Выживание с мистером Фантомхайвом

— У тебя такое забавное лицо! — смеялась Шофранка, показывая пальцем на изумленного Сиэля. — Такое странное и испуганное… Заходи! Фантомхайв облегченно прислонился плечом к потрепанному дверному проему, рассматривая цыганку. Она жива… Жива! Как обычно разодетая в несколько юбок, как и положено по цыганским традициям, слегка пухлая, с грубыми чертами лица. Держала в мозолистой руке керосин, освещая темный коридор. Сиэль потер виски. Рано расслабляться… — К вам не приходили странные люди? — спрашивает Сиэль, закрывая за собой дверь. — Только ты, — улыбается Шофранка. Она подходит к уставшему Фантомхайву и озорно треплет его по голове. — Идем, — подталкивает она его к лестнице, — тебя все заждались! — В каком это смысле? — хотел было спросить Сиэль, но не успевает вымолвить ни слова, как вдруг обеспокоенно просматривает помещение. Все так же сыро, все так же пыльно и потрепанно… Так почему же так тревожно? — Ей богу, успокойся. Мы ждали тебя! — Что это все значит? — недоверчиво хмурится Сиэль, отходя от цыганки. — Разве не ты сама прощалась со мной? Разве не видела, как я уезжал из Ист-Энда?  — Это не имеет значение! — говорит Шофранка, хватая Сиэля за руку. — Теперь ты дома!  — И все же… — настороженно произносит Фантомхайв, исподлобья глядя на улыбчивую цыганку. — В целях безопасности… Позволь мне осмотреть дом, — брюнет хочет пройти на кухню, но Шофранка его грубо одергивает.  — Нет! — грозно кричит она. На миг ее кукольная улыбочка превращается в злобную гримасу. Сиэль лишь вздрагивает, разглядывая ее. Что же происходит, черт возьми? Он хочет сопротивляться ей, вырваться из ее сильной хватки, но его мышцы вдруг оказываются ватными и слабыми.  Шофранка вновь улыбается, теперь уже оголяя полугнилые зубы. Сиэль, недоуменно глядя ей в затылок, бредет за ней по скрипучим лестницам. Краем глаза, он замечает странные очертания на голой стене. — Что это там? — спросил Сиэль. Шофранка насильно отвернула голову от стены, улыбаясь и неестественно весело гогоча на каждом шагу. Она открывает дверь в спальню. На пороге их встречает Талейта, улыбающаяся так же, как и ее старшая сестра. Совсем смело она перехватила Сиэля у Шофранки и, положив слабую руку на его талию, принялась кружиться с ним в вальсе, напевая под нос вальс «На прекрасном голубом Дунае» Иоганна Штрауса. До Сиэля быстро дошло, что подобная смелость Талейте несвойственна и что вальс она совсем не знает, как танцевать, и что «На прекрасном голубом Дунае» в ее нищей не приходилось слушать. Сиэль оттолкнул ее, оглядываясь на Шофранку. На их кукольных, неживых лицах повисли неестественные улыбки, а их смех и вовсе напоминал тарахтение какой-нибудь запрограммированной старой машины. Но вдруг послышалось скрипение двери. Вошла Симза с ее пресловутой кислой миной. Она оглядела улыбающихся сестер и настороженного, хмурого Фантомхайва. Цыганка улыбнулась, но вовсе не неестественно или пугающе… Это была обычная ее улыбка, с нотками задорности и ядовитой гордости. — Симза… — облегченно выдохнул Сиэль, заметив в Симзе обычного, настоящего человека, а не какую-то марионетку или куклу, кою он смог наблюдать в Шофранке и Талейте. Из окружения Талейты и Шофранки, Сиэль ринулся к Симзе, удивившейся подобному испуганному напору. — Что с ними? Что случилось?! — судорожно восклицал Фантомхайв, пытаясь найти хоть какую-то объяснимую причину странному поведению сестер-цыганок и пугающей, безмолвной атмосфере, что царила в некогда теплейшем и уютном доме Марисоль. — И где Марисоль?! — Успокойся! — зевнула Симза, тряхнув головой. Она вновь улыбнулась. — Мои сестренки тебя напугали, да? Но они не хотели тебе вреда. И хоть ты насторожен и чуешь опасность на каждом шагу, ты все же знаешь — что это правда. Сиэль качнул головой, так и не смея оглянуться на сестер Симзы. Он беспокойно вздохнул, потирая виски. — Но да, кое-что случилось, — говорит цыганка, пытливо заглядывая в глаза Фантомхайву. — Но ты и сам в курсе происходящего, не так ли? — О чем это ты? — хмурится Сиэль. — Не строй дурашку! — смеется Симза. — Сам же прекрасно видел наши располосанные трупы. И на кухне бездыханное тело Марисоль тоже увидел. И нацарапанную надпись на стене, оставленную твоим братом или кем-то там еще, уже успел прочесть. Сиэль неверяще качает головой. Но смиряется. Смотрит на испачканные в крови руки, коими он тряс окровавленную Марисоль и пытался зажимать ее открытую, кровоточащую рану на брюхе. И он знает точно: сейчас он в ловушке собственных иллюзий, построенных его собственной головой, психикой, желающей защититься от случившегося. Такое уже происходило, когда он только заключил контракт с Себастьяном. Ночью, иллюзиями и галлюцинациями к нему приходили убитые слуги, а иногда даже брат. Но с тех пор утекло много воды, избитая психика Сиэля уже приспособилась к постоянному нахождению рядом с трупами. Так почему же эти галлюцинации проявились вновь? Неужели, смерть