Он был мой, но я была не его.

      Через тринадцать дней VK на телефоне поставит всех моих «друзей» в известность: «Мариами Циминтии исполняется тридцать один год». Спасибо, конечно, за такое уведомление, но навряд ли я увижу поздравления, которые сыпятся мне во всех возможных социальных сетях ежегодно. За тринадцать дней мне надо успеть завершить все дела, которые я начинала в далеком прошлом, иначе буду гореть в аду. Да мне проще влюбиться, чем закончить все начатое. И если вы сейчас подумали, что я несу сущий бред, — то вы ошиблись! Я несу людям счастье. Рассмеялась от своей же шутки: давняя привычка. Да и вообще, что тут непонятного? Я скоро умру. К сожалению, мало кто знает, но в этой жизни, — в которую вселенная меня послала на этот промежуток времени, — умирают, прожив тридцатый год жизни, если не найдут свою настоящую, посланную судьбой, любовь. Я встречалась с мужчинами, но так и не нашла того единственного. Один вообще заявил, что не собирается строить со мной что-то большее, нежели странные отношения. Звонил раз в месяц и заявлял: «Давай вместе потусим, скучно мне!». Ну, как каждый месяц. Это был первый и последний раз. Высказав все, что о нем думаю, я отключилась и, разозлившись, швырнула телефон об стенку, а на следующий день помчалась покупать новый. Знаете, мне вот-вот тридцатник стукнет, а умирать я не готова. Кто в такой ситуации не кинет телефон? Ну, а теперь, благодаря всем ухажерам, которые, видимо, хотели, чтобы я подрабатывала личным аниматором, через тринадцать дней я умру. Осталось морально настроиться.       Я снова шла в один из салонов Москвы. До невозможности уставшая и измученная. Кстати говоря: если вы подумали, что в «другой жизни» также имеется Москва, то… то в какой-то степени вы правы. На самом деле, я там же, где и вы, просто другие правила. Другая игра на выживание. Более жестокая и беспощадная. Так вот: измученная и уставшая потому что вымоталась. Который день доделываю когда-то начатые дела. За месяц до моего второго декабря стало страшно, но потом это надоедливое чувство отступило, освободив дорогу усталости. А спешу я в салон, чтобы эти тринадцать дней любить себя. В последний день я напьюсь, видимо. Снова рассмеялась от своих мыслей. Иду с глупой улыбкой по улице с абсолютным безразличием на то, что обо мне подумают.       Зайдя в салон, где я уже зачислена постоянной клиенткой, я не увидела, собственно, никого. Словно в заброшенном городе забрела в не менее заброшенное заведение.       — Ирина, ты где? — окликнула я девушку, глазами обсматривая все помещение: тишина.       Вдруг я услышала, как позади меня что-то хлопнуло, а одновременно с этим погас свет. Сказать, что я испугалась, — не сказать ничего. Сердце совершило тройное сальто, а после, умчавшись куда-то в пятки, казалось, остановилось. Честно, как-то хочется дожить эти тринадцать дней, а не прямо так и здесь: заочно.       — Ой, Маша, ты уже пришла, — воскликнула за моей спиной девушка, и, тактично отодвинув меня с прохода, с полным спокойствием прошла вглубь салона.       — Меня не Маша зовут, — шокировано сказала я. Ничего лучше ответить не нашла, знаю.       — Черт, свет выключили, — констатировала факт Ира, подходя к щитку. — Ну и зачем я сюда подошла, будто что-то пойму, — промямлила она, обращаясь, видимо, самой к себе. И как только она хотела что-то мне сказать, видимо, чтобы я пришла немного позже, как свет включили.       — Маша, ты ведьма! — крикнула девушка, на что я закатила глаза.       — Я не Маша! — в который раз сказала я.       — Ладно, ты просто ведьма! — рассмеялась Ирина.       И с этим я не могла не согласиться, ибо навряд ли «не ведьмы» будут умирать после тридцати.       — Тебе сегодня что делать, дорогая? — с улыбкой спросила девушка, чтобы приготовить необходимые инструменты.       — Маникюр, стрижку и… — я задумалась. — И если у тебя есть какие-нибудь масочки для кожи лица, то их тоже, — договорила я и уселась на крутящийся стул, на который указала Ирина.       — Ты же никогда не баловалась ими? — спросила мастер, заинтересованно разглядывая мое лицо.       — Я дома, как ты говоришь, баловалась, — сказала я, усмехнувшись.       — Ты почему такая серьезная сегодня? — поинтересовалась Ира.       Она подошла ко мне, наклонилась на уровень лица и, убрав волосы за плечи, глубоко посмотрела в мои глаза.       — И будем улыбаться! Голубые глаза, голубые глаза, как красива ты была…* — пропела девушка строчку из песни, а потом, резко поднявшись, облокотилась на стул, полностью распрямив руки. — Ты что-то от меня скрываешь, — она посмотрела на меня, хитро сощурив глазки, а на лицо натянув улыбку.       — Вообще ничего, — вновь соврала я, нервно теребя руками юбку. И, казалось, только в этот момент я поняла, что меня ждет. Что потерпит моя жизнь через тринадцать дней. Этих чертовых тринадцать дней.       — Ну раз так, — выдохнула Ира, — какую прическу хочешь? — спросила девушка.       — Каре, — ответила я. — С челкой, — продолжила, окончательно вводя в ступор мастера, которой через несколько секунд придется состригать мои длинные каштановые волосы, которым каждая девушка бы позавидовала. И, немного подумав, добавила: — Блонд.       — Ты от меня точно что-то скрываешь, — с серьезным выражением лица сказала Ирина, которой больше и сказать-то нечего, ибо спорить со мной бесполезно.       Когда волосы осталось лишь покрасить, Ира вдруг начала очень интересный разговор, как мне сначала показалось:       — Мне недавно снилось, будто тебя какое-то непонятное существо забирает, — сказала она, нелепо улыбнувшись. — А потом развернулся и сказал: «Не сохранили вы ее». Мне во сне так страшно стало. Думаю, что ж такое случится у тебя? А оказалось, волосы я твои не сохранила, — и она снова рассмеялась, связав все это именно с этим. И знала бы она, насколько вещий сон был представлен ее голове. И какой «легкий» намек был дан мне. Такой, что на секунду стало не то, что страшно, а невыносимо больно и неприятно от существующей реальности.       Покинув заведение уже совсем другой девушкой только через четыре часа, как пришла туда, я сразу отправилась на студию — записать свою новую песню, что придумала буквально вчера. Я, казалось, пела не так, как все. В обмен на несуществующую жизнь после тридцати мне подарили дар пения и огромную любовь к музыке. Я спасалась этим, будто родилась снова: не в этой вселенной, не в этой реальности. К сожалению, это лишь иллюзия, которая завершается по окончанию песни. И с каждый днем я хотела погружаться в музыку бесконечно, чтобы не возвращаться вновь и вновь в реальную, слишком опасную, жизнь.       Ежедневно я ездила на студию, наслаждаясь пением, несколько раз навестила подругу и почти круглосуточно находилась рядом со своими родителями. В общем, жизнь моя в эти двенадцать дней особо не отличалась, как я планировала. Решила провести эти дни с родными для меня людьми.       Насупил тринадцатый день — первое декабря. Я клятвенно обещала, что в этот день проведу время в клубе, заполню сознание алкоголем, а жизнь моя закончится во сне, без боли. Как и прошли мои тридцать лет. И кто бы знал, как мне был безразличен сегодняшний день, который однозначно, казалось бы, был последним. Настолько было наплевать, что проснулась я в три часа дня. Можно ли так долго спать? Можно. Все невозможное возможно. И этот слоган оставался последней надеждой.       Проходив по квартире до шести вечера, каждые двадцать минут хватая со стола какую-то давно лежащую печеньку или затвердевшую конфету, которой я уже не боялась сломить зубы, решила, что последние семь часов своей жизни надо провести в забытье.       Быстро собравшись, — что было для меня самой удивлением, — я со скоростью самолета вылетела из высокоэтажного дома, чуть не снеся молодого человека.       — Дама, Вы куда так торопитесь? — невозможно красивым низким тембром спросил мужчина, всматриваясь в мое лицо.       — Простите, пожалуйста, боюсь, не успею сделать все раньше, чем мое время закончится, — тихо сказала я, трезво понимая, что все равно оставила его в непонятках, о которых он будет думать еще долго.       