(L'en)vie

Даунтаун встретил Элизу неприветливее, чем хозяйка закусочной — клиента, притащившегося под закрытие с заказом на одну чашку кофе. В первую же ночь на нее напали какие-то вонючие Сородичи абсолютно маргинального вида — шабашиты, как позже объяснил ей мистер Родригес, притащивший полу-окончательно-мертвую Элизу в «Последний выстрел» и давший ей отоспаться на продранном диване в собственном увешанном фотографиями Че Гевары кабинете. Происшествие было не только отвратительным само по себе, оно еще и задало тон всему ее дальнейшему существованию в этом районе города — как показало будущее, в последствиях своих до самого конца. Но это было много позже. Сразу же после этого Элизе пришлось вернуться обратно в Санта-Монику, чтобы поесть и восстановиться: чуявший безнаказанность Вандал обнаглел настолько, что Элиза пригрозила высшей мерой, а именно рассказом Терезе о том, что ее гуль в рабочее время просматривает на ноутбуке порнографические ролики с участием женщин, мужчин, коз и клоунов, а также без ее ведома держит в холодильнике местных слабокровок. И наверняка неплохо на этом наваривается (на слабокровках, то есть, а не на роликах, хотя Элиза не могла с уверенностью утверждать обратное). Так как Жанетт, которая могла защитить его от гнева Сучьей Госпожи, больше не было в живых, Вандал был вынужден наступить себе на немытое горло и все-таки продать Элизе ее драгоценную четвертую отрицательную. Еще обязательно нужно было переодеться — ведь не являться же пред светлые очи князя в костюме, в котором ее знатно повозили по даунтаунской помойке? А это был лучший Элизин костюм — во всяком случае, лучший из тех, которые ей удалось стащить из своего старого дома, прежде чем устроить спектакль о впервые в жизни напившейся на чьей-то яхте и утонувшей в Тихом океане мисс Гарденер. Саманта может сплясать самбу от счастья — теперь место в ректорате без труда достанется ей. Словом, когда желтый «жук», ведомый молчаливым таксистом в темных очках, наконец-то примчал ее к порогу шикарного небоскреба на Гранд-авеню, Элиза хотела только одного — поскорее доложиться князю о том, что от склада остались обгорелые руины, получить причитающееся вознаграждение и вернуться в Санта-Монику обустраивать свою квартиру. Она уже даже заказала новую кровать — а это был весьма смелый шаг. — Офицер Чанк, — войдя в фойе, Элиза всплеснула руками, увидев за стойкой ресепшена знакомое мясистое лицо. — Вижу, ваша карьера пошла в гору. — Мисси! — знакомое мясистое лицо расплылось в радостной улыбке. — А я знал, что вы придете. Сам лично в каталог забивал. Чего вчера не пришли-то? Элиза решила не вдаваться в подробности. — Ну вот так вышло. — А вот на сегодня-то у вас пропуска и нет, — он пригорюнился. — Вам же к мистеру Лакруа? Из «Лакрой Фоундэйшен»? Элиза кивнула, и он неуклюже забарабанил пальцами по клавиатуре, старательно вглядываясь в экран монитора. — Нет, нету, — наконец сказал офицер Чанк. — Вы ж это, может, позвоните. Договоритесь как-то. Я человек подневольный… Внутренне проклиная идиотские формальности, нагло просочившиеся даже в потусторонний мир, Элиза подняла трубку офисного телефона и на пару мгновений замерла, раздумывая, как правильнее начать разговор. В последний (и в первый) раз она говорила с князем около трех недель назад у порога «Ноктюрна» и не запомнила почти ничего из его облика — такое странное зачарованное у нее тогда было состояние, она и имя-то его с трудом удержала в памяти. Себастьян Лакруа — словно герой какого-нибудь ненаписанного романа Стендаля, Мопассана или, может быть, даже Виктора Гюго. — Восемнадцать-пятнадцать, — услужливо подсказал не знавший ее мыслей Чанк, и Элиза, по смертной привычке сделав глубокий вдох, набрала номер. Несколько секунд в трубке царила тишина, прерываемая редкими противными гудками; Элиза терпеливо ждала. — Да, Чанк? — протянул наконец слегка медлительный мужской голос. Он почему-то напоминал густой гречишный мед, в который кто-то уронил пару стручков кайенского перца. — Доброй ночи. Это Элизабет Гарденер из Санта-Моники, — Элиза старалась говорить размеренно, не выдавая своего волнения. — У нас с вами была назначена встреча… — На