Десять лет назад
Я совершенно привычно и безмятежно листала учебник по литературе в поисках стиха, который нам задали выучит наизусть в качестве домашней работы. Я любила побыть волком одиночкой, будучи увлечена какими-то размышлениями, и вот сейчас мне действительно не было никакого дела до других, когда в голове вертелись рифмованные строчки сонеты Шекспира. Нашептывая себя под нос, я не сразу услышала, как меня окликнули. — Дэвис, ты что оглохла? — до чертиков знакомый голос рявкнул чуть ли не около уха. Я подпрыгнула, едва не выронив книгу из рук. — В своём уме так подкрадываться? — зашипела я, старая не подавать виду, что растерялась, скрывая этот факт под напущенной маской негодования. — Если разговор. Отойдем? — сухо кинул он и, даже не дожидавшись моего ответа, развернулся, твердым шагом направляясь за угол длинного школьного коридора. Мне не оставалось ничего так покорно повиноваться и пойти за ним. Оказавшись в тупике коридора, что чаще всего использовался для обсуждения всяких сплетен, я увидела за спиной своего бывшего друга целую толпу его нынешних «последователей». — Ты, кажется, просил отойти. Если ты не в курсе, это выражение используется для того, чтоб избежать лишних ушей. С таким же успехом мы могли поговорить там, в коридоре, где между прочем гораздо меньше людей, чем членов твоей личной свиты у тебя за спиной, — я сложила руки на груди, пытаясь унять дрожь внутри себя. Жопой чувствую, не к добру всё это собрание. — Слишком много слов, Дэвис, — в его голосе слишком сильно ощущалось какое-то пренебрежение. — Ты не в том положении, чтоб выделываться, — кто-то из его шавок подал голос. Русоволосый паренек лишь усмехнулся, отведя свой светлый карий взгляд в сторону и вновь медленно переведя его на меня, продолжил говорить: — Мне тут одна птичка напела, что ты плохо спишь ночами. — Что? — я нахмурила брови. — Что слышала. Мысли обо мне никак не дают тебе покоя, милая, — он наиграно скривил гримасу сочувствия, и в эту же секунду его лицо приобрело до этого не бывалый холод. — Я все знаю. Внутри меня разом все оборвалось. Колючий жар пробил конечности, заставив гореть кончики ушей. Я едва сумела сглотнуть ком в горле, что не давал сделать даже короткого рваного вдоха. — Запомни, Дэвис, такие неприглядные мыши, как ты, всегда будут в конце моей пищевой цепочки. Так что, советую делать заметки в личном дневнике после сна, ведь поцеловать меня в жизни тебе вряд ли удастся, дорогая, — он сделал выстрел без особых раздумий, просто взял и выстрелил, хотя мог этого не делать. Мне казалось, что я проглотила горящую спичку, что теперь сжигала меня изнутри, безжалостно оставляя болезненные, уродливые ожоги на моей душе, пока он улыбался. Едва заметно, одним уголком губ, улыбался, радуясь меткому выстрелу, даже не задумываясь над тем, что совершил преступление. В один миг призма идеальности и совершенства, через которую я уже несколько лет смотрела на него, очаровано вздыхая, показала мне реальную картину действительности. Теперь предо мной стоял уже не объект моего вожделения, а подлый, полный желчи жалкий мальчишка, что всё это время пытался самоутвердиться за мой счет. Кареглазый победно подходит ближе, а мне хочется вскинуть руки, чтоб он не приближался ко мне даже на пушечный выстрел, но вместо того, что влепить ему знатную пощечину, я глазами загнанного зверя наблюдаю, как он склоняется к моему уху, шепча напоследок: — Ничего личного, малышка Дэвис. Просто каждый должен знать свое место. Не питай себя надеждами о нашем светлом будущем, потому что его нет. Он, как бы невзначай, толкает меня плечом проходя мимо, под оглушительную трель школьного звонка. Я чувствую, как внутри все рухнуло. Весь мой мир рухнул под весом боли быть преданной. Все поспешно уходят следом за своим «главарем» под сопровождение длинного, раздражающего звона, ошибочно считая это звуком своей победы, но мало кто знал, что для меня это был далеко не конец, а лишь оповещение о начале второго акта. В коридорах вновь становится тихо, я лишь слышу шаги не впопад и восхищенные перешептывания. — Пошел к черту, Бибер! Я срываюсь на твердый выдержанный крик, словно готовилась к этому всю свою жизнь. Словно все это время была немой, но мой голос вдруг прорезался.Наши дни
