(L'en)vie

Когда Элиза позже размышляла, каким образом она ввязалась в эту авантюру, ей на ум приходило только два слова. Сто акров. Единственное, что Элиза знала о голливудском кладбище при жизни, это то, что где-то в его недрах стоит мавзолей с прахом Рудольфо Валентино — одним из любимых актеров ее юности наряду с Гэри Голденом из «Пьяного Отеля». Гэри Голден тоже был на этом кладбище — правда, в качестве фальшивого надгробия и лидера местной носфератовской коалиции. Жизнь вообще ироничная штука. Так вот, голливудское кладбище площадью своей составляло сто акров — то есть примерно четыре гектара. У нее было меньше ночи времени, чтобы спасти Маскарад и найти могилу Джинджер Свон — а также кассету, зарытую в этой могиле. Или, возможно, спрятанную в урне колумбария. Положение было отчаянное. — Как и у всякого мужчины, — важно сказал Ромеро, почесывая крепкую шею, — у меня есть потребности. Ты видала Нэнси с бульвара Санта-Моника? Ну, такую, в красной юбке? Короче, у нас с ней как бы встреча. Только пока она об этом не знает. Айзек Абрамс дал Элизе его номер с мотивирующей речью о том, что «этот парень мой гуль, и он окажет вам любую помощь, мисс Гарденер». Но специфика данного места была такова, что заправляли здесь Анархи, а значит, Элизабет Гарденер, прибывшей сюда по поручению князя Лос-Анджелеса, могли разве что устроить заплыв в бассейне, состоящем из плевков местных Сородичей. Все делалось очень по-джентльменски — никто не сказал ей и грубого слова, но... — Короче, если ты доведешь это до ее сведения, — он широко зевнул и расставил ноги, еще вальяжнее расположившись на потрепанном диване, — то я, так уж и быть, отведу тебя к той могиле. Как бишь ее? Рыжий Лебедь. Ну, лады? — Используй подручные средства, — прошипела Элиза и уплыла из сторожки, высоко и прямо держа голову. Она была Вентру, а вентру не подчиняются приказам кладбищенских сторожей с наглыми небритыми рожами... ну, разве что если очень нужно. Первые пять акров она летала на веселом злом кураже и остатках выпитого с вечера витэ, острым взглядом впериваясь во все встречные эпитафии. Могилы Джинджер Свон не было. Вторые пять акров начали ее раздражать. Элиза случайно ударила по железной ограде, и та слегка погнулась; разогнув ее обратно, Элиза поняла, что витэ в ее организме почти нет. Могилы Джинджер Свон не было. Луна поднималась. Следующие пять акров Элиза прошла обычным шагом. Она начала уставать — без усиления крови Элиза была обычной, не особенно спортивной женщиной, при жизни ведшей не самый подвижный образ жизни; а могилы все не кончались. Ее начали посещать крамольные мысли о том, чтобы вернуться в сторожку. — Нет, — холодно сказала Элиза сама себе. Могилы Джинджер Свон все еще не было. Луна поднималась все выше. Два акра земли, травы и мрамора слились во что-то нескончаемо серо-зелено-коричневое — Элиза упрямо таращила глаза, неся себя от одного надгробия к другому, но видела только Криса Корнела, Веру Сиссон и какого-то Пола Веселовски. В какой-то момент ей стало казаться, что на краю зрения на нее с интересом смотрит женщина в черном платье и букетом алых роз в руках — но, когда Элиза пыталась ее подозвать, та растворялась в воздухе. Были Марджори Уайт, Реджинальд Бейкер и Петер Лорре. Даже Джуди Гарленд была. А Рыжего Лебедя не было. Элиза поняла, что смирилась, когда перед ней сами собой возникли тускло блестящие в свете осенних звезд немытые окна сторожки, а также сочувственно ухмыляющаяся небритая рожа Ромеро на их фоне. — Я не пойду искать тебе проститутку, — Элиза вскинула подбородок и одернула лацканы жакета. — Но могу заплатить. Пятьдесят долларов хватит? — Да я б сам сходил, — Ромеро почесал подбородок. — Только это... Сегодня ж Хэллоуин. Ага. — И?.. — Элиза изогнула бровь. — Ты боишься проституток в костюмах сенобиток? Или детей, которые будут конкурировать с тобой в бизнесе сладость-или-гадость? — Не-а, — он ничуть не обиделся. — Только зомби. Они скоро это... Мне надо их отстрелять до рассвета. Хотя, я и за час справлюсь. Только они ж с минуты на минуту вылезут, на кого я кладбище оставлю? — Зомби. Прекрасно. Кто-то — предположим гипотетически, что некий высокопоставленный вентру — прямо сейчас сидит, закинув одну изящную ногу на другую, в своем шикарном убежище в пентхаусе Башни Вентру, и пьет кровь из хрустального бокала, и если провести пальцем по краю этого бокала, то зазвенит музыка, подобная пению арфы... ...