вчерашний вечер, полагаю, — после некоторой паузы ответили ей. — И вы не пришли. Это говорит о вашей пунктуальности и ответственности, не так ли? — У меня была важная причина, — Элиза на миг стиснула зубы. По-видимому, даунтаун продолжал осыпать ее своими неласковыми дарами. — И какая же? — без интереса осведомились по ту сторону трубки. — На меня… «Напали шабашиты», чуть не сорвалось у Элизы, но не сорвалось — рядом был чутко прядавший ушами Чанк. Маскарад! — Напали грабители, — чуть резче, чем нужно было, проговорила она. — Возможно, вы читали о них или слышали в новостях. Ужасные и дикие, словно… какой-то… шабаш монстров! — она слегка, но заметно надавила на слово «шабаш». Повисло долгое-долгое, как очередь в Исторический Музей на бульваре Экспозишн, молчание. — Полагаю, это действительно серьезная причина, — наконец бесстрастно произнес князь. — Я выпишу вам пропуск. Поднимайтесь в мою приемную — она занимает весь верхний этаж — и ждите. Элиза так и сделала. Она уже чувствовала, что легко и просто здесь не будет. *** Ей пришлось просидеть не менее получаса, прежде чем наглухо закрытые двери из темного дерева с треском распахнулись; из них, не глядя на нее, вылетел некто в потертом черном костюме и с длинными, почти достающими до талии, грязными рыжими волосами; этими самыми волосами вылетевший хлестнул Элизу по лицу. — Осторожнее! — возмутилась она, и некто приостановился; склонив к левому плечу голову, он с интересом уставился на нее черными — не отличишь зрачка от радужки — глазами. Он рассматривал ее так долго, что Элизе захотелось попятиться; казалось, этот взгляд проникает не в душу даже, а куда-то совсем за пределы ментального и сознательного. — Это ты осторожнее, — неожиданно ухмыльнулся он. — Ты, ты, ты осторожнее. — Что?.. — Дама мечей, дама мечей, — нараспев произнес он. — Он — шут. Шутам нельзя верить. Нельзя, нельзя, нельзя! — Доктор Алистер Граут! За его спиной возникла фигура князя; не слишком высокий, он, тем не менее, казался заметно выше из-за ровной осанки, вздернутого подбородка и посветлевших от гнева глаз. — Покиньте Башню, — ледяным тоном приказал он. — Или я буду вынужден выпроводить вас под конвоем шерифа. — Дурак! — с оттенком легкой жалости ответствовал доктор Алистер Граут, после чего поочередно показал обоим длинный синеватый язык и с достоинством удалился. Князь некоторое время без выражения смотрел ему вслед; наконец, когда тот скрылся в лифте, не забыв перездороваться с каждой кнопкой, он перевел на Элизу тяжелый взгляд светло-серых глаз. — Вы кто? — он все-таки был немного выше нее, так что ему без труда удавалось смотреть на нее сверху вниз. Теперь Элиза могла рассмотреть его куда внимательнее, чем тогда, в «Ноктюрне»; ей пришло в голову, что князь напоминает скорее статую у входа в собственные владения, чем даже условно живого человека. Белое, лишенное теплых красок лицо, темные губы и серые глаза — почти единственным ярким пятном в его внешности были светлые, с едва заметным медным отливом волосы, безжалостно-идеально причесанные. В нем вообще все было идеально правильным — идеально скроенный и идеально сидевший костюм, идеально четкая дикция и идеально выверенные холодные интонации, даже золотой перстень на безымянном пальце идеально сочетался по цвету с запонками. Вот только черты лица подкачали — почти идеально симметричные и соразмерные, они казались лишь самую чуточку неправильными. Чуть-чуть слишком большой рот, чуть-чуть слишком тяжелый подбородок, чуть-чуть слишком изогнутые брови — ничуть не портя общего впечатления, они, однако же, упрямо выбивались из общего безлико-идеального облика. — Элизабет Гарденер из Санта-Моники, — Элиза подавила неуместное желание сделать реверанс, или еще что-то в этом роде, и ограничилась легким кивком. — Я звонила вам полчаса назад. — Вы, — сквозившее в его голосе удивление неприятно покоробило Элизу, и она невольно вскинула голову. — Что же, проходите. Он посторонился, пропуская ее вперед, и Элиза перешагнула порог, оказавшись, наконец, в святая святых — кабинете Себастьяна Лакруа, князя Лос-Анджелеса. Здесь все было прямо-таки вызывающе роскошным — роскошным настолько, что, прояви