Сердце Матери

1

      Фортуна. Почти 30 лет назад.       За золотой чертой марева от столба огня, поднявшегося в ночное небо, город ожил, как потревоженный улей, несмотря на поздний час. Перепуганная толпа заполонила улицы. Особенно много народа было на соборной площади, где готовились к празднованию.       Лилит посмотрела на небо и невольно застыла на месте, сердце её замерло. Сначала она увидела волнообразное колыхание, которое наблюдалось на севере в направлении замка, а затем на ее глазах безжалостные ярко-красные языки огня взметнулись в небо, как знамёна, раздуваемые на ветру. Выше сквозь дым смутно виднелась луна.       Суматоха творилась страшная. Стоило сумеречному небу подернуться багровым отсветом пожара, жители в панике ринулись кто куда — кто-то замер на месте и молился, кто-то скрылся в домах, просто надеясь, что происходящие его не коснется, — но были и те, кто побежал к эпицентру, тщетно пытаясь потушить буйствующее пламя.       Лилит бросилась следом за рыцарями. Что-то подсказывало ей, что она знает, чей дом горит. Она пробежала уже полквартала, бесстыдно задрав подол любимого красного платья, когда дым заволок улицу, как туман, но вдруг его сбило в сторону, и стена пламени появилась снова, но уже ближе.       Девушка остановилась и со страхом посмотрела на бьющую в небо с треском и гулом стену живого огня, словно из глубин ада вырвалось дьявольское пламя. Искры летели в разные стороны, норовя обжечь, ослепляли, но все-таки среди пекла Лилит различила очертания знакомого дома.       — Мина! — закричала она, и горло тут же перехватило.       Лилит понимала, что такой огонь нельзя потушить, и, что если кто-то был в доме, пламя поглотило их так же, как сгорает мошкара в пламени газовой лампы. Паника и отчаянье сковали девушку. Она стояла и не могла пошевелиться, глядя на черный клубящийся дым, словно её опустили на дно ямы и залили цементом.       — Мина! — снова крикнула Лилит, чувствуя, как жар опаляет горло, слезятся глаза от едкого дыма, а кожа на лице саднит.       Пламя, охватившее дом, казалось неестественно ярким на фоне ночного неба, как расплывающееся пятно краски в мазуте. Злая стихия грозит в любой момент охватить весь город, подумала она, но не двинулась с места, чувствуя на лице и голых руках палящее дыхание огня.       — Мина! — Лилит готова была броситься в огонь, который разрастался с каждой секундой, а рыцари ничего не могли с ним сделать.       Здание стонало и скрипело, словно корабль, попавший в бурю. Пламя билось в стекла окон, как бушующие волны. По темным доскам крыши, быстро опутывая ее, извивались, словно змеи, огненные языки, и среди них, как надгробие, криво торчала труба камина.       — Держите её, — крикнул кто-то, и девушка почувствовала, как сильные руки накрыли её плечи и потащили прочь от кострища.       В ту же секунду раздался треск, а затем выбило стекла. Изнутри с воем вырвался огненный вихрь. Пламя, как бешеный пес, выбрасывалось из окон на рыцарей, толпившихся перед огромным костром и лопатами кидавших в него землю. А затем дом точно проглотил сам себя, сотрясся от грохота, и в небо поднялось пепельное облако, похожее на исполинский гриб. Это обрушилась крыша.       В какой-то момент Лилит показалось, что пламя — живое существо. Тонкие жерди стропил торчали, как колья, комнаты зияли, как вывороченные наружу внутренности, среди которых бесновался огненный демон. Он дышал и поглощал все на своем пути, распространяясь не из-за каких-то физических законов, а потому, что хотел уничтожить, выжечь этот город дотла.       Раздался раскат грома. Лилит задрала голову к небу. Молнии полыхали размытым розовым светом. Но дождь не спешил хлынуть на землю, хотя до этого лил, не прекращая.       Внезапно огненные стены сшиблись, как два огромных бешеных зверя, и, расшвыривая мириады искр, последний раз вспыхнули и потухли. Огонь опал на землю со стенами дома и теперь низкими языками перебегал по пепелищу.       Рыцари тут же кинулись засыпать вялое пламя песком. Через несколько минут слабые, вспыхивающие среди углей огненные языки исчезли. Только дым все еще быстро струился к небу и застилал свет луны.       Все было кончено.       Лилит видела, как из-под завалов и груды головешек извлекли обгоревшее до неузнаваемости тело.       — Мина, — прошептала девушка. Ей стало плохо. Она не могла поверить в то, что её подруга погибла после того, как буквально вернулась с того света.       Холодная волна пронеслась по телу Лилит до самых кончиков пальцев, сердце оборвалось, ужас захлестнул её, сковал дыхание.       «Что же здесь произошло?»       А затем небо разверзлось над Фортуной и дождь хлынул стеной.

2

      Сайрус вышагивал по комнате, как осужденный на смерть в ожидании рассвета. Мина сидела в кресле напротив камина, откинувшись на спинку. Глаза ее были закрыты, но она прислушивалась к каждому звуку. Нервы девушки были натянуты до предела, она готова была сорваться в любую секунду, как разбуженный во время спячки медведь.       В холле хлопнула дверь, заскрипели доски паркета, вторя шагам. Двигался Вергилий, как всегда, практически бесшумно, но сейчас не видел причин скрываться. Он появился на пороге библиотеки и замер.       Мина выхватила меч быстро, почти молниеносно, но демон не шелохнулся и даже не удивился, хотя мог сломать ей руку в двух местах, прежде чем кончик меча успел посмотреть ему прямо в глаз.       — Не двигайся.       Стальной линией, как натянутая серебристая лента, лезвие протянулось между ними, поблёскивая в слабом свете люстры, но Вергилий лишь спокойно посмотрел в глаза Мине, скрестив руки на груди.       — В чем дело? — озабоченно и одновременно устало поинтересовался он. Ситуация со стороны могла показаться комичной, если бы Вергилий не чувствовал каждой клеточкой своего тела, что девушка перед ним не шутит.       Сайрус понял, что произошло, лишь когда прозвучал стальной голос демона. Мужчина не заметил, как тот вернулся, и, глядя на две фигуры в центре зала, замерших, как античные статуи, окруженные едва различимыми синими всполохами, впервые по-настоящему испугался.       «Не опоздал ли я? — промелькнуло в его голове. — Как глубоко скверна проникла в её душу?»       Архивариус ошеломлённо осел на стул, вцепился руками, собирая брюки в складки, и затаил дыхание, выжидая. Он был готов поклясться, что видел охватившее девушку и демона неясное пламя. Но удивляло его другое: Мина, которая ещё несколько минут назад выглядела осунувшейся, потерянной, сжавшейся в комок, будто перепуганный котенок в толпе людей, резко изменилась подле демона. Эта внезапная перемена бросалась в глаза.       — В чем дело? — повторил с нажимом Вергилий.       Напряженное лицо Мины пылало, глаза сверкали, из них сыпались искры. Она держала меч двумя руками, но лезвие все равно дрожало, а стоило ему чуть коснуться щеки Вергилия, заходило ходуном.       — Я приняла решение. Ты уйдешь один и немедленно, — ответила девушка. Однако это прозвучало не как угроза или требование, а скорее как просьба.       Вергилий не сдвинулся с места, а Мина не выпускала меча из рук, хотя чувствовала всем своим естеством, что долго его не удержит. Банши сопротивлялась, и в какой-то момент девушка осознала, что трясутся не руки, а сам клинок.       — Ты ведешь себя крайне глупо, — голос Вергилия оставался спокойным, а лицо каменным, но пронзительный взгляд голубых глаз казался снисходительнее, когда он смотрел на Мину.       — Забирай свитки и уходи, — она опустила меч и сделала два шага назад, опершись на стол. Клинок растворился на глазах.       Вергилий в упор посмотрел на Мину, затем на архивариуса. Сайрус поднял голову, продолжая делать вид, что происходящее его не касется. Он тихонько постукивал пальцами по лежащему перед ним на столе дневнику.       — Я думал, ты умнее, — холодно произнес демон.       Трудно было сказать, к кому он обращался, но в библиотеке повисла тишина. Слова Вергилия, как рыболовный крюк, впились в сознание Мины глубоко-глубоко. Когда она снова заговорила, голос ее дрожал.       — Ты получил все, что хотел: свитки, меня… Зачем ты это сделал?       Внезапность вопроса застала демона врасплох. Какое-то время Вергилий молчал, и Мина подумала, что ей нравится эта его отрешенная холодность, спокойствие, которое всегда исходило от него.       Он выдержал ее взгляд и сухо ответил:       — Ты ошибаешься или тебя водят за нос, — на его лице не дрогнуло даже жилки, но слова разрезали воздух, как хлыст.       Сайрус почувствовал, что демон не сводит с него глаз. Много лет назад, будучи молодым, он видел, как змея охотилась за кроликом. Зверек не видел ее, не слышал, но чувствовал её приближение. Архивариус давно забыл об этом, хотя тогда это произвело на него впечатление, но сейчас он чувствовал себя так же, как этот кролик перед неумолимо надвигающимся хищником.       — Вильгельмина не хочет больше тебя видеть. Уходи, Ви.       Вергилий промолчал. Но Мина заметила, как демон сжал кулаки, как его пальцы покрылись чешуей, и вмешалась, пока не стало поздно:       — Уходи.       Вергилий посмотрел на нее так, что под этим взглядом Мина почувствовала себя неуютно. Он словно приказывал ей не вмешиваться. Что-то подсказывало девушке, что ей стоит прислушаться, но сколь бы ни был велик соблазн, мнимая обида оказалась сильнее.       — Пожалуйста, — вымученно добавила она, сгребла свитки со стола в сумку и протянула демону на вытянутой руке.       Голубые глаза Вергилия по-прежнему пристально смотрели на архивариуса. Сайрус перестал стучать по дневнику, положил на него руку, накрыл другой сверху, сцепив их в подобие замка, сжав пальцы так крепко, что побелели костяшки.       — Мне здесь делать больше нечего, — с внезапной яростью рявкнул Вергилий, отбрасывая напускное спокойствие, и властным жестом забрал протянутую сумку.       На секунду его красивое лицо с высокими скулами застыло в надменности, а затем демон, повернувшись к Мине спиной, направился к выходу.       — Ты сделала выбор, — процедил он сквозь зубы напоследок. — Наслаждайся последствиями.       Мина молча проводила Вергилия взглядом. Он не остановился и не обернулся. Лицо девушки, до этого бескровное, побагровело. Она тянулась к демону безнадежно, беспомощно, всем своим существом, хотела постичь мысли, волю, стремления, но тщетно. Ее поразила внезапная короткая вспышка гнева демона, но еще больше — его слова.       «Ты ведь знаешь, что Вергилию нет смысла вести двойную игру. Ты умная девочка, Вил, но иной раз непроходимая тупица», — прозвучал в голове насмешливый голос, показавшийся знакомым.       «Папа», — узнала Мина вырвавшийся из подсознания, почти забытый голос отца. Только Иешуа звал ее Вил. И сейчас его голос, олицетворявший глас рассудка, был чертовски прав. Она тупица.       Когда хлопнула дверь, она позволила себе вытереть набежавшие на глаза слезы тыльной стороной ладони.       — Ты правильно поступила, — сказал Сайрус нетвердым голосом, встав и положив руку ей на плечо. — Не сомневайся.       — Не уверена. Я даже не дала ему возможности оправдаться.       — Демоны лгут, — заметил Сайрус, вернувшись на свое место.       Мина обернулась и внимательно посмотрела ему в глаза, но не увидела в них ничего из того, что надеялась увидеть.       — Люди тоже, — сказала она и мысленно закончила: «И куда чаще», — она не сказала этого вслух — это было несправедливо и неправильно — оскорблять подозрениями человека, который столько всего сделал для нее и ее матери.       «Это подло и глупо», — устало опустившись в кресло, девушка сжала кулаки, чтобы скрыть дрожь, но руки упорно продолжали непроизвольно дрожать.       «Разве ты не поступила с Вергилием именно подло и глупо? Разве он дал тебе повод усомниться в себе? Это подло — подозревать во лжи того, кто никогда тебе не врал, и глупо не подозревать того, кто делает это на каждом шагу».       «Ты ведешь себя крайне глупо», — прозвучал в голове голос Вергилия.       Мина почувствовала жар, кровь прилила к лицу и окрасила бледные щеки в розовый цвет.       — Ты как? — спросил Сайрус, подавшись вперед и перегнувшись через стол.       — Последнее время мне стало тяжело жить. Я узнала и увидела то, чего лучше не знать и не видеть, — она замолчала. — Мне как будто сердце вырвали, Сайрус. Всё, что было мне дорого, отобрали или предали анафеме.       Мина сделала глубокий вдох.       — Нам всем приходится чем-то жертвовать. Есть всего два пути, чтобы избавиться от страдания: быстрая смерть или продолжительная любовь.       — Ницше? — догадалась Мина и натянуто улыбнулась. Её вдруг осенило неприятное предположение, мурашками пробежав по коже: неужели между смертью и любовью она выбрала смерть?       Сайрус кивнул.       — Может, чаю? Тебя всю трясет.       — Пожалуй.       Сайрус встал и вышел. Мина проводила его взглядом, встала, взяла со стола дневник и вернулась в кресло.       Мысли в ее голове напоминали свалку, которую она была не в силах разобрать. Они тяготили, лишали подвижности, не давали прорезаться каким-то очень важным, навязчивым истинам.       Она открыла дневник, задумчиво уставилась, взяла ручку и принялась обводить в тексте слова и фразы, которые будто сами по себе притягивали ее внимание. Затем Мина отложила ручку на столик и попыталась прочитать получившееся.       Куда ее вел поток сознания, Мина еще не поняла. Она почувствовала себя стрелкой компаса, которая не знала, где север, но ее всегда притягивало в этом направлении. Она уже не могла остановиться.       Строфы, которые Мина прочитала в дневнике, теперь крутились в голове заезженной пластинкой. Зловонная свалка сомнений, чернота, которая заволокла ей глаза, вдруг расступились. Она внезапно осознала, что существуют такие вещи, которые настолько ужасны, что увидеть и понять их сразу просто невозможно — обнаженные, мельтешащие, находящиеся перед глазами, они упорно игнорируются.       Когда Сайрус вернулся и протянул ей чашку, она мягко улыбнулась, на секунду коснулась пальцами его руки, отчего у него застучало в висках.       — Я хочу спросить, — она произнесла это тоном, от которого ей самой стало не по себе.       — Спрашивай, — ответил Сайрус и с улыбкой добавил: — Слова не трости — не сломают мне кости.       Мина посмотрела на него внимательным, даже суровым взглядом, от которого ему захотелось скрыться. Ее глаза потемнели, лишь ободок сверкал золотом; казалось, что он вращается, словно шестеренка в часах, вокруг сузившегося до размера точки зрачка.       — Где то письмо, с которым отправили дневник?       Мина отметила, что архивариус убрал трясущиеся руки в карманы брюк, и сделала глоток из чашки, наслаждаясь теплом и привкусом жасмина.       — Кажется, я его потерял. Я перерыл весь стол, но так и не нашел его. Мне следует более тщательно следить за порядком…       — У тебя было убрано в тот день.       Архивариус замялся, а девушка продолжала. Она вспоминала тот день, вспоминала слова Сайруса, его растерянный, неряшливый вид, и на этом фоне идеально вылизанную комнату.       — Что стало с тем полотенцем, испачканным моей кровью?       — Я спрятал его, а затем постирал, — Сайрус сделал паузу, вздохнул. — К чему эти вопросы, Мина? В чем ты меня подозреваешь?       Она проигнорировала его слова, но отметила, что с каждым вопросом архивариус всё больше нервничает и часто поглядывает на часы на кожаном ремне, застегнутые на запястье.       В голове девушки голосом отца, вырвавшегося из глубин памяти, прозвучали строки, как неосторожно брошенная истина: «И мнилось мне — он в каждом слове лгал. Уродец престарелый с хитрым взором…»       — Сайрус, как дневник попал к тебе? — Мина задумчиво покрутила в руках тетрадь, положила перед собой на колени и сделала еще глоток.       Архиварирус посмотрел в глаза девушки, в побелевшие, точно вылинявшие, зрачки, горящие на бледном лице, и не знал, что ответить. Девушка отставила чашку в сторону на стол, раскрыла дневник на последней странице и постучала пальцем.       — Эту запись отец сделал, отправившись в свою последнюю экспедицию на материк. В ту самую, из которой он не вернулся, — она тяжело вздохнула, ей было больно об этом говорить, даже спустя столько лет, — дневник был при нем. А значит, тот, кто отправил его тебе, знает, что случилось с отцом. Возможно, даже повинен в его смерти.       Повисла тишина. Мина сложила губы трубочкой и сдула упавшую на лоб прядь волос. В голове снова зазвучал голос отца, повторяющий: »…желавший, чтобы путь лжи избрал покорно я. Яд желчи изливал, указывал — и видел: я внимал, и видел, как меня схоронит вскоре».       — Так что?       — На этот вопрос я не могу тебе ответить.       — Не могу — это не ровно то же самое, что не знаю, Сайрус. Так как дневник попал к тебе?       — Что ты сделаешь, если я скажу, что никто не отправлял мне этот дневник? — в его глазах жалость мешалась со страхом.       Он замолчал на мгновение. Его взгляд упал на часы, а затем на чашку.       — Мне жаль, что всё обернулось таким образом…       В ту же секунду Сайрус переменился. Вместо старого доброго архивариуса, друга семьи, пред ней предстал совершенно чужой, похожий на него мужчина с темно-русыми волосами, в которых проглядывала седина, и лицом жестокого божества, точно высеченным из камня, со сверкающими зелёными глазами. Она разглядывала лицо мужчины, отмечая, что больше не узнает его. А затем мир ненадолго исчез в неожиданно опустившейся колышущейся пелене.       — Ты поймешь меня когда-нибудь. Я не мог допустить, чтобы он погасил твой свет, обратил его во тьму, — архивариус замолчал, затем добавил: — Если честно, выбора у тебя нет.       Мине вдруг показалось, что стены комнаты стали ближе, будто нависли над ней. Только теперь она осознала, что ею умело и умно манипулировали, причем так гладко и ловко, что она до самого последнего момента не замечала этого. Ее охватили чувства досады, обиды и даже изумления. Все кусочки головоломки, которые по отдельности казались непонятными, внезапно сложились в единую картинку.       Мина ощутила слабость, граничащую с предобморочным состоянием.       — Что ты сделал?       — То, что должен.       Глаза девушки почти закрылись, и вдруг она увидела так же ясно, словно это происходило на её глазах, открытую дверь подземелья.       Её точно затянула вовнутрь невидимая сила. Там, среди мрака, висели пять тел, прикованных к стене цепями. Взгляд выцепил одного из них: серо-голубое обмундирование было заляпано кровью, из-за страшно опухшего лица его едва ли можно узнать, но это, несомненно, был Андриан. Его красивое лицо сейчас больше напоминало уродливую маску, а зеленые глаза, некогда полные нежности и веселья, потускнели, излучая какую-то странную нечеловеческую печаль.       — Андриан, ты…       Его голова поднялась, глаза вдруг затянул мазут, он дико и исступленно зарычал, а затем всё поглотила тьма.       — А дальше тишина, — проговорил Сайрус, глядя, как плечи Мины опустились следом за головой.       Чашка выпала из рук девушки и покатилась по полу. Архивариус брезгливо пнул ее, нащупав и сжав в кармане стеклянный флакончик.

3

      Ночь выгнулась над лесом черным сводом, пелена облаков скрыла свет звезд. Вергилий стоял в высокой траве и смотрел на город, крепко сжимая в левой руке катану, не решаясь сделать выбор: «уйти или вернуться».       Все городские шумы доносились сюда ветром, приглушенные расстоянием, точно смутный гул, — непрестанный, не утихающий, но вполне различимый, неотделимый от тишины. Это было идеальное место для размышлений.       — Она мне больше не нужна, — сказал он, вынул из ножен Ямато, но тут же вернул обратно и снова посмотрел, как заворожённый, на город внизу. В самом центре, где черной громадиной возвышались врата в ад, сверкали яркие огни, придавая городу какой-то таинственный потусторонний вид.       Вергилий смотрел на каменные лабиринты улиц, не испытывая ничего по отношению к этому гигантскому человеческому муравейнику. Он не любил города, и все-таки в Фортуне ощущал себя лучше, чем на большой земле, где пахло не ароматами специй, древностью и благовониями, а бензином и камнем.       Переведя взгляд с города на пологий склон холма, Вергилий заметил суетливое движение в тянущейся вдоль пыльной дороги канаве, густо заросшей травой. С дальней стороны канавы кто-то стремительно приближался, трава расступалась перед ним, как от порывистого ветра. А затем земля под ногами затряслась, точно готова была разверзнуться. Горячий и влажный воздух задрожал за спиной, пульсируя и искря от враждебной энергии.       Раздалось хриплое рычание, будто завели грузовик. Мощный рев нарастал, в какой-то момент залязгало и заскрежетало. Вергилий всем телом ощутил приближение, замер, положив руку на рукоять меча, сместил центр тяжести, развернув стопы, и почуял запах свалянной влажной шерсти и демонического духа. Но вдруг шум стал отдаляться, слабеть, затем превратился в низкое глухое, где-то жалобное гудение, а потом слился с общим смутным гулом, и все снова успокоилось.       — Боишься? — обратился к пустоте Вергилий. — Правильно делаешь. Меня стоит бояться.       «Она не боится», — сказал внутренний голос.       «Она сделала свой выбор».       «Ее обманули, и ты это знаешь», — парировал недовольный оппонент.       «Если она молча съела это — не моя вина и тем более проблема».       Снова раздался рев, прерывая его препирания в виде весьма странного монолога с самим собой. Вергилий обернулся. Но демона и след простыл.       С вершины холма были хорошо видны рассыпающиеся шпили и крыши замка Фортуны. Окруженные желтоватым сиянием лунного света, они казались особенно величественными. Вергилий невольно подумал, заглядевшись на пейзаж: если его отец действительно когда-то жил здесь, то что привлекло его в этом месте?       Спарда не стремился быть богом, не нуждался в культе. Он мог пройтись по этому городу, как ураган по пшеничному полю, но не сделал этого. Пожалуй, Вергилий понимал, почему. Ему не были отвратительны сектанты, но при этом и интересны не более, чем микробы. Какое-то время, возможно, он изучал их, как изучает тех же микробов биолог под микроскопом, но вскоре они наскучили ему. Спарде не нужно было признание людей, Вергилию тоже. Ему хватило бы признания единственного человека.       — Данте…       Мысли о брате отдавались в сердце тяжестью и возвращали его в детство, которое сейчас казалось беззаботным. Тусклое воспоминание развернулось перед Вергилием короткой кинолентой. Он вспомнил, как его родители ругались. Это был настоящий семейный скандал — всего один, который произошел между ними, и первый, который ему довелось видеть. Отец был слишком гордым, чтоб первым сделать шаг к примирению, но было видно, как он о чем-то тоскует.       