ладно, в это время ночи князь скорее всего находится в кабинете и наверняка принимает просителей, но — суть от этого не менялась. В некоторые моменты Элизе хотелось то ли устроить пикет у подножия Башни, то ли взорвать ее верхний этаж и свалить вину на Шабаш, катаянов или, возможно, Каина. Почему бы и нет. Все равно его никто никогда не видел. Элиза глубоко вздохнула пустыми, отвыкшими от воздуха легкими, и прижала пальцы к вискам. — Пять минут. — Пять минут?! — Многие успевают и за меньший срок, — с каменным лицом сказала Элиза. Ромеро гордо выпрямился, выкатил грудь, обтянутую черной рубашкой из Shopbop, и провозгласил: — Тебе просто не повезло! Я... — под взглядом Элизы он слегка сдулся и поник. — Ну хотя бы пятнадцать. — Десять. И время пошло. — Ты хоть стрелять умеешь? — с сомнением спросил Ромеро. — Девять минут и пятьдесят три секунды. Ромеро вымелся за ограду так быстро, что через секунду его спина уже не была видна за каменной восьмеркой у входа; Элиза чинно опустилась в кресло с драной обивкой, скрестила ноги по всем заветам леди Ди — колени вместе, левую завести назад — после чего, глотнув из фляжки остатки крови, вытащила из сумочки изрядно потрепанную «Гордость и предубеждение» Остин и погрузилась в непростые отношения мисс Беннет и мистера Дарси. Где-то примерно на сцене бала в окно сторожки деликатно поскребли. Элиза подняла голову. — Добрый вечер, — вежливо сказала она полусгнившей морде за стеклом. — Тухлое мясо, — невнятно сказала морда. — Пошел. Прочь. Отсюда, — Элиза захлопнула книгу и посмотрела в глазные впадины морды, обрушив на нее всю свою волю в акте Доминирования. И ничего не произошло. В углу, любовно прислоненное к стене, стояло что-то, явственно напоминающее снайперскую винтовку; подавив подступающую панику, Элиза схватила ее и поняла, что в состоянии разве что огреть монстра прикладом — при этом стараясь держать дуло от себя. Она понятия не имела, как работает эта штука. Элиза бросила взгляд на свои ручные золотые часики — до прихода Ромеро оставалось примерно четыре минуты... если, конечно, чары Нэнси с бульвара Санта-Моники не заставят его забыть о своих прямых обязанностях. Пора было начать хоть что-то делать. Вне сторожки уже творился какой-то апокалипсис — из-под надгробий вставали полуистлевшие трупы в нарядах разных эпох: женщины в коротких прямых платьях и с нитками жемчуга на сгнивших шеях, в широких юбках по моде пятидесятых и в брюках клеш времен «Битлз», мужчины в смокингах, подтяжках и кожаных куртках. Все они медленно стекались куда-то, ведомые какой-то невидимой силой, и Элиза, повернув голову, поняла, куда именно. От белого мемориала Рудольфо Валентино, украшенного тусклой позолоченной табличкой, шел некто в длинном кожаном плаще и с зачесанными назад остатками волос; его походка была несколько не такой неуклюжей, как у остальных мертвецов, и в принципе отличалась даже некой дисгармоничной грацией. За ним тащились и подвывали прочие измазанные в земле обитатели кладбища. Поравнявшись с Элизой, некто категорично сказал: — Мозги. Из его рта вывалился толстый червяк и деловито заворочался в пожухлой траве. Элиза проводила взглядом червяка и твердо ответила: — Я не могу ничем помочь. — Мозги... Он бесцеремонно схватил ошарашенную Элизу за плечи, развернул к себе — и она обнаружила себя в первой позиции танго; давно разложившиеся руки мертвеца были неожиданно сильными, такими сильными, что