Пади ниц

Танджиро никогда не чувствовала себя легче, чем сейчас. Все тягости растворились за спиной, все несбыточные ожидания отсчитали последнюю секунду таймера и сгинули вместе с ним, а она не могла плакать, потому что весь резерв слез был исчерпан в те долгие вечера, когда ей безумно хотелось жалеть себя снова и снова. Когда присутствие чужих людей будто давило на черепную коробку, все крошилось в руках, а мир вместе с тем не прекращал быть большим и таким надменно скептическим. Конечно, она тихо рыдала на верхней койке в крошечной каморке общежития как же иначе?, потому что везде было хуже, чем рядом с мамой. Вся прелесть в том, что дома ее тянуло скорее заткнуть, нежели выслушать, но за пределами родного гнезда эта неприятность вдруг переставала существовать. Если вы зря тратите свою жизнь, скажите Hi. Танджиро слабо улыбнулась, когда бармен поставил перед ней Дайкири, и эта эмоция далась ей настолько просто, что она подумала: наверное, сейчас я просто отвратительна, извини. Если вы хотите, чтобы он умер, скажите Hi. Губы стянуло ноющим напряжением, и она подняла глаза. — А можно переключить музыку? Бармен отвернулся и сделал вид, что не расслышал. Такая никчемная. Танджиро представляла, как демонстративно выплеснет содержимое бокала в это напыщенное лицо, но подобные мысли лишь помогли убедиться, что смелости в ней нисколько не прибавилось. Она устыдилась своим же раздражительным порывам и просто сделала осторожный глоток, украдкой глядя на весёлых людей и их завидное в этот момент безразличие. Ядовито-зеленые глаза мерцали синим, и Танджиро скорее помнила взгляд этой женщины, чем была в состоянии его сейчас различить. Даки положила локти на барную стойку, низко склоняясь к ней и кладя теплую ладонь поверх ее пальцев. Пестрящееся макияжем лицо казалось добродушным, хоть это и было ужасно: Танджиро приготовилась молча уйти, пока не почувствовала в этом жесте немую просьбу этого не делать, и нечто удержало ее ещё ненадолго проще было облачить свою же вину в нечто неопределенное, чтобы было хоть немного легче, но она все равно знала, что нагло врет. — Я ошибалась, — призналась Даки, не уточняя, и это было все, что ей хотелось сказать. Словно каждый в этом баре знал, что его номер после той ночи навсегда затихнет. Возможно, подобное и было очевидно, но Танджиро была так глубоко зациклена на самоистязании, что придавала этому сугубо личное значение, ведь всегда и везде что-то не то происходило только с ней. Только она вечно делала что-то не так. — Я скоро уеду. — А как же твоя будущая карьера в Токио? Даки больно шутила. Кайгаку много ей всего рассказывал. Почему-то сейчас это нисколько не задевало, хотя раньше Танджиро была уверена, что эту пропасть ей не пересечь, как бы она его ни любила. Дело было не в этом. По правде говоря, это совсем ничего не значило. Вспоминая, как он обернулся, глядя на нее с таким уязвимым удивлением и нежеланным открытием, она не удержалась и в ужасе прикрыла рот, будто это могло просто взять и вырваться наружу. — Не стоит, зайчонок, это заразно. Отпустишь руки, и эти рога окажутся в твоей груди, уж поверь. Прислушайся. Наши жизни не менее жалкие, и они не стоят ни капли твоего внимания.