***
— Так что если хотите, можете прогуляться со мной по городу после парка, — предложила Вивьен. Я отказался. Парка аттракционов мне было достаточно. К тому же, они не собирались прогуливаться по историческому центру города — Мэри хотелось обойти торговый центр поблизости. Будь рядом мать, она бы с удовольствием сходила туда с ней и, при желании, ещё бы утащила меня с собой. Окружающим, наверное, казалось в такие моменты, что Мэри была моей родной сестрой. «Ты для нас как дочка, а для Эрика — как сестра», — любила повторять мама. В детстве она мечтала о сестре, с которой могла бы делиться всеми секретиками, что у неё есть. Я всегда завидовал тому, как она относится к Мэри и даже старшему брату. Она не опекала Вильгельма так, как меня. Не следила за каждым его шагом, чтобы указать на любую мельчайшую ошибку, а затем бросалась её исправлять, не давая мне и шанса. Это вскоре стало поводом для наших с ней ссор. Я ей спокойно всё объяснял, она понимающе кивала, но в следующий же день совершала ту же ошибку. Отношения с мамой плавали, как по функции: то вверх по оси игрек, то вниз. Зато с дядей я никогда не ссорился. Мама этому даже немного завидовала и ревновала. С ним я чувствовал себя свободнее и взрослее, как человек, способный сделать что-то без чужой непрошенной помощи. Уставшие друг от друга, мы разошлись у лифта. Наш с Гордоном номер находился ближе всех к нему. За дверью, в коридоре, оглядываясь, я заметил своё отражение в зеркале, а дальше — гардероб. В комнате стояло небольшое кресло, небольшой телевизор и по центру стояла двухместная кровать. Вход в ванную располагался на противоположной стороне коридора, ближе ко входу. Я лениво плюхнулся на кресло и стал ковыряться в рюкзаке, краем глаза заметив, что Гордон только повесил свой в гардероб и направился в ванную. Я отвлёкся, взглянул на углубление в стене с вешалками и рука машинально потянулась к подбородку. В возрасте четырех-пяти лет я споткнулся на ровном месте и упал, ударившись подбородком о острую часть, которая у точно такого же гардероба торчала снизу. Большим пальцем я прощупал ту самую незаметную линию шрама. Когда я смотрел на острые предметы, в голову лезли не самые хорошие мысли. Неприятно было осознавать, что любое неудачное движение оборачивается для меня небольшим, но болезненным приключением. По словам отца я — ходячая катастрофа. Странно, что мать так легко отпустила меня в путешествие, не прочитав перед друзьями инструкцию по обращению со мной. Наверное, потому что с нами был Вильгельм. Уж ему-то прекрасно известно, как проследить за мной, чтобы ничего не приключилось! Я опомнился и вернулся к прежнему занятию. Среди прочих вещей в рюкзаке лежала, аккуратно сложенная в свёрнутом пакете, пижама. Скорее всего, мать вложила, пока я спал или был занят чем-то другим. Конечно, иначе ведь простужусь! Пижама была совсем новая, состоящая из брюк и рубашки. И в неё ещё была обернута зубная щетка. На дне пакета лежала маленькая записка с маминым аккуратным почерком:«Не забудь почистить зубы перед сном!»
Вышедший из ванной с полотенцем на шее, Гордон удивлённо посмотрел на меня, очевидно, заметив, как я нахмурился. — Мать меня даже тут достаёт! — быстро оправдался я, чувствуя укол совести. За что? — Переживает за тебя? В первый же день я чувствовал себя униженным, и перед кем? Перед Гордоном. Да не забота это вовсе, а уже какая-то помешанность на моих ошибках. Нельзя так трястись за того, кому спустя пару часов исполнится восемнадцать. Из-за подобного поведения матери я становлюсь посмешищем на глазах у друзей и сверстников и чувствую себя ничтожеством. Это ведь моя вина, что не удалось донести до родителей простую истину? Я посмотрел в сторону Гордона, который сел на кровать и стал потирать мокрые волосы полотенцем. Он успел принять душ, пока я тут рассматривал внутренности моего рюкзака, а прошло пятнадцать минут. Я в душе застревал как минимум на