной угрозой. Нависает сверху, заглядывает в глаза и кривит губы, на что Хината продолжает улыбаться, пусть уже и не так уверенно. Он обнимает Тобио за талию, а после, не выдержав пристального взгляда, тыкается губами в ключицу. Тобио жмурится. В спортивных шортах — стояк, в его руках — Хината, и он мог бы решить две проблемы одним выстрелом, но доктор вот-вот заявится для формального осмотра. У них нет времени. Здесь. Но в квартире, его или Хинаты — всё время мира. На старой кровати или на модном диване, на барном стуле или на скрипящем столе — Тобио плевать. Ему всё равно, из какого холодильника брать — главное, чтобы молоко. — Ты — мой приз, — хрипит он, прижимаясь к Хинате так тесно, что тот негодующе пищит. Позволяя вживую прочувствовать искренность своих слов и помыслов. — За этот бой и за следующий. За все прошлые. И вообще… за всё. Голос, неверный товарищ, сбивается. Тобио знает, что его слова, его признание, попадают в цель — Хината в его руках расслабляется. — Я даже не знаю, кому повезло больше, — шепчет он. — Хотя… — Хината прищуривается и демонстративно вскидывает подбородок, — конечно, тебе! Я же такой классный и крутой! Тобио смеётся. А после всё-таки отвешивает тупице подзатыльник.

***

Позднее тем же вечером они отправляются на вечеринку для «своих». Тобио не сдерживает самодовольной ухмылки, жадно наблюдая, как вытягивается лицо Хинаты, когда тот осматривает просторную гостиную, битком забитую танцующими и пьющими людьми. Да, это не прилизанные вечеринки Некомы, где от каждого фонит деньгами и амбициями. Здесь всё по-настоящему: люди глотают то, что им по карману, дёргаются под ритмичную попсу или хрипящий рок, а затем отключаются на любой из горизонтальных поверхностей, чтобы, проснувшись с утра, едва не помереть от головной боли. Грязно, шумно, весело — Тобио редко посещает такие неофициальные мероприятия, но пользуется возможностью, чтобы хотя бы на вечер вовлечь Хинату в «свой мир». — Это и есть ваша… праздничная вечеринка? — Хината скептически осматривает помещение арендованного дома и морщит нос. — А где барная стойка? Официанты. — Во-первых, не праздничная, просто совпали даты, — пожимает плечами Тобио. — Я не настолько известен. Во-вторых, где сам себе нальёшь, там и бар. Несколько секунд Хината таращится на него так, словно на чёрной макушке выросли рога. Затем, закусив губу, кивает. Недоумение довольно быстро сменяется хищным азартом, и Хината, безошибочно определив направление, скрывается за углом, чтобы через несколько минут вернуться с бутылкой. — А это удобно! — улыбается во все тридцать два и проворно подхватывает Тобио под руку. — Ну что, идём? Тобио кивает. Идут. В гостиной дома собралась добрая толпа народу — укаевцы, залётные из других клубов, старые знакомые, сотрудники, приглашённые «плюс один». Кто пообщительнее — сбиваются в центре, танцуют и, пытаясь перекричать музыку, обмениваются новостями; кто поскромнее — занимают все доступные мягкие поверхности, умиротворённо потягивая алкоголь из цветных стаканчиков. В полумраке Тобио не различает лиц, а потому просто кивает всем встречным, стараясь не вздрагивать, когда очередная рука приземляется на плечо или спину, поздравляя с красивой победой. Хината держится молодцом: идёт рядом, вежливо улыбается окружающим и неприлично долго глотает пиво прямо с горла. — А тебе можно? Завтра нет тренировки? — спрашивает Тобио, ведя их в угол гостиной — на единственное незанятое кресло. Стоящий неподалёку Дайчи приветливо машет медвежьей лапищей, но подходить не спешит. Тобио кивает и с любопытством смотрит на спутника Савамуры — наверное, это и есть тот самый «Сугавара-сан». Приятная улыбка, необычно понимающий взгляд, милый румянец на щеках — возможно, Дайчи не преувеличивал, расхваливая своего партнёра. Но Хината всё равно лучше. — Есть, — мрачно отзывается Хината, и Тобио поворачивается к нему, удивлённый. Кажется, кто-то дуется. — Тот пепельный блондинчик… вы знакомы? Тобио смеётся, за что получает заслуженный тычок локтем по рёбрам: больно, но он ни о чём не жалеет — ревнующий Хината очарователен. — Нет, это друг Дайчи. Вон того крупного брюнета, — отвечает Тобио, наблюдая, как парочка