Хозяйка Нефритового сердца

      Цзян Чэн всегда старался быть таким же, как и его названый старший брат. Мать всегда ему напоминала, что брат ему не родной, но для юного наследника Вэй Усянь стал примером. Всегда Вэй Ин. И Цзян Ваньинь помнил, что Вэй Ин до одури боялся псов. Но теперь рядом с ним временами появлялся призрачный пес, хотя призрачным называет его только сама Госпожа, на деле же псина осязаема и может очень даже больно укусить. Он, конечно, не проверял, но если судить по всему, что знает Цзян Чэн о собаках, будь они демонами или же просто дворовыми псинами, вырвать кусок плоти они способны. Пес появился из леса, в тот момент, когда госпожа Ши только пришла в себя, бледная, словно смерть, и с горящими алым глазами. Ему показалось, что на руках и шее вились надписи, которые через мгновение пропали. По тому, как напрягся Лань Ванцзи, он это тоже заметил. Всё становилось всё более странным. Ответов у него не было, а вопросов, напротив, прибавилось.       К утру на их лагерь обрушился дождь и им пришлось остаться, несмотря на то, что время поджимало и их знакомая уходила всё дальше. Тучи были настолько темны, что казалось, будто они обрушатся на землю, погребая под собой жалких людей и заклинателей вместе с ними. Не Минцзюэ ходил мрачный, нахмуренный и все повторял, что не по плану идет! От него за несколько ли веяло агрессией. От Госпожи же исходила мрачная уверенность, что дела их плохи. Её не то сон, не то видение рождали плохие предчувствия и свалившаяся на их головы стихия была темным предзнаменованием. Что весьма иронично — природа словно знала, что их ждет, и оплакивала. — Не стой на пороге, — Лань Чжань накинул ей на плечи верхнее ханьфу. — Холодно. — Меня не холод беспокоит. Цзинь Гуаньшань в своей жажде власти выпустил нечто, о чем нынешние заклинатели и не ведали. Мы не первые на этих землях основали свои Ордены, много было и до нас. Если эту тварь замуровали настолько глубоко, насколько это было возможно, она представляла угрозу. — Тебя подобное никогда ранее не пугало. — То, что я не говорил о своих страхах тогда, не значит, что их нет. И мне бывает страшно.       Страшно не от того, что вновь покинет мир, страшно от того, что его ждет на той стороне. Страшно то, что узнай Лань Чжань, кем Вэй Ин мог стать, ланец отвернется от него. Оставит во тьме. Его руки, лежащие на плечах, согревали и Вэй Ин не хотел этого лишиться, но навязчивый голосок внутри вещал, что так оно и будет. Дождь оставил после себя разбухшую дорогу и стойкий запах мокрой земли. **** Он всегда был правильным ребенком. Так хотели взрослые, так ему говорили, так его учили. Но, как бы сильно он не старался, как бы хороша ни была его память, он всегда был хуже, чем другие. Он знал все четыре тысячи правил, он соблюдал их все: не завидовал, не смеялся, не бегал без причины, не злословил и не ненавидел. С последним получалось хуже всего. А-цзе говорила, что он импульсивный, скорый к действиям, и ему нужно быть свободным, а не скованным тысячами правил и запретов. — Не твоё это, — твердила она, нарезая клубни редьки. — Ты живой словно огонёк, а костры… Костры, они пылают, стремятся яркими языками ввысь к небу. К звёздам. И… хотел пылать, как тот костер, что разжигали они с адептами, когда ходили на ночную охоту. Так же жарко и нестерпимо ярко. Не получалось. — Этот ученик невнимателен, неусидчив и скор на принятие решений. — Утверждали учителя. Пророчили ему участь помощника секретаря, и не более. Куда ему с его духовными силами. И все равно, что работа с талисманами ему дается лучше. Но в ордене Гусу Лань в чести путь меча и нравственности, талисманы для плебеев. Или для последователей Темного пути. Мин Лэй считал это лицемерием, ведь даже самые именитые заклинатели довольно часто использовали талисманы, даже те, что изобрел Темный магистр. Он и сам временами зачитывался сохраненными свитками заклинателя Вэй Усяня и находил его работы весьма нужными. Он думал о добродетели, пусть немного иначе. Его это манило и очаровывало. Друзей у Мин Лэя как таковых не было. Сложно найти друга, когда всех сравнивают с Лань Сычжуем. Пускай и недопустимо это, но даже Лань Цижэнь всегда упоминал своего неродного внука перед другими адептами, пусть и не хвалил его так откровенно, да и сам юноша не стремился указать на то, какой он прекрасный. Просто если в родителях был сам Второй Нефрит, ничего другого и ждать не нужно. С таким родителем это априори закономерный результат. Но да, их сравнивали. Всех учеников с Лань Юанем. Мин Лэй мог сказать, что среди адепток были те девы, что могли бы сравняться и по силе, и по знаниям с приемным сыном Ванцзи. Да только не женское это дело — заклинательницей быть. Куда почетнее быть женой и матерью. Его мать это никогда не прельщало. Да, она любила его с сестрой, но душа ее была далека от заснеженных гор Гусу. Его матушка хотела к морю, туда, где солнце скрывалось за границей бескрайней водной глади, туда, где чайки будили с рассветом, где