Продолжив свое движение навстречу нетрезвому разуму, я, кажется, попросила прощения у чуть не упавших людей больше, чем за всю свою жизнь. Сколько раз за эти дни я лишь усмехаюсь своим мыслям? Ну, так вот. Я еще раз проделала это действие. Через несколько минут я уже подходила к клубу, который, к счастью, находился не очень далеко от моего дома.       Зайдя в людное заведение, я почувствовала, как духота окутала меня с ног до головы. В баре я заказала бутылку вина, но для меня этого было мало, чтобы окончательно опьянеть, поэтому я заказала вторую. Красное сухое. Такое же темное как этот день и такое же сухое, как, в принципе, вся моя жизнь. Сейчас и выпьем за нее. Говорят: стоит искать везде плюсы? Отлично, давайте найдем. Ну, например, я больше не буду чувствовать боли, страха и… И всех негативных эмоций. К счастью! Все только к счастью… И, безусловно, исключительно к этому сейчас мои скулы обжигает соленая жидкость, так рьяно вырвавшаяся из глаз. А мою кровь разбавляет не менее красная жидкость, заполоняя все внутри, включая душу и сердце. Все становится до невозможности сухим и бесчувственным. Я ощущаю, как мои эмоции покидают меня раньше, чем надо бы это им сделать. Хотя, знаете, я уже ничего не ощущаю. Моя душа умрет раньше, чем мое тело. К счастью. Сквозь слезы я снова усмехнулась и, кажется, это стало моей традицией.       — Девушка, можно я Вас вновь потревожу? — спросил молодой человек, а скорее поставил перед фактом, усаживаясь на диван около меня.       — Конечно, — сказала я и, выдержав небольшую паузу, добавила: — Нет, — и завершила наглой улыбкой. Видите, уже прогресс. Не усмехаюсь, а улыбаюсь, хоть и с отрицательными намерениями.       — А при нашем первом нелепом знакомстве ты даже мне сказала: «Извините, пожалуйста!» — не грубила, — засмеялся мужчина, косо посмотрев на меня.       — Давно мы перешли на «ты»? — спросила я с явным возмущением в голосе, запив фразу несколькими глотками вина. Я узнала в нем того человека, которого чуть не сбила около подъезда, после чего преклоняясь с извинениями.       — Не знаю, как ты, а я сразу, как увидел тебя, — и он улыбнулся такой искренней ослепляющей улыбкой, что мне стало стыдно за такие слова, учитывая количество алкоголя в моей крови.       — Ладно, неважно, — все же сдалась я, наплевав на никому ненужный официоз. — Подскажи имя свое, незнакомец, — сказала я, ответив ему такой же прекрасной улыбкой. Она действительно у меня прекрасна.       — Григорий, — сказал он, загадочно улыбнувшись. — Кузнецов Григорий, — дополнил он. И только после этих слов я узнала в нем того самого Григория из 19-го сезона битвы экстрасенсов. — Тебя, если я не ошибаюсь, Мариам? — спросил он.       — Мариами, — поправила я, растерянно рассматривая свой новый маникюр.       Я, честно, не знала, что и сказать. Он ввел меня в полнейший ступор, заставляя забыть о времени и вообще о местонахождении.       — Приятно познакомиться, — все же выдавила я, протянув ему руку в надежде, что он лишь пожмет ее своей, но я, как всегда, ошиблась. Потянувшись к моей руке, он нежно прикоснулся к ней губами, оставляя на моей коже свой до мурашек приятный аромат, на что я несмело улыбнулась.       Около часа мы разговаривали обо всем, что только могло прийти в голову. Внезапно в зале послышались ноты моей любимой песни. Я, конечно, не могла не встать и не поддержать веселье одной из крупных компаний в клубе.       — Гриша, пошли со мной, — протянула я, по-детски потянув его за руку.       — Я не люблю танцевать, — негромко сказал он, что я еле расслышала.       — Никто и не сомневался, — обидчиво ответила я, выхватив руку из его крупной ладони и уходя в центр зала, прежде чем он успел что-то сказать.       И я специально ушла именно туда, ибо с этого места меня было видно там, где я сидела несколько секунд назад. Пусть любуется. И, абсолютно расслабившись, я двигалась под ритм песни. Знаете, с моей самооценкой всегда все было прекрасно, даже слишком. А, может, это и к лучшему. Зато моя жизнь принадлежала мне, а не всеобщему мнению.       