флиртует, потягивая одно пиво на двоих. Они улыбаются — счастливо, свободно, легкомысленно, и Тобио не может отделаться от мысли: «Выглядят ли они с Хинатой со стороны так же гармонично? Будто созданы друг для друга». — И, судя по всему, его будущий муж, — наконец заканчивает он, кивая сам себе. На самом деле ему всё равно и на мнение других, и на «гармоничность». Лишь бы Хината был рядом, а что там «со стороны» — одного Цукишиму ебёт, да и то только в тех случаях, когда их совместные фотографии просачиваются на полосы газет. — Муж… — Хината хмурится, напряжённо что-то обдумывая, но уже через мгновение его лицо светлеет. Схватив Тобио за запястье, он тянет его вперёд к креслу — толкает на мягкую подушку сиденья, а сам устраивается на подлокотнике, прильнув к плечу. — И удобно тебе? — Вполне. Люди продолжают подходить. Знакомые лица сменяются незнакомыми, но все они улыбаются, поздравляют, задают вопросы, и уже через двадцать минут челюсть Тобио начинает ныть от натянутой улыбки. Нет, ему приятно, честно, но внимание утомляет, и он кидает взгляд на пол, мечтая, чтобы тот разверзнулся прямо под ним и утащил его в спокойные воды Стикса. Тобио даже не думал, что столько людей будут следить за его боем. Кто-то понимающий вкладывает ему в ладонь бутылку, и Тобио с благодарностью припадает к горлышку. Алкоголь расслабляет. А вот Хинату, кажется, излишнее внимание не пугает — иногда он, скучая, даже втягивает подходящих в короткий, ничего не обязывающий разговор, праздно интересуясь их настроением или делая игривые комплименты нарядам. И люди к нему тянутся. Хината тёплый, словно костёр, и уютный, будто любимое одеяло — то самое, которое предпочтёшь новому даже через десяток лет использования. Сейчас это раздражает — Тобио не любит делиться, а потому будто бы невзначай кладёт ладонь на колено Хинаты, и зазывно лыбящийся паренёк — совсем молодой, из новеньких, — кинув неприязненный взгляд на Тобио, ретируется, наконец оставляя их вдвоём. Тобио откидывает голову на спинку кресла, раздумывая, не сходить ли на кухню за чем-нибудь покрепче — вечер обещает быть долгим, — когда Хината ещё теснее прижимается к нему, сверкая хитрой ухмылкой. — Что? — настороженно спрашивает Тобио. Он что-то не так сказал? Сделал? У него растрепались волосы? Расстегнулась ширинка? — Ты смешной, когда ревнуешь, — шепчет Хината ему на ухо. — Всегда, — не задумываясь, отзывается Тобио. — Всегда ревную и, видимо, всегда смешной. Ты слишком красивый для этого места. Возможно… для этого города. Хината отстраняется. Несколько минут они обмениваются удивлёнными взглядами, и лишь грузные биты хип-хопа заглушают зачастившее биение в груди. Тобио смущается, но о сказанном не жалеет — в словах ни капли лжи, — и всё же сдаётся первым: отводит глаза и прячет лицо в ладонях. — Совсем ужасно? — Честно? — с хриплым смешком спрашивает Хината и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Это пиздец. Тобио протяжно стонет, чувствуя, как краснеет лицо. Господи, он просто позорище. Посмешище. Идиот. Не всегда, конечно, но когда Хината рядом — постоянно. — Никогда не думал, что ты можешь быть таким слащавым, — забавляется Хината, и Тобио мрачно скалится: ну и где божья кара за все грехи, когда она так нужна?! Уж лучше быть поджаренным на месте… — Но мне нравится, — добавляет Хината тихо, и Тобио смотрит на него сквозь пальцы, словно заключённый сквозь решётку. Карие глаза блестят, и то ли дело в алкоголе, то ли в освещении, но Тобио действительно не с кем и не с чем сравнить Хинату Шоё. Он изумительный. Обворожительный. Желанный до кончиков пальцев. Наверное, Тобио просто пьяный влюблённый дурак. — Ты извращенец, — выдыхает он, отнимая руки от лица. — Возможно, — Хината пожимает плечами, залпом допивает пиво, ставит стакан на пол и встаёт с подлокотника, потягиваясь. — Не хочешь потанцевать? Он улыбается, толпа беснуется под быструю музыку, и в животе Тобио скручивается узел — то ли усталость, то ли то самое волнение, что всегда возникает, когда Хината рядом. — Или опять нужно… — Хината закатывает глаза, не переставая улыбаться, — подышать? Тобио закашливается, вспоминая ту неловкую встречу на банкете. И её окончание. Хината