Элиза не могла вырваться. Он крутил ею, словно волчком, то нависая и наклоняя до самой земли, то заставляя почти лечь на него; этот бешеный танец продолжался до тех пор, пока некто, наконец, не повернул ее спиной к себе — и не склонился над ее макушкой. — Мозги, — шепнул он. И Элиза закричала. И в этот момент вокруг раздались выстрелы; мертвецы один за другим падали обратно в траву, а те, кто избегал пуль, суетливо разбегались в разные стороны. — Руди, мать твою, а ну отпусти ее! — раздался громовой голос Ромеро, который в этот момент казался Элизе спустившимся с бульвара Санта-Моники ангелом спасения. Ангел палил с двух рук, и, судя по всему, ни одна пуля не уходила вхолостую; чувствовались колоссальная сноровка и многолетний опыт. Спустя полминуты воющие мертвецы исчезли, оставив своего предводителя на произвол судьбы. — Мозги! — угрожающе сказал Руди, вцепившись длинными когтями в тело Элизы. Она чувствовала, как те погружаются в ее живот и грудь по крайней мере дюймов на пять. И, кажется, ей пробили голову. — Аста ла виста, бэби, — веско сказал Ромеро. И сделал выстрел. *** — Боже мой, боже мой, какое унижение... Элиза лежала на потрепанном диване, положив голову на один подлокотник, а ноги в порванных колготках — на другой, и невыносимо страдала. Болело абсолютно все, что только могло болеть: бок ныл от мертвячьих когтей, затылок жгло от мертвячьих зубов, а самолюбие — от факта, что ее, Элизабет Лидию Гарденер, представительницу клана Вентру, едва не высушил грязный кладбищенский зомби. — Ну, — рассудительно сказал Ромеро, протирая тряпкой револьвер, — ты можешь утешить себя тем, что это был сам Валентино. В тридцатых тут бабы толпами толклись у его могилы, хрен выгонишь... — Это был мертвый Валентино, — слабо возразила Элиза. — Ну так и ты не особо живая, — бодро ответил Ромеро. — На каждого из нас найдется свой упырь-сосатель. Типа, пищевая цепочка, сечешь? Элиза лишь бессильно уставилась в украшенный длинной извилистой трещиной потолок. Жизнь была беспросветно ужасна, ее унизили, оскорбили, практически смешали с землей, и теперь... Повисшую в сторожке тишину взорвала оглушительно грянувшая из ее черной, лежащей на столе сумочки, мелодия Марсельезы; Элиза застыла, почувствовав, как каждый ее мертвый нерв в ужасе прячется за другой. Этот вечер не мог стать еще хуже? Чушь. Доказательство этому сейчас требовательно заливалось в глубине ее сумки. — Я отвечу, отвечу, — услужливо сказал Ромеро и подлетел к столу. — Нет, нет, нет, — в панике зашипела Элиза, но было уже поздно. — Але, — энергично сказал Ромеро, после чего стремительно побледнел и отложил в сторону револьвер. — Д-да, она тут... Голливудское кладбище. Нет, говорить не может, — он бросил взгляд на выразительно скрестившую предплечья Элизу. — Потому что ее зомби подрали. Ну, наши зомби, они каждый Хэллоуин поднимаются. Ну, вас же прошлой осенью еще не было, вот вы и не... Мой князь? Але! Отключился, — сообщил Ромеро, захлопывая блестящую красную крышку телефона. — По-моему, он чутка это... не в духе. — Он всегда такой, — бесцветно сказала Элиза. На нее посмотрели с искренним состраданием. Менее чем через полчаса в сторожке появился мрачный Меркурио; в своем дорогом пальто и с огромной сумкой через плечо он напоминал ограбившего бутик одежды почтальона. При виде него Элиза привстала. — Ешь, — Меркурио откинул прорезиненную крышку. Под той обнаружилось несколько больших пакетов с кровью. — Это что еще за забота такая? — недоверчиво проговорила Элиза, надрывая первый пакет и переливая содержимое в моментально подставленную Ромеро кружку с принтом диснеевской принцессы Авроры. — Он говорит, что тебе понадобятся силы для разговора с ним, — невозмутимо отозвался Меркурио. — Мне сказали тебя забрать. Идти можешь? Элиза нарочито медленно, будто священнодействуя, цедила из кружки кровь; за ней в легком отчаянии наблюдал Ромеро и абсолютно спокойно, как японский