ист-эндских цыганок и Марисоль его так задела…? — Знаешь, иронично получилось, — продолжает Симза, — ведь мы с тобой попрощались, так? Как удачно совпали эти события! — заливисто смеется она. — Ну, с нами тебе было весело, даже не пытайся это отрицать. Сиэль молчит. — Но пора выбираться. Пора уходить отсюда. Бежать, если быть точнее, пока кто-нибудь не заметил окровавленного тебя рядом с бездыханными телами! Даже как-то… — она потупила голову. — Странно получается. Ведь твоя голова не знает, что именно я должна сказать в подобной ситуации. И поэтому я несу всякую чепуху, не обращай внимания! — она снова смеется. До того ядовито, что Сиэлю хочется закрыть уши. — В общем, — говорит она, когда тишина вдруг восстанавливается. — Ты откроешь глаза по моей команде и сбежишь отсюда. Взглянешь реальности в глаза.  — Я готов… — сипло отвечает Сиэль. По сути, он отвечает самому же себе. Из-за этой мысли у него прошлись мурашки по всему измученному телу. Он закрывает глаза руками, ощущая до чего же абсурдно бешенное и быстрое стучание сердца, отдающее в горле. — Раз… Два… — Сиэль не терпит и открывает глаза. — Три… — тут же Симза падает навзничь, заливаясь алой кровью. Голова и руки ее отделяются от тела, прямо во время падения. Вместе с ней падает на колени и шокированный Сиэль. Он слышит, как позади валятся тела Талейты и Шофранки. Он смотрит на покойное выражение лица цыганки — грубой и неотесанной, чумазой. Но ее смертное выражение наполнено нежным, изящным спокойствием.  Сиэль берет ее голову в дрожащие руки, из-за чего лишь больше пачкается в еще теплой крови. Он прислоняется к ее лбу своим лбом, и выражение лица его на миг повторяет ее лицо. Через секунду, он уже швыряет ее голову, дрожа от страха и гнева, сливающихся вместе. Он оборачивается и натыкается на Талейту. И ее лицо совершенно не схоже с лицом Симзы. Злая ирония жестоко потешалась над ней, заставив умереть в страхе. В том самом состоянии испуганного, животного, донельзя аморального аффекта, в коем она всегда боялась и не хотела умереть. Сиэль вглядывался в перекошенную от страха гримасу Талейты. Невольно, взгляд его перешел на Шофранку с разрезанным животом. А вот ее, казалось, наказали за ненасытное чревоугодие… Фантомхайв вдруг представил ее счастливой замужней девушкой, беременной. Ее вспоротое пузо могло заниматься одним и более ребенком… Сиэля вдруг затошнило, так что он, держась за голову, поспешил выбежать из комнаты, на ходу спотыкаясь о голову Симзы. Его встречает послание на стене, которое он судорожно пытается вновь прочесть. Но глаза его залиты нервной, почти панической пеленой, из-за чего текст он может прочесть лишь через три попытки. «Отобрали конфетку у непослушного мальчика!», — насмешливо, тонко… И только Сиэль способен понять всю глубину этой, казалось бы, детской фразы. Отобрать конфетку — значит выкрасть фамильное кольцо, что до этого момента имелось у Сиэля. Непослушный мальчик — сам Сиэль… Оно и неудивительно. Выругнувшись из-за потери кольца — единственной вещи, делающей Сиэля практически полноправным наследником титула, — Фантомхайв тяжело вздохнул. Он взглянул на лестницу, с лестницы — на первый этаж. С первого этажа на кухню. Где лежала Марисоль. Нет, лишь ее пустое, окровавленное тело. Дрожащими ногами, Сиэль спустился по лестнице, каждый скрип которой то и дело заставлял его беспокойно ерзать и напряженно останавливаться на месте. С искренним волнением, Сиэль оглядел обшарпанную дверь на кухню. Интересно, что делала Марисоль перед тем, как ее убили? Быть может, готовила ужин? Или попросту громыхала свинцовыми кастрюлями и сковородками, как она делала всегда, по тоскливым вечерам… Сиэль небрежно встряхнул головой, прислонясь плечом к двери на кухню. Он тщетно пытался взять себя в руки, вернуться в реальность, но страх таки взял над ним. Он попросту не понимал, от чего его можно так сильно трясти. Казалось бы, он устойчив, он может закрыть глаза на лишь еще один этап в жизни — практически пешек. Но почему же… Отчего так больно?  Сиэль попытался встать. Теперь он точно одинок. Рядом не было ни ист-эндских пешек, ни Марисоль с цыганками, ни Себастьяна, никого… Лишь пустое, удушающее одиночество, в котором Сиэль попросту не знает куда себя девать. Сейчас, его вынуждает встать лишь мысль о том, что его могут поймать полицейские или какие-нибудь дураки, решившиеся посоветоваться с Марисоль и, придя в ее дом, совершенно не готовые обнаружить испачканного в крови Сиэля прямо на пороге. Он видит в двери единственное спасение, единственную подругу и спешит к ней. И, оказавшись на улице, Сиэль не понимает, куда ему теперь направляться. Он не смог защитить тех, кто смог задеть его сердце своей теплотой и радушностью. Он одинок, загрязненный, запутавшийся. Напуганный… Сиэль тяжело вздыхает, скрестив руки. Он пытается защититься от промозглого ветра, что так свойственен апрелю. Он настороженно глядит в разных направлениях. Пожалуй, теперь ему