понимающе смеётся. Бес. Он тягуче подкрадывается к креслу, упирается ладонями на подлокотники, заключая Тобио в ловушку, и, наклонившись, продолжает: — Но ты же знаешь: я найду тебя на любом балконе. Нет, не бес. Змей искуситель — не меньше. — Здесь нет балкона, — Тобио облизывает губы и смело подаётся вперёд, выдыхая Хинате прямо в лицо: — И я сегодня без галстука. — Плевать, — Хината не отстраняется, кажется, искренне наслаждаясь ситуацией. — Ты всё равно знаешь, чем это закончится. Тобио знает: всё закончится его скоротечной капитуляцией, белым флагом и влюблённостью, которая, кажется, даже взаимна. Закончится горячими губами, жадными ладонями под одеждой и в итоге короткими бешеными толчками, потому что сдерживаться будет просто невыносимо. С Хинатой даже ожидание секса не менее приятно, чем сам секс. Тобио и не знал, что с человеком может быть настолько хорошо. — Кхм, да… — он отворачивается, мысленно моля Хинату о минуте покоя — иначе его сердце просто не выдержит, — и вздрагивает, натыкаясь на смеющиеся взгляды Дайчи и Сугавары-сана. Оба улыбаются с таким пониманием, что Тобио кривится. И краснеет пуще прежнего. — Иди вперёд, я подойду… через пару минут. Хината хмурится, дёргает плечами, мол, как хочешь, но смотрит так угрожающе, что Тобио понимает: не подойдёт — не жилец. Напоследок подмигнув, Хината медленно разворачивается и уверенно направляется к центру зала, но замирает на полпути, внезапно передумав — он остаётся чуть сбоку от толпы танцующих и, тряхнув головой, вновь смотрит на Тобио. Закусывает губу. Медленно скользит ладонью вверх по бедру, по корпусу и выше — через грудь, скрытую тонкой футболкой, до шеи. Смыкает пальцы. Ладони Тобио сжимаются в кулаки, зрение заостряется — он смотрит пристально, жадно. Провокация срабатывает на все сто: во рту враз пересыхает, голову начинает вести — и пиво тут явно ни при чём. Хината расцепляет пальцы — на шее остаётся красный след, — и закапывается ими в свои волосы, прикрывает глаза. Даже под быструю музыку он ухитряется двигаться плавно, томно, настолько естественно, что все остальные начинают казаться неуместно дёрганными — словно преступники на электрическом стуле. Хината открывает глаза, улыбается, явно довольный произведённым эффектом, и меняет стратегию: опустив руки, он подцепляет пальцами подол футболки, оттягивает, приподнимает, мельком демонстрируя кожу, затем сползает ладонями ниже на джинсы, обводит швы карманов, выгибает спину… Тобио рывком поднимается с кресла, надеясь, что в темноте никто не заметит его очевидное возбуждение. В ушах стучит. Хината склоняет голову набок и жестами зовёт его к себе, подбадривая мягким покачиванием бёдер в такт музыки. Тобио не медлит — плечом оттесняет кого-то из танцующих рядом и подходит к Хинате. Они близко. Неприлично близко даже для неформальностей. Но глаза Хинаты сияют не хуже софитов, и Тобио забивает на всё и всех, неловко покачиваясь из стороны в сторону. Он пытается расслабиться, но нужно признать очевидное: да, танцевать он не умеет. Но, к счастью, Хината не видит в этом проблемы: его ладони обхватывают Тобио за талию, требовательно тянут его ещё ближе, ещё теснее, скользят по спине, а после — нагло прячутся в задних карманах брюк. Тобио не успевает возмутиться, не успевает оглянуться — заметил ли кто-нибудь? — как его ширинка притирается к паху Хинаты, и они оба выдыхают. Хорошо. Плохо. Очень плохо. Хината заведён не меньше его самого — он намеренно трётся бёдрами, не даёт отстраниться, крепко, по-хозяйски сжимает зад Тобио через джинсу и, кажется, кайфует от этого ещё сильнее — дышит часто, хрипло, Тобио неосознанно вторит ему, хватая воздух ртом, словно он всегда тонул — всю жизнь свою тонул, — а тут наконец справился. Выплыл. Музыка сменяется на медленную, кто бы ни составлял плейлист — он определённо шарит, — и Тобио всё-таки смотрит по сторонам, убеждаясь, что они не привлекли внимания. Хината тихо смеётся над чем-то своим и наконец вытаскивает руки из брюк, вместо этого обхватывая Тобио за шею. Но градус не спадает. Хината — человек-противоречие: под быструю музыку он двигается медленно, под спокойную — переходит на резкие, отрывистые волны бёдрами. Его тело