его хозяин хоть ненамного меньше вкуса, эта роскошь перешла бы грань вульгарности. Но она не перешла — и поэтому Элиза мысленно одергивала себя, стараясь не пялиться ни на картины в тяжелых рамах (явно не репродукции), ни на изящную мебель из красного дерева (кажется, ее изготовили раньше, чем родилась ее бабушка), ни на портьеры из плотного золотистого атласа (стоившие наверняка больше, чем три ее квартиры в Санта-Монике). Она смотрела прямо перед собой, сохраняя равнодушно-вежливое выражение лица, и молча ожидала — что-то подсказывало Элизе, что яркую индивидуальность в этом кабинете проявлять не стоит. Как и в этом новом для нее мире, если уж на то пошло. — Итак, — он опустился в кресло, сложив руки на полированной крышке стола, — слушаю вас. Думаю, вы пришли с докладом о деле в Санта-Монике? — Да, — Элиза положила на стол папку с фотографиями, сделанными ею после того, как на складе прогремел взрыв. Она отметила, что ей сесть не предложили — и это не то что бы добавило Элизе внутреннего комфорта. В кадр одной из фотографий случайно попал Беккет — он записывал что-то в блокнот, стоя на фоне покореженного вагона; добравшись до этого фото, князь удивленно поднял брови. — Беккет в городе? Интересно, что ему здесь нужно… Вы говорили с ним? — Да, — осторожно кивнула Элиза. — Он… случайно оказался там. О да, совершенно случайно, с сарказмом подумала она. Элиза уже поняла, что в ночном Лос-Анджелесе ничего не происходит случайно — и даже самое незначительное событие имеет подоплеку глубиной в милю и последствия, за которые не может ручаться почти никто. — Понятно, — он сложил фотографии обратно в папку и пододвинул ту к Элизе. — Можно считать, что с работой вы справились. Но у меня возник вопрос иного рода. Он побарабанил пальцами по столу. — Не сочтите за невежливость, но вы не выглядите как человек, который с легкостью отразит нападение Сородичей Шабаша. Отсюда проистекают два вывода — либо вы все-таки выдумали себе оправдание, либо я фатально ошибся в ваших способностях. Итак? — Ни то, ни другое, — холодно ответила Элиза, забирая папку и прижимая ее к груди. — Рядом совершенно случайно оказался мистер Родригес. — Вот как? — его пальцы замерли в полдюйме от поверхности стола. — Наверно, вам стоит сесть и рассказать об этом подробнее. Элиза села и рассказала обо всем подробнее. По мере ее рассказа лицо князя бледнело и хмурилось все сильнее и сильнее; когда Элиза добралась до момента, в котором Найнс Родригес предложил ей кровь из своих клубных запасов (которые заключались в нескольких пакетах и десятке гулей), она отчетливо услышала скрип зубов. — Надеюсь, вы отказались? — проронил он, и Элиза кивнула. — Да, отказалась. Потому что не было подходящей для меня крови, мысленно добавила она, не меняя невозмутимого выражения лица. Компания местных бруха не то что бы встретила ее приветливо, но, как ни крути, мистер Родригес ее спас, а значит, огрызаться было бы как минимум непорядочно. Рыжая Дамзел встретила ее потоком грубостей, но десять минут и исторические познания Элизы об Ирландии, откуда та, оказывается, была родом, постепенно их примирили, и расстались они вполне довольные друг другом; мулата по имени Скелтер Элиза решила игнорировать, а с Джеком и его мнением о князе она в целом была согласна. Так что из «Последнего выстрела» она вышла своими ногами, а не выброшенная разгневанными Анархами, и с определением «не самая конченая камми на районе». Кажется, это был успех — ну или что-то близкое. — Это хорошо, — его лицо стало чуть менее напряженным; он провел рукой по волосам и прямо взглянул на Элизу. — Я хочу, чтобы ты знала, Элизабет — тебе не стоит иметь дела с этой… компанией. Твой покойный Сир был лоялен к ним, и взгляни, к чему это привело? Он нарушил Традицию и едва не поспособствовал твоей смерти. — Традицию? — Он должен был испросить разрешения у меня, прежде чем обращать смертную, — пояснил князь. — Эти традиции существуют испокон веков, их выдумал не я, теша свое тщеславие. Анархи же убеждены, что любые правила бесполезны и регрессивны. Последствия ты ощутила на себе. Элиза внимательно слушала. Все, что говорил князь, выглядело очень