полчаса. Папа из-за этого подшучивал надо мной, потому что по его мнению, дольше тридцати минут принимать душ можно было лишь по двум причинам — при обилии уходовых средств за кожей и волосами и ещё по одной. Я же просто любил горячую воду, и это было единственное местом, где можно было побыть в тишине. Однажды я настолько замечтался, что уснул, а разбудило лишь мамино «Ты там жив?» и три коротких, но настойчивых стука в дверь. Тогда я не на шутку испугался и быстро вылез из ванной. Мысли о себе ненадолго отвлекли меня, и когда я опомнился, то словил на себе взгляд Гордона. Моментами он напоминал свою мать, Рене Райнет. И когда я вспоминал эту женщину, всё обычно вставало на свои места: его поведение в компании, вредные привычки. Видел я её всего пару раз в жизни, но этот образ чётко отпечатался в памяти: лицо, голос и то, с каким презрением она смотрела на детей. Мэри вечно мне жаловалась на брата — по её мнению, Гордон слишком мало времени проводил с близкими людьми, и даже когда присутствовал, этого не было заметно. Сначала я думал, что она просто придирается к нему, как ко мне с Дрейком, но потом увидел, что между этими двумя будто стояла вросшая в землю преграда, создающая кучу проблем во взаимопонимании. Когда Гордон улыбался — а он это делал крайне редко — в нём просыпалось что-то живое, тёплое, но оно там лежало в глубоких сугробах и рано или поздно снова погрузится в сон. Он никогда не смеялся во весь голос, не плакал, даже когда мы были младше, не обращался за помощью к взрослым. Даже не злился почти. Словом, не проявлял никаких ярких эмоций и слабостей. Порой так и хотелось его со всей силой, что есть, встряхнуть и напомнить, что он живой человек. Но я не хотел лезть к нему в душу насильно, как это делала Мэри. Не хотелось, чтобы Гордон чувствовал себя каким-то неправильным. Возможно, ему было так комфортнее. Похоже, он заметил, как я пялюсь на него. Не найдя ничего лучше, чем можно было перекрыть неловкое молчание, я нервно улыбнулся и быстро ретировался в ванную, последовав примеру друга. Прохладный душ отвлёк от преследующего чувства стыда перед ним. Но вне дома задерживаться в подобных местах я не мог. Спалось плохо. А делить с кем-то кровать я ненавидел. Когда мы с Мэри были намного младше, она часто ночевала у нас. В моей с Вильгельмом комнате ещё долгое время, прежде чем мне исполнилось десять, стояла не двухъярусная кровать, а раскладной диван. Мы с Мэри ложились на него, а Вилл размещался на полу. Часы, проведённые в одной постели с ней были подобны пытке: та во сне раскидывала свои ноги по сторонам, как морская звезда, руками иногда утыкалась мне в щеку или покрывала ладонью нос, изредка причмокивая во сне прямо у моего уха, а я лежал, как бревно, не двигался, хотя привык во сне проделывать всевозможные «кульбиты», так что моё одеяло часто оказывалось на полу, а иногда и я вместе с ним. Или просыпался ногами на подушке. И это было критически важным и обязательным к исполнению «ритуалом» перед сном. Если я не двигался во сне, то спалось мне крайне плохо. Но, к счастью, Мэри перестала ночевать у меня, когда у неё появились подружки в школе. И когда мы стали «слишком взрослыми», по её словам, чтобы спать в одной постели, будучи друзьями разного пола. Мы разместились по разным краям кровати, спиной друг к другу. На самом деле, я любил спать на спине, и где-то прочёл, что подобное положение чаще всего приводит к сонному параличу. Ещё одна проблема, мучившая меня в уже более зрелом возрасте. В такие моменты я вёл себя крайне неадекватно. Иногда даже просыпался и не мог отличить реальность от выдумки, потому что события во сне будто происходили на поверхности, переплетались с реальностью. Всякие чёрные фигуры непонятной консистенции плыли перед моими глазами, расплывались, как жидкость, и тянули ко мне свои бесформенные руки. Подлость этого явления заключалась в том, что всё происходящее было на