манипулирует мелодией, подстраивает её акценты под свои движения, и Тобио теряется в чужой смелости, в собственном возбуждении — ему слишком хорошо, слишком приятно. Хината, такой тёплый, родной, роняет голову ему на плечо, вжимается всем телом и шепчет на ухо грязное: — Боже… хочу кончить прямо тут. Тобио бросает в жар. Он утыкается носом в рыжие пряди, втягивает ароматный коктейль шампуня-духов-пота и, будто бы танцуя, подаётся бёдрами вперёд, заставляя Хинату застонать. Такой чувствительный. — Кончишь. Не обещание — сухой факт. Тобио наслаждается тихими всхлипами Хинаты, чувствует, как тот крутит бёдрами раз-другой-третий, елозит губами по его ключице, выгибает спину, не оставляя между их телами ни сантиметра, как дрожит в его руках, слабея. Мягкий, сладкий, Тобио хочет утащить его в тёмный угол и разложить прямо там, на полу. Или прижать к стене, втиснуть колено между бёдер и заставить Хинату пошло тереться о ногу, моля о разрядке. Но они всё ещё в переполненной людьми гостиной — к счастью, те слишком заняты напитками, болтовнёй и танцами, чтобы заметить их… шалости. Тобио ведёт рукой по телу Хинаты от узких бёдер до плеч, а затем будто бы случайно надавливает ладонью на грудь, безошибочно нащупывая через ткань напряжённый сосок. И то ли Хината действительно настолько чувствительный, то ли немного эксгибиционист, но он наваливается на Тобио и, извиваясь, кончает. Надрывный стон вплетается в ноты, а жалобные мяукающие всхлипы после — теряются в губах Тобио. — Тише-тише, — шепчет он между поцелуями, успокаивающе гладя Хинату по спине. — Так… хорошо… — выдыхает Хината, и глаза у него пьяные-пьяные (а ещё Тобио надеется, что хотя бы капельку — влюблённые). — С тобой всегда хорошо. Я всегда красивый, а с тобой — мне всегда хорошо. От слов Хинаты становится легко — в груди оседает спокойствие, и даже колкое, всё ещё тревожащее возбуждение отходит на второй план. Тобио обхватывает лицо Хинаты ладонями и нежно целует его в лоб. — Проветримся? Хината судорожно кивает. — Только давай сначала в ванную зайдём. Они пробираются сквозь танцующих в сторону лестницы и выдыхают, лишь когда наконец оказываются наедине в окружении светло-голубого кафеля. Вновь целуются — отчаянно и, наверное, глупо. Приводят себя в порядок (бельё Хинаты отправляется в мусорное ведро, и Тобио не думает — господи, не думает! — о том, что под тёмно-синими джинсами теперь ничего нет), приглаживают волосы и вываливаются в коридор, красные и взмокшие. — Так-так-так, — с напускной суровостью произносит Дайчи, и Тобио машинально расправляет плечи, загораживая Хинату. — И что мы тут делаем вдвоём? Тобио стискивает зубы — в голове, как назло, ни одной подходящей мысли. Хината за его спиной смущённо переминается с ноги на ногу и помогать совсем не спешит. — Вряд ли что-то серьёзнее происходящего на танцполе, — улыбается Сугавара-сан, приобнимая Дайчи. Он встречается взглядом с Тобио, и многозначительно подмигивает. — Савамура, мы, кажется, куда-то шли. Хватит уже смущать ребят. Кстати, Тобио, рад наконец познакомиться. Бой был действительно… впечатляющим. Тобио кивает — более скомканного и неловкого знакомства и захочешь — не придумаешь. Дайчи с Сугаварой протискиваются мимо них, направляясь в сторону дальних спален. — Позор-то какой, — стонет Хината, упираясь ладонями в колени. — Кошма-а-а-ар. Тобио хмурится. — Забей. Они тоже здесь не случайно оказались. Дверь одной из спален хлопает, а после, словно в подтверждение слов Тобио, запирается на замок. Хината выпрямляется и, нервно растрепав волосы, хмыкает: — Так что там на счёт проветриться? Тобио достаёт из кармана телефон, открывая карты. — Не против сбежать отсюда? Неподалёку есть круглосуточный Мак, закажешь картошки… — соблазняет он, едва сдерживая смех. — Я никому не расскажу. Твой очередной срыв диеты будет нашим секретом. Как и вчерашний кацудон на ночь. Хината закатывает глаза, но соглашается. В Макдональдс, расположившийся в квартале отсюда, они «бегут» наперегонки — медленно, в объёмных куртках скорее перекатываясь с ноги на ногу, как пингвины, чем действительно переходя на бег. В кафешку они заваливаются мокрыми и смеющимися. В этот раз побеждает Тобио.