пахло морской водой и солью. Отца она уважала, но не любила, да и он не пылал к ней ни страстью, ни нежной привязанностью. Родители настояли, вот он и выбрал. — Твои мысли легко читать, — вкрадчиво произнесла нечисть. Про себя он называл ее только так. — Они как рыбёшки, снуют и суетятся. Твой разум открытая книга. — Вы обещали не читать мои мысли, Госпожа. — Госпожа, — фыркнула нечисть, — ты не считаешь меня Госпожой. Все эти ваши титулы ничего не значат. Да, я обещала не читать нарочно, но ты, — она уперла когтистый палец ему в грудь, — ты и не думаешь их закрывать. Ваш орден настолько погряз в правилах и постулатах, окольцевал своих адептов сводами правил и запретов, что исключил и мысль о том, что люди не все праведники, что не все порядочны и живут так, как живут в Гусу. — Но тем не менее Вас поймал Ханьгуан Цзюнь. — Не он меня поймал, — усмехнулась нечисть. Юноша ничего не ответил. Он оттащил тело крестьянина за порог и прикрыл дверь. В пути они были достаточно долго, могли идти и сутками, усталости его тело и не знало теперь. Его хозяйка, или же больше его пленительница, на его скромный взгляд, была куда опаснее, чем все темные заклинатели вместе взятые. Она убивала просто так, просто потому, что могла и хотела, она пила кровь, не задумываясь о положении, о возрасте, о богатстве. Она просто питалась. Вспарывала глотки и питалась. А ее темная ци отравляла посевы и животных. Земля, после того, как она прошла по ней, сочилась отравой. — Ты громко думаешь. — Отчеканила нечисть. Своего имени она так ему и не назвала, что она за создание, Мин Лэй не знал. В их трактатах никогда не описывались подобные ей.       Юноша начертал талисман и вплел в косу. На время его мысли были закрыты. Им повстречалось селение, крепкое хозяйство с крепкими же воротами, увешанными с обратной стороны талисманами. Даже отсюда ощущалось, что силы в них влито изрядно. Все подворье было словно барьером укрытое, не пробиться. Было бы у него время, он бы, возможно, и распутал сеть заклинаний. Нечисть едва только приблизилась и скорчила недовольную гримасу. Нечисть она и есть нечисть, ее талисманы не пропустили. **** В Гусу величественные горы покрыты снегом, припорошены инеем и пронизаны холодными ледяными речушками, там всегда свежо и прохладно, даже летом, когда весь мир кутается в тепло солнца, там прохладно. Это для того, чтобы остудить юные умы, говорили мастера. Но вот нечисть солнце любила. Казалось, она могла бы часами стоять под палящим солнцем, она бы и рада сорвать с себя слои одежд, да только вечера и ночи холодные. Нечисти не нравится. Внутри своей уже испорченной души, Мин Лэй надеялся, что их скоро настигнут и его путь закончится. Может, от меча Ханьгуан Цзюня, может, Цзэу Цзюня. Но мстительное юное сердце желало, чтобы его кровью обагрились руки идеального Лань Юаня, любимого ученика Лань Цижэня, дабы узреть в его глазах осознание самого ужасного поступка в его жизни. Пусть мелочно, но Мин Лэю так хотелось. Куда они шли, юноша не знал, но их путь проходил через подвластные Ланьлину и Цинхэ территории, они обходили большие города и деревни, шли малозаметными тропами, набредали на небольшие деревеньки и не оставляли после себя ничего живого. Ему тоже пришлось питаться кровью. И видят боги, он не хотел. — Жить захочешь и не такое сотворишь, — говорила Нечисть, протягивая ему окровавленные руки. И он с жадностью облизывал пальцы, ловя горячие капли. Нутро крутило и он был так голоден, так голоден. А после, когда голод отпускал, и Мин Лэй проходил мимо умерщвленных людей, он ужасался тому, что натворил. — Я не хотел, — словно мантру повторял Мин Лэй, — не хотел. — Я знаю, — по-матерински нежно говорила эта нечисть, прекрасно понимая, что где-то в глубине души — хотел. Пусть и не с этими людьми, но хотел. Не встреть он её, возможно, никогда бы не осмелился, но такова уж жизнь.       Еще, что мог сказать Мин Лэй о Нечисти — она умна. Хоть ее знания несколько устарели. Она словно юный ум, впитывала знания, требовала еще и еще, и юноша не мог ей отказать. Она не позволяла, он рассказал ей все. Всё, что знал и умел. На память не жаловался. Госпожа лишь щурила агатовые глазищи и говорила, что скоро весь знакомый ему мир потонет в крови и боли. Она жаждала этого, рвалась к чему-то неведомому, чего ученик Гусу боялся. И она сама боялась. Пусть и не говорила прямо, но так же, как она могла читать его мысли, так же и он мог ощущать ее страх. От него она беды не ждала. Не считала за угрозу. Рядом с ней он не более чем мышь рядом с драконом. Она торопилась, словно чего-то страшась.       Там в низине, разглядеть было совсем сложно, но, кажется, со стоянки снимался лагерь заклинателей, Едва видно, но он мог сказать, что флаг Гусу там точно есть. Нечисть уже скрылась за поворотом дороги, а юноша, скосив взгляд в сторону мельтешащих заклинателей, достал из цянькуня заготовку для талисмана и чернилами написал послание. — Поторопитесь. Ветер сорвал с губ произнесенное и унёс вдаль.