фоне того места, где я уснул. Я в ужасе не мог ничего сделать: ни двинуть рукой, чтобы рассеять их в воздухе, ни встать и убежать, ни даже позвать на помощь, — только чувствовал, что моё тело приковано к кровати. Будто эти же непонятные тени держат меня за руки и ноги, чтобы я не двинулся. Я привык к этим «монстрам» и тревожному чувству, но при Гордоне как-то не хотелось позориться подобным образом. Я не знал, как он может отреагировать и поймёт ли всё правильно, поэтому пришлось лечь на бок. Но была у меня ещё одна не менее странная привычка — разговаривать во сне. И от подобного ничто бы меня не застраховало. — Всё ещё рисуешь комиксы? — внезапно подал голос Гордон, застав меня врасплох. — Комиксы? — Да. Я думал, ты всё ещё увлекаешься рисованием. Я привстал на локтях и попытался разглядеть, что творится за мной, но наткнулся взглядом лишь на чужую спину. Не понятно, с чего Гордон начал эту тему. Может, уснёт, пока я буду рассуждать вслух? Так и не выдумав ответ, я шумно выдохнул. Собрался с мыслями, чтобы придумать ответ, но меня опередили: — Спокойной ночи, Эрик. — Ночи, Гордон. Самый неловкий диалог за весь день. Мысленно распрощавшись с надеждой поговорить перед сном, я прикрыл глаза и постарался уснуть как можно быстрее. — Мэри куда-то делась. — Что?! — Вынь свои бананы из ушей и услышишь, — Дрейк склонился к уху Эрика и резко выдернул один из наушников из уха. — Ты совсем сдурел? — Эрик подпрыгнул на месте от звонкого голоса друга и бросил хмурый взгляд в его сторону. — Где эту рыжую бестию носит! — Дрейк ждал весь школьный день обещанной помощи от Мэри, но девочка словно растворилась в воздухе. — Когда она исчезла? — Сразу после звонка. Думаешь, ускакала домой, не дождавшись нас? Вот ведь падла. Эрик покачал головой. Мэри терпеливо, не без едких комментариев про медлительность двух своих товарищей, ждала их каждый раз после всех уроков. Это было их негласное правило, договоренность ждать друг друга и вместе направляться домой. Особенно после инцидента, который случился пару месяцев назад. Проснулись мы рано. Я первый, а за мной уже потянулся Гордон. Возможно, потому что музыка в моих наушниках была слишком громкая. Я сидел уже одетый и готовый к выходу. Завтракать не хотелось — только выпил остатки воды в бутылке, которую мы купили ещё во время первой остановки. Спустя пятнадцать минут мы двинулись из номера вниз по лифту. В парк аттракционов мы прибыли спустя час и, к счастью, очередь к тому моменту оказалась не настолько большой. Хотелось верить, что удастся попасть внутрь как можно быстрее. Мэри сразу же первым делом потащила меня в комнату с аркадными играми. Я намеревался проехаться по американским горкам, и уже после вернуться к видеоиграм, но она пообещала, что сильно меня не задержит в аркадной зоне. В небольшом по сравнению со многими аттракционами здании с вывеской, которая подсвечивалась с наступлением сумерек, было много разных игровых автоматов. Мэри, опьянённая чувством ностальгии, решила первым делом потащить меня к той, которую я обходил стороной каждый раз при посещении подобных мест — Dance dance revolution. Суть игры была простая: надо попадать ногами по стрелкам, которые светятся на специально отведённом для этого поле. Трудность заключается в том, что у игры даже на лёгком уровне сложности эти стрелки светятся в довольно хаотичном порядке. Легко на словах, но в действительности, чтобы справиться надо уловить ритм выбранной для танца музыки и попадать в него. У игры было три режима — в паре, по одиночке и один игрок на оба поля. Можно держаться за поручень, который располагается сзади. По видеоигре существовали даже чемпионаты. При виде этого проклятого автомата глаза подруги засветились, словно она сама была роботом, а внутри её зрачков располагались лампочки. Вид её чем-то напоминал в такие моменты внеземное существо, словно она выбралась из фантастического фильма — идеально дополняли