Доигрывали последние ноты песни, и я в предвкушении вернулась на диван, ощутимо на него упав. Но, к моему вселенскому удивлению, Гриша даже не пошевельнул головой, не говоря уже о каком-то внимании в мою сторону. Приподнимаясь со спинки дивана, я удобно уселась, пихнув локтем мужчину под бок:       — Эй! Я что, в невидимку превратилась? — спросила я, усердно сдерживая смешок.       — Пришла моя очередь обижаться, — кажется, совсем серьезно сказал он, еще дальше отодвигаясь от меня. — Ты, кстати, не очень танцуешь, — «выкинул» фразу, отвернувшись от меня в противоположную сторону.       — Ты бессмертный или да? — я возмутимо подняла правую бровь.       — Мне тридцать через три дня, — сказал он, а я не обратила на эту фразу абсолютно никакого внимания.       — Я очень за тебя рада! — съязвила я, не на шутку разозлившись его поведению. — С наступающим! — чуть ли не «выплюнув» ему в лицо эти слова, я развернулась и гордой походкой покинула помещение. В мгновение мысленно представив его невозмутимое выражение лица, я вслух выругалась, отправляя его к черту.       Как я доплелась до дома в таком состоянии, легла спать и вообще выжила — неизвестно. Стоп… Выжила? Я резко открыла глаза, чуть не задохнувшись от непонимания и внутреннего возмущения. Адекватно мыслить я еще, конечно же, не могла. С утра-то пораньше. Разблокировав телефон, я посмотрела на время, поперхнувшись непонятно чем. Наверняка, цифрами, которые увидела на дисплее. 16:30. А затем, непонимающе оглядев то место, где лежит мое тело и, ущипнув себя на руку, я так и не поверила, что все еще тут. Родилась я в час ночи, поэтому мое время уже прошло, а если я все еще тут — означает лишь одно… С Днем Рождения, Мариами.       — Привет, Маша! — воскликнула в трубку давняя знакомая, которая, видимо, никак не может запомнить мое имя. Угадаете, кто это? Она, да! В этот раз я лишь тихонько рассмеялась. — С Днем Рождения, подруга…       И дальше она расписывала пожелания и всякое такое. Все говорили одно и то же. Мне приятно, безусловно, но в этот день я получила свой главный подарок — жизнь. Выслушав все поздравления, я направилась к самому родному человеку, не предвещая ничего плохого. Обычное же День Рождения, правда? Но все мои надежды растворились в воздухе, как только я зашла в квартиру.       Мама, сидящая на диване, окуталась в теплый махровый плед, смотря в одну точку, она покачивалась из стороны в сторону. Она не повела даже взглядом, когда я с характерным звуком зашла в квартиру.       — Мам, — тихо позвала ее я, на что мама лишь вздрогнула.       — Опять кажется, — прошептала она, что я еле расслышала. В один момент меня будто сковали цепями и начали душить. Я поняла. Она все знала, а мне не говорила, думая, что я не догадываюсь.       Быстро сняв ботинки и верхнюю одежду, я ринулась к маме, падая около нее на пол на колени. Беря ее руки в свои ладошки, я увидела ее хрустальный, совсем бесчувственный взгляд. Меня пронзило словно ниткой льда, протянув ее сквозь весь мой организм.       — Мам, все хорошо, слышишь? — она закрыла глаза, а по ее щекам полились слезы, роняя капли на одеяло. Я вспомнила, что маму всегда успокаивало мое пение:

Мама, все пройдет, только не грусти. Я твою улыбку рисую по памяти. Мама, все пройдет там, где были мы. На детских рисунках держу тебя за руки **

      Пропевая эти строчки, мое сознание пустилось в какую-то неизведанную вселенную. И только сейчас, в эту минуту, я поняла, что такое легкость в душе, умиротворение и спокойствие. И пусть моя жизнь начнется сегодня, после долгих мучений и переживаний, но она больше никогда не закончится в тридцать лет. И это главное. Порой неизвестность лучше, чем реальное понимание того, какие рамки расставила тебе жизнь.       Поднявшись с колен, я прижалась к маме, нежно обнимая ее за плечи. Наконец она «пришла в себя», уткнувшись в мою кофту, мама громко всхлипывала. Сколько мы так просидели — неизвестно. Находясь в маминых объятиях, рядом с ней, крепко зацепившись за ее теплые руки, — время не имеет границ. Немного отпрянув от родного человека, я посмотрела в ее бездонные глаза, в которых сейчас блестели огоньки радости. Живые огоньки радости.       — Мам, — позвала ее я, проводя большим пальцем по ее скуле. — Пойдем чай пить, — и в моих глазах засверкали слезы счастья, сквозь которые я в очередной раз улыбнулась, почувствовав, как счастье окутало меня с головой. Я наконец-то поняла, что такое счастье.       — Дочка, я ведь знала все, — начала было мама, но я ее перебила, не желая затрагивать эту тему.       — Мам, давай забудем, как страшный сон, ради Бога, — тихо сказала я, допивая кофе, который мама мне приготовила.       — Прости, — ответила она.       После этого мы общались на совсем отдаленные темы, не затрагивая эту и кончиком пальца.       — Мам, мне пора, — сказала я, убирая стакан с давно выпитым кофе в раковину. — Поздно уже, у меня еще свои дела, — добавила я, направляясь на выход из кухни.       — Опять поедешь на студию, — с доброй улыбкой спросила мама, но, к сожалению, не угадала мои последующие планы.       — Да, мам, — а я не хотела посвящать ее, ограждая от не нужных для нее переживаний. Попрощавшись с ней, я вышла из подъезда, копаясь в сумочке. И каково было мое удивление, когда под руку мне попался незнакомый квадратик бумаги, на котором крупными буквами было написано: «Григорий Кузнецов», — а чуть ниже аккуратно выведен номер телефона молодого человека. Тепло улыбнувшись такому поступку Гриши, я достала из правого кармана куртки телефон и, натыкав циферки, услышала бесчувственные гудки. И все-таки я надеялась, что он ответит. Мои руки дрожали то ли от холода, то ли от чего-то другого. Наконец на том конце провода послушался шорох, а потом и бархатный голос, так греющий мою душу:       — Да, — сказал он не таким нежным и искренним голосом как вчера, что меня немного передернуло.       — Гриша? — несмело спросила я, мысленно отвесив себе пару подзатыльников за такое подростковое волнение.       — Мариами, ты ли это? — в трубке послышался тихий смешок, на что я нелепо улыбнулась, словно собеседник сейчас стоит передо мной и видит все мои эмоции.       — Я, — на секунду мне показалось, что я зря ему позвонила.       — Слушай, у меня тут дело одно есть. Можешь приехать? — сказал он, а пока я раздумывала, остолбенев от предложения, Гриша дополнил: — Помощь твоя нужна.       — Без проблем, — спустя несколько секунд ответила я. — А адрес… — хотела спросить, но мужчина меня перебил.       — Листочек переверни, — похихикал он и сразу же отключился, не дав сказать и слова.       Когда его слова до меня все-таки донеслись, я устремилась на то местоположение, который не менее аккуратным почерком был выведен на другой стороне небольшого листка бумажки. Я сразу включила чувства и подумала, что он, наверняка, заботился. Такая мысль грела мне душу, поэтому я даже не стала приводить аргументы «против», которые я в любом случае оспорю.       Подойдя к нужному подъезду, я хотела было набрать номер квартиры в домофон, но, к моей удачи, некая женщина выскользнула из подъезда, а я метнулась туда, пока дверь не успела закрыться. Поднимаясь на восьмой этаж, как было указано на листочке, я отыскала его квартиру, пытаясь успокоить нечеловеческое сердцебиение. И наверняка оно было не от быстрого поднятия на лифте. Это нечто другое. Некое неизведанное. Попытка отыскать дверной звонок не увенчалась успехом, поэтому я с чистой совестью постучала в дверь. Но это вышло так громко, что, казалось, через секунду выйдут соседи. И вот дверь открылась, а мое сердце рухнуло в пятки. Он стоял весь такой красивый, до невозможности нереальный. Он предстал передо мной в шортах и в очень, как мне казалось, узкой для него майке, которая так «удачно» демонстрировала его накаченный пресс. Черт бы тебя побрал, Григорий ты Кузнецов! Кажется, я уже проклинала все обстоятельства, сложившиеся вчера. Ну, а если не вчера, то сегодня. Мысленно ругая себя за ненужные мысли, я перешагнула порог, готовясь к долговременной муке. Кажется, я и мое подсознание на пару сошли с ума? Или лишь кажется. Я сняла ботинки и приготовилась стягивать с плеч пальто, как крепкие мужские оказали мне помощь, самостоятельно снимая верхнюю одежду.       — Благодарю, — сказала я, проходя на кухню вслед за молодым человеком.       — Присаживайся, — это было первое слово, сказанное им в этой квартире, где мы остались лишь вдвоем. Он не спеша подошел к плите, ставя кипятить чайник, после чего развернулся, присаживаясь на стул, стоящий напротив меня. — В общем, Мари. Можно я тебя так буду называть? — спросил он, так же впервые заглянув мне в глаза, а не направляя свой взгляд хоть куда, но не на меня. Я кивнула. — Научи меня танцевать.       И еще даже не пив чаю, я поперхнулась от такой неожиданной просьбы. Казалось, еще чуть-чуть и мои глаза от возмущения вылетят из своего адаптированного места.       — А у меня на лбу написано, что я учитель танцев? — спросила я, всем своим видом дав понять, что не желаю с ним общаться в таком амплуа. — Эм, погоди! Я получше ответ придумала, — съязвила я, откинувшись на спинку стула, а руки скрестила на груди. — Тебе же не нравится, как я танцую! Вперед и с песней дуй к… — и тут я задумалась. — К кому-нибудь! — «выпуталась» я, оставшись не до конца довольной своим ответом.       Резко вскочив со стула, я быстрым шагом направилась в коридор, собираясь забыть эту квартиру, а человека вычеркнуть из головы. Какой-то мой противный, порой просыпающийся, внутренний голос, нагло шептал, смеясь надо мной: «И как ты его забудешь?». И как только я приготовилась надевать кроссовки, как чья-то рука меня остановила. Действительно, чья же? Дополню: чья-то сильная, независимая ни от кого.       — Тебя ревность гложет или гордость? — абсолютно серьезно спросил он, что меня аж повело от такой интонации. И если бы не его рука, я бы давно уже лежала где-нибудь на полу.       И, как ни странно, от такого вопроса я немного, а, если честно, то много, пришла в шок. Очевидно, ответ на вопрос у меня был, но озвучивать я его не стала, приняв должным помолчать хотя бы тут, не испортив ситуацию окончательно. И он, видимо, решил, крепко сжав мой локоть, довести меня до кухни, но в эту секунду взыграла уже и гордость. Я резко выдернула руку из его мужской хватки и «кинула» с детской обидой в голосе фразу: «Сама дойду!». И я действительно дошла сама, а через каких-то десять минут, под чашечку чая, Гриша уговорил меня научить его танцевать. И это, кажется, не приведет ни к чему хорошему.       — Смотри на мои ноги, — сказала я, объясняя мужчине одну комбинацию уже второй день. — Раз, два, раз, два, три… — я считаю, а ноги двигаются в такт вылетающих от меня слов. И я не заметила, как он, удобно пристроившись ко мне, танцевал вместе со мной, с такой легкостью выполняя эту комбинацию, что создалось впечатление, будто он всю ночь репетировал. В момент мои руки оказались у него на плечах, а мужские ладони обхватили мою талию, притягивая ближе к себе. Сердце, кажется, вот-вот выбьется из клетки, оставив меня самостоятельно разбираться со своими чувствами. Примыкая своей головой к его груди, я счастливо улыбнулась, испытывая до чертиков новые ощущения.       — Ты безумно мила, — еле слышно прошептал он, заставляя мою кожу покрыться мурашками.       В комнате была мертвая тишина, слышались лишь наши легкие шаги. Шаги молодых людей, которые, сливаясь в едином танце, кажется, отдавали друг другу свои души. Та немыслимая легкость окутала нас обоих, заставляя почувствовать реальное, такое до безобразия невымышленное, счастье. И мне было без разницы, а, в какой-то степени, даже приятно, что он так нагло соврал, умоляя научить его танцевать. Он воспользовался обстоятельствами, чтобы вот так, теплым вечером, станцевать со мной танец. Без музыки и ритма. Лишь сердцем чувствуя друг друга, ощущая каждое движение партнера в этом нечестном танце.       Сбавив темп, переходя в более медленный танец, чего я, окутанная его обаянием и теплом этой квартиры, не заметила. Прижимая меня еще ближе к себе, хотя, казалось, ближе некуда, он оказался в нескольких миллиметрах от моего лица. Мое сердце остановилось, а дыхание предательски сбилось, чего не скажешь по нему, такому спокойному и умиротворенному. В какой-то момент в моей голове пронеслась некая задевшая меня мысль: «Ты ему не нравишься, Мариами. Успокойся!», — но я, обреченная порывом своих чувств к этому мужчине, подалась вперед, оставив между нами лишь затуманенный разум.       — К черту все, — выдохнула я ему в губы, не успевая обдумать свой поступок прежде, чем его реализовать.

