Ночные шорохи

      Тёплый солнечный день – лучшее время для торговцев и купцов на рынке. Обычно в промежутке между рассветом и полуднем на торговых улицах Стамбула, сплошь заставленных лавками продовцов, собиралось много народу, желающего купить шёлка, свежего шербета и ароматного хлеба. Тогда вокруг было шумно, купцы созывали к себе покупателей, в воздухе раздавались весёлые разговоры и крики простых людей, услышавших об очередном мудром решении Султана Сулеймана и теперь на все лады прославлявших его благородное правление. Бали-бей и сам любил гулять по рынку в такие дни, встречать по дороге знакомые лица, пробиваясь к ним через непроходимую толпу, и собираться в кругу своих друзей, болтая о разных пустяках. Но так было раньше. Сейчас, глядя на разбитые и сожжённые улицы великого города, он чувствовал странную опустошённость в груди, будто вместе с этим его лишили чего-то очень важного. Сейчас кругом стояла угнетающая тишина, так что был слышен каждый шорох в пограничном лесу, и каждый неосторожный шаг непременно был слышен кому-то другому. Стамбул медленно, но верно восстанавливался почти с самого начала, но до площади, где раньше располагался рынок и тянулся до самой пристани, янычары ещё не добрались.       Солнце без стеснения бросало свои лучи, позволяя Бали-бею во всех подробностях рассмотреть руины, в которые превратилась столица. Каждый разрушенный дом напоминал ему о том, что случилось, и хотелось сбежать от этих воспоминаний, что причиняли лишь нестерпимую боль. Его сердце и так разрывалось от осознания того, куда он идёт, а теперь ещё и эта мёртвая атмосфера давит на его плечи, забирая последние силы. Время тянулось бесконечно медленно, и, как оказалось, проходить эту улицу без выставленных по её периметру лавок и ларьков превратилось в довольно нудное занятие, совсем не приносящее удовольствие. Уже приближался полдень, а они даже половины всего пути не прошли.       Они покинули Топкапы на рассвете, когда птицы только-только начали свои заливистые песни. Именно сегодня, в день, когда весна переходит в лето, Ибрагим и Нигяр покидали Стамбул навсегда. Бали-бей, как и обещал, отправился вслед за ними, чтобы попрощаться. Всю дорогу от ворот Дворца до пристани он чувствовал тяжесть в груди и какую-то непонятную усталость. У него уже не было сил на то, чтобы выражать свою скорбь и печаль от предстоящей разлуки, и пусть где-то внутри него царапала когтями сердце ноющая боль, он давно научился не обращать на неё внимание и принимать как должное, как часть себя. Может, после исчезновения Ибрагима и Нигяр что-то изменится, но пока он не чувствовал на языке вкус жизни, а просто существовал для какого-то неведомого предназначения.       Они шли долго и в тишине. Бали-бей держался позади, предоставив Ибрагиму и Нигяр возможность идти впереди, держась за руки. Всё это время он не мог оторвать взгляда от Нигяр, желая запомнить её во всех деталях, потому что знал, что больше такой возможности может и не представиться. Она была одета в простое платье из недорогого шёлка, так что теперь было сложно отличить её от простой девушки. Посмотрев на её непримечательную причёску и отсутствие украшений, никогда нельзя было сказать, что когда-то она была калфой и служила в гареме Султана. Ибрагим, подстать возлюбленной, тоже не стал выделяться. Статус великого визиря, не без позволения Аллаха, перешёл к Бали-бею, и теперь воин даже не знал, как обращаться к бывшему паше. Но это было совсем не важно. Самым главным для Бали-бея было то, что и Нигяр, и Ибрагим занимали особое место в его сердце.       «Почему мне так важно знать, что ты в порядке?       Почему так важно видеть твои глаза?       Почему мне важно искать с тобой встреч, я не могу прогнать тебя прочь?       Почему ты важна для меня и твои слова?»       Пристань встретила их шумом и плеском морских волн, равномерно накатывающих на берег и разбивающихся о помосты. В небе, под самыми облаками, кружили чайки, оглашая всё своим пронзительным криком, на воде плескалась солнечная дорожка, приобретая берюзовый оттенок, и само море казалось прозрачным, не тронутым грозовыми бурями. На пристани стоял всего один корабль – тот, на котором Ибрагиму и Нигяр предстояло перебраться из Стамбула в Паргу. Он был достаточно большим, с широкими парусами и крепко сделанной кормой. На борту их уже ждал капитан, но, видимо, никуда не торопился, так что у них было время как следует попрощаться.       