***

— Я уж думал, не появишься, — недовольно фыркает Цукишима, и Тобио, скривившись, плюхается на светлое кресло. — Куда я от тебя денусь. Цукишима хмыкает, отрывает взгляд от бумаг и подпирает щёку рукой. Он выглядит усталым, если не сказать честнее — конкретно заебавшимся. Пусть внешне и кажется, что ничего не изменилось: идеально выглаженная рубашка будто сошла с рекламы стирального порошка, дорогая оправа с тонкими линзами седлает упрямый нос, а волосы на голове всё также уложены на нарочито небрежный манер, Тобио всё равно подмечает и тёмные круги под глазами, и недовольно поджатые губы, и мелко дрожащие пальцы. — Тебе бы в отпуск. — Пора, — вздыхает Цукишима, в этот раз даже не споря, чем поражает Тобио до глубины души. Такое лёгкое согласие даже оскорбительно. — Но у меня ещё есть к тебе дело. Он замолкает, не спеша продолжать, и Тобио тоже молчит — дело принципа. В конце концов Цукишима вновь вздыхает, отодвигает от себя кипу бумаг и выпрямляется, кидая взгляд на город. — Тебя хочет видеть Кенма-сан. — Кенма… который из Некомы? — строит дурачка Тобио, прекрасно понимая, что в Токио едва ли найдётся человек, который никогда не слышал про Кенму Кодзуме. Возможно — и во всей Японии. — Делаешь вид, что успел забыть? — кривится Цукишима. — Не трать моё время попусту, или все мозги уже проебал? — тонкие губы нахально кривятся, и к горлу подкатывает раздражение. — В прямом смысле, конечно… — Это тебя не касается. — Ваши шашни? И слава богу. Но хочу тебе напомнить, что за последнее время на ринге ты редкий гость. Контракты иссякают… Несколько постов в твиттере с нативной рекламой лапши это твой уровень? Тобио кривится. — Уж лучше реклама лапши, чем сидеть в кабинете, обложившись бумажками, словно офисной червь, — рычит он в ответ, прекрасно зная, что Цукишима прав. Но ему почему-то всё равно не стыдно. Цукишима хмыкает, миролюбиво спуская ему дерзость. Тобио едва сдерживается, чтобы не позвонить в скорую. — А я б на твоём месте уделял больше внимания как раз бумагам, — говорит Кей вскользь, сразу же меняя тему: — Так вот, послезавтра у тебя встреча с Кенмой в его офисе. — Адрес? — Возьмёшь в гугле, — фыркает Цукишима, поправляя очки. — На ресепшен подойдешь, скажешь, что тебя ждут, дальше там всё объяснят. Тобио молчит, сверля Цукишиму взглядом, но на того магия «тяжёлого и убийственного» не действует — гадюку яд не берёт, — и, судя по всему, продолжать разговор он не намерен: погрузившись обратно в бумаги, агент демонстративно игнорирует Тобио, вслух высчитывая проценты от сумм. Тобио выходит из кабинета, спускается на первый этаж и, оказавшись наконец на улице, достаёт телефон. С экрана на него смотрит Хината. Если точнее — Хината и четверть его собственного лица, буквально силой втолкнутая в кадр. Они улыбаются, как дураки, коими и являются, а ещё краснеют — и от желанной близости, и от мороза, обжигающего щёки. Фотография сделана на прошлой неделе, но почему-то кажется, будто с той прогулки прошло сто лет — не меньше. Тобио вздыхает. Пятой точкой чует, что ничего хорошего из разговора с Кенмой не вынесет, но и отказаться — кишка тонка. Не всё в этом городе можно решить силой (по крайней мере — физической), для некоторых привилегий нужны деньги — очень много денег. Больше, чем он может заработать за всю жизнь. Тобио морщится, тыкает на последний пропущенный в журнале звонков и подносит трубку к уху. Хинате требуется целых три гудка, чтобы наконец принять входящий — его голос звучит хрипло, сонливо, и Тобио едва сдерживается, чтобы не перейти на бег: так сильно ему сейчас хочется залезть под одеяло, прижать разморенное дневным сном тело к себе и никогда не отпускать. В конце концов он просто ловит такси, называет адрес Хинаты и, прошептав в трубку «скоро буду», скидывает звонок, лениво раздумывая о посещении кардиолога. Сердце бьётся так сильно, что даже страшно. И одновременно — очень хорошо.