Неосторожное слово — и ребёнок взрослеет, обманутая любовь — и человек ожесточается. Андре Моруа
Слишком долгое время я ничего не ощущал. Лишь чувствовал биение своего сердца. Вокруг была сплошная тьма. Тьма окружила меня полностью, а слёзы, лившиеся в моей душе, не могли выйти из моего тела. А я всё плакал и оплакивал, грустил и уходил в себя. Оплакивал прошлого себя, который прожил такую жизнь. В какой-то момент я начал различать звуки. Первое, что я услышал, был чей-то смех. Они смеялись. Надо мной? Вполне возможно. Отличник, порядочный парень и мамин помощник умер от того, что пытался спасти свою мать. Я вспомнил обо всём. О всей боли, что испытал, о том, что умер, и о встрече с богом. Моя личность смешалась с телом, в которое я попал. Я всё еще не мог делать ничего существенного, но я мог двигаться и слышать. Я пытался отвечать на звуки, надеялся, что меня услышат. На мои действия снаружи лишь пищали и радовались. Неужели они счастливы, что я заперт в этом месте? Когда снаружи было тихо, всё мое время занимали мысли. Я очень много думал. О том, что буду делать дальше, где я нахожусь и обо всём, что приходило в голову. Даже думал как когда-то в детстве украл из супермаркета леденец, а потом всеми усилиями пытался не попадаться рядом с тем местом: боялся, что найдут и заставят заплатить. А потом, повзрослев, забыл об этом. Только вот привычка избегать этот магазин осталась. Мысленно усмехнувшись этому воспоминанию, я удивленно вздрогнул. Я увидел… свет. Что-то белое было впереди моих глаз. Это было похоже на тот свет в конце тоннеля, о котором рассказывают люди в фильмах. Неужели я буду свободен?! Мои руки сами потянулись к свету, а я смог открыть глаза. Казалось, что все эти дни, месяца страданий во тьме прекратилось. Всеми силами я пытался выбраться из этого темного места, приближаясь к свету. Первым наружу я высунул голову, а после и всё моё тело покинуло то страшное место. Когда оказался вне заточения, я прищурился от большого количества света. Всё расплывалось и от этого у меня закружилась голова, но я все равно был рад. Я мог дышать и осязание тоже начало работать. А еще…я мог говорить? — Уаа! «Что это сейчас было?».***
Только через пару дней я понял, что мой разум оказался в теле младенца, бывшего ранее в утробе его матери. Это было довольно странно, поэтому я старался не вспоминать все ощущения в прошедшие месяцы и сосредоточится на понимании этого мира, саморазвитии и размышлении. Я очень плохо видел и лишь приглушенно слышал звуки, поэтому большая часть моих сил уходила на то, чтобы пытаться научиться различать цвета и людей. Я не мог разобрать черты лица матери, но у неё были огенно-рыжие волосы, светлая кожа и очень мягкий, тихий голос. Для меня она была словно ангелом, спустившимся с небес. Моим личным ангелочком. Отца я не видел, но как я понял, мы с матерью лежали в роддоме, поэтому вполне возможно, что сюда не пускали посторонних. Двигать телом было очень сложно, даже от простых движений меня начинало клонить в сон. Я очень быстро уставал и постоянно засыпал. Не могу сказать, что это круто, хотя многие люди с удовольствием будут жить сном. Постоянный сон очень утомляет разум. Хочется с кем-то поговорить, побегать и попрыгать, а приходится лежать днями рядом с мамой и слушать крики собрата по комнате. Кстати, если его крики громкие для меня, у которого сейчас плохо со слухом, то как их терпят взрослые?.. Тело невыносимо болело, причин этого я не знал. Возможно потому-что у меня оно очень слабое и неокрепшее, а может что-то иное. Я как настоящий мужчина старался терпеть и плакал только по важным причинам, но не перебарщивал с терпимостью. Всё таки младенцы должны плакать, а то это будет считаться странным. Взамен слезам я постоянно улыбался. Искренне улыбался. Через неделю или около того я впервые попал домой. Внутри стоял запах шоколадного пирога и красок. Сразу захотелось есть, поэтому когда я начал проситься, то мама рассмеялась, наверное она тоже почувствовала этот сладкий запах. Моя родительница была доброй и всегда выполняла мои просьбы, даже если жутко уставала из-за постоянной беготни туда-сюда