Вечером того же дня судьба преподнесла мне довольно утешительный подарок, некое лекарство от всех моих невзгод. Вы сейчас покрутите у виска, когда узнаете, что тем самым волшебным исцелением для меня стал незапланированный переезд в Англию. Подобный исход обстоятельств диктовал наш семейный бизнес, поэтому я с не бывалой легкостью собрала свои чемоданы, оставив все дерьмо на старом месте жительства, и упорхнула жить на долгих десять лет в старушку Европу. Правда, летела я туда пташкой с подбитым крылом, но главное, что не мёртвым грузом. Вся эта в целом малоприятная ситуация оставила на мне неизгладимый след, где-то на сердце красуется затянувшийся шрам от его пули, но при этом всём я постаралась изъять максимальную пользу из этого какого-никакого опыта. Уже тогда, будучи ещё глупенькой тринадцатилетней девочкой, я зареклась никогда больше не позволять никому так с собой обращаться. Это раннее поражение научило побеждать, закалило, воспитало во мне непоколебимый дух. Но почему же вся та гремучая смесь гнева, обиды, бессилия тревожит мою душу из раза в раз, стоит только кому-то упомянуть его имя? Чертов предатель — Джастин Бибер. Я встряхиваю голову, ощущая, как на языке появляется горечь от гнетущих воспоминаний. Зажав кнопку на дверце машины, я открываю окно до упора, немного высунув в него голову, в попытке проветрить мысли в своей голове. Пропитанный морским бризом воздух просачивается в легкие, путается где-то в волосах, портя безупречную укладку, и я, вправду, начинаю жалеть, что не послушала маму и надела нежно-голубой брючный костюм вместо легкого летнего платьица. От видов небольшого частного коттеджного городка, расположенного неподалёку от Санта-Моники, на душе порядком потеплело. В глубинах своего сознания я все же ликовала, что решилась на эту поездку после несколько часовых уговоров мамы развеяться с ними в нашем летнем поместье. Я даже закрыла глаза на то, что имя Джастина Бибера фигурировало в нашем оживленном обсуждении слишком часто. Когда-нибудь это нужно сделать. Нужно посмотреть в глаза этого засранца и уже ему осознать свое место. А пока я наслаждалась родной Америкой, которую я не видела уже столько долгих лет. Бизнес-дела в Европе решились довольно быстро, для этого хватило пары лет, но родители всё же решили остаться со мной до окончания обучения в лицее, а потом я поступила в парижскую Сорбонну, и отец с мамой со спокойной душой вернулись в Сиэтл. И если они раз в пару месяцев все-равно мотались в Штаты из Великобритании, то я ни разу за эти десять лет так и не побывала на родине. Оглядываясь вокруг, сначала все показалось чужим и давно забытым, но теперь, когда наша машина рассекала по дорогам с детства знакомых улочек, меня окутала теплая грусть. Я наконец-то дома… Сотни мыслей вихрем проносятся в моей голове, десятки воспоминаний, все наваливается одним разом, и я чувствую, как к горлу подступает ком, а в носу неприятно щиплет. Неосознанно я уже начинаю себя ругать за то, что выбрала далеко не самое подходящее время, чтоб раскисать. Я отодвигаюсь от окна, прикрывая его, и приглаживаю слегка растрепавшиеся волосы. — Милая, тебя укачало? — меня окликнул голос мамы с переднего пассажирского места. — Ты побледнела. Она поворачивает голову, выглядывая из-за сидения, и бегло изучает моё состояние. — Все в порядке. Просто, всё это немного волнительно. Я так долго не была дома, — я выдавливаю из себя полагающую хорошему тону мягкую улыбку. Мама улыбается мне в ответ, но на ее портретном лице появляется тень грусти. — Малышка, все пройдет отлично. Ты ведь знаешь, как тепло к тебе относятся Петти и Джереми, — ее размеренный, аристократично поставленный голос заставляет