ныряльщик, каждый день рискующий жизнью, смотрел Меркурио. — Рассвет наступит примерно через шесть часов, — напомнил он. — Я уже закончила, — Элиза аккуратно промокнула носовым платком уголки рта. — Это, — Ромеро торопливо сунул ей в руки кассету, — ты ж эту дрянь искала? Вот, я тебе ее нашел. И собственно... у меня тут как бы обязанности... Его явно напрягали аж целых два представителя Камарильи в собственной сторожке — и Элиза не могла его за это осуждать. Когда они наконец загрузились в машину Меркурио — огромный черный «ренджровер» — Элиза задала непраздный вопрос. — Мы куда едем вообще? — В «Ноктюрн», — коротко сказал Меркурио, помолчал и добавил: — отлично выглядишь. Прям натурально Ава Гарднер. — Да? — без выражения спросила Элиза. — Ага, после эксгумации. В целом, они с Меркурио были неплохой командой — он был неглуп, хладнокровен и хорошо разбирался в политической обстановке города. Но, так как он был гулем вентру, причем вентру-князя, причем одним из его старых гулей, порой это обстоятельство тяжелой короной падало ему на голову. И тогда Элиза с удовольствием приходила ему на помощь. Она подалась вперед на своем заднем сиденье, вытянула руку с острыми длинными красными ногтями, и резко схватила его за загривок. — Еще одна такая инсинуация — и я заставлю тебя думать, что ты щетка для унитаза. Со всеми вытекающими. Я не шучу. — Понял, — после некоторой паузы сказал Меркурио и лихо крутанул руль, перестраиваясь в общем потоке. — Он просто реально злой. Я думал, хоть сегодня ночью отдохну, у них же в элизиуме какая-то тусня. А он среди ночи меня будит и говорит, чтобы я срочно ехал в Голливуд с четвертой отрицательной. А я просто, блин, хотел поспать! — он в отчаянии стукнул по оплетке. — Так что не принимай на свой счет. — Не принимаю, — Элиза мрачно уставилась на проносящиеся мимо фиолетовые неоновые буквы Sin Bin. Ее одолевали невеселые мысли. — Эл? — Что? — Отпусти мою шею, пожалуйста. ...В «Ноктюрне» этой ночью было людно. Между бархатных сидений сновали официанты-лакеи с серебряными подносами, на которых балансировали хрустальные бокалы с кровью; среди находившихся в зале Сородичей Элиза сразу же выцепила взглядом регента Штрауса, который посмотрел на нее из-под очков и еле заметно кивнул, и Терезу Воэрман в сером шелковом платье, которая гордо сделала вид, что не заметила ее. Впрочем, это Элизу не расстроило — всяко лучше, чем настойчивые прикосновения и пошлые авансы ее ныне покойной сестры. Она не любила вспоминать ночь, когда впервые здесь оказалась — тогда ей казалось, что она сошла с ума или попала в передрягу в стиле «Хостела» Элая Рота, где скучающие богатенькие мрази устраивают себе хоррор-снафф-шоу. А потом бледный светловолосый мужчина с холодными серыми глазами, по приказу которого убили Грегори, увел ее со сцены и представился. И улыбнулся. У него была бы красивая улыбка... если бы не четыре тонких острых клыка. И тогда Элиза поняла, что с ума сошла не она, а весь окружающий ее мир. Князь ожидал их в ложе-бенуар, отгороженной от прочих мест зелеными бархатными портьерами, и, казалось, был полностью поглощен выступлением читающей стихи мисс Велюр. — Меркурио, можешь идти, — сказал он, не отрывая взгляда от сцены, и Меркурио тут же исчез, не сдержав облегченного вздоха. Чтобы не выглядеть глупо, Элиза опустилась в соседнее кресло и искоса, стараясь не поворачивать головы, бросила взгляд на бледный четкий профиль князя. Тот как будто не собирался убивать ее прямо сейчас, но она знала, насколько обманчивым может быть это впечатление — князь вообще никогда не выглядел так, как будто хочет кого-то убить. Как и любой вентру, впрочем. — Как тебе ее выступление? — вдруг осведомился князь, и Элиза невольно вздрогнула. — Не люблю Эдгара По, — как можно спокойнее ответила она. — Но голос у нее красивый, и техника чтения хорошая. Он молча кивнул, будто принимая к сведению, а Элиза изо всех сил пыталась понять, что происходит. Во-первых, князь никогда до этого не спрашивал ее мнения ни по какому вопросу — тем более такому отвлеченному и никак не относящемуся к работе; во-вторых, это было неправильно, это было непривычно, и это ужасно напрягало. Элиза нервно сглотнула несуществующую слюну. Все это напоминало прелюдию к чему-то поистине ужасному — и видит Бог, она не хотела быть его частью. — Но перстом погрозила Психея, — декламировала мисс Велюр, и ее длинное фиолетовое платье из тафты переливалось будто в такт. — Я не верю огню в небесах! Нет, не верю огню в небесах! Он все ближе. Беги же скорее! — Полагаю, для Хэллоуина «Улялюм» — наиболее удачный выбор, — негромко сказал князь. — Хорошо отражает специфику праздника. Впрочем, на ее месте я бы выбрал другое... Он прикрыл глаза. — Но злые созданья в одеждах печали напали на дивную область царя. О, плачьте, о, плачьте, над тем, кто в опале — ни завтра, ни после не вспыхнет заря. И вкруг его дома та слава, что прежде жила и цвела в обаяньи лучей, живет лишь как стон панихиды надежде... Как память едва вспоминаемых дней. — Заколдованный замок, — в изумлении Элиза забылась и прямо на него взглянула. Выражение его глаз привело ее в смятение — в них больше не было обычного холодного отчуждения и надменного безразличия сильного мира сего; лицо князя казалось совсем по-человечески уставшим и печальным. — Да, именно, — рассеянно отозвался он. Элиза почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Для чего он ее вызвал? Чтобы послушать стихи? Чтобы почитать стихи? Или — что более вероятно — хорошенько помучить ее перед экзекуцией? — Вы, кажется, хотели со мной поговорить, — осторожно напомнила она. — Ах, да, — его глаза стремительно заволокло привычной коркой льда. — Элизабет, я слышал, ты знаешь итальянский. Чувствуя подвох, Элиза кивнула. — Так вот, — князь наконец повернул голову и взглянул ей в глаза немигающим взглядом, — полагаю, мне следует еще и по-итальянски довести до твоего сведения, что острые вопросы, связанные с твоей работой, нужно решать со мной, а не с гулями Сородичей из группировки анархов? По-видимому, мою просьбу, высказанную по-английски, ты поняла не до конца? Элиза молчала, вцепившись ногтями в собственные ладони. Она не отрывала взгляда от его глаз: прозрачно-серых, с еле заметными зелеными вкраплениями — будто увядшими листьями, плавающими в ледяном озере; ведь если она отведет взгляд, он сочтет ее слабой, и она утратит даже тот легкий намек на уважение, который с таким трудом заполучила. — Я не хотела беспокоить вас по пустякам, — ровно ответила она. «Я не хочу быть тебе должна еще больше. Я не хочу, не желаю и не буду просить у тебя помощи», — означало это на самом деле, и они оба это поняли. Его и без того бледное лицо стало каким-то зеленоватым, и едва заметные золотистые веснушки на скулах и носу выделились сильнее и потемнели. Элизе почему-то пришло в голову, что сейчас он больше похож на рассерженного мальчишку, чем на грозного владетеля; впрочем, это ничуть не умаляло ее страха. — Ты — мой актив, — с обычной резкостью произнес князь, и Элизе странным образом стало легче. Теперь все было правильно. — В частности. И я намерен получить назад все то, что в тебя вложил. Поэтому будь добра, пожалуйста, веди себя благоразумно. Так, как подобает Сородичам нашего с тобой клана. Думаю, это все, что я считал нужным тебе сказать. Наслаждайся выступлением. Или, если хочешь, иди домой. Он вновь отвернулся к сцене с совершенно спокойным, даже безмятежным видом — будто и не полыхал от скрытого бешенства полминуты назад; безмолвно поднявшись с места, Элиза прошла между сидений, стараясь не замечать обращенных к ней взглядов Сородичей, и устремилась к выходу. Ну что ж. По крайней мере, этой ночью она станцевала с Рудольфо Валентино. Не всем такая честь выпадает, если уж на то пошло. По крайней мере, при жизни. Какая отвратительная ночь, подумала Элиза.