чтобы найти мне что-то. В первом дне, проведенном дома, я узнал, что моя мама любит рисовать. В комнате, где мы спали было полно канцелярских принадлежностей, а мамуля постоянно чиркала что-то в блокноте. Хотелось бы посмотреть на её работы, только вот она всё держит закрытым и у меня нет возможности увидеть хоть один её рисунок. Как минимум потому, что я младенец, а как максимум потому, что она прячет все рисунки и убирает их как можно дальше от посторонних глаз. Мои дни проходили однотипно, мы даже ни разу не вышли погулять, а мама всегда заказывала еду на дом. Я не видел курьеров, так что за всё время я приблизительно запомнил только, свою уже, маму. Я старался учить язык, на котором разговаривала женщина, потому что это определенно пригодилось бы мне в будущем. Научился различать какие-то простые слова по типу «мама», «ты», «я». Говорить я всё еще не мог, а даже если сумел бы, то не стал бы показывать свои возможности перед матерью по очевидным на то причинам. С каждым днём я влюблялся в свою мать всё больше. Как ребенок к матери, конечно. Перед сном она пела мне спокойные и добрые песни, рассказывала рассказы и любила поговорить со мной о чем-то, что её сильно интересовало. Когда начинала говорить, её было почти невозможно остановить. Но я и не собирался останавливать леди, потому что её речи были ласковы и приятны для моих детских ушей. Её улыбка была ярче солнца, а вьющиеся волосы прекраснее всего, что я видывал раньше, в своей прошлой жизни. Я не всегда понимал, о чём она говорила, но как я заметил, она никогда не упоминала моего второго родителя. Избегала эту тему и старалась не упоминать ничего связанного с папой. Это меня немного тревожило, но в такие моменты, когда она замечала мою печаль, мама всегда брала меня на ручки и счастливо улыбаясь, целуя меня в щёку, поэтому я попросту забывал об этом. Мама часто говорила по телефону. Нельзя сказать, что ей это нравилось. Это было связано с её работой или вроде того, поэтому она всегда была сосредоточена и уставала после особо долгих вызовов. Она подолгу спала, а я старался не мешать её сну и лишь лежал рядом и умилялся её мирно сопящему личику. Она часами рисовала за своим рабочим столом. Не спала ночами. Когда заканчивала, заваливалась в кровать и спала очень-очень крепко. Я поражался её любви к рисованию, так много эмоций во время рисования своих работ я видел впервые. Бережно относилась к листам, всё делала аккуратно и боялась помять даже угол. Если всё таки не выходило оставить работу в идеальном виде, то она зачастую расстраивалась. Она грустила из-за мелочей, но быстро выходила из плохого состояния, снова становясь счастливой. Как-то раз она сказала мне, что не любит подолгу грустить, потому что считает, что нашу жизнь должны наполнять улыбки. Когда мне было месяц отроду, мама купила маленький кусок тортика, который, как ей сказали, она могла съесть без особых проблем в будущем моём кормлении. Ведь кормящим матерям нельзя есть многие продукты, так как это может негативно отразиться на ребенке: покроется сыпью, а в будущем у него вообще может появиться аллергия на данный продукт. Женщина задула свечи, сказала мне что-то ласковым голосом и погладила по голове. Отпраздновав небольшую дату, я уснул, а она уселась за работу. Я не знаю, сколько я проспал, но мне приснился кошмар. Какой кошмар не помню, но я проснулся со слезами на глазах. Была поздняя ночь, а девушка сидела со включенным светильником и снова что-то чиркала за рабочим столом. Когда она резко оторвалась, услышав мои всхлипы, я не смог себя сдержать и заплакал. Женщина подбежала ко мне и взяла на ручки, обнимая и укачивая. В этот момент я понял, как сильно люблю её. Я не хочу её потерять. Всё хорошее, к моему несчастью, не длится долго. Мне было не больше пары месяцев, когда это произошло. В тот момент я спал. Вокруг была тишина и единственное, что заставило меня проснуться от сладкого сна — нехорошее предчувствие и запах дыма. Открыв глаза, я задвигался и начал поворачивать голову, чтобы хоть что-то увидеть. Первое, что заметили мои глаза, так это горящие шторы возле рабочего стола, где сейчас спала моя мать. Моим жалким зрением я не мог увидеть, от чего начался пожар, но он распространялся всё дальше и дальше. В тот момент, как я увидел это всё, в мое горло встрял комок. Я не мог кричать. С ужасом в глазах я пытался дергаться, стараясь издать как можно больше шума. Как эта женщина вообще могла спать в такой ситуации?! Похоже, от переутомления от работы, она не заметила, как отключилась. В последние дни она подолгу работала и почти не спала, поэтому её организм принудительно отключил систему. Как только я смог вскрикнуть, в тот же миг её волосы, словно солома вмиг загорелись и женщина мигом проснулась, шокировано смотря по сторонам и хватаясь за остатки волос. Зря схватилась. Её рука прикоснулась к огненному монстру и женщина заорала. Возможно от боли, возможно от шока, а возможно от того и другого одновременно. Мама с ужасом опрокинула стул нетронутой огнём рукой и упала на задницу, её глаза заслезились, а сама женщина начала бормотать что-то непонятное. Девушка схватилась за горящую голову и обернулась, смотря на меня. Тогда я не понял, что означал этот взгляд. Там было так много значений, но единственное, что их объединяло, было страхом. Женщина всхлипнула и издала последний вопль. Она упала. Я не знал, мертва она или просто без сознания. Мне было не до этого. В моих глазах было отчаяние. Я бился, стараясь закричать, но мое тело не слушалось, поэтому были слышны лишь мои всхлипы, но моё лицо было полностью в слезах и как открытая книга выражало сейчас все мои эмоции. Почему я снова оказываюсь в такой плачевной ситуации? Я снова умру? Моё тело задрожало в конвульсиях. Больно… так больно. «Точно, дым ведь нельзя вдыхать!». Умная мысль пронеслась в моей голове, а я попытался задержать дыхание. В глазах медленно темнело, пока комната горела. Как младенец, я не мог ничего сделать. Я мог лишь принять свою судьбу, верно? Не в первый раз. Но…я не хотел умирать. Всё во мне кричало, что ещё рано, что я ещё не закончил! Вера, надежда и любовь уже покинули меня, но это не означает, что я сдамся! И тогда я закричал так сильно, как только мог. В моих ушах повис звон от моего голоса, горло заболело. Тело начал заполнять дым, а я старался быть громче. «Я не сдамся!» — восклицало моё сердце. «Я выживу!» — утверждал мой мозг. Возможно именно мои усилия дали мне шанс на жизнь. Больше я не мог кричать, моё горло заболело. Я кашлял и не мог остановиться, боль словно кошка медленно наносила мне невидимые царапины по всему телу, от чего меня начало тошнить. Я уже ничего не слышал, лишь своё тихое сердцебиение, что медленно становилось всё медленнее. Языки пламени окружили меня, казалось, что я остался один в этом хаосе. Меня снова оставили одного. Моё тело наконец успокоилось. Похоже, я так и не смогу выполнить задание, данное мне божеством… как же я жалок. Мои предсмертные мысли прервал чей-то мужественный голос, а точнее его крик: — Всё будет хорошо, потому что я зд-! Моё тело отрубилось. … Я не знаю, сколько я проспал, однако я очнулся, когда меня нёс кто-то на руках. Волосы человека развевались на ветру, но я не мог разобрать, кто был перед мною. От этого человека исходило непонятное мне тепло, которое так и хотелось оставить рядом с собой на веки вечные. Это тепло было иным, не похожим на мамино, но оно тоже было родным для меня. Только вот… от этого человека веяло горем и печалью. Мне так хотелось обнять несущего меня так крепко, чтобы затрещали кости. Но я не мог. Тело не позволяло мне даже двинуться. Почему меня всегда сдерживает это чертово тело? Я решил, что в будущем буду тренироваться, чтобы не допустить больше таких ошибок. А еще мне было совсем не больно. Неужели меня вылечили? А маму тогда спасли? Мамуля… Тем временем мужчина остановился. Да, это был мужчина, потому что я услышал именно мужской вздох из его уст. Я не мог ничего разглядеть, поэтому лишь пялился на мужское лицо. Он мельком посмотрел на меня, а потом опустил куда-то вниз. Куда же ты? Почему меня снова оставляют одного? Он попытался улыбнуться, но вышла лишь жалкая подобия улыбки. Из его уст выдалось тихое: — Ещё увидимся, Тид, сыночек мой. И он ушёл.