немного расслабиться и угаснуть зарождающиеся во мне сомнения. — Твоя мама, как всегда, права. Тебе просто не о чём беспокоиться, моя дорогая. Ты просто очаруешь всех своей красотой и остроумием, — в очередной раз крутанув руль мужчина затихает, но вскоре, выровняв машину, спешит продолжить: — Биберы скучали по тебе не меньше нас. Знаешь, как они готовились к твоему прибытию. К тому же, Джастин уже далеко не мальчишка. Мне кажется, вам удастся всё уладить. — Согласна, давно пора всё уладить, — я вновь прибегаю к манерной улыбке, держа лицо. Родители вскоре возвращаются к очередному разговору про недавнее падение фондовой биржи, позволив мне сделать вздох громче, чем положено приличной даме. Я выравниваюсь на сидении, мельком взглянув в лобовое стекло, и мне спирает дыхание окончательно, когда в поле зрения попадает проглядывающий сквозь ухоженную зеленую растительность особняк Биберов. В попытке избавиться от внезапно подступившего волнения, я начинаю вести размеренный счет про себя, но мне удаётся досчитать лишь до двенадцати. Автоматические ворота приветливо пропускают нас на просторную территорию их летнего поместья, и я слышу, как в висках стучит собственный пульс. Родители, не особо посчитавшись с моей потребностью собраться мыслями, быстро покинули автомобиль, заставляя и меня не задерживаться. Я делаю глубокий вдох, прикрывая глаза, и в эту же секунду решительно берусь за ручку дверцы открывая ее. Я покидаю машину выдержанно, неторопливо, словно мне нет никакого дела до того, что сейчас я столкнусь с бессовестными карими глазами, которые я не видела почти пол своей жизни. Я поправляю свой идеально сидящий на моей фигуре брючный костюм, одним движением откидываю назад мягко завитые пряди светлых волос и, спрятав ладони в карманы брюк, невозмутимо зашагаю к уже встречающей нас на пороге хозяйке дома, звонко стуча высокими шпильками. — Изабелла, детка, ты такая красавица, — миссис Бибер радушно встречает меня, словно мы и в правду близкие родственники, целуя меня в обе щеки, крепко обняв. — Мы успели порядком соскучиться за тобой. Миловидная женщина скользит вниз по рукам, мягко взяв меня за ладони, изучая. Я делаю тоже самое, и мне кажется, что она только похорошела за эти годы моего отсутствия. Мы стоим так каких-то полминуты, и она, словно едва сумев от меня оторваться, торопливо зовет всех пройти к ним в дом. — Что же мы стоим. Проходите, дорогие. На моем лице совершенно бесконтрольно расцветает теплая улыбка. Детские воспоминания оживают в моей голове и кажутся, что и вовсе не было этой пропасти в десять долгих лет. Дом, хранивший мою детскую дружбу, остался все таким же светлым с большими панорамными окнами, таким же огромным, как и когда-то для маленькой девочки, что плутала в его закоулках, играя в прядки, но в глаза кидался свеженький ремонт, до конца даже не выветрился запах лака и краски. — Белла, сколько лет, сколько зим, — передо мной выросла фигура Джереми, еще более статная, возраст был ему к лицу. — Дядя Джереми, — я с удовольствием шагнула в его распростертые объятья. — Вы почти не изменились. — Мы, да, а вот ты, мышка, порядком, — темноволосый широкоплечий мужчина отстранился, как в детстве, мягко щелкнув пальцем мне по носу, заставляя зажмуриться. — Какая прелесть, — от этого бархатного голоса по телу пробежались неспокойные мурашки. — Сорбонская элита решила снизойти до нас, простых смертных? Я, собрав всю свою волю в кулак, уверено шагнула в сторону, выйдя из-за скрывающей меня фигуры мистера Бибера, постав перед парнем во всей красе. Он нахально пробежался по мне глазами с ног до головы, остановившись на моем взгляде, и губы его содрогнулись в легкой удовлетворенной ухмылке. — К чему эта зависть, милый, Йельский университет уже потерял былой престиж? — я выдержано улыбнулась, немного поведя плечами. — А ты подросла, Изабелла Дэвис, — произносит он, горделиво вскинув голову, и в старой привычке облизывает губы. — Взаимно, Джастин Бибер.