Ева и Спарда не разговаривали после этого два дня. А затем отец исчез, а мама погибла. Петля непомерной гордости Спарды затянулась у его семьи на шее, как удавка. Но в тот день вечером они как ни в чем не бывало танцевали в гостиной после ужина и улыбались друг другу. Делали ли они это нарочно, чтобы дети ни о чем не догадались, или же на какое-то мгновение забыли о своих разногласиях — Вергилий не знал, но то, как отец смотрел на мать, он запомнил навсегда. Спарда до безумия любил Еву, а она — его.       Но если он любил эту женщину, как мог ее оставить, когда она нуждалась в нем?       Исходя ненавистью к своей слабости и томлением, Вергилий снова уставился на город. Сквозь пелену моросящего дождя он видел, как газовые фонари мерцают тусклым светом, покоясь на чугунных столбах.       По цепочке, звено за звеном, поток его мыслей вернулся к вопросу, который он должен был решить здесь и сейчас. Он пытался лихорадочно отбиваться от вихря противоречивых желаний, теснящихся у него в голове, но понимал, что пока не признается себе в том, чего хочет, может не обольщаться — этот надоедливый внутренний голос не оставит его в покое.       Почему он до сих пор здесь? Почему не ушел? Зачем она ему?       «Я не хочу уходить без неё», — резко пришло на ум. Вергилий постарался не думать об этом, но, что бы ни делал, в памяти всплывало её лицо и решительный взгляд.       Он развернулся и направился в лес, прочь от дурацких мыслей. Всю дорогу его не покидало неприятное чувство, что за ним следят — с ненавистью и одновременно страхом, — и чем дальше в лес он заходил, тем сильнее становилось это ощущение.       Вергилий остановился на вершине резко уходящего вниз склона, залитого лунным светом. Здесь лес заметно поредел, и хорошо было видно ночное небо, сам же холм напротив густо порос сосной и елью, а внизу ревела бурным потом не очень широкая, вырвавшаяся с гор река.       Спустившись вниз, он устроился у самой кромки воды. Демон следил за Вергилием, шел по пятам, но держался почему-то на расстоянии. Вергилий подумал, что было бы неплохо пустить в ход Ямато. Это всегда отрезвляло его, как глоток холодной воды.       Он закрыл глаза, прислушался. Тонкие вибрации, колеблющие, дрожащие, как металлический звук самой тонкой струны гитары, окружали его, подсказывали, что ждать нападения немедленно не следует.       «Чего бы ни хотел этот демон, он куда умнее, чем кажется», — сделал вывод Вергилий, открыл глаза и посмотрел вверх — до рассвета оставалось еще прилично времени — а затем нахмурился, склонил голову набок, разглядывая собственное отражение. Глаза у него не блестели, в какой-то миг они показались ему пустыми, а когда он это осознал, то пустота сменилась глубокой задумчивостью.       «Не оставляй её здесь», — прозвучал, точно наяву, голос Ревекки: «Забери её с острова. Умоляю тебя».       Где-то в ветвях заливались птицы, над рекой тянуло легким ветерком, разбивающимся о черные, торчащие над потоком камни, похожие на почерневшие зубы — древние, покосившиеся. Между ними то и дело вспыхивали золотом, кружились в причудливом танце светлячки. Стоило им только спуститься низко к воде, как они тут же попадали в смертельную ловушку притаившейся в засаде лягушки. Это напомнило Вергилию недавнее происшествие.       Однажды во время урока он скинул Мину в пруд. Она не всплывала так долго, что он впервые ощутил нечто похожее на страх и беспокойство. Стоило ему приблизиться к водной глади, противная девчонка вынырнула с проворностью мигрирующего лосося и утянула его в водоем.       Тогда он подумал, что главный козырь Мины не сила, не техника, а изворотливость. Каким-то фантастическим образом она умудрялась использовать окружение себе на благо в самых патовых ситуациях. Ей могло не хватать скорости, проворства, опыта, но не хитрости. Иногда, когда Вергилий был уверен в своей победе, чаша весов резко перевешивала в её сторону просто потому, что она подмечала мелочи, на которые большинство не обратило бы внимания.       В то утро Вергилий сидел на берегу пруда мокрый и злой. Но за показной злостью скрывалась тревога. Он снял плащ, выжал его и теперь наблюдал за девушкой, которая в последнее время выглядела плохо. Смерть матери её изрядно подкосила, хотя Мина изо всех сил старалась скрыть это от него. Иногда он даже почти верил ей, так легко на её лице расцветали фальшивые улыбки, за которыми она прятала боль.       Промокшая до нитки Мина сосредоточенно пыталась развести костер, но у нее ничего не получалось. Иногда ее взгляд как бы случайно задерживался на нем, и в то же мгновение она улыбалась с сияющими глазами, отворачивалась или прикрывала улыбку рукой.       «Дай я», — не выдержал Вергилий, поддавшись приступу внезапного добродушия, когда девушка в третий раз не смогла выбить искру, что вспыхнула и погасла в нескольких миллиметрах от растопки.       Вергилий забрал огниво и кремень из рук Мины с небрежной легкостью. Ударил. Искра коснулась сушняка, посреди костра вспыхнул и тут же погас крошечный язычок пламени.       Девушка тихо прыснула в кулак, но тут же смущенно отвернулась.       — Похоже, не судьба, — театрально сморщилась Мина, не в силах сдержать улыбку. На лбу у нее сверкали бисеринки воды, капающие с мокрых волос.       Вергилий сделал вид, что не заметил ее ироничного замечания. Но оно его задело. Прежде ему не приходилось разводить костров — это было ненужное, бесполезное и в некоторой степени даже опасное занятие. Когда тебя преследуют демоны, лишний раз обозначать свое местоположение — скудоумие.       — Извини, — вдруг сказала Мина, устаиваясь рядом с ним и протягивая руку к кремню. Ее голос был тихий и мягкий, как летний бриз.       Пальцы свободной руки Вергилия тут же вдруг больно впились ей в плечо, но она, невзирая на это, положила свою ладонь сверху.       — Не надо стучать по кремню. Чиркай, — сказала она ровным голосом, не обращая внимания на боль, — давай вместе.       Демон медленно разжал пальцы, отпуская девушку, поднял выпавшее огниво. Мина улыбнулась и устроилась у него за спиной. Ловко и играючи она направляла его руку, высекая искры, как он сам, в свою очередь, направлял ее руку с мечом.       Вергилий до сих пор не знал, почему тогда позволил ей это, но стоило ей посмотреть на него широко распахнутыми глазами и улыбнуться, как слово «нет» замерло у него на губах.       Когда костер наконец-то вспыхнул, Мина не отодвинулась, нырнула под руку и прижалась к нему сильнее — совершенно нагло и без опаски. Противостоять этому было сложно и не очень-то хотелось. Он помимо воли принял свое поражение.       «Она провела тебя, как мальчишку», — прозвучал в голове голос, не то чтобы насмешливый, но ехидный.       Только сейчас, сидя на берегу реки, Вергилий понял, что она сделала это нарочно. Мина вполне могла развести костер самостоятельно с первого раза, но она хотела привлечь его внимание и нашла способ. Просто держа кремень подальше от валежника, она не могла донести искру до растопки, но зато распалила его.       Он усмехнулся. Вспомнил глаза лучистого карего, словно патока, цвета, обрамленные рядом густых ресниц, которые девушка прятала, стоило ему поймать её взгляд на себе.       Вергилий всё ещё сидел на берегу, прислушиваясь. Журчание воды навевало сонливость. Прохлада мягко остужала гнев, приводила в порядок мысли, однако он всё глубже погружался в воспоминания.       — Что это?       — Ленточка. Я сама ее сделала.       — Зачем?       — Знаешь, не только фотографии хранят в себя память. И эта… — она помолчала. — Однажды ты уйдешь, наши пути разойдутся. И я подумала, что эта лента могла бы стать подобием фотографии. На память.       — Зачем мне тебя помнить?       Мина пожала плечами. К этому моменту они уже почти высохли после неожиданного купания. От промокшей одежды шел пар. Но несмотря на то, что костер полыхал вовсю, Мина жалась к Вергилию в поисках тепла.       — Я знаю, что в твоих глазах слаба и беспомощна. Но не все определяется силой, — девушка усмехнулась. — Так возьмешь ленту?       — Нет.       — Жаль.       — Почему тебе жаль? — лицо Вергилия оставалось бесстрастным, и только глаза сузились в ожидании ответа.       — Я бы хотела, чтобы ты бы помнил меня, потому что я точно тебя запомню.       — Звучит как угроза.       Мина отодвинулась, сжалась, плечи ее опустились, а глаза потухли.       Её задели его слова? Обиделась?       Вергилий посмотрел на нее с явным и искренним беспокойством, покрутил ленту в руках. Она словно чувствовала, что ему не по себе от её острого, выворачивающего душу наизнанку взгляда, и поэтому не сводила с него глаз.       — Возьму.       На ее лице отразилось легкое изумление, а затем Мина расплылась в улыбке.       — Но только потому, что это очень качественная работа: двойное плетение, шелковые нити… — попытался оправдаться демон и замолчал, осознав, насколько по-дурацки жалко выглядят его оправдания.       — Рада, если ты действительно так считаешь. Рукодельница из меня не очень.       Она продолжала улыбаться. Вергилий не выдержал и притянул ее к себе, лишь бы не наблюдать это довольное выражение лица.       В первое мгновение девушка напряглась, даже попыталась отстраниться, но потом Вергилий почувствовал, как Мина расслабилась.       — У меня обязательно будет целый гобелен из лент, такой же сложный и витиеватый, как моя судьба. Но эта лента навсегда останется особенной. Она — мое обещание, — Мина долго смотрела на огонь, на прыгающие в дикой пляске языки пламени, прежде чем поднять глаза и закончить: — Обещание не забывать, кто я. А я — человек.       Вергилий положил руки ей на плечи, наклонился и поцеловал. В тот же момент Мина, как перепуганная мышь, перед носом которой щелкнула мышеловка, но она чудом уцелела, встрепенулась и отвернулась от него. Ее на мгновение охватила прежняя печаль, она опустила голову и неживым голосом произнесла:       — Это должно произойти, но не сейчас, — Мина замолкла, а затем тихонько качнула головой. — Нет… Ты пока не понимаешь. Но все гораздо сложнее.       Вергилий хорошо запомнил эти её слова. Они долго крутились у него на уме, и все-таки он так и не понял, что они значили. Перед ним словно на краткий миг предстала другая девушка, которая знала намного больше, чем говорила, а говорила она в основном загадками. Может, стоило остаться и попытаться их разгадать?       — Она сделала свой выбор, — сказал он собственному отражению, повторив эту фразу в третий раз, но внутренний голос тут же ехидно добавил: «Она сделала, а ты нет», — и был прав. Сердце продолжало спотыкаться в груди, как поломанная хромоногая собака. Оно тыкалось в ребра, скулило, и Вергилий ненавидел эту жалкую, ущербную мышцу. — Она человек, я демон. Так пусть идет тем путем, который предпочла силе.       Сидящий напротив и смотревший на него юноша с белыми волосами, голубыми глазами, сверкающими в темноте, как два алмаза, и звериными клыками, не поверил ему. Он прочитал это в его глазах. Он знал, что застрял на самой грани миров — мира людей и мира демонов. Это пугало и отталкивало и тех, и других. В нем видели чужого: демоны — человека, а люди — демона.       Кем он был в самом деле? Кем была она? Две странные ошибки природы?       