Я испытала невероятное наслаждение.

      — Ты невероятная, Мари, — сказал Гриша, всматриваясь в темноте в черты моего лица. — Откуда ты такая? — спросил он, а я лишь усмехнулась. Оттуда, куда должна была вернуться два дня назад…       Мы сидели на диване, а он крепко прижимал меня к себе. Так заботливо, так с любовью, укрыв меня пледом.       — Гриша, спасибо тебе, — тихо сказала я, а потом продолжила: — За все, что ты для меня сделал, — с каким-то неземным придыханием в голосе прошептала я. И, кажется, только сейчас я поняла, что он для меня сделал. Что он мне подарил.       Я вновь почувствовала, как дурацкие слезы обжигают мою фарфоровую кожу, заставляя меня достать из-под пледа руку, чтобы стереть ненужную жидкость. Но я не успела. Мужская рука коснулась моего лица раньше, чем я сама успела это сделать. И было ощущение, будто он все знает, словно все понимает. А в моей голове так и крутились слишком ненужные мысли, заставляя задуматься над чем-то абсолютно другим. Абсолютно негативным.       Четвертое декабря мы провели вместе, в одной квартире. Нам хватило лишь объятий друг друга и украденных поцелуев, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливыми. Я почувствовала себя по-настоящему счастливой. И, кажется, за всю жизнь я не получала такого наслаждение, как пребывание в обществе с этим человеком всего несколько дней. И пусть мы поставили рекорд и за первые два дня знакомства успели поссориться два раза, я испытывала такую любовь к этому человеку, которую не испытывала никогда. Знаете эти ощущения, когда подходишь к человеку, а твое сердце предательски стучит от его одной улыбки? Да что там улыбки — от одного взгляда на него словно бабочки внутри просыпаются. Я впервые почувствовала вкус настоящей любви. Моей настоящей любви.       Наступило пятое декабря. Лучи любви вонзились в меня настолько, что я, кажется, с каждым днем перестала дышать, видя его. Такого светлого и искреннего. И сегодня, знаете, не исключение. Но какое-то до ужаса неприятное чувство поселилось с утра в моей душе. И оно не то, что пугало, но явно настораживало. Посмотрев за окно, я увидела лишь темные тучи и ни одного намека на солнце. Да и настроение сегодня было паршивое. Словно не было тех трех дней счастья и моей любви к этому мужчине.       Наспех собравшись, я пошла туда, где меня ждут. Наверное, ждут…       Пока я брела по снежным улицам до Гришиного дома, решила, что все же лучше позвонить ему и предупредить о своем приходе. Набрав выученный номер, я услышала в трубке лишь долгие и нудные гудки, которые так и создавали в моей душе хаус, заставляя испытывать дикое переживание за мужчину.       И вот я подошла к подъезду. Во мне бушевал до невозможности нелюбимый страх. Подходя к двери, я постучалась, но, не дождавшись абсолютно никакого ответа, дернула за дверную ручку. И каково же было мое удивление, когда она поддалась моему напору. С дрожащими руками я зашла в квартиру и, не снимая обувь, прошла внутрь.       И как только я увидела… По моим щекам полились полыхающие огнем слезы и, кажется, затекли в глубину меня, моей души. Я приложила к своему рту руку, чтобы лишние эмоции не вышли наружу. Кажется, зря. Не выдержав, я подалась к лежащему на полу молодому человеку, громко всхлипывая. Взяла его ледяную ладонь в свои руки, нежно поглаживая. Словно это вернет его к жизни. Наивная. Я не хотела верить в существующую, к сожалению, реальность. Моментально в моей памяти всплыли картинки нашего недавнего разговора.