Нигяр первой спустилась на деревянный мост, который тут же скрипнул под её ногами. Ибрагим последовал за ней, а Бали-бей предпочёл остаться на берегу, чтобы не навязывать им своё присутствие. Дуновение морского бриза приятно расширяло его сдавленные лёгкие, проясняя разум и вдыхая в него новую надужду. Он сощурился, посмотрев на лазурное небо, и удовлетворённо кивнул сам себе, отметив, что шторма не будет. У них ушло много времени на то, чтобы пройти весь город от края до края, и теперь, если они задержатся, смогут наблюдать красивый закат на горизонте. Видимо, Ибрагим и Нигяр хотели его дождаться, потому что не спешили взбираться на корабль, а стояли на краю моста, обнявшись и негромко переговариваясь. Бали-бей пристально наблюдал за ними, и в тот момент, когда Нигяр обернулась в его сторону и печально улыбнулась, у него трепетно подпрыгнуло сердце, а поперёк горла встал ком.       «Может, потому что я люблю тебя?       Может, потому что ты мне дорога?       Может, потому что каждый день с тобой это что-то новое,       И благодаря этому я могу решить, кем мне быть?»       Бали-бей наблюдал за тем, как розовеет небо, и прислушивался к спокойной стуку своего сердца. На самом деле это спокойствие было обманчивым, поскольку он всеми силами удерживал себя от того, чтобы не дать отчаянию и страху перед будущем захлестнуть его разум. Ему необходимо было сохранять хладнокровие, как в битве, но почему-то сейчас это давалось ему с большим трудом. Почему ему так трудно удерживать свои эмоции?       – Я хочу посмотреть на закат рядом с тобой.       Бали-бей вздрогнул, очнувшись от своих мыслей, и обернулся на звук родного голоса Нигяр, встретившись с её ласковым взглядом, обрамлённым нескрываемой тоской. Она уже скучает по нему, даже не успев покинуть, а он уже пытается отсрочить неизбежное, даже не проводив её в последний путь. Избранница Ибрагима встала рядом с ним, устремив взгляд в недоступную даль, и от её близости сердце Бали-бея стало биться чаще, будто стремясь вырваться к ней навстречу. Лёгкий ветер обдувал её лицо, перебирая волосы за спиной, она щурила свои прекрасные глаза, спасаясь от солнечного света. Но на губах её застыла расслабленная улыбка, словно она была счастлива.       – Пообещай мне, Бали-бей, – тихо обратилась Нигяр к воину, заставив его посмотреть ей в глаза. – Пообещай, что будешь писать мне письма. Я хочу знать, что с тобой всё хорошо.       Бали-бей слегка улыбнулся, наклоняя к ней голову.       – Я обещаю, дорогая, – прошептал он в ответ. – Я буду каждый день приходить сюда и смотреть на горизонт. Я буду ждать тебя.       Нигяр мягко засмеялась и взяла Бали-бея за руку, разворачивая его к себе. Он почувствовал трепет во всём теле, а кожа горела огнём в том месте, где Нигяр к нему прикасалась. Он крепко сжал её пальцы, словно надеясь передать ей через это прикосновение все свои переживания и чувства, но вынужден был признать поражение. Нет, она никогда не узнает, что он чувствует на самом деле.       – Я не вернусь, – еле слышно выдохнула Нигяр, разрушив его последнюю надежду. Ему хотелось это отрицать, внушать себе несбыточные мечты, но только не верить.       Бали-бей зажмурился, переживая новый приступ удушающей боли. Словно в тумане он опустил голову, прижимаясь лбом ко лбу Нигяр, и закрыл глаза, сдерживая частое дыхание. Она не должна знать, что ему страшно. Ей не нужно знать, что он переживает за неё и не хочет отпускать, как пришлось ему отпустить Рустема. Он через силу сглотнул, стараясь запомнить свои ощущения от этих мгновений. От последних мгновений с ней.       Бали-бей открыл рот, намереваясь что-то сказать, но его голос превратился в сдавленный хрип, отчего пришлось напрячься и начать сначала.       – Я всё равно буду ждать.       Время для Бали-бея остановилось, и уже не имели значение приближающейся закат, прохладный ветер, свистевший в его ушах, и взгляд Ибрагима, наблюдающего за ними. Он забылся, растворившись в одиночестве с Нигяр, будто на пристани были только они, а всё происходящее было сном. Однако прежняя печаль, сдавливающая ему горло, и ощущение пустоты там, где должно биться счастье, напоминали ему, что от этого кошмара не суждено проснуться.       – Бали-бей, – как сквозь туман услышал он голос Нигяр, который отныне будет причинять ему боль.       – Нигяр? – выдавил он, приподняв голову и посмотрев ей в глаза через пелену, заволакивающую его зрение.       – Отпусти меня.       Грудь Бали-бея мгновенно пронзила стрела, он крепче сжал руки Нигяр в своих, прекрасно понимая, чего она просит. Он знал, что так нужно, но не мог заставить себя согласиться. Внутри всё разрывалось и холодело.       – Нет, – прохрипел он в ответ против воли. Он почувствовал, как Нигяр медленно отстраняется, высвобождая свои руки из его пальцев, но он только сильнее вцепился в них, будто, если отпустит, она раствориться в воздухе без следа.       – Отпусти меня, пожалуйста, – уже с мольбой попросила она, и в голосе её прозвенело отчаяние.       – Нет! – в исступлении отрезал Бали-бей, но его руки сами собой разжали хватку, и Нигяр оказалась на свободе. Она отстранилась от него и подняла голову, заглядывая ему в глаза.       – Последний раз, Нигяр, – хрипло обронил он, в надежде подаваясь вперёд.       Нигяр улыбнулась и с готовностью привстала на цыпочки, вытягивая к нему шею. Бали-бей едва не задохнулся от предвкушения и в тот же миг почти неощутимо коснулся губами её мягких губ, в наслаждение закрывая глаза. Он пытался сосредоточится на своих ощущениях, запомнить каждую мелочь в своём состоянии, но поцелуй продлился всего секунду, а потом Нигяр бросилась ему на плечи. Бали-бей сперва растерялся, но, почувствовав на спине её тёплые руки, прижал её к себе так близко, словно хотел впитать в себя её существо. В рёбра ему отдавалось глухое сердцебиение Нигяр, её жаркое дыхание опаляло ему шею, аромат наполнял лёгкие, прогоняя пустоту. На это короткое мгновение он будто снова ожил и внезапно понял, как трудно ему будет смириться с этой потерей. Найдёт ли он в себе силы жить дальше?       – Нигяр! Нам пора! – прокричал Ибрагим с края моста, разрушая спокойствие, которое удалось обрести Бали-бею в объятиях с ней.       Нигяр послушно, но словно нехотя, отпустила Бали-бея и напоследок одарила его улыбкой. В её глазах было столько любви, что у воина закружилась голова, а под рёбрами защемило. Он подал ей руку, помогая снова перейти на мост, и проводил к Ибрагиму, теряясь в потоке своих мыслей и противоречивых эмоций.       Ибрагим развернулся к Бали-бею и со всей признательностью кивнул ему.       – Прощай, храбрый воин, – улыбнулся он, не скрывая гордости в голосе. – Спасибо за всё.       – Прощайте, друзья, – на одном дыхании ответил Бали-бей, глубоко тронутый словами Ибрагима. Он склонил было перед ним голову, но бывший визирь притянул его к себе, заключая в объятия. Воин усмехнулся и провёл рукой по гладкому кафтану друга, словно надеясь запомнить его на ощупь.       «Как я узнал, что ты дорога мне?       Как я понял, что нет для меня ничего дороже твоей улыбки?       Как я решил, кем хочу быть,       Чтобы у нас была одна жизнь?»       Облака расступались, пропуская солнце, спускавшееся вниз по небу, к самому горизонту. Над морем раскинулись его розовые и золотистые лучи, окрашивая водную гладь и небосклон во всевозможные цвета от голубого до тёмно-синего. Море уже поглотило краешек светила, на землю уже медленно спускались наступающие сумерки, знаменуя конец дня. Ибрагим первый забрался на борт корабля и обернулся, подавая руку своей спутнице. Судно равномерно покачивалось на волнах, пока капитан и его немногочисленная команда развязывали канаты, удерживающие его на берегу. Бали-бей стоял на мосту, наблюдая за отплытием, и старался ни о чём не думать. Помимо тоски, охватившей его сознание, и неотвратимого ощущения того, что он упускает нечто важное, являющиеся частью него, он чувствовал сладостную истому на душе. Его сердце сжималось всё сильнее по мере того, как корабль отходил всё дальше от берегов Стамбула, пускаясь в свободное плаванье.       Последние лучи меркли, но было ещё достаточно светло, чтобы Бали-бей мог видеть, как мощное судно удаляется от него навстречу тонущему солнцу. Ему казалось, что он чувствует рядом чьё-то тихое присутствие, а с расстояния в несколько метров на него смотрит дорогая Нигяр, которую он всё же отпустил и, похоже, что навсегда.       Свет исчезал, на фоне догорающего заката корабль превращался в неприметную точку на горизонте, теряясь в наступающей тьме. Кругом стояла тишина, которую дополняли шуршание волн и игривый ветер, подгонявший их к берегу. Бали-бей не сводил глаз с горизонта.       «Я обещаю, что мы будем вместе всегда,       Я клянусь, что буду любить тебя вечно,       Я буду скучать по тебе все эти дни       Больше, чем когда-либо».