Вергилий провел ладонью по холодной щеке, взял камень и кинул в самый центр. По водной глади пошли концентрические круги. Что удивительно, гнев сошел с его лица. Отражение мечтательно улыбалось ему, чем раздражало до мозга костей.       Он видел в своей человечности трагический изъян. Демоны импонировали ему куда больше. При множестве различий все они обладали некой холодной отстранённостью, жестким, отточенным шармом, чего абсолютно не было у людей. Вергилий презирал человечество (и заодно человека внутри себя) за их очернение всего, к чему они прикасались. Даже к свиткам, что лежали в сумке у него на плече. Они уничтожали, искажали или уродовали всё, до чего могли дотянуться. Но в этой же девушке чувствовалось дыхание давно ушедшего мира, чего-то, что Вергилий понять не мог, но чувствовал. Она была лучом света в кромешной тьме, который непременно захотят, но в итоге затопчут.       Но все-таки его влекло к ней не поэтому.       Вергилия удивляло, что Мина не испытывала перед ним страха. Она смотрела на него с добротой и лаской, видела в нем одновременно демона и человека, не разделяя их, легко воспринимая как единое целое, хотя была не способна признать в себе самой эту двойственность. В Мине одновременно сочеталось несочетаемое — податливость и упорство, доброта и жестокость, решительность и неуверенность, — и все же глубоко ошибся бы тот, кто принял бы ее за слабое, хрупкое создание. Эта девушка могла бы уговорить дьявола прыгнуть в его собственный котел.       Вергилий поднял голову и посмотрел вперед. Вдоль соседнего берега цвели ярко-оранжевые цветы, похожие на коробочки, полые внутри; их окружал густой туман, и когда они вспыхивали, стараниями светлячков, то напоминали маленькие фонарики. Он узнал это растение — песья вишня — и подумал, что видел точно такое же в саду Ревекки.       В памяти пронесся обрывок разговора:        — Как ты можешь дурачиться после того, что произошло?       — Если я перестану дурачиться, мне останется только одно — умереть.       После этого разговора Вергилий понял, что все плохо, когда девушка перестала язвить, улыбаться и замкнулась в себе. В ней точно погас внутренний огонь, вернуть который оказалось непросто, но приятно. Однако демону далеко было до Прометея. Ему совершенно не хотелось отдавать этот огонь в руки алчным, вероломным людям.       Оранжевые головки физалиса покачивались, скулил ветер. Вергилию показалось, что на него кто-то смотрит. Среди ярких пятен цветка промелькнуло два желтых огонька, а затем раздался писк, который заглушил плеск воды, бегущей по каменному ложу.       Он увидел это периферийным зрением и не был уверен в том, что это не игра воображения. Ярко-сверкающие желтые глаза растворились в зарослях так же быстро, как и появились, стоило ему посмотреть на них.       «Её не может здесь быть», — горькая, как желчь, улыбка тронула его губы. Однако ему продолжали мерещиться темные с золотым ободком глаза. Пытаясь рассеять наваждение, демон встал и направился к зарослям физалиса.       «Это всего лишь светлячки», — подумал Вергилий, перепрыгивая с камня на камень. Ноги скользили по влажной гладкой поверхности, и он норовил искупаться, но его влекло к этим кустам неумолимой силой.       Стоило ему перебраться на другую сторону реки, как начал моросить дождь. Вергилий плотно сжал губы и посмотрел на небо пронзительным взглядом. Стало темно. Луна скрылась за набухшими, как размякший в молоке хлеб, тёмными тучами.       Гых-х-х, — раздался знакомый скрежещущий звук со спины. Мгновенно сработали инстинкты.       Могло показаться, что Вергилий не шелохнулся, он будто замер в той же позе, в которой склонился над кустами, но пространство разрезал молниеносный удар. Быстрота его движений завораживала.       Демон застыл в одном шаге от Вергилия. Из его открытой отвратительной пасти пахло можжевельником и гнилью. Вергилий всем нутром ощутил его изумление.       — Я же говорил: меня стоит бояться.       Не обращая внимания на дождь, Вергилий встал, пригладил волосы, развернулся к демону лицом. Из глотки существа, напоминающего мутировавшего оленя, скрещенного с деревом и львом, вырвался то ли глухой злобный рык, то ли стон. Его морда, лишенная всяких черт, напоминала изувеченное лицо, обтянутое мокрой простыней, с дыркой для оскаленного рта и ряда кривых клиновидных зубов, клочья плоти свисали, как слюни, при полном отсутствии губ, и, казалось, десен, кожа была иссиня-черной, плотной, морщинистой, как древесина, могучая бочкообразная грудь и сильные, мускулистые ноги, заканчивались копытами. Но самой заметной чертой были глаза, мерцавшие ярким светом. Они были черными с золотым ободком, как те, что смотрели на него из кустов, и всё еще продолжали смотреть.       Демон покорно склонил увенчанную рогами голову, упал на землю между Вергилием и кустами, точно пытаясь преградить ему путь, дыша, как паровой двигатель, а затем обратился в ничто.       Вдруг между ног у Вергилия проскочило что-то лохматое. Он развернулся, но движение возобновилось с другой стороны.       Маленькие демонята были заторможенные, оцепеневшие, беспомощные, напоминали сжавшиеся комки шерсти, из которых торчала длинная шея. Некоторые подозрительно поглядывали на Вергилия с тупым испугом, которому было далеко до настоящего страха, но большинство тыкалось из стороны в сторону, посапывая и обнюхивая место, где несколько секунд назад истлел труп их матери.       «Она не собиралась нападать», — проскочило в голове: «Просто защищала свою семью, а я убил её, не задумываясь. Ошибка или рок?».       — Пять, — сосчитал Вергилий. — Я дам вам шанс. Все мы ошибаемся, а значит, имеем право попытаться все изменить.       Услышав его голос, детеныши подняли острые мордочки: без страха, но с интересом. Пять пар темных глаз с желтым ободком, сверкающим, как золотые кольца на витрине ювелирного магазина. Теперь в их немного растерянных глазах было искреннее облегчение. Вергилий подумал, рано радуетесь, один удар правосудия и от вас ничего не останется. Но он убрал Ямато в ножны и ушел прочь с поляны, оставив помёт доживать свою бесцельную и бесполезную жизнь в роще древних деревьев.       Вергилий выбрался на дорогу, запрокинул голову и подставил лицо дождю, который лил теперь во всю мощь, накрыв округу и город сплошной пеленой, но настоящий ураган бушевал у него в голове. Он полюбовался на слой грязи на своих сапогах, посмотрел на заляпанные кровью рукава плаща, потер. Демоническая кровь впиталась и расплылась черным пятном. Насколько безнадежно, он узнает, когда доберется до цивилизации. Пятно его раздражало. Впрочем, куда сильнее его раздражала неспособность принять окончательное решение.       «Так не может дальше продолжаться», — твердо решил Вергилий, — «Я хочу её, и я заберу её».       «Но почему ты хочешь её? Зачем она тебе?»       Вергилий гнал прочь от себе эти мысли. С тех пор, как ему пришлось заткнуть за пояс человека в себе, тот молчал, не имея права голоса. Но вот он вернулся — этот голос. Вергилий подумал, что только допустишь одну слабость — мягкосердечность в душе разрастется, наберет силу и пожрет тебя изнутри. Там, в самых темных и потаённым глубинах души он знал, что ему не избавиться от этого чувства, что влекло его назад, к этой девушке, на которую он злился, но, как это ни странно, проникся искренней заботой.       Он вспомнил лабораторию, где впервые встретил Мину. Извилистые коридоры, наполненные запахом медикаментов и смрадом гниющей плоти. Вергилий видел крюки, с которых свисали части мертвых тел, видел клетки и фотографии подопытных в личных делах с потускневшими от долгого и глубоко въевшегося в их души страха перенесенных мук глазами. И он вспомнил ее. Мина смотрела на него глазами затравленного, но не сдавшегося зверя, даже когда он едва не сломал ей шею.       Если бы демон мог видеть себя со стороны, то заметил бы, как глаза его сверкнули серебристым блеском. Он всегда великолепно владел собой, но в этот момент не сумел сдержать искренней улыбки.       «Она знала, что я сильней, и все равно направила на меня свой меч», — вспомнил Вергилий. «Такая храбрость, граничащая с глупостью, заслуживает если не уважения, то восхищения».       Старательно пытаясь сохранить невозмутимый вид, Вергилий развернулся на пятках. Далеко на севере прогремел гром. Ветер подгонял бегущие по небу тучи.       Эта девушка приводила его одновременно в негодование и восторг своими выходками. Его охватили противоречивые чувства. О привязанности не могло быть и речи, но она пробудила в нем живой, не угасающий интерес, и он не мог оставить его неудовлетворенным.

4

      Мина не знала, сколько была без сознания, но сумела собраться с силами и медленно подняла голову, пытаясь проморгаться, борясь с очередным приступом головокружения. Сердце бешено колотилось, перед глазами плясали огоньки, точно ее ослепили ярким светом.       Первым делом она осмотрелась. Сбитая с толку плывущей перед глазами картинкой, она не сразу сообразила, где она и что с ней. Ей трудно было сосредоточиться, все вокруг представлялось смутными тенями, подернутыми туманом на самом краюшке восприятия.       В библиотеке было темно и тихо. Сайрус сидел за столом. Заметив, что Мина шевелится, он встал. Суставы в его коленях громко хрустнули.       — Очнулась всё-таки?       Мина посмотрела на архивариуса долгим пронзительным взглядом и заметила, что с ним произошли некоторые изменения: походка его стала пружинистой, осанка выпрямилась, волосы как будто потемнели. Он смотрел на неё болезненно и жадно, как охотник на долгожданный трофей.       — Должно быть, у тебя есть вопросы. Я отвечу на них, если ты не будешь создавать проблем, пока мы ждем, — в глазах Сайруса появился странный блеск, а в речи — живость, и все-таки он избегал смотреть на девушку, зрачки его бегали, но не останавливались, точно он паниковал. На самом деле он постоянно смотрел то на часы, то на неё, разрываясь, словно не в состоянии решить, что важнее.       — Чего ждем?       — Утра. Тогда за тобой придут.       Мина почувствовала, как накатила дурнота. Она поднесла руку к горлу и сдавила его изо всей силы, точно хотела себя задушить. В глазах её промелькнул ужас, но взгляд не застыл и не остекленел — она смотрела на Сайруса внимательно, проницательно.       — Можно мне воды? — её голос прозвучал, как зимний ветер в трубе. В эту секунду она снова стала маленьким, перепуганным не на шутку ребенком, который тонет в ледяной воде. Перед глазами промелькнули меридианы люминесцентных ламп лаборатории и противный хлюпающий звук машины, откачивающей из нее кровь. Она чавкала так громко, что Мина готова была поклясться, что это происходило наяву, а не только в её воспаленной фантазии.       «Я не вернусь туда. Умру, но не вернусь», — решила девушка.       — Прости, но я не могу оставить тебя здесь одну. Так что придется потерпеть, сердце моё, — напыщенно, но почти нежно произнес Сайрус, — это все ради общего блага.       Понимая, что вода ему не светит, горло Мины — сухое, как наждачная бумага — болезненно сжалось. Она набрала слюны и сглотнула, облизав губы.       — Что вы сделали с Андрианом? — Мина поймала взгляд Сайруса, заглянула прямо в глаза, и на секунду ей показалось, что вся решимость архивариуса куда-то делась. Он опустился обратно на стул (в ответ тот жалобно скрипнул), и сложил руки перед собой в замок.       — Отвечай! — все её мысли растворились в багряной ярости, кровь в сосудах словно закипела. Мина подумала, что так, должно быть, чувствует себя затравленный, одичалый зверь, которому нечего терять. Во рту снова пересохло, руки покрылись мурашками.       Она намертво вцепилась в подлокотники кресла и попыталась приподняться. Тело отказывалось слушаться.       — Не дергайся. Иначе мне придется всадить этот дротик с транквилизатором прямо между твоих чудных глаз, — Сайрус достал из кармана пиджака пневматический пистолет и помахал перед носом девушки так, чтобы она хорошо могла разглядеть оружие. Его изборожденное морщинами лицо стало суровым и жестким. Но тут же вдруг озарилось жуткой, угрожающей усмешкой: — Ты ведь не думаешь, что с такого расстояния я промахнусь? — самодовольство вернулось в голос архивариуса.       Мина внимательно посмотрела на пистолет. Он был заряжен, а предохранитель — спущен, расстояние между ними было не больше пары шагов. Меньше секунды потребуется для выстрела, она даже встать не успеет.       — Как ты мог допустить это? — процедила Мина сквозь зубы.       Сайрус наморщил лоб, вздохнул и причмокнул губами. Его зеленые глаза пытливо следили за ней.       — Такова жертва во имя нашего Бога, — с некоторой жестокостью в голосе произнес Сайрус. — Они отдали жизнь за дело, в которое верили.       — Жертва? Очнись, Сайрус. Он твой племянник!       — Все мы чьи-то дети, — он произнес нарочно манерно, медлительно, точно священник, разжевывая каждое слово прежде, чем оно сорвется с губ, а затем умолк. — Мне достался сложный выбор. Жить с его последствиями мне придется до конца дней, которых, впрочем, осталось не так много. Ты ведь знаешь, каково это… считать каждый день?       — Ты отдал на заклание родного человека. Ты не заслуживаешь ни одного дня из тех, которые прожил после этого, — горько ответила Мина.       — Думаешь, я хотел этого? Он сам вызвался. Я предупреждал, что процент выживших после церемонии вознесения скудный. Но он все равно решил рискнуть. Мой бедный мужественный мальчик.       — Церемония вознесения? Что это? Зачем Андриану это было нужно?       Мина в недоумении уставилась на него. Она никогда не слышала о церемонии вознесения. Сайрус, видя её недоумение, растянул губы в улыбке, потянулся к застежке часов и поднял карабин. Часы легко соскользнули с запястья и оказались на столе между девушкой и архивариусом.       — Конечно, чтобы защитить свою любимую, — с иронией ответил Сайрус.       Неужели он говорит правду? Больше похоже на очередную ложь. Мина знала, что Андриан никогда бы не пошел на такое, сколь бы благой ни была цель.       — В его крови не было вещества, которое могло подавить власть демона над человеческой душой. В итоге он стал одержимым демоном существом, столь отвратительным, что годилось только в цепные псы.       — Даймоний, — догадалась Мина, и сама удивилась, как странно и отчужденно прозвучал её голос. Оглядываясь назад, оказалось так легко расставить все части головоломки по местам. Но ей стало стыдно оттого, как равнодушно она приняла правду об Андриане. Может, потому, что она с самого начала знала — тот демон в переулке и был Андриан.       Во всяком случае, он отмучился.       Сайрус кивнул. Презрительное выражение лица умудренного опытом человека сменилось на уважение, но в глазах промелькнула опасная искорка недоверия, словно Мине не следовало знать этого.       — Те, в чьей крови было обнаружено это вещество — идеальные сосуды. Однако, если ввести экстракт во время церемонии вознесения человеку, который лишен даймония, то его шансы выжить повышаются. И чем выше концентрация — тем выше его шансы. К сожалению, носителей едва ли наберется полтинник, а концентрация в их крови настолько мала, что, по словам Агнуса, на необходимую для выживания дозу — всего-то десять миллилитров чистого вещества — понадобится от трех до пяти человек, при условии полного обескровливания.       — И ради этого вы погубили столько людей? Да вы же серийные убийцы!        — Сколько нужно убить, чтобы стать серийным? В любом случае, когда счёт переходит на сотни, лучше употреблять термин «массовый».       Опять накатила слабость. Мина заставила себя терпеть, а затем ударила по лицу так сильно, как смогла. Боль отрезвила. Но ей с трудом удавалось осознать и принять, в каких глубинах невежества и зла погряз орден.       — Почему, по-твоему, бог допускает это? Зачем ему жертвы? Он злой?       — Мина, воля Бога — она как смерть. Это данность, а не наказание.       — А может, потому, что это воля человека, возомнившего себя богом, а не бога?       — Не желаю слушать твои нравоучения.       Увидев негодование, хотя скорее это было изумление, на лице Сайруса, Мина рассмеялась. Весь сегодняшний день и, в сущности, последний год — этот долгий, ужасный, страшный год со всеми его проблемами — свелся к безудержному, раскатистому приступу смеха. Из глаз брызнули слезы.       — У вас ничего не получится. Вам никогда не собрать столько даймония. В Фортуне, да что там, во всем мире нет столько людей, чтобы создать армию одержимых демонами.       — У нас уже все получилось, — Сайрус скривил губы в усмешке, — в твоей крови концентрация даймония возросла до таких цифр, что её хватит на сотню, а то и тысячу человек, при условии, что в тебе будут поддерживать жизнь.       — Откуда тебе известно?       — Ты сама любезно предоставила нам образец своей крови.       «Полотенце», — подумала Мина, но решила промолчать. Сайрус продолжал.       — Ты, как монстр Франкенштейна — ключ к бессмертию человеческой расы. Оставалось только придумать подходящую причину, чтобы убрать с дороги Ви, которого я впутал в эту историю, посчитав, что, столкнув две противоположности, удастся пробудить твою сущность в разы быстрее. Сколько тебя ни травили в лаборатории, ты сопротивлялась. Поразительно, что ему удалось пробудить тебя в считанные недели.       Сайрус говорил, а Мина сидела не шевелясь, не давая выхода своим чувствам, но на душе у нее было не просто тяжело, а невыносимо горько. Она почувствовала себя униженной, оплеванной, как использованная, изношенная туфля, стертая до дыр, ведь она позволила им заманить себя в ловушку, как корову на бойню. Ей просто позволили сбежать — осознание этого приводило девушку в ярость.       — Я не позволю себя препарировать, как какую-нибудь лягушку. В погоне за силой, способной победить дьявола, вы сами превратились в бесов.       Сайрус замахнулся, Мина зажмурилась, но он не ударил её, лишь усмехнулся. Мина инстинктивно сжалась, закрывая лицо руками.       — Твой отец говорил так же… Мы не садисты, Мина, и хотя без жертв не обошлось, мы просто искали способ увеличить концентрацию даймония в крови. Иешуа нашел такой способ, но предпочел скрыть свои исследования от Ордена.       — И вы убили его?       Сайрус ненадолго умолк, решая, стоит ли это говорить. Но вот он облизнул губы и едва заметно покачал головой.       — Насколько мне известно — Иешуа жив, — голос архивариуса странным образом переменился, — хотя не стану зарекаться. Могло произойти что угодно спустя столько лет.       — Лжешь. Откуда у тебя дневник? Отец ни за что бы не расстался с ним добровольно.       — Позволь кое-что рассказать о твоём горячо любимом отце, Мина, — прикрыв глаза, произнес Сайрус; его бледное волевое лицо приняло безмятежно-спокойное выражение, — Он выменял свою жизнь на этот дневник. Уверен, он прекрасно понимал, к чему это приведёт. Так что, считай, он обменял свою жизнь на твою. На вашу. Ведь от Ревекки он тоже отказался.       — Не верю.       Архивариус уловил ноту сомнения, промелькнувшую в голосе девушки.       — Он умолял сохранить ему жизнь со слезами на глазах, — тонкие губы Сайруса едва дрогнули в усмешке; он похлопал по дневнику, положил пистолет на стол, затем вытащил сигару и откусил конец, попытавшись гордо распрямить плечи, но у него ничего не вышло.       — Но надо отдать должное. Он только сделал вид, что готов продаться со всеми потрохами, а на самом деле даже половины не отдал. Припрятал заранее, хитрый жук, вторую часть дневника в доме. Сколько я искал его, но так и не нашел. За что спасибо тебе. Ох уж, этот мерзкий, ушлый, склизкий… — архивариус осекся. Внезапная вспышка гнева, вызванная личной неприязнью, так же внезапно прошла. — Но он воистину был умен, даже гениален, — сказал Сайрус удивительно мягко, почти снисходительно, раскуривая сигару от спички, пока кончик не зарделся, и не спеша, лениво выпустил клуб синего сигарного дыма.       — Я не верю тебе, — отчаянно выкрикнула Мина.       — А как бы ты поступила на его месте? Он всегда был жесток, расчетлив и одержим Спардой. Во имя цели он без лишних раздумий пожертвовал вами. Не мне его судить. По правде говоря, я даже восхищен столь поразительной целеустремленностью.       Сайрус стряхнул пепел на стол и растер подушечкой узловатого мясистого пальца. В его голосе звучала безнадежность.       Архивариус хладнокровно продолжил свой рассказ:       — Ты думаешь, я вру. Я понимаю твои чувства. Но вспомни своего отца, и ты поймешь, что это чистая правда.       Мина зло посмотрела в морщинистое лицо Сайруса. Теперь пистолет лежал на столе. Возможно, у нее появился шанс. Однако Сайрус проследил её взгляд и усмехнулся, рука его легла на ствол, точно говоря: «не стоит испытывать мое терпение», а затем он потряс пальцем, как трясут перед мордой излишне строптивого щенка.       — Иешуа ставил выше всего на свете свои интересы. А ещё твой отец был превосходным актером, я бы даже сказал, манипулятором. Он легко располагал к себе людей, легко вводил в состояние полного безграничного доверия. И я жалею о том, что его не убили. Хотя, если верить рыцарю, которому было поручено избавиться от него, нож перебил позвоночник так, что Иешуа не мог двигаться, не мог даже ползти, только говорить. Однако он убедил мальчишку не наносить ему добивающий удар, оставить как есть.       — И ты считаешь, что он мог выжить после такого?!       — Не иронизируй. Я повторюсь. Твой отец был превосходным актером. Хитрый, как лисица, изворотливый, как уж. Не удивлюсь, если это был один из тех трюков, что он всегда держал наготове на случай опасности. Он ничего не делал просто так. Никогда. Я понял это слишком поздно.       Мина злилась, но все равно жадно внимала каждому слову архивариуса. Сайрус говорил спокойным, даже отрешенным тоном.       — Он отобрал у меня всё, когда появился в Фортуне. Разрушил мою жизнь, жизнь Ревекки, а затем продал и тебя, и её. Теперь ты понимаешь?       Мина взирала на него, не говоря ни слова. Теперь она понимала, в чем причина, но боли не стало меньше, как и душащей рассудок ярости. Но хуже всего было отчаяние. Словно стая гончих, оно безжалостно загоняло её в угол, и спасения не было. Но почему, если она знала, что проиграла, её не отпускало это чувство отчаяния, горечи и злости? Почему она просто не могла смириться, словно у неё всё ещё был шанс выйти в последнюю секунду победителем?       Воцарилась тишина. Гнетущая, нарушаемая лишь неровным, сбившимся от продолжительного рассказа дыханием архивариуса. Он затянулся последний раз и потушил сигару о край стола, откашлявшись.       — Молчишь, — огонь в голосе Сайруса погас, уступив место ледяному холоду, — ты так на неё похожа. Никогда не осуждаешь вслух, и всё-таки наверняка осуждаешь.       — Я не осуждаю, я даже понимаю тебя, но презираю. Как же мама, Сайрус? Как ты мог допустить, позволить всё это, если действительно любил её?       — Бог отобрал ее у нас, но разве он не дал взамен куда больше? — твердая линия губ Сайрус дрогнула, смягчилась, но обречённость в его голосе говорила о том, что он сам до конца не верил в то, о чем говорил. — Посмотри на себя. Разве ты не доказательство воли Божьей? Ты ангел, Мина. Во всяком случае, близка к этому.       — К богу это никакого отношения не имеет, — ответила Мина, борясь с острым приступом головокружения. Она судорожно пыталась придумать, что делать, но перед глазами стоял туман и маячило дуло пистолета с ядовитым дротиком. Надежды на спасение таяли, точно дым. — Глядя на то, что творит человек, кажется, ад пуст. Все демоны здесь.       Сайрус рассмеялся, его хриплый смех был больше похож на воронье карканье.       — В тебе так мало веры. А ведь ты лично прикоснулась к живому доказательству того, что Спарда существовал и имеет прямое отношение ко всему происходящему, ибо иначе, чем судьбой, этого не назовешь.       — О чем ты?       — Твой ненаглядный демон сын Спарды. Он сам сказал это его святейшеству.       Мина вдруг почувствовала какое-то щекочущее прикосновение, точно присутствие. Она попробовала удержать это чувство, разобраться в нем, но прежде, чем поняла, что оно значит, увидела метнувшуюся в их сторону синюю вспышку. Вновь расцвела в душе яркая, живая, горячая искра надежды.       «Он вернулся».       Необычная улыбка заиграла на лице девушки, засверкала радужка. Её точно пробудили от долгого сна, и она почувствовала, как скидывает оковы яда, проникшего в кровь. Как мало ей оказалось нужно для этого.       «Вернулся», — мысленно повторила Мина не без радости, глядя на архивариуса.       — Что с… — Внезапно глаза Сайруса чуть не выскочили из орбит. Кость зловеще хрустнула, сломавшись пополам, как сухая ветка. Между двумя половинками лучевой кости вонзилось синее лезвие; пистолет, который он попытался схватить, выпал из рук архивариуса, упав на прежнее место с гулким стуком.       — Ты! — морщинистое лицо исказила гримаса боли и ярости. Он уставился на Вергилия с интересом, моргая от удивления и испуга, с некоторым безумием в зелёных глазах, сверкающих праведным гневом.       — Не ждал? — Вергилий смотрел на Сайруса равнодушным взглядом. Его глаза горели, но в этот раз не тусклым синим светом, а огненно-красным, как раскалённый горн в кузне.       — Зачем ты вернулся? — скрипнув зубами прокряхтел Сайрус.       — Может, и правда судьба, — ответил Вергилий, который определенно слышал часть их разговора.       Призрачный клинок, вонзившийся в руку, растворился на глазах. Сайрус крепко держался за сломанную конечность, пытаясь остановить кровотечение.       — Её судьба — послужить на возрождение Спасителя. Почему ты просто не мог взять свитки, убраться восвояси и оставить нас в покое?       Мина вдруг ощутила прилив сил. Потрясение от того, что человек, которого она считала вторым отцом, которого любила и уважала, предал её, сошло на нет. Она вскипела от ярости. Ее кожа побелела, затвердела, стала гипсовой, на кончиках белых пальцев выросли длинные острые костяные когти. Некогда персиковые щеки стали жемчужно-серыми, волосы побелели. Её разума вдруг не стало, все заполнила ярость: глаза видели, руки делали — и вот она в два прыжка оказалась перед Сайрусом и вцепилась ему в плечи.       — Ты ответишь за это, — собственный голос показался Мине чем-то далеким. Она еле держалась, ее мышцы одеревенели, но между тем ее охватил уже знакомый жар, предвкушение схватки, которое сжигало все мысли, кроме одной: «я уничтожу его».       Архивариус вскрикнул, попятился назад, но девушка оказалась быстрее в своей новой форме. Она обрушилась на него, как река, прорвавшая плотину — неумолимо, с горящими недобрым огнем глазами, точно преисполнившимися внутренним сиянием, жутким и одновременно прекрасным.       Сайрус пролетел через всю комнату и ударился о тумбочку бедром. В какой-то степени ему повезло, ведь если бы он врезался в неё головой, то наверняка от силы удара череп бы раскололся, как яичная скорлупа. Архивариус разом постарел, осунулся, притих.       — Грязный предатель! — девушка бросилась на него, как хищная птица, пикирующая на добычу.       От силы удара тумбочка в очередной раз закачалась. Точно захваченные шквальным ветром, с неё полетели книги, листки с заметками, на пол упала и разбилась рамка с фото.       На какое-то мгновение библиотеку заполнили только изливающиеся и наполняющие пространство звуки: вопли, удары, стоны. Мина била яростно, когти драли хрупкую человеческую плоть. На белой рубашке архивариуса проступили кровавые пятна, точно расцвели маки (Мина не поняла, почему подумала в тот момент именно о маках, хотя в мире было еще много красных цветов), розовая пена выступила на его губах.       — Я верила тебе! Мама верила!       Мина била его по лицу, превращая в сплошное кровавое месиво. Одутловатые пальцы уже не пытались остановить девушку. Сайрус вздрагивал, но уже не сопротивлялся, напоминая не живого человека, а коврик, который решили как следует выбить.       Вергилий наблюдал за происходящим, его глаза стали приглушенного серого оттенка, цвета полированной стали. Взгляд, как всегда, был холодный, жестокий, но в нем отразилось любопытство. Демон не без интереса наблюдал за происходящим.       Когда от губ архивариуса ничего не осталось, лишь обнажившиеся в гримасе отчаянья зубы, его голова невольно запрокинулась назад, вздрагивая при каждом новом ударе, Мина замерла. Пламя в ее глазах погасло. Сайрус тяжело вздыхал, но всё еще был жив; лица у него уже не было, но среди раздробленных костей и развороченных мышц сверкали два зеленых глаза.       В тот момент, когда девушка было пришла в себя, её предплечья вдруг коснулась рука архивариуса. Пальцы стальным обручем стиснулись на запястье. Она посмотрела на него с ужасом, рот архивариуса открылся (теперь отверстие, лишенное губ) и голосом человека на последнем издыхании он произнес: «От судьбы все равно не уйдешь».       Мина похолодела от ужаса, который вызывали в ней эти слова, словно в мозг воткнули раскаленный гвоздь. Не отдавая себе отчета, девушка схватила осколок стекла — он сверкнул в ее руке, как длинный прозрачный зуб — и воткнула в горло мужчины.       Сайрус захрипел, точно хотел рассмеяться. Мина исступлённо закричала, смотря на него безумными глазами:       — Замолчи-замолчи! Пожалуйста… — слезы выступили и повисли на ресницах, как капли росы на осоке перед рассветом. Грудь Сайруса судорожно поднялась и опустилась в последний раз, из горла вырвался полустон-полукрик. Он наконец-то замолчал.       Руки у Мины задрожали, она вскочила, в полной степени осознав произошедшее. Ноги ее подкосились. Она едва не упала, когда ее подхватил Вергилий, крепко прижав к себе.       Все замерло. Казалось, даже сердце остановилось. Мина закрыла глаза, вслушиваясь, и только когда различила грохочущие удары внутри грудной клетки, успокоилась и отстранилась. Она с ужасом и отвращением посмотрела на изломанный труп, не отрывая глаз, а затем, словно неуверенная в том, что смерть — нечто необратимое, подошла будто вслепую и склонилась над телом. Глаза ее снова вспыхнули.       — Это сделала я, — сказала она себе, точно делала публичное заявление.       Медленно, нехотя она встала. Все ее тело — руки, ноги, голова, — казалось, безвольно обвисло, как у марионетки с обрезанными нитями. Но затем, убрав дрожащей рукой прядь волос, упавшую на лицо, она подняла голову.       — Но я прощаю его и прощаю себя, — выдохнула Мина почти неслышно. Она слышала это очень давно от своего отца, когда тот добил раненного ворона, напавшего на них в лесу, защищая свое гнездо. Мы оба виноваты, сказал Иешуа, но тащить эту вину за собой ни к чему. В душе нет лишнего места, Мина. Прощение не изменит совершённого, но оно способно освободить место для нового. Для будущего.       Мина вытерла покатившуюся по щеке слезу, задумчиво посмотрела на ладонь, испачканную кровью, удивляясь тому, как, в сущности, легко человеком завладевает желание убивать. Она бросилась на Сайруса, даже не задумываясь. Что будет в следующий раз, когда её обуяет злость?       «Ты не убийца», — сказал внутренний голос. «Сайрус многократно заслужил свою смерть».       И все-таки какими бы не были причины, она совершила убийство, оборвала чужую жизнь и преступила черту. Назад дороги нет.       Вергилий заметил, что Мина снова рассматривает свои окровавленные пальцы, схватил её за запястье и потянул на себя. Она повернулась к нему и, лишь столкнувшись взглядами, резко успокоилась, перестала вырываться и обмякла. Страх быть убитой исчез, впрочем, его заменил стыд. Она смотрела на Вергилия, застыв в его объятьях, и думала о том, что совершенно не разбирается в людях.       — Я убила его, — прошептала она. — Я убила человека.       — В первый раз всегда сложно. Но я убивал и за меньшее. Он заслужил свою смерть, как любой предатель и как глупец. Опасно принимать волка в человеческой шкуре за агнца.       Она знала это, но это знание не приносило ей утешения.       Её посеревшие волосы снова стали каштановыми, глаза потухли. Она вздохнула и прижалась к демону. Мине вдруг показалась, что Вергилий стал для неё в какой-то момент оберегом — пока он рядом, с ней ничего не случится. Но одновременно с этим он был огнем, который согреет и обожжет.

5

      Какое-то время они стояли молча, каждый думая о чем-то своём. Произошедшее отзывалось болью во всем теле девушки, но она обращала на неё внимания не более, чем на надоедливое насекомое. Мина словно пребывала в трансе.       В глубине сознания что-то зашевелилось, но ей не удалось сосредоточиться. Она посмотрела на свои руки и отвернулась. Одна часть сознания девушки была потрясена тем, что она только что сделала, но другая помнила — либо она, либо он.       Её всё ещё потряхивало, но причиной был не страх или угрызения совести, а странное возбуждение. Нет. Она не стыдилась того, что сделала; ей это понравилось, и в то же время не хотелось, чтобы Вергилий распознал это. Однако, даже если она до посинения будет убеждать себя и его в том, что ей это не по душе — это был бы обман.       Мина заставила себя повернуться. Глаза девушки снова засверкали, предплечья испещрили мерцающие золотом руны и прожилки, но, несмотря на вечно суровое и угрюмое выражение, лицо Вергилия просветлело.       — Зачем ты вернулся? Что тебе нужно?! Кто ты, Вергилий? О чем говорил Сайрус? — она не знала, почему кричит. У неё вдруг возникло безумное желание коснуться Вергилия, чтобы убедиться, что он настоящий.       Что, если все происходящее нереально, что, если она до сих пор в лаборатории, дошла до стадии, когда уже невозможно вынырнуть из галлюцинаций?       — Если скажу, что я действительно сын Спарды — поверишь?       Мина подумала, что происходящее напоминает чистый сюр. И как ей нужно было реагировать на подобное заявление? Она не знала ответа на этот вопрос. Однако слова Вергилия не показались ей странными или лживыми. Она не сомневалась, что он сказал правду.       — Значит, легенда не врет. Спарда полюбил смертную женщину и… — Мина посмотрела в глаза Вергилию и то, что она там увидела, заставило её осечься. Она опустила глаза, не выдержав тяжелого взгляда.       — Ты пришел сюда по следам своего отца. Но кое-чего я не понимаю: Спарда покинул это место много сотен лет назад, наверняка ещё до твоего рождения. Что же ты ищешь здесь?       Мина подняла глаза. Вергилий смотрел на нее равнодушно, точно не питал интереса к поднятой теме.       — Мне нужно больше силы. Я хочу забрать то, что принадлежит мне по праву.       — Легендарный Меч Спарды… Вот что тебе нужно, — догадалась девушка. У нее был упорный и цепкий разум, хоть временами и заторможенный. — Здесь его нет. Но…       — Но?       — Но я знаю, где он может быть.       Вергилий положил руки на плечи девушки, которая склонилась над столом, тяжело дыша.       — Что ты знаешь? — в голосе демона Мина впервые почувствовала странную одержимость, которая терзала его, пожирала заживо, но в тот момент она не предала этому значения.       — Не я. Отец знал. Ответы здесь, — Мина ткнула в дневник, — Башня. Она служит замком, хотя раньше служила дверью. Отец пишет о ней, как о сильнейшем артефакте. Создать заклинание такого уровня было бы невозможно без колоссальной силы. Возможно, центральное звено печати и есть то, что ты ищешь.       — И где мне искать эту башню?       — Башню не нужно искать. Когда печати будут сломаны, она откликнется на зов тому, у кого есть ключ.       — Ключ?       — Пять лет назад на материке в ходе археологического расследования была найдена древняя книга. В ней подробно изложено, как призвать темную башню — Темен-ни-Гру. Капелла, где нашли гримуар, принадлежала женщине, которая погибла при загадочных обстоятельствах в собственном доме, а находку передали на хранение в местный музей, так как человек, возглавлявший экспедицию, исчез. Это был мой отец, — Мина вздохнула, её лицо побледнело, словно она увидела призрака. Вергилий не сомневался, что именно как призрака девушка воспринимала своего отца. — Сейчас гримуар в руках человека по фамилии Аркхам. В нем всё ответы. А вот это — координаты, по которым его можно найти, — она раскрыла дневник на нужной странице и сунула в руки Вергилия.       — Откуда ты это знаешь?       Мина решила промолчать. В последнее время ей часто виделись образы, а провалившись в глубокий обморок, она вдруг оказалась свидетелем событий, о которых ничего не могла знать. Последнее, что она видела, придя в себя, был человек в красном плаще и башня, которая постанывала, когда её древние камни пришли в движение, а печать была сорвана.       — Какая разница? Просто знаю. Ты помог мне, я — тебе. Мы квиты. Так?       Вергилий усмехнулся.       — И что дальше?       — Что? — она замялась.       Вергилий нахмурился.       — Что делать будешь? Останешься здесь?       — Не знаю, — честно ответила Мина.       — Пойдешь за мной, если позову?       Девушка удивилась внезапному предложению демона. Ей показалось, что ноги сейчас подкосятся, и она шлепнется на пол. Однако ей удалось не только устоять на ногах, но и сохранить невозмутимость в ровном тоне голоса.       — Ты ни разу не дал мне повода усомниться в тебе, а я усомнилась. Я солгала тебе. Я боюсь тебя, Вергилий. Боюсь того, что испытываю к тебе. Меня тянет к тебе со страшной силой. Но дело даже не в этом.       — А в чем?       — Я не понимаю, зачем ты вернулся? Почему хочешь, чтобы после всего я пошла с тобой?       Он улыбнулся. Это улыбка осветила его лицо, как внезапный луч солнца, пробившийся сквозь тучи в ненастный день. Мимолетный изгиб губ, который тем не менее говорил о многом.       Вергилий привлек ее к себе. Руки скользнули вдоль тела, и он крепко её обнял. Она всем естеством ощутила спящую до поры до времени в этих руках силу.       — Мы в ответе за тех, кого приручили, — прошептал демон на ухо.       — И только? Я для тебя забавная зверюшка?       Мина задрала голову, посмотрела ему в глаза. Не то осторожность, не то предчувствие заставило ее опустить взгляд. Мина чувствовала его злость, она не боялась его, но очень боялась увидеть презрение в глазах напротив. Его бы она не вынесла.       Мина отстранилась, но Вергилий взял её за руки.       — Забавная, глупая и непослушная, но моя.       Вергилий был уверен, что после этих слов, их отношения будут развиваться дальше в том направлении, в котором он захочет. Мина же, напротив, не знала, куда дальше это её заведет. Но когда он стиснул её руки, она почувствовала, что так суждено. Что ни сомнения, ни доводы не заставят её образумиться.       Ощущение близости внезапно исчезло. Вергилий отпустил её руки. На ладонях демона остались пятна крови, но он не обратил на это внимания.       — Это твой последний шанс сделать правильный выбор.       — Меня не волнует, сможешь ли ты меня полюбить. Я буду рядом с тобой, пока ты во мне нуждаешься.       — Эта новая сделка?       — Да, — робко ответила девушка.       Вергилий усмехнулся. Она покраснела, отвела глаза.       — Значит, сделка, — он коснулся ладонью её горячей щеки и заставил посмотреть на него.       — Сделка, — повторила уже уверенно Мина, — а раз так, то у меня есть одно условие, — Мина замолчала, глаза её блестели от слез. — Дай слово, что никогда не солжешь мне, какой бы суровой ни была правда. Не заставляй ждать, если решишь уйти, но не вернуться. Позволь жить дальше, когда я стану тебе не нужна.       — Это я могу тебе обещать.       — Есть то, что я обязана сделать, прежде чем уйти, — Мина отстранилась, в ее голосе чувствовалась горечь. — Подожди меня здесь.       Вергилий кивнул. Девушка видела, что терпение его на исходе, и решила постараться долго не возиться. Меньше всего ей хотелось, чтобы демон передумал.       Мина вышла из библиотеки, прошла по коридору и поднялась по лестнице. Она смотрела на свой дом, но не узнавала его. Потому что теперь это был настоящий склеп, воняющий смертью, пропитанный кровью, с тяжелым, удушающим воздухом.       В доме по-прежнему царила тишина. Она ступала на цыпочках, напряженно прислушиваясь, точно остерегаясь нарушить эту тишину.       Сначала Мина заглянула в ванну. Опершись на раковину, она нагнулась и сунула голову под струю воды. Это помогло прийти в себя. Затем сложила ладони ковшиком, набрала воды и жадно выпила, не пролив ни капли.       «Это все безумие. Но это реальность», — она посмотрела на себя в зеркало. Намокшие волосы облепили лицо, которое все еще было слишком бледным, однако она выглядела лучше — намного лучше — чем до этого. Мина похлопала себя по щекам.       «Ты справишься, девочка», — на её узком, резко очерченном лице мелькнула тень улыбки, притаившейся в уголках губ.       Мина вышла из ванной и распахнула дверь в комнату. Место, где она прожила большую часть жизни, теперь казалось чужим.       Она прошлась вдоль стены, точно боялась, что одно неловкое движение — и всё вокруг, ставшее неожиданно хрупким, исчезнет.       Мина хотела было сесть, чувствуя, как усталость постепенно наваливается на неё, но в итоге просто повалилась на кровать. Голова гудела, в ней не было ни одной связной мысли.       Что делать дальше? Как жить?       Внезапно её окружило серебристое марево. Оно трещало и мерцало, как электрическое поле, не похожее ни на туман, ни на воду. Мине показалось, что она чувствует, как оно проникает в каждую клеточку её тела, насыщает её силой, а потом внезапно эта связь оборвалась. Дребезжащее гудение стало отдаляться, слабеть и наконец полностью исчезло, а головная боль, последствие воздействия транквилизатора, почти прошла, оставив после себя лишь отдельные болезненные толчки.       Мина посмотрела на свои руки. На них переливались синие и золотые искры, которые напоминали рой мушек, облепивших её. Будто заметив её взгляд, они бросились врассыпную и растворились.       «Мы все иногда бываем не в себе. Главное — уметь вовремя признать свои ошибки, остановиться, подумать, а что дальше? Верно?»       «А дальше тишина»., — ответил ей голос Сайруса.       Мина встала с кровати и открыла шкаф, достала из дальнего угла дорожную сумку, которая была собрана с того самого момента, как она пообещала себе, что непременно найдет способ покинуть Фортуну.       «Пожалуйста, Спарда, помоги мне выбраться отсюда», — взмолилась Мина Богу, в которого никогда не верила. Во что-то она безусловно продолжала верить, но в какой-то момент с того часа, как очнулась впервые в лаборатории, ее концепция потустороннего мира претерпела значительные изменения. Насколько справедливо молиться демону? Насколько это адекватно, учитывая, что его кровный сын сейчас во плоти ждет её внизу?       От этих мыслей у неё по спине побежал холодок, и, больше не медля, она открыла сумку, осмотрела содержимое: никаких платьев, пара чистых джинс, которые привез отец, чистая рубашка, смена белья, носки, удобная обувь, под которой беспорядочно лежали скрепленные пачки денег.       — Надеюсь, этого хватит, чтобы начать жизнь заново, — Мина не была уверена, но это все, что у нее было. Отец называл эти деньги «наш неприкосновенный запас». В Фортуне не были в ходу купюры с большой земли. Туристы, которые прибывали на остров, расплачивались ими, а жители относили их в банк, меняя на местные монеты. Все деньги внешнего мира находились в распоряжении Ордена, а для жителей были не более, чем просто бумагой, которую можно было обменять на лишний золотой.       Мина достала ботинки, джинсы, рубашку и переоделась, вытерев платьем кровь с рук и лица. Взглянула на бледное отражение в зеркале трюмо. На неё смотрела уже не та девушка, которой она была недавно: это было бледное отражение, тень её прежней. Волосы стали былого медового цвета, но глаза горели всё тем же безумным светом, который наверняка был последним, что видел перед смертью архивариус.       А затем в нее точно бес вселился. Ей стало на все наплевать. Мина почувствовала себя свободной. Её уже ничто не держало здесь. Единственное, что её донимало, так это огонь бешеного нетерпения. Она хотела покинуть этот проклятый остров, и как можно быстрей.       Удивительно, но она без труда втиснулась в одежду и застегнула джинсы. Она старалась не думать о том, что будет дальше — это наверняка бы ее парализовало, поэтому просто пересчитала про себя, как бусины на четках, пуговицы рубашки из синей шамбре, которую застегнула и заправила за пояс.       Теперь на её лице читались спокойствие и уверенность. Усталость и едва сдерживаемая ярость исчезли, осталась только решимость.       Мина тяжело вздохнула, как вздыхают перед тем, как приступить к тяжелой, но нужной работе. Однако глядя в частично опустевшую сумку, она вдруг поняла, что чуть не забыла одну важную вещь.       Девушка выдвинула ящик тумбочки, вслепую просунув руку, выудила кольцо, подержала его на раскрытой ладони, точно взвешивая, и крепко сжала.       — Прости, Адриан, — ее голос звучал хрипло и глухо. — Я не могу взять тебя с собой в мою новую жизнь. Но я буду помнить тебя и то, что ты для меня сделал, — произнесла она с печальной, полной душевной боли улыбкой и вернула кольцо на место.       Мина уже хотела выйти из комнаты, перекинув сумку через плечо, но замерла, вспомнив, что кольцо — это не всё. Развернулась и взяла лежащий на полу молитвенник. С тех пор, как он упал, она не вспоминала о нем, но сейчас почувствовала, что не может уйти без него. Мина убрала маленькую красную книжку в сумку и пересекла порог комнаты, чтобы уже никогда сюда не вернуться.       Единственный распустившийся белый бутон розового куста на окне качнулся, точно кивнул, прощаясь с ней.