— Пришла моя очередь обижаться, — кажется, совсем серьезно сказал он, еще дальше отодвигаясь от меня. — Ты, кстати, не очень танцуешь, — «выкинул» фразу он, отвернувшись от меня в противоположную сторону. — Ты бессмертный или да? — я возмутимо подняла правую бровь. — Мне тридцать через три дня, — сказал он, а я не обратила на эту фразу абсолютно никакого внимания. — Я очень за тебя рада! — съязвила я, не на шутку разозлившись его поведению. — С наступающим! — чуть ли не «выплюнув» ему в лицо эти слова, я развернулась и гордой походкой покинула помещение.

      «Мне тридцать через три дня…» — слова так и крутились в моей голове, словно заевшая пластинка.       Прости.       Прости, Гриша. Я была так невнимательна.       И он уже безнадежно бесчувственный лежал на полу, закрыв глаза. Такой до потери сознания красивый.       Подняв глаза, я устремила свой взгляд на стол, надеясь увидеть там хоть пару слов. Он знал, что я приду. Он не мог не оставить след себя на этой земле. И я была права. Действительно не мог.

«Мари. Мне так нравится твое имя. Ты безумно мила, Мари, но сегодня у меня День Рождения. Мне сегодня тридцать, Мари. Ты все понимаешь, я знаю. Прости, что так получилось, но этим распоряжаюсь не я. Прости, Мари. Запомни меня как своего спасителя. Гриша.»

      От последних слов меня передернуло. Кажется, я ощущала его объятия в реальной жизни. В такой жестокой, до невозможности несправедливой, жизни. Я резко обернулась, ожидая увидеть, понять и выдохнуть с осознанием того, что это шутка, игра моего неправильного воображения. Но он лежал на полу, так же прикрыв глаза, закрывая свой голубой омут от внешнего мира. А я не могла ничего сделать, с ужасом понимая все то, что произошло за эти чертовые тринадцать дней.       И, вероятно, неизвестность действительно лучше. К сожалению, не всегда настоящая, искренняя любовь — взаимная. И тут никак не сказать: «К счастью». К сожалению. Он был мой, но я была не его.

•

      Резко распахнув глаза, я увидела белый потолок, освещенный противным желтым, впивающимся в глаз, цветом. Медленно проморгав глазами, ибо на большее не хватило сил, я так же неспеша повернула голову вправо. Гриша, сидящий около меня, нежно поглаживал мою руку, кажется, не замечая моего «возрождения».       — Где я? — охрипшим голосом спросила я, чуть ли не задохнувшись от нехватки воздуха.       — Господи, Мари, как я за тебя испугался! — воскликнул он, прожигая меня каким-то до ужаса нежным взглядом. А потом, резко подскочив, выбежал в коридор. — Девушка из комы вышла. Врачи! — крикнул он.       А я так и не поняла, что происходило со мной несколько секунд назад. Была ли это моя больная фантазия во время комы? Или что-то другое, несколько похожее на намек?       А ведь сейчас на календаре пятое декабря.