логичным, правильным и серьезным — но только что-то настойчиво кололо ее изнутри в висок, не давая поверить и довериться ему окончательно. Возможно, он и был абсолютно прав насчет ее Сира — Элиза и сама не питала к нему никаких теплых чувств. Но целых несколько ночей с ней возился Джек. Но предоставил квартиру и какую-никакую работу князь. Но спас ее Найнс Родригес. Но помогал, наставлял и предостерегал, хоть и неохотно, ее Меркурио — гуль князя. Кому же из них верить? Элиза подумала — и пока оставила ответ при себе. — И, раз уж мы об этом заговорили, — он неожиданно поднялся с места и подошел к шкафу; вытащив из него маленький хрустальный бокал, он вернулся на место, — то я бы хотел кое-что для тебя сделать. Элиза не смогла сдержать короткого испуганного вздоха, когда он закатал рукав и полоснул ножом для разрезания бумаги по своему бледному нежному запястью; в быстро подставленный бокал упало несколько темных, тугих капель, похожих на то, как в романах девятнадцатого века описывали сонное лекарство лауданум. Ее больше поразил не сам вид крови, а то, с каким деловитым равнодушием князь вполголоса отсчитывал капли — будто действительно отмеривал количество лекарства, и притом не в первый и даже не в двадцать первый раз. Закончив, он приложился губами к собственному запястью — и Элиза увидела, что порез затянулся, не оставив на коже и следа. — Ты осталась без Сира, — с легким оттенком торжественности проговорил он и протянул ей бокал. — Это очень серьезная ситуация — такие Сородичи считаются безродными, и их не ждет ничего, кроме всеобщего презрения. Мне бы не хотелось, чтобы тебя ждала подобная судьба. Поэтому я решил, что будет справедливым занять его место. — Что я должна сделать? — Элиза посмотрела сначала на бокал, потом на князя. Она не понимала ровным счетом ничего. — Пей, — сказал он, и это не была просьба. Что ж, по крайней мере, ее вроде бы больше не собираются казнить; Элиза собралась с духом и опрокинула в себя то, что темнело на дне бокала. …Холодная и сладкая — гранат и лимон, амбретта и вино. Ничего похожего на приятную, питательную, но почти безвкусную кровь из клиники; ее хотелось еще — ту тоже хотелось еще, но этой хотелось больше, еще больше, больше, больше, больше… Элиза замерла и медленно поставила бокал на стол, стараясь унять шум в голове. — Вот и все, — как будто со всех сторон послышался голос князя; в его глазах замерцали звезды, и сам он был словно холодная звезда в ночном небе — невыносимо далекая и бесконечно желанная. — Теперь ты мое официальное Дитя, Элизабет. — Благодарю вас, — выговорила она, обкатывая на языке каждую букву — почти как в юности на вечеринке у одноклассницы, после которой нельзя было показывать родителям, насколько она пьяна. Когда он наконец ее отпустил, Элиза спустилась вниз, пересекла фойе, не попрощавшись с Чанком, и вышла на улицу. Там, задрав голову, она несколько минут смотрела на сиявшие в непривычно чистом небе звезды; она не знала названия ни одной из них, но если бы каждую из них звали Себастьяном, это было бы самое лучшее, что только можно придумать. Так она и стояла до тех пор, пока кто-то не защелкал перед ее лицом пальцами. — Эй, — сказал неизвестно откуда взявшийся Меркурио. В одной руке он держал большой кейс, заполненный один Каин знает чем, тремя пальцами другой удерживал голубую с синим карточку — постоянного сотрудника, с неудовольствием отметила она, — прием, земля вызывает Эл Гарденер. — Что? — отрешенно спросила Элиза. — Это потому, что он тебе крови дал, — объяснил Меркурио. — Я раньше тоже приходы ловил. Потом привык. Ты, главное, ему кайф не показывай, он этого не любит. Ну и особо там не увлекайся. Тебя сейчас отпустит, а стыдно будет всегда. — Он сказал, что я его Дитя… Он пренебрежительно фыркнул. — Выпендривается. Он и мне уже десять лет Объятия обещает. До квартиры доедешь? Элиза вымотанно кивнула, и он покачал головой. — Ну как знаешь. Меркурио скрылся за стеклянными дверями, а Элиза, обессиленно привалившись спиной к стене, еще раз взглянула на звезды. На этот раз половина из них скрылась за облаками — а второй, как догадывалась Элиза, не было до нее абсолютно никакого дела.