образ её от рождения яркие рыжие волосы и светлая как у фарфоровой куклы кожа. Однажды «загоревшись», Мэри не успокоится, если не доведёт дело до конца. Ей нравились подобного рода соревнования, а я был лёгкой мишенью — желание доказать себе, что на этот раз я выиграю всякий раз толкало меня на необдуманные поступки. Надежда, как всегда, складывала свою голову в самую последнюю очередь. — Ты хочешь меня перед всеми опозорить в мой же день? — Как будто никто не знает, что я лучше тебя танцую, — Мэри посмотрела на остальных, а потом опять на меня и рассмеялась. — Не будь занудой! Я встал на танцевальную платформу. Выбирала музыку и уровень сложности Мэри. И, хотя изначально мы договаривались лишь на одну песню, её удалось остановить только спустя пять раундов непрерывных скачков по платформам. Когда экран на мгновение потемнел, я с отвращением скривил рот, увидев собственное отражение. Волосы были растрепаны, у лба и шеи они вообще приклеились из-за подступившего пота. На фоне друзей я выглядел как волнистый попугай, попавший под дождь. — Быстро же ты сдался, Эрик. На моем экране высветила буква «C», а у Мэри — «А» и пять звезд. Спрыгнув с платформы, подруга направилась к выходу из комнаты с аркадными играми с прямой осанкой, вздёрнутым вверх подбородком и пружинистым шагом, будто пританцовывая. — Нечего было так тепло одеваться, дурачок, — бросила Мэри на прощание, стянув мне на голову капюшон. Мы разделились и разбрелись по парку. Я решил в первую очередь прокатиться на самой высокой американской горке, чтобы хоть как-то освежиться и привести себя в порядок, а после намеревался отыскать Гордона и остальных. Мэри и Вивьен к тому времени уже вышли из парка и отправились на прогулку по городу. — Так у девушек это нормально? — Что? — Терять тридцать миллилитров крови в месяц, — заявил с совершенно серьезным выражением лица Эрик. — Вычитал это в интернете. — Отстань, я не хочу говорить об этом, — Мэри со всей силой толкнула друга плечом. — И быть агрессивными, как Дрейк круглый год. Мэри кинула на друга злой взгляд и взмахнула рукой, предупреждая об ударе, и, не получив должной реакции, со всей силы проехалась по его спине, но Эрик не дернулся, даже выражение лица не сменилось — только губы скривил. — Можешь ещё сильнее ударить, если тебе от этого станет легче. Я не отстану. — Придурок! — А я и не спорю, — парень пожал плечами и посмотрел на наручные часы. Кажется, пора было выдвигаться на урок. — А Томас ничего не сказал? — Какой Томас? А, новенький… Да нет, только спросил, всё ли с тобой в порядке. Ну, я ему сказал, что жить будешь. Мэри состроила кислую мину и фыркнула. Нужно было как-то исправить первое впечатление Томаса о ней. Гордона я нашёл в зоне для курящих. Таких мест в парке было немного, поэтому мои поиски продлились недолго. Нейтан и Дрейк уже заняли места в ближайшей кафешке с фастфудом. Вскоре мы присоединились к ним. — Что это с тобой? — спросил Нейтан при виде меня. Я посмотрел на своё отражение в зеркале телефона — при виде этого покойная бабушка бы заставила быстро бежать в отель и менять одежду, иначе простужусь. Кровь припала к моим щекам, а кожу изнутри словно иголки покалывали. — Побывал сразу на двух американских горках, — слова вырвались из моего рта, словно из пулемета. Сердце всё ещё бешено билось, вот-вот готовое вылететь из гортани. — И как тебе? — Нормально. Гордон, а ты где был? — Нигде. — Серьёзно? — я привстал с места и сразу же пожалел, тело всё ещё немного трясло. — Мы сюда пришли, чтобы каждый хотя бы на одном аттракционе покатался, — присев обратно на место, я посмотрел на Гордона с надеждой. — Неужели тебе ничего не приглянулось? — Колесо обозрения, — задумчиво произнёс он. — Тебе, что, с высоты своего роста уже весь парк не было видно? — голос Дрейка заметно повысился, затем он добавил уже тише. — Шучу. Я бы тоже на нём прокатился. И Эрик был бы рад присоединиться к нам, правда?