6

      Вергилий обвел взглядом библиотеку. Эта комната, обставленная со вкусом в той старинной манере, что и его собственный дом когда-то, уже не внушала чувство уюта. В тишине, которая его окружила, было что-то обманчивое, напряженное, а затем он услышал, как полилась вода.       Вергилий подумал, о том, что было бы, если бы он бросил эту девушку здесь, поддавшись импульсу и обиде.       «Ты бы никогда не узнал о башне», — с этим еще можно было поспорить, но в одном Вергилий не сомневался: поиски Темен-ни-Гру заняли бы куда больше времени, если бы он не вернулся. Но вернулся он не по этой причине.       Он посмотрел на труп архивариуса. Большего всего Вергилий ненавидел предателей, наверное, поэтому предпочитал никому не верить, но и сам никогда не врал. Это было непреложное правило. Именно поэтому недоверие Мины оскорбило его.       Вергилий брезгливо обошел тело по широкой дуге. Марать сапоги в крови совершенно не хотелось, достаточно было испачканного плаща.       — Башня, значит, — выдохнул Вергилий, глядя на дневники на столе. Впервые за столько лет он нашел что-то, действительно стоящее внимания. Свитки оказались не более, чем очередной пустышкой, не раскрывающей ответа на главный вопрос: где Спарда и зачем заключил свою силу, оставив себя беспомощным перед Мундусом.       «Почему ты не убил его, отец? Почему только заточил?» — Вергилий закрыл глаза. Не хотелось этого признавать, но он устал.       — С отцами нам не повезло. Верно? — он посмотрел на фотографию Иешуа Валериуса, лежащую посреди кровавой лужи. Кровь обрамляла фотокарточку, как рамка, не тронув человека в белом костюме, улыбка которого казалась неуместной и даже зловещей в сложившейся ситуации.        В дверном проеме, открывающимся в коридор, появилась Мина. Было заметно, что она взволнована. Вергилий окинул девушку беглым взглядом. Выглядела она теперь иначе: неровные каштановые волосы, спадающие на лоб, были убраны в хвост, глаза, пристально вглядывающиеся в него, точно видящие насквозь, уже не скрывались за челкой — смотрели прямо и гордо. Одежда на ней также была непривычная, на плече сумка, а её улыбка, которая казалась неотъемлемой частью её лица, так как всегда давалась ей так легко и естественно, потерялась в губах, сжатых до тонкой линии.       Вергилий тут же отдернул себя, словно обжегся. Если в дело вмешивались чувства, они всегда что-то меняли, и, на памяти Вергилия, никогда к лучшему.       Девушка подошла к столу. Словно во сне, первым делом Мина взяла со стола сборник трагедий Шекспира. Она медленно, страницу за страницей, начиная с последней, отрывала их и кидала в корзину для мусора.       Однако на первой странице Мина вдруг остановилась. Прочитала надпись: «Любимому папочке», — вырвала ее, сложила вчетверо, убрала в карман, затем суетливо пересекла библиотеку, взяла с камина жидкость для растопки, щедро полила полки с книгами, а следом и содержимое корзины.       Ей все еще было тяжело принять мысль о том, что жизнь не будет прежней, но все уже не казалось таким чужим и далеким, словно она смотрела на своё прошлое через перевернутый бинокль.       — Не жаль? — наблюдая за ней, поинтересовался Вергилий вполне беззлобно.       Выглядела Мина устало и опустошенно, но при этом решительно. Какая-то темная сторона её личности сейчас показала себя, взяла вверх.       — Я сегодня кое-что уяснила: люди уходят, близкие — предают, а вещи крадут, — Мина похлопала по дневнику, убрала его в сумку и твердо посмотрела в голубые глаза Вергилия. — В большинстве случаев их не вернуть. Ничто не вечно под луной.       Мина положила сумку на пол и тщательно оглядела стол. Взяла в руки пистолет, покрутила. Она не разбиралась в огнестрельном оружии, но этот экземпляр определенно относился к другой категории. Пневматический пистолет был заряжен дротиком с транквилизатором. Мина аккуратно вернула предохранитель на место и кинула пистолет в сумку. Про себя решила — пригодится.       Мина подошла к Сайрусу, наклонилось. Ей стало дурно. В какой-то момент девушка подумала, что её вырвет, но ничего не произошло. Она глубоко вздохнула и обыскала карманы пиджака. Ничего важного. Коробок спичек, ампула. Почувствовав на себе взгляд Вергилия, она поднялась с корточек.       — У него могло быть что-то важное, — ответила девушка.       Лицо Вергилия не выражало ничего, трудно было сказать, о чем он думал в этот момент, но определенно ни о чем хорошем.       — Заканчивай побыстрей.       Блаженное облегчение разлилось по её лицу, и Мина быстро подошла к столу, открыла наполовину пустой коробок спичек, позаимствованный у архивариуса, взяла одну.       — Я просто не хочу, чтоб Ордену досталось хоть что-то, — она чиркнула спичкой и кинула ее в мусорную корзину, — Так что гори оно всё огнем. Чужой судьбы не выпросишь, а от своей — не уйдешь.       Стоило корзине вспыхнуть, Мина преисполнилась чувством потери, но между тем осознала, что приобрела взамен что-то не менее важное и ценное в жизни. Она неловко коснулась пальцами руки Вергилия, и он позволил ей это, крепко сжав руку девушки своей ладонью.       — Идем.       Мина кивнула. Это слово, сорвавшееся с губ Вергилия, принесло ей несказанное облегчение.       — Идем, — ответила шепотом, голос плохо повиновался ей.       Мина подняла глаза и посмотрела на Вергилия — мужчину — уже давно не мальчика, много пережившего, очевидно, лишенного детства и не останавливающегося ни перед чем ради цели. Она не сомневалась в том, что он доберется до Башни, о которой они говорили, но при этом она понимала, что не хочет, чтобы это когда-либо произошло. Она знала это так же хорошо, как знала то, что в тот момент, когда Вергилий получит желаемое, их пути разойдутся.       Мина глубоко вздохнула. Сердце тяжело билось в груди, руки вспотели: бросаться в омут с головой страшно. Вергилий отпустил её руку, и страх только усилился но, когда он рассек пространство взмахом катаны, всё ушло.       — Ты первая.       — Куда он ведет? — Мина вгляделась в лицо демона. Вергилий не ответил.       Впрочем, какая была разница — она знала о внешнем мире так мало. В основном то, что там все продавалось и покупалось, а людей было так много, что вряд ли они даже знали по именам всех своих соседей.       — Ты веришь мне? — вдруг спросил Вергилий.       — Да, — искренне произнесла Мина и мысленно добавила: «Я больше не усомнюсь в тебе. Клянусь».       Прежде чем сделать шаг в портал, она подумала, что «гори оно все огнем» — это не просто метафора. В этом огне сгорала вся ее прежняя жизнь. Но это уже не печалило её, а наоборот, будоражило, гранича с экстазом. Мина поняла, что с этим чувством не справится ни логика, ни время. Даже если ей суждено провести с этим мужчиной короткие мгновения, она будет счастлива. Будущая неизбежная разлука мнилась ей далекой и, казалось, относилась к другой, еще неизвестной ей жизни.

7

      Это был старинный викторианский особняк, своими размерами превосходящий многие усадьбы, с дверным молотком и лестницей с железными перилами, изящными балконами с узорчатой решеткой, который со стороны мог показаться брошенным, чернея мрачным, как опухоль, пятном посреди ухоженного сада.       Аркхам любил этот старый дом — беленые кирпичные стены, местами потрескавшиеся, просторные комнаты с высокими потолками, темные деревянные панели, арочные окна, белый мрамор, старинные гобелены и скрипучие полы.       Однако множество человеческих жизней, прерванных за последнее время в этих стенах, одарили дом еще и каким-то печальным величием. Особняк будто стал живым существом. Стены, комнаты, стулья, столы, даже брошенное на стул пальто и раскиданные по всей комнате рукописи, бумаги, книги — во всем ощущалось присутствие чужого, темного разума.       Аркхам закрыл глаза и прислушался. Дом говорил с ним. Этот надрывистый слабый шепот не мог услышать кто-то, кроме него, и все-таки ему казалось, что этот один голос состоит из множества других голосов потише, сливающихся в единый посыл.       Дом прошептал, что у них гость.       Аркхам тут же почувствовал чужое присутствие. Он вышел из кабинета, подозвал к себе Лолиту. Она уставилась на него невидящими, мутными глазами.       — Возьми гримуар.       Женщина кивнула, и они направились в библиотеку, нырнув в темноту коридора, алчущую поглотить всех, кто рискнет подойти слишком близко.       Аркхам шел впереди, Лолита держалась за ним. Они остановились перед огромной белой мраморной лестницей, ведущей в галерею на второй этаж, которую охраняли две огромные черные статуи.       — Вы уверены, что вам стоит туда идти?       — Я ждал этого момента шесть лет, — ответил Аркхам помощнице.       В библиотеке с высоким потолком и стенами из красного кирпича, местами обитыми деревянными панелями, было темно и прохладно. Здесь Аркхам хранил своё сокровище: реликвии, архивы, манускрипты, самые различные книги, редкие и древние тома.       Мужчина зажег свет.       — Похоже, вы не можете найти книгу, которую ищете, — с иронией произнёс Аркхам, разглядывая юношу в голубом плаще, стоящего напротив стеллажа. Белые влажные пряди волос спадали на его лицо, — Позвольте мне помочь вам. Здесь содержится много запрещённых книг, которых не должен касаться обычный человек.       Вергилий фыркнул, захлопывая книгу, которую держал в руках. Этот человек считает, что детская сказка о девочке, провалившейся в кроличью нору — запрещённая книга?       — Оставь меня.       — Я вижу ваш скептицизм. Однако самое ценное скрыто от посторонних глаз. Книга, которая вам нужна, здесь. Но разве вам не стоило для начала поискать ответ среди рукописей? Подобные знания должны содержаться…       Вергилий развернулся и кинул на стол поочередно шесть свитков.       — Это не то, что я ищу.       — Что же ты ищешь тогда?       — Оставь меня.       — Он говорил, что однажды ты придешь, — протянул Аркхам.       — Он?       Аркхам растянулся в улыбке.       — Покажи ему, — сказал он женщине, и та сделала несколько шагов вперед, сжимая в руках увесистую книгу.       — Он, — загадочно произнес Аркхам и добавил. — Тот, кто передал мне на хранение этот гримуар. Он сказал, что пройдет время, и явится тот, кто сумеет им воспользоваться, собрать все части мозаики в единое целое.       — Что он рассказал тебе?       — О, это была прекрасная легенда. О смертной женщине, в которую влюбился легендарный темный рыцарь, отделивший мир людей от мира демонов; и женщина понесла от него, родив двух сыновей-близнецов. К несчастью, эту женщину убили, тело изуродовали, а дом сожгли. Спустя несколько лет он передал мне книгу, которую нашли в подвалах старой церкви, примыкающих к этому дому.       — Почему он отдал тебе книгу?       — Я тогда был единственным библиотекарем в городе, знакомым с древними текстами и к тому же хранителем музея, весьма заинтересованным в подобного рода древностях. А может быть, он увидел во мне то, чего я сам тогда не видел…       Раздался резкий скрежет металла. Катана выскользнула из ножен и тут же вернулась в них. Верхняя часть туловища женщины на глазах отделилась от нижней. На пол не пролилось ни капли крови, переломленный позвоночник торчал из уже давно мертвой плоти.       Аркхам усмехнулся, перешагнул через труп, поднял книгу, отряхнул и протянул Вергилию.       — Ни к чему кромсать мои творения. Они не причинят тебе вреда.       — Третий раз повторять я не буду. Объяснись, или последуешь за ней, — Вергилий настороженно посмотрел на книгу в руках мужчины, затем на его изуродованное шрамами лицо.       — Эти шрамы появились в тот день, когда я предпринял первую попытку расшифровать текст. Я познал чудо, — пояснил Аркхам, выдержал паузу, — с тех пор я не мог думать ни о чем другом, кроме демонов.       — Специфическое у тебя понятие «чудесного», — ответил Вергилий резким пренебрежительным тоном.       Второй раз за эту ночь в комнате наступила гробовая тишина. Ее нарушил Аркхам, который с любопытством разглядывал Вергилия, прижимая к себе фолиант.       — Девушка? Она тоже здесь? — спросил Аркхам, приподняв брови. Ему ответило только эхо, отразившееся от стен.       Как ни странно, от этого мужчины не чувствовалось ни угрозы, ни страха, лишь болезненный интерес. Вергилий метнул на него пронизывающий взгляд, полный ненависти. На его лице отразилось недоумение, может, даже раздражение, что происходило не часто.       Глаза Аркхама тут же сузились до размера щелочек, и он поспешил добавить:       — Не беспокойся. Это простое любопытство. Ее помощь нам не потребуется.       — К чему ты ведёшь? Откуда тебе столько известно обо мне?       — Он, — в очередной раз повторил Аркхам. — Тебе ведь нужна башня? Я помогу тебе её найти, сын Спарды.       — Он говорил — я должен повернуть на ту дорогу, что, как всем известно, откроет к Темной Башне трудный путь… — задумчиво процитировал Вергилий, — Почему я должен тебе верить?       — Я понял поневоле: это — суть. О гордости забыть и цепь замкнуть… — ответил Аркхам. — Роберт Браунинг, «Чайльд-Роланд дошел до Темной Башни», — он расплылся в омерзительном оскале, лишь отдаленно напоминавшем улыбку. — Я не прошу тебя мне верить. Я прошу тебя поработать со мной во имя достижения нашей общей цели.       — А если я откажусь и убью тебя?       — Ты согласишься. Он предсказал этот союз. И смею заверить, он до сих пор ни разу не ошибся, — Аркхам развел руками.       — Кто «он»? — лицо Вергилия оставалось бесстрастным, но мужчина явно уловил его нетерпение, поэтому поспешил ответить. Впрочем, не менее туманно, чем раньше.       — Он открыл мне глаза. Передал на хранение великий дар. Показал истину и путь. Верный путь, — воодушевленно произнес Аркхам. — Разве ты не знаешь, кто он? — с некоторым удивлением спросил мужчина.       — Он мертв, — Вергилий уже не сомневался в том, о ком именно говорит чернокнижник.       — Ты так считаешь? — с усмешкой поинтересовался Аркхам. Его разноцветные глаза были темны и серьезны.