1
Сейчас Буря прошла, вместо неё Лимб накрыл неподвижный, раскалённый воздух. Как это часто бывает в пустынях, духота стояла ужасная, а к середине дня зной стал невыносим. В таких условиях невозможно было спать, хотя двигаться не хотелось ещё больше, только пить. Ахания проснулась с чувством, что может выпить галлон воды, но глаза открывать не стала. Поёрзала. К жажде и жару собственного тела присоединилось чужое тепло. Но подозрительнее всего было то, что лежать было удобно. С одной стороны, ей это нравилось, с другой — она никак не могла взять в толк, где находится и что происходит. Причиной этого состояния, как и того, что женщину мучила жажда, была пустыня. Это была жажда чего-то большего, чем просто воды, которой требовало человеческое тело. Лимб проникал в сознание любого, кто пересекал первый круг ада. Он вторгался в мысли и сны, искал брешь, через которую мог завладеть тобой, и пил — жадно пил силы, как присосавшийся паразит, пока не осушит досуха. Большинство демонов наивно полагало, что они полноправные хозяева ада и здесь им ничто не угрожает. Они шли в пустыню налегке и становились легкой добычей Лимба. Пустыня вытягивала энергию из измученных, доведенных однообразными песками и безумными миражами тел, по сути, бессмертных, отчего пытка могла длиться вечность, что куда хуже смерти. Бывало, одуревшие демоны перегрызали себе сосуды, лишь бы напиться крови и восполнить запас ускользающей силы. Но со временем они все равно утрачивали рассудок, блуждая по пескам, находясь в ловушке и будучи испещрёнными язвами и нарывами оболочками, желающие только одного — утолить жажду. «О́ни» — так называли их бедуины и туареги. И они представляли опасность не меньшую, чем сам Лимб, управляющий ими. Так как демоны делились энергией исключительно в принудительном порядке, единственной альтернативой крови были воды Ахерона. Они наполняли силами даже когда казалось, что таковых не осталось. Ахания попыталась на ощупь найти фляжку, которую припасла на такой случай и точно убирала в сумку, но никак не могла этого сделать. На секунду подумала: может быть, ей всё приснилось? Она вовсе не застряла в аду в компании сыновей Спарды, а сейчас этот безумный сон наконец-то подошел к концу. Звучало, во всяком случае, правдоподобно. Нужно только собраться, открыть глаза и убедиться в том, что она в очередной раз заснула у Рика на коленях, лежа на диване после просмотра серии какого-нибудь телесериала (ни один женщина ещё ни разу не досмотрела до конца). Ахания улыбнулась этим мыслям: Хлоя посапывает в соседней комнате, Салли дремлет возле неё комочком, Рик пытается не шевелиться, чтобы не разбудить её, хотя она давно проснулась, просто не может отказать себя в удовольствии. Идиллия. Надежды разбились о суровую реальность, стоило разлепить глаза. Ахания тут же подскочила, ударившись головой о низкий потолок пещеры. Салли едва успел спрыгнуть с макушки, рискуя быть покалеченным, и затерялся под полами плаща Вергилия, трясясь от страха. — Ай! — женщина схватилась руками за лоб, опустилась на колени, глядя на полудемона, который молча наблюдал за ней. На кожаных штанах ещё осталась испарина от её головы. Из других звуков до её ушей долетел скрип песка под чьими-то увесистыми сапогами, но она не придала этому значения. Всё внимание было приковано только к Вергилию, который, как ей показалось, на мгновение расплылся в улыбке. Неужели я только что лежала на его бедре? Ахания поняла, что в панике забыла, как дышать. Широко открыв рот, она точно пыталась вспомнить, как делать вдох и выдох, втягивая в себя сухой воздух, не в силах поверить в то, что это не сон. — Я думала, мне кошмар приснился… — Надо было падать в мои объятья, чтобы кошмары не снились, — рассмеялся откуда-то сбоку Данте. В голове вмиг прояснилось. Ахания сделала ещё один вдох, заставляя себя успокоиться, и нашла глазами второго полудемона. Данте стоял, нагнувшись над входом в пещеру и наблюдая всю картину со стороны: Вергилий сидит к нему спиной, перед ним, согнувшись, ещё сонная демоница держится за голову, в глазах ее сверкают искры — ещё немного, и это перерастет в настоящий конфликт. — Помощь нужна? — Нет. Вы оба мой самый страшный кошмар, — пробурчала женщина. Ей не нравится блеск в его глазах, не нравится эта улыбка. Ей вообще ничего не нравится, и в первую очередь то, что она заснула. Интерес Данте тут же увял. Озорной огонек в глазах потух. До этого момента ситуация казалась полукровке забавной, в то время как Ахании, наоборот, хотелось удавиться или хотя бы выбраться из пещеры: пусть под палящие лучи, только бы подальше от сыновей Спарды и своего стыда. «Как же меня скрутило, что я опустилась до такого», — Ахания попыталась припомнить, что произошло накануне, но кошмар вытеснил все воспоминания, как она пришла к тому, что вздремнуть на коленях Вергилия хорошая идея. — Так вот, значит, какова причина твоих кошмаров. Из уст Вергилия это прозвучало несколько жутко. В его тоне определенно были нотки удовлетворения. Но неужели в данной ситуации он мог испытывать удовлетворение? От чего, скажите на милость, ему это пришлось по душе? Ахания посмотрела на полудемона. Горячая, пульсирующая кровь бросилась ей в лицо. Вергилий действительно снился ей, и сам факт этого заставлял её ещё больше ненавидеть сложившуюся ситуацию. Какое-то время они молча играли в гляделки, а потом она взорвалась. — Конечно. Я отключилась. А что может быть хуже, чем отключиться, когда рядом с тобой охотник на демонов и потенциальный охотник на демонов, а ты и есть демон? Я удивлена, что из меня не торчит Ямато. — Просто будь благодарна, что проснулась. К тому же ты сама на меня завалилась, — заметил Вергилий, а затем пожал плечами. — В следующий раз так и быть, проткну тебя мечом, чтобы знала свое место. Ахания чувствовала, как распаляется, толком не понимая, почему: из-за того, что Вергилию было всё равно, или из-за того, что ей по какой-то причине было не всё равно? — Следующего раза не будет. Я не настолько глупа, чтоб ещё раз так опростоволоситься. — Звучит так, будто это не единственная претензия ко мне, — спокойно заметил полудемон. Он выглядел, как буддийский монах — на лице не дрогнул даже мускул, но женщина четко ощутила, что это напускное. «Он что-то вспомнил?» — подумала Ахания, а затем решила, что если бы это действительно произошло, то не было бы необходимости провоцировать её. Вергилий не страдал скромностью, он задал бы вопрос напрямую. Но сейчас его слова звучали двусмысленно, словно он пытался вывести её из себя целенаправленно — вдруг сболтнет лишнего. Ахания сжала ладони в кулаки. Мышцы дрожали от напряжения. Да что опять со мной?! Когда я уже поумнею? Медленно, словно внезапно оживший старый, заржавевший механизм, в душе колыхнулись прежние чувства. Ахании нестерпимо захотелось оказаться посреди ледяной пустоши, а не пустыни. Чтобы холод проник под кожу, защитил её от его тепла, довёл до посинения. Чтобы душа стала камнем, гранитом, бетоном, чтобы красные щеки не выдавали, а глаза не сверкали, стоит ей подумать, что секунду назад она лежала на этих коленях: словно не было стольких лет разлуки, словно она не давала себе клятвы забыть об этом мужчине, как о дурном сне. — А ты, оказывается, соня, — вмешался Данте в перепалку, протягивая Ахании руку, чтобы помочь выбраться. Он не мог не заметить, как капли пота выступили на красном лице женщины, как она взмокла и как не смеет отвести взгляда от его брата, но почему-то молчал по этому поводу, не желая, видимо, ворошить осиное гнездо, каким являлся с виду спокойный Вергилий. А может, ждал подходящего момента, чтобы придраться к чему-то более существенному. В этом был весь Данте: ему недостаточно было просто пошутить, ему нужно было пошутить так, словно нож всадить в живот. — Сколько я проспала? — Середина дня, — ответил Вергилий, смерив Аханию холодным взглядом, но след тепла его тела еще пек затылок напоминанием о том, что глыба льда перед ней иногда бывает жарче адского пламени Флегетона. — Где Джоконда? С ней все в порядке? — попыталась сменить тему Ахания. Пора было выбираться из пещеры и продолжать путь. — Снаружи, — Данте ткнул пальцем в нужном направлении, очевидно, расстроившись или сделав вид, что его руку помощи проигнорировали. — Почему не разбудили? Данте пожал плечами и посмотрел на Вергилия: мол, все вопросы к нему, и он не в курсе, почему близнец оберегал сон женщины, что было так несвойственно ему в прежние времена. Хотя что он знал о брате? И какие цели тот преследовал? Кажется, Ахания догадывалась, какие. — Что снилось-то? — Радужные пони, какающие бабочками. Ахания выползла из укрытия, поднялась с четверенек, ощутив всю прелесть одеревеневших мышц, и как-то нервно огляделась по сторонам. Лёгкий ветер налетел и тут же скрылся за свежими насыпями песка, которых ещё вчера не было. Песчаные дюны блуждали, как хотели, гонимые суховеем. Ахания потёрла щеки, горячие, как все вокруг, подумав, что ещё никогда не чувствовала себя лучше за последнее время. Она впервые выспалась, несмотря на то, что песок у неё был везде: в волосах, за шиворотом, в сапогах и, наверное, даже в белье. На востоке виднелся залитый оранжево-жёлтыми лучами горный массив, эфемерные очертания которого дрожали в мареве миража, пронзая разноцветный купол над головой. Ещё немного, и они выберутся из треклятой пустыни, а там в котловине раскинул свои тенистые рощи оазис, в центре которого брал своё начало Ахерон. Ахания почувствовала, как кровь отливает от висков и лица, потянулась, сняла с пояса, а не вытащила из сумки, как думала, флягу и жадно сделала несколько глотков, прочищая горло. Сухость во рту и гадкий привкус горечи не давали ей покоя, но, несмотря на это, женщина была полна сил. Лимб взял немного — возможно, потому, что рядом с ней был Вергилий, а ведь, засни она так в пустыне одна, скорее всего, та прибрала бы её к рукам. Данте привалился к скале и сверлил её взглядом, наблюдая, как живительная влага стекает по подбородку женщины. От этого было не по себе. Но пока тот молчал, она была готова это терпеть. Уже закручивая крышку и убедившись, что воды во фляге осталось катастрофически мало, а идти предстояло ещё минимум полдня, Ахания поняла, что за ее спиной стоит Вергилий. Сотня мелких иголочек разом пронзила позвоночник. Ошибиться было невозможно, но она могла присягнуть, что минуту назад позади никого не было. Ахания инстинктивно сжалась, развернулась. Этот мужчина сначала в мыслях, а теперь наяву действовал ей на нервы даже больше, чем его несносный брат. — Можно не подкрадываться?! «Ты ведёшь себя глупо, и ты это знаешь», — сказала она себе, но ничего не могла сделать с собой. Она ощетинилась, как кошка — это была защитная реакция, которая не поддавалась контролю с её стороны. Вергилий наклонился, заглянул Ахании глаза. Когда в поле зрения возникло его бесстрастное лицо, сердце женщины застучало, как у загнанного кролика. Выражение не то серых, не то голубых глаз было невозможно понять: в них не промелькнуло ни одной эмоции, ни одной мысли, которые можно было прочитать. — Ты забыла свою крысу, — Вергилий протянул на раскрытой ладони зверька, который вёл себя удивительно спокойно по отношению к полудемону. «Салли, предатель», — мысленно упрекнула питомца Ахания, протягивая руку и позволяя крысе перебраться к ней на плечо. Незначительное прикосновение пальцев, и ей показалось, что её ударило током, отозвавшись внутри неожиданной истомой. А затем она поняла, что больше не может злиться. Ей следовало быть благодарной Вергилию. Она позволила своим страхам овладеть собой, позволила Лимбу тянуть из себя энергию, а он по какой-то неясной причине не позволил произойти самому страшному. Ахания отдернула руку и коснулась медальона, тот отозвался. С той же алчностью, что он поглощал энергию женщины, он поглотил энергию Вергилия, которую тот заимствовал ей. Тонким, едва уловимым ореолом она всё еще окутывала женщину, и это чувство было сравнимо с объятьями — оно умиротворяло и одновременно пробирало до кончиков волос. Как бы Аханию ни коробило, надлежало хотя бы извиниться за резкость. Он помог ей, хотя его не просили об этом. — Спасибо… Вергилий не шевельнулся, застыв, словно статуя. Он ждал продолжения. — Спасибо, — терпеливо повторила Ахания с долей раздражения в голосе. — И извини за сцену. Больше не повторится, — она надеялась, что эти слова прозвучали, как просто слова, а не попытка прикрыть свою панику, которую, несомненно, он вызывал в ней. Она думала добавить: «Во всём виноват Лимб», — но решила, что лучше не делать этого, тогда это наверняка будет звучать, как оправдание. — Что ты! Ему наверняка было приятно, — усмехнулся Данте. — В любом случае, мои колени всегда к твоим услугам, только скажи, — он подмигнул. — Когда мне рассказывали о величайшем охотнике за демонами, я даже и представить не могла, что ты такой раздолбай. — Не кипятись, крошка. Ахания просверлила Данте взглядом, затем снова посмотрела на Вергилия. Ей показалось, что выражение его лица смягчилось. — Не обольщайся. Просто забудь об этом. Ладно? Это была необходимость, — он выпрямился во весь рост, его лицо потеряло всякое выражение. Стало плоским и непроницаемым. Ахания кивнула и отвернулась. — Хорошо. Проехали. Было бы что помнить. Если бы она действительно могла забыть — желательно вычеркнуть из своей памяти не только этот эпизод, но и другие — она бы не тряслась каждый раз от мимолётной близости, не боялась, что вылезут на поверхность чувства, которые успешно отрицала, и которые оживали, даже будучи похороненными под толщей времени, стоило только дать повод. Ей следовало быть осторожной. Держать дистанцию. Но хватит ли у неё на это сил? — Где все-таки Джоконда? — Решила проверить, насколько сильно занесло тропу, — ответил Данте. — Её не так давно нет. Не беспокойся. Джоконда появилась, не успел Данте закончить. Ахания окинула взглядом внезапно возникшую на горизонте фигуру с облегчением. Она боялась, что с туарега что-то случилось, помня о том, что демон была ранена. Даже если она и являлась одним из немногочисленных жителей первого круга ада, это не гарантировало её безопасности, хотя и повышало шансы выжить в Лимбе. — «Спасение» не сильно засыпало. Можем спокойно выдвигаться. Если выйдем сейчас — доберёмся до каньона к вечеру, — почувствовав гнетущую атмосферу, Джоконда посмотрела на Аханию в надежде, что та объяснит, что здесь произошло. Шишка на лбу женщины надулась и бросалась в глаза. — Госпожа, у вас всё в порядке? — Да, — ответил за неё Данте, — она просто головой удалилась. Близость с Вергилием всегда была травмоопасной, — полудемон постучал себя в грудь, — Правда, Вергилий? Вергилий провёл ладонью по лицу, смахивая капли пота. Если его и задело замечание Данте, то он не подал виду, но словно между прочим заметил: — Ты невыносим, Данте. — Возможно, — он лукаво усмехнулся, — но только слепой не заметит, что между вами искрит. Вергилий вопросительно поднял бровь. — Если вам надо уединиться и сбросить напряжение, ты только скажи. Я ведь всё понимаю, брат, — Данте толкнул Вергилия плечом. — Не понимаю, как тебе удаётся думать исключительно не тем местом, но при этом паршивая овца в семье — я? — Всё просто. Дело в исключительной харизме. Могу дыхнуть на тебя. Вдруг заразишься. — Боюсь, единственное, что я могу подхватить от тебя — это тупость. Джоконда перевела взгляд с одного мужчины на другого. Казалось, они готовы были вцепиться в любую секунду друг другу в глотку. Ахания не сомневалась, что так оно и было, даже не глядя в их сторону. — Госпожа, Ваши самцы всегда ссорятся из-за вас? Повисла тишина. Ахания покраснела, как рак, от прежней бледности не осталось следа. Неужели они со стороны выглядели именно так? Или всё дело было в менталитете туарегов, для которых матриархат был обычной практикой, как и многомужество? — Джоконда понимает их. Госпожа особенная. Джоконда не встречала в аду таких. В племени у госпожи было бы намного больше двух мужей. Ахания поперхнулась. — Ничего ты не понимаешь. Я работаю на них. У нас договор. А ругаются они потому, что братья. Все братья ругаются. Я просто неудачно под руку подвернулась, видимо, причины получше не нашлось, — она снова тараторила, поэтому резко замолчала прежде, чем её окончательно понесло не в ту степь. — Вот в чем дело, оказывается, — рассмеялся Данте. — А я все голову ломал, почему мы не можем найти общий язык. — Может, потому что ты идиот? — Нет, потому что мы братья. — Может, мы пойдём уже?! — не выдержала Ахания. Все трое переглянулись, замолчали, посмотрели на Джоконду. Туарега развернулась и направилась вперёд, на ходу наматывая платок на голову. Ахания поспешила за ней, стараясь не отставать и не оглядываться на мужчин.2
Чем дальше от островка надежды они уходили, тем более серым, мутным, но главное — горячим становился воздух. Суховей набирал силу и уже не приносил прохлады, а только обжигал. Вокруг сомкнулись пески. Путники тяжело взбирались на высокие гряды и спускались в глубокие котловины, чтобы вновь начать трудный подъем. Метки бедуинов, напоминающие надгробные камни с рунами, попадались каждые сто-двести метров, но порой от того, чтобы свернуть с древней торной дороги, спасал исключительно путеводный камень в браслете туарега. Идти пришлось под палящими лучами, чувствуя, как от раскалённого жёлто-серого песка поднимается жар и пронизывает насквозь. В котловинах не так резко ощущался ветер, зато духота была непереносима. На склонах и гребнях песок засыпал глаза и жёгся, как скипидар. Кожа, казалось, превратилась в запечённую на лице восковую маску, которая облезала шматами. Редкие порывы ветра не приносили облегчения, а делали только хуже. Песчинки жгли, как соль, воспалённые участки, и налипали плотным грязевым слоем. Ахании было страшно даже прикоснуться к своему лицу, но ещё более удручающую картину представляла кожа братьев. Если её беспокоили незначительные ожоги над бровями и скулах, то оба полудемона обгорели не на шутку. Она подумала, что при их белоснежности их бы не спас ни один солнцезащитный крем. Спустя ещё несколько часов даже регенерация не успевала устранять последствия беспощадных лучей, заставлявших кожные покровы трескаться, как яичная скорлупа. Ахания в сотый раз пожалела, что отказалась от любезно предложенной куфии Джоконды, но если страдать, то всем вместе. В голове невыносимо стучало, в глазах резало от света, даже при закрытых веках ежеминутно судорожно менялись цвета в различных сочетаниях, всегда дисгармонические, кричащие, так что эти мнимые цветовые ощущения представлялись одной из пыток, которые им уготовал проснувшийся Лимб. Губы уже давно высохли, кожа стала тёмно-красного цвета, сердце работало вяло и вместе с тем на пределе, но Ахания берегла воду, которая могла пригодиться, когда всё станет совсем плохо. А насколько она знала, всё было ещё хорошо. Она обернулась на Данте и Вергилия. Им досталось даже больше, чем она предполагала. Пятна ожогов выглядели зловеще и не спешили исчезать. Если бы она только знала, что они встретят туарега и будут пересекать пустыню днём… Хотя что бы это изменило? Вряд ли бы у неё нашлась подходящая для похода одежда в количестве трёх комплектов, два из которых мужские, рассчитанные как минимум на габариты профессиональных игроков в американский футбол (по сравнению с братьями Ахания была лилипутом). Джоконда держалась лучше всех, хотя и была ещё ослаблена. Ноги туарега то и дело подгибались, импровизированная обувь не спасала подошвы от жара. Скоро на песке стали появляться влажные следы разъеденных в кровь стоп. Ахания долго смотрела на эти следы. Они вызывали у неё в душе чувство жалости, но по большей части ненависти к Лимбу — жестокому и беспощадному ко всему. Она шла, ссутулившись и пытаясь отогнать от себе эти мысли. В какой-то степени она завидовала Салли, сидящему в сумке, но, по правде говоря, ему вряд ли было намного лучше, чем остальным, так как крыса не шевелилась и не издавала ни звука. «Смотри не окочурься, старый друг. Тебе пришлось пережить вещи и пострашней какой-то чертовой пустыни. Неужели ты позволишь ей раздавить себя?» Где-то вдали раздался не то вой ветра, не то чей-то стон. Ахания запретила себе смотреть туда. Нельзя было сворачивать, останавливаться, идти нужно было шаг в шаг и ни в коем случае не поддаваться соблазну смотреть по сторонам. Миражи пустыни влекли путников, как мотыльков на погибель. Нитью тянулся спасительный свет браслета через барханы, которые по мере того как горы становились ближе, мельчали, а песок сменяла щебневая галька. Это говорило о том, что они вошли в самое начало горного хребта Энеиды, который не пощадила пустыня, оставив здесь от него лишь островки возвышенностей некогда могучих скал, тянущиеся шлейфом, пологонаклонными щебнистыми выносами, разрушенные беспощадными ветрами, жаром дня, холодом ночи и кислотными дождями. Они добрались до края пустыни, порядком упревшие. Вергилий и Данте сняли плащи. Данте стянул поло и намотал на голову, накинув кожаный плащ на голое тело. Вергилий укрылся своим от палящих лучей, подняв на руках и натянув его как тент; обнажённые мышцы блестели от пота, словно их кто-то натёр маслом. «Однако природа их не обделила», — отметила Ахания, вспомнив шутки о заплывших боках. Если у Данте и был лишний вес, то он успел его сбросить за время прогулки: что его, что брата можно было легко отправлять в натурщики. Ни один скульптор не откажется от таких моделей, буквально каждая мышца четко прослеживались, точно женщина смотрела в анатомический атлас. Ахания наконец-то позволила себе прикончить флягу с водой, сбрызнув остатками горящее лицо. С этого момента их путь пролегал через дол красных песков, плавно перетекающих в плоскогорье. Жёлтый песок сначала стал ярко-оранжевым, потом кирпично-красным в самой низине, а затем окончательно сменился черными камнями, сверкающими и гладкими, точно покрытыми лаком, по мере того как высота местности увеличивалась. Чем выше они поднималась, тем сильнее чувствовалось, что сухой воздух становится ещё и разреженным. Высокогорье не только не препятствовало жару, но и раскаляло скалы хуже, чем песок в пустыне, даже подошвы сапог горели. Однако оно не препятствовало и обратному. Стоило подуть ветру, и моментально становилось холодно. Эта резкая смена температур была одной из причин, по которой даже горы не могли справиться с Лимбом, обратившись зёрнами кварца, пластинами блестящей слюды, целыми полями зеленоватых и кремовых шпатов и роговой обманки, словно кто-то нарочно размолол и перемыл гранит. Глаз Ахании выхватил несколько мелких камушков граната и турмалина, которые часто использовали в Дите и двух других крупных городах демонов, не считая поселений, главным образом как самую мелкую валюту ада, а иногда в качестве элементов украшений. Женщина подобрала несколько штук и убрала в сумку. Данте и Вергилий поспешили одеться. Начинало холодать. Ущелье не просто так прозвали Каньоном Ветров. Вся горная цепь Энеиды была неспокойной. Ветры дули здесь со страшной силой, непостижимой и сравнимой разве что с бичеподобными смерчами, неся то жар, то холод. Они продолжили подъем, то наслаждаясь прохладой, то изнывая от зноя. Скалы западного склона урочища были сложены из округлых порфиров с огранёнными кристаллами шпатов, а впереди раскинулось очередное плато, засеянное скоплением валунов, рассечённых белыми полосами жил аплитов. С виду беспорядочные, эти жилы тянулись в одном направлении, пересекая сотни гранитных глыб, точно кто нарочно старательно разложил все эти валуны в таком порядке. Ахания выбралась на ровную поверхность и остановилась, переводя дыхание. Ей безумно захотелось присесть, но стоило коснуться одного такого валуна, и он тут же развалился на мелкие зерна. Твёрдый гранит, казавшийся синонимом крепости, рассыпался, точно доказательство мощи пустыни, которая ещё властвовала здесь, и неотвратимости неизбежного конца всего — разрушения. Ахания шлёпнулась на пятую точку, ощутив, как щебень впился в ягодицы. «Как бы ты ни был силен, всегда найдётся что-то сильнее тебя», — подумала женщина, не спеша вставать, откинувшись на спину, запрокинув голову и глядя назад на простирающуюся внизу, оставленную позади безликую, слепящую пустыню, где виднелись вверх ногами голые, сыпучие вздыбленные пески, дымящиеся гребни барханов и ветер, острый, как бритва, блуждающий меж ними, срезающий верхушки дюн. — Госпожа! — воскликнула Джоконда, тут же бросаясь на помощь женщине, но та вежливо отказалась от помощи, вставая на ноги самостоятельно и стряхивая пыль с рук. — Я в порядке, — Ахания улыбнулась, и обеспокоенный взгляд туарега из-под намотанного платка тут же изменился. Женщина увидела искреннюю радость и облегчение. Джоконда сияла, словно пережила нечто страшное, но без потерь. — Мы почти добрались. Здесь берет начало второй круг, — объявила Ахания своим спутникам, которые использовали по максимуму минуту простоя. Но если Вергилий пытался скрыть свою замотанность, то Данте напротив показывал её всем своим видом. — Кажется, я никогда в жизни столько не двигался, — тяжело дыша произнёс Данте, опускаясь на землю одним шлепком, избегая валунов, наученный опытом женщины. — Привал. — По тебе видно, — усмехнулся Вергилий, но спорить не стал. Ничто так не угнетало, как Лимб. Он буквально олицетворял смерть. Растительности нет никакой, ни следа живого существа, скалы кажутся только трупами скал, вся площадь — гигантским кладбищем. Даже здесь всё ещё чувствовалась его гнетущая, тяжелая атмосфера. Казалось, он оставил в каждом неизгладимый отпечаток. Примирившийся на мгновение, отпустивший их живыми, но измотанными, Лимб, казалось, простирал свои руки смерти, жалея и жаждая вернуть их обратно. Ахания была рада, что они преодолели это. Собрать себя заново было сложнее после того, как рассыпешься на куски. Им всём был нужен отдых, даже Вергилию.3
Ещё через час подъёма перед ними предстали во всей своей красе горы Энеиды. Кремнёвый панцирь, потрескивающий и расколовшийся от переменчивых температур, отражал свет, словно зеркало, создавая причудливые отсветы. Чтобы добраться до оазиса, где их ждала пристань, необходимо было преодолеть эту расколотую временем, разрозненную горную цепь и спуститься вниз по крутому склону. — Нифига себе, — воскликнул Данте. — Это же что, нам туда переть? Джоконда уже унеслась вперёд, сквозь расщелину, которую венчала крутая котловина, одна половина которой была занята громадным солончаком, а другая была щедро усыпанная острыми осколками гравия, разбитого редкой растительностью и легко протыкающего подошвы сапог. — Нам не нужно наверх, нам нужно вниз, — Ахания последовала примеру туарега. Ей безумно хотелось окунуться в кристально-чистую воду озера, ощутить прохладу воды и траву, а не песок и камень под ногами. Первое, что открылось перед ней на вершине круто уходящего вниз склона, был целый веер сходящихся книзу ущелий, которые образовывали обширный амфитеатр. Обрывы каньона здесь были глубоко и неприхотливо расчленены. Они складывались из высоких вертикальных скал, похожих на крепостные стены, бастионы и замки. Некоторые скалы были точь-в-точь похожи на небоскрёбы, только иные из них покосились так, словно каждую минуту могут рухнуть. Чуть был наклонен и гигантский столб-обелиск, испещрённый рунами, метров пять высоты, стоящий в самом низу, на выходе ущелья к котловине, где брала свой исток река и красовалась небольшая деревянная пристань, бережно поддерживаемая в приемлемом состоянии единственным перевозчиком через Ахерон — Хароном. Красота, дикость и контраст Каньона Ветров поражали Аханию каждый раз, и каждый раз она обещала себе здесь задержаться хотя бы на день, чтобы отдохнуть в тени причудливых деревьев, в белой траве, глядя на проплывающие облака, раскрашенные всем спектром цветов. Порывистый ветер норовил скинуть женщину с и без того подмытого временем гребня, нависающего над дном котловины. Глядя, как Джоконда интенсивно скользит по склону, лишь местами пологому и наполовину засыпанному каменными осыпями и песком, едва не рискуя сорваться с узкой тропы, Ахания не стала больше медлить и выбрала более простой способ, перепрыгивая с уступа на уступ, как горный архар. По легенде Каньон промыл в толще мергелей и песчаников Ахерон — одна из пяти рек ада — в миг, когда разлилось озеро Коцит и породило первых демонов, после чего превратилось в толщу льда, храня ещё много секретов на дне. Ахании нравилась эта легенда главным образом тем, что в ней была одна незначительная с виду деталь — горы Энеиды символизировали не что иное, как врата в рай. А Клипот, взращённый Вергилием, был темным близнецом древа жизни — Сфирот , останец которого гниет до сих пор где-то на болотах. Демоны верили, что Ад поглотил Рай, но Ахания считала, что это две стороны одной монеты, просто некогда та стояла ребром, а сейчас упала, утратив равновесие. Она не знала, что должно произойти, чтобы всё изменилось, но чувствовала, что это рано или поздно произойдет. Люди всегда были где-то между, а значит, только им под силу было исправить это, открыть шкатулку Пандоры и выпустить надежду. Ахания сказала Данте, что любит людей, но она ненавидела их за то, что они сидели сложа руки, что они ждут спасителя, который сделает всю грязную работу, когда всё, что нужно, было и есть у них в руках, и это — они сами. Скалы из белых, розовых и зеленоватых пород нависли над ущельем, похожим на узкую трещину. Выступов здесь было достаточно много, чтобы таким образом добраться до самого дна и значительно быстрее, чем это сделает Джоконда. Однако Ахания оказалась на земле третьей. Данте и Вергилий не стали размениваться и просто слетели вниз, приняв свои демонические облики. Глядя, как спутники скидывают покров, женщина довольно сняла сапоги и вытряхнула песок. Синий и Красный — так про себя окрестила женщина близнецов — были похожи на друг друга даже в таком виде, но всё-таки имелись значительные различия, отражая всю суть характеров братьев: суровый, угрюмый, расчетливый Вергилий и жизнерадостный, импульсивный, в чём-то предсказуемый Данте. — Так нечестно, — крикнула Ахания. Вергилий нахмурился, проигнорировал; Данте расплылся в улыбке и показал ей средний палец. Предсказуемо. Воздух был наполнен свежестью от близости реки. Ахерон был самой спокойной рекой среди прочих, не зря его звали «рекой тихой скорби». На пастбище расхаживали химеры, что-то среднее между козами, львами и ящерами. Пресыщенные изобилием оазиса, они не обращали на путников никакого внимания. — Какое облегчение, — Ахания потопталась босыми ногами по траве, кровавые мозоли не спешили затягиваться, но стало легче, как только источник трения исчез. — И вот этот хлипкий мостик — переправа? — поинтересовался Данте, к которому вернулись прежний энтузиазм и природное любопытство. От ожогов не осталось и следа. Он выглядел свежо, хоть и немного помято. — Ага, — кивнула Ахания, которая по-прежнему топталась по траве босыми ногами с видом неземного блаженства, точно индеец в причудливой пляске — не хватало только перьев и бубна. — И как это работает? — Вергилий подошёл к обелиску, осмотрел со всех сторон. Женщина наблюдала за полудемоном, но, видимо, ему так и не удалось сделать какие-либо выводы. Он хмуро молчал. Гладь Ахерона оставалась неподвижной, точно зеркало, на пристани не стояло ни одной лодки, и никто не спешил им навстречу. — Вот что бы вы без меня делали? Ахания подошла к торчащей из земли квадратной колонне, поднесла ко рту ладонь и прокусила ее, положила руку в центр, где был выдолблен какой-то кабалистический знак или сигил, камень засветился алым, затем белым светом; кубы, из которых он состоял, завертелись вокруг своей оси и открыли круглое отверстие, внутри которого стояла плоская чаша. Женщина достала из сумки мешочек с драгоценными камнями, отсчитала три штуки и замерла, почувствовав на себе чей-то взгляд. — Джоконда, прости… — Джоконда всё понимает, — таурега сняла куфию и стояла в стороне, наблюдая за действиями Ахании, в её глазах отразилась печаль. Строгие тени гор застыли на лице демона. Это была та скорбь, которую олицетворял Ахерон — не житейская боль, не крик страдания, срывающийся в пустоту, это было осознание неизбежности, чистой печали — от расставания, от выплаты долга, неминуемого возвращения к одинокому существованию без цели. — Может, ещё встретимся, — Ахания улыбнулась и положила камни в отверстие. То захлопнулось, засветились руны на камне. — И что дальше? — поинтересовался Вергилий. — Ждем, когда Харон соизволит почтить нас своим присутствием, — Ахания потерла щеку. Та была липкая от пота и шершавая от песка. — Никто не желает искупаться? — Раздеваться будешь? — усмехнулся Данте и получил подзатыльник от Вергилия. — Хоть раз для разнообразия подумай головой, — он вздохнул. — Ад тебе не курорт. Реки здесь не просто водичка. Они способны на то, что ты себе и представить не можешь. — Опять лекции читаешь, умник, — Данте надул губы и закатил глаза. — Ну да хрен с тобой. На берегу посижу. — Как хотите. Моё дело предложить — ваше дело отказаться. Ахания подобрала сапоги, устроилась возле дерева, почти лишённого листьев, сероватого цвета, достала флягу и первом делом наполнила ее, после чего набрала в ладони воды и сделала несколько глотков. Салли выбрался из сумки, почуяв, очевидно, прохладу и шум воды, спрыгнул на землю и тоже принялся жадно пить из образованного в котловине подземными водами озера. Не успел Салли насладиться живительной влагой, как на него уставились два зелёных глаза. — Что это? — Джоконда протянула когтистый, чешуйчатый палец, но крыса тут же юркнула за ногу хозяйки, зашипев. — Не что, а кто. Это Салли. Он мой друг, — Ахания уже стягивала с себя штаны, прыгая на одной ноге. — Друг? Что такое друг? Джоконда не знает такого демона. Женщина рассмеялась, сложив штаны и положив рядом с сапогами. — Как же тебе объяснить. Друг — это не демон. Это существо, которому ты доверяешь, на кого рассчитываешь, кто всегда рядом. Когда ты с кем-то дружишь, он в какой-то степени становится частью тебя. Я бы доверила Салли жизнь. Уверена, наши чувства взаимны, ведь он уже много лет доверяет свою мне. — Значит, госпожа — друг Джоконды? Джоконда доверяет ей свою жизнь. — Да. Думаю, это так. Но я же просила тебя звать меня по имени, — Ахания положила руку на плечо Джоконде. — Но госпожа покидает Джоконду, — туарега пропустила замечание мимо ушей. — Тоже верно, — Ахания вздохнула. — Иногда нам приходится расставаться даже с самыми близкими друзьями. Возможно, когда-нибудь наши с Салли пути тоже разойдутся. Порой отпустить и уйти — единственный правильный выход. Я не хочу, чтобы тебе было больно, но перемен не бывает без боли. Есть дороги, которые ты должен пройти в одиночку. Но это не значит, что мы перестанем быть друзьями. Уверена, мы ещё встретимся. Ахания коснулась пальцами ног воды. Та была холодная, и по телу пробежались мурашки. — Джоконда отпустит госпожу, но хочет что-нибудь сделать для неё. — Помоги хотя бы раз тому, кто в этом нуждается. Уверена, мне это тоже зачтётся. А может, и нет. Просто иногда не будь демоном. Ахания не стала тянуть и нырнула. Озеро приняло её со всей нежностью в свои объятья, ласкало каждый дюйм её тела. Холодная вода проникала под рубашку, смывала песок, боль, залечивала ожоги. Ахания всплыла и легла на гладь воды, смотря, как гаснет в небе свет, точно перегорающая лампочка, и наслаждалась, став на секунду частью окружающего её мира. Пока она смотрела, темно-лиловое небо сделалось черным. — Почему госпожа такая добрая? Ведь госпожа — демон, — Джоконда сидела на самой кромке воды и пыталась понять, как женщине перед ней удалось пребывать на грани мягкости и жестокости, реальности и фантазии, демона и… человека. Ахания и сама не понимала, как ей это удавалось, но иногда пересохшие реки сердца вновь наполнялись милосердием. — В моём мире было мало доброты. Но это вовсе не значит, что я должна поступать так же с другими. Правда ведь?4
Раздался скрип, во мраке ущелья загорелся тусклый свет. Из темноты вынырнула асимметричная лодка закруглённой формы, отдалённо напоминающая гондолу. Нос её был поднят вверх, на железном наконечнике висел фонарь, внутри которого плавал огненный шар. Длинной палкой «перевозчик душ», как прозвали Харона люди, хотя это было не совсем так, отталкивался от каменных стен и дна. Лодка рассекала бесцветную воду Ахерона, как нож масло, и быстро приближалась к берегу оазиса. Сухой старик в длинном чёрном потрёпанном плаще-рубище причалил к берегу без труда, хотя, казалось, он развалится раньше, чем справится с массивной лодкой. На хлипкий помост спрыгнула огромная кошка с приплюснутой мордой и человеческой ладонью на кончике хвоста. Серебристая шерсть слиплась от воды, напоминая шипы, крохотные уши стояли торчком на макушке, улавливая каждый звук. Зверь точно готовился бросится бежать в любой момент, но на самом деле ощетинился, преграждая путь стоящим возле причала сыновьям Спарды. — [Ауисотль, сидеть. Сидеть, кому говорят], — прохрипел грохочущим низким голосом Харон. Толком было не понять, откуда идет этот звук, потому что под капюшоном не было видно ни глаз, ни лица. Казалось, голос демона был повсюду и нигде одновременно, отражался от скал и проникал в голову. — [Кто здесь на переправу?] Ахания тут же выбралась из воды, натянула на мокрое тело штаны и посадила на макушку Салли, пока её спутники не сказали или, чего доброго, не сделали лишнего. — Допустим, мы, — Вергилий окинул демона взглядом. Поздно. Харон что-то зловеще пробормотал себе под нос. Два фиолетовых огонька сверкнули под капюшоном, он уставился на Вергилия, затем повернулся к Данте. — [Не будет ли у меня с вами проблем, сыновья Темного Рыцаря?] — поинтересовался демон, являвшийся по своей природе личом, которых редко волновало что-то, кроме своей бесконечно длинной жизни и драгоценных камней, к которым они питали странную слабость. — Это зависит от тебя, — заметил Вергилий. — [Куда Вам нужно?] — Степи Плутоса, — ответила Ахания, влезая между двумя полудемонами, наконец-то справившись на ходу с сапогами, чтобы не позволить разгореться конфликту. Вода стекала с нее ручьем. — [Уверены?] — Тебе же заплатили, старый хрыч! — вмешался Данте. Из-под капюшона сверкнули два аметиста, окрасившись на долю секунды алым светом. Ахания наступила каблуком сапога на ногу мужчине, и тот прикусил язык. — [Флегетон разлился], — мрачно произнёс Харон и закашлялся, хотя Ахания сомневалась, что под всем этим тряпьём был хотя бы фрагмент живой плоти, не то что лёгкие, — [что бы вы ни забыли на «Горючих Прериях», вам лучше повременить с этим, если, конечно, не решили свести счёты с жизнью]. — Нам нужно на Остров Тумана, — Ахания смотрела в пустоту капюшона, где горели два тлеющих угля и, казалось, не было ничего больше. Этот взгляд прожигал и, хотя женщина не видела выражения лица Харона, она была уверена, что того её ответ заинтриговал. — [И что же вы забыли на развалинах Эмпиреи?] Данте, лицо которого приняло самое глупое выражение, спросил: — Развалинах чего? Лич бросил взгляд на полудемона и больше не задавал вопросов. Неосведомлённость Данте дала ему наиболее доходчивый ответ. Во всяком случае, продолжать разговаривать с младшим сыном Спарды Харон не хотел. — [Если вы действительно хотите попасть на пятый круг, то единственный ваш шанс — это добраться до столицы, снять лодку и спуститься вниз по течению Стикса]. — Только не Дит, — Ахания протестующе замахала руками. — Это же стопроцентная гарантия проблем. Харон промолчал. Его не волновало, куда их везти, главное, чтобы исправно платили. — В чем дело? — с нажимом поинтересовался Вергилий. — Лучше уж быть зажаренной до корочки в водах Флегетона, чем оказаться в лапах анубисов. Я не горю желанием, чтобы награда за мою голову в ближайшее время была обналичена. О чем вам тоже следует беспокоиться, ибо за ваши головы она наверняка больше раза в два. Особенно за твою. Ахания заметила, как лицо Вергилия исказилось, он нахмурился, зрачки сузились до точек. — [Можете не торопиться с решением. Я могу ждать хоть до второго пришествия ], — с иронией прогрохотал старик, — [решайте быстрей]. От этого голоса Ахании было не по себе, а под прилипшей к спине рубашке пробежал холодок. — Выбора нет. Дит, значит Дит, — ответил Вергилий. — Не бойся. Мы тебя в обиду не дадим, — подбодрил женщину Данте. — И сами живьём не дадимся. — Этого я как раз и боюсь. Ахания вздохнула. Вергилий был прав. У них не было выбора. Оставалось только надеяться, что они смогут войти и выйти из города незамеченными. Вопрос заключался лишь в том, как это сделать. Харон кивнул, и они перебрались в лодку. Она была узкой. Ахания села на корме у ног гребца, Данте и Вергилий на носу. Атмосфера возле демона, прямо говоря, была гнетущая, но другого варианта разместиться на крохотном пространстве просто не было. Харон редко перевозил больше одного пассажира за раз, да и демоны редко путешествовали группой. Старик взял весло сухими руками и оттолкнулся от причала. В последний момент через борт перепрыгнула Ауитсоль, пристроившись на носовой палубе, свернувшись клубком, как-то странно взглянув на женщину сверкающими синевой глазами, и только потом она поняла, что демон не сводит глаз с крысы. Ахания обернулась. На берегу стояла Джоконда. Она старалась держать лицо, но тоска угадывалась в её взгляде. — Удачи тебе! — крикнула Ахания, помахав рукой. Слезы щекотали глаза. Прежде чем она успела их закрыть, скатилась слеза, но никто не заметил её в полумраке каньона. Всё-таки она была излишне привязчива. До настоящего времени даже не задумывалась, насколько. — И тебе, Ахания. Джоконда ещё долго смотрела им вслед, махала рукой: во всем этом существе, в её движениях, то замедленных, то бессвязно порывистых, в похолодевшей, как бы разбитой речи, высказывалась тайная и скромная надежда, что они ещё встретятся, весьма отличная от той полупритворной маски, которой зачастую щеголяли демоны, исполненные лицемерия и самолюбия. Что-то внутри перевернулось, как будто завелся стартер машины. Но на самом деле Ахании просто стало тоскливо, когда она смотрела на удаляющуюся фигуру Джоконды: «Она готова была отдать за меня свою жизнь. И так ничтожно мало получила взамен». Ей стало тошно от себя самой и того, что она в очередной раз подарила кому-то жизнь, оставив его на произвол судьбы. Ахания не была уверена, чего ей хочется больше: курить или выть белугой. Ей казалось, что она осталась должна Джоконде, и ведь даже не поблагодарила её. Теперь было уже поздно. Лодка уносила их всё дальше, скоро женщина уже не могла видеть таурега, но ещё чувствовала этот взгляд. Она вспомнила о пачке с последней сигаретой, нащупала и вытащила её из нагрудного кармана. Та изрядно вымокла, но, на удивление, сигарета внутри осталась почти сухой. Ахания достала из сумки зажигалку, отправив туда пачку, и, закусив сигарету между зубами, попыталась ее подкурить. Слабое пламя тряслось на ветру, разрывало царивший вокруг женщины мрак ущелья, с которым едва справлялся фонарь. Темнота подступала к лодке со всех сторон, будто живая, протягивала руки-тени, точно пыталась перевернуть лодку. Где-то высоко в небе цвета индиго уже появились сияющие огоньки. Чем были эти сверкающие точки, Ахания не знала, но ей хотелось верить, что даже ада достигает свет звёзд. Табак наконец-то просох, и кончик сигареты вспыхнул. Ахания захлопнула зиппо и затянулась, выпуская из лёгких узкую полоску дыма, которую подхватил и тут же унёс встречный ветер. Салли чихнул и спрыгнул к ней на колени, поморщив нос. Он не любил запах табака. Впрочем, крыса была не одна такая. Вергилий смерил женщину взглядом, не сводя с нее глаз, а если быть точнее — с тлеющего огонька сигареты. Прежде она не решилась бы прикурить в его присутствии. Ей хорошо было известно, как это раздражает полудемона, но сейчас ей было все равно. Ахания мысленно вернулась к Рику, вытащившему ее из того состояния, в котором она пребывала многие годы из-за Вергилия. Он заново научил улыбаться, чувствовать вкус и получать удовольствие от шоколадного пирога и жизни, но где-то между рёбрами у неё всё ещё была дыра. Дыра, которую ничем нельзя было заполнить, о которой можно было только забыть, и то ненадолго. Она гордилась, что думала о Вергилии не часто в последнее время, но всё это с лихвой перекрывали последние дни. Она не просто думала о нем постоянно, она заново переживала трагедию всей своей жизни, будучи рядом с полудемоном. Ахания скучала по Рику. Рик был ее щитом против этих чувств и воспоминаний. Он всегда был между ней и Вергилием, не позволяя скатиться обратно в эту пропасть, снова застрять в петле времени, как в ловушке; мертвая внутри, но не умершая, где каждый день она думала: что с ним? жив он? встретятся они снова? Благодаря Рику она смогла поверить, что всё закончилось, и нет смысла оборачиваться обратно. Время никогда не придёт — оно только уходит. Прошлое остается в прошлом. Ждать бесполезно. Но Рика не было рядом с ней сейчас, зато был Вергилий, которого она все ещё любила. «Да, любила», — вот она и признала это. Как никого и никогда. И он был перед ней в настоящем из крови и плоти, словно вынырнув из воспоминаний — несмешная шутка, издевка судьбы. Это обернётся очередной трагедией. Ахания искренне желала, чтобы Вергилий исчез из ее жизни навсегда после того, как они вернутся наверх. Нет смысла пытаться склеить разбитую чашку. Их многое связывало в прошлом, например, общий ребенок, но теперь всё изменилось, и он не нужен ей так же, как Неро не нужны родители. Теперь у каждого своя жизнь и своя дорога. Но я должна убедиться, что с Неро всё хорошо. А для этого надо выбраться отсюда. Ради этого можно потерпеть. Сердце упало, может, даже на какое-то мгновение прекратило биться. Ахания вдохнула в легкие дым, затянулась так крепко, что едва удержалась, чтобы не закашлять. Она бросала — честно. Раз сто. И столько же начинала заново. Мир мог катиться к чертям, земля могла уходить из-под ног, но все могло стать немного проще, если была под рукой сигарета. А при ее работе такие ситуации происходили куда чаще, чем следовало. «Врешь сама себе. Не стыдно?» — она понимала, что всё ещё слабо надеется, сама не зная на что. Но до тех пор, пока она, сталкиваясь взглядом с Вергилием, отводила глаза, она не могла утверждать, что всё кончено. «Думать по ночам занятие неблагодарное. Наутро все светлые мысли покажутся бредом». Ахания усмехнулась и сбросила пепел за борт, взглянув в тусклое отражение на глади воды, разбивающейся о борт лодки. Голос из глубин памяти зазвучал в ушах, словно наяву:«И моря поэме отдавшись влюбленно, Следил я мерцавших светил хоровод… Порой опускался, глядя изумленно, Утопленник в лоно лазурное вод».
Кто бы мог подумать, что она станет очередной жертвой житейской ловушки — надежды, что всё изменится, если она сделает вид, что ничего не произошло тридцать лет назад, и прошлое никогда не настигнет её, отвесив хорошего пинка. Следовало догадаться, прежде чем с головой окунаться в новую жизнь, что лучше заранее подумать о последствиях, если старая жизнь даст о себе знать. У Ахании не было плана на такой случай, но она не могла отрицать того, что знала — эта встреча произойдет. Казалось, достаточно будет притвориться, что Вергилия вообще не было в её жизни, чтобы избежать неприятностей. Что может быть проще? Но вот он снова ворвался в её жизнь, разрушив оковы размеренности, выкатив очередную безумную цель, и ведь она пошла за ним и его братом, не задавая толком никаких вопросов. Ну кто она после этого, если не влюбленная дурочка? Вне всякого сомнения. Ей по-прежнему не хотелось признавать, что по-настоящему ей было хорошо только в объятьях мужчины, сидящего от неё в полуметре, она искренне верила, что когда-нибудь забудет о нём. Когда-нибудь после того, как вернется домой, обнимет Рика, поцелует Хлою, получит нагоняй от Елены за то, что пропала на целый год — подумать, уже год — если не больше. Ахания посмотрела на механические позолоченные наручные часы, подаренные Риком на годовщину, стрелка которых безумно крутилась, ибо время в аду — нечто аморфное. Когда-нибудь обязательно у неё получится убедить себя в том, что Вергилия не существовало в её жизни или хотя бы в том, что он ничего больше не значит для неё. Но только не сейчас. Потому что рядом с ним, она вновь становилась Вильгельминой Валериус, как бы ни старалась спрятаться за маской Ханны Адамс.