Одинокий волчонок.

      Несмотря на мягкость характера, Саске умел придерживаться своих решений, а потому следующим утром, относительно бодрый, собирался в школу.       Перед выходом он сделал то, что помогало ему держаться на ногах последние дни: ввел в свою кровь то, что условно называется "сывороткой." Особое вещество, временно позволяющее вампиру безболезненно находиться на солнце и в некоторой степени заменяющее питательную кровь, было необходимо в повседневной жизни в мире, в котором люди считались "венцом творения."       Мысли на эту тему иногда посещали Учиху. Человек беспомощен перед лицом вампира; он всего лишь пища, может, прислуга, но не более — так почему же эта слабая и бесполезная раса захватила столь многое количество территории, почему от ее представителей нужно скрываться, почему мир приспособлен под нее? Ведь это было бы так романтично: вечная тьма, покрывающая мир, и хрустящий на зубах холод; огромный дом-поместье; люди в одинаковом уборе, покорно склоняющие головы перед своими хозяевами, безропотные, с детства воспитанные идеальными рабами— верными до глупости, покорными до абсурдности; пышно одетые вампиры, правящие бал, потягивающие кровь высшего качества из бокалов черного камня... Он как-то говорил об этом с ней, но она взглянула на него испуганно и сказала, что это неправильно. Но это было единственное, в чем он внутренне так и не согласился с ней . Это был идеальный мир Саске Учихи, где он, молодой поэт, хозяин того самого особняка, на крыше исписывает страницу за страницей посвященными ей стихами.       Но тот дом — всего лишь мечта, а самое лучшее, что может случиться в реальности — встреча с Наруто. Он почему-то был приятен Саске; еще он мог помочь в расследовании.       Однако в школе Узумаки не было.       Там была хрупкая девушка с розовыми волосами, от которой пахло любовью и восторгом.       Она давно ходила за Саске хвостиком, и такое обожание вызывало у него всегда легкое презрение: ведь он не отвечал ей взаимностью. Сегодня она предложила пообедать вместе и еще зачем-то сказала, что он бледен как поганка. Неужели эта наивность уверена, что он не смотрится в зеркала; неужели ей больше нечего сказать?       — Извини, — Саске трогательно, старательно скрывая в уголках губ насмешку, улыбнулся. — Я не буду есть. В нашей столовой не подают кровь.       Девушка только вздохнула. Он всегда был странным — что здесь, что среди своих, и мог говорить что угодно, это никого не удивляло. Со временем это даже стало развлечением.       А потому она посидит немного и уйдет к подружкам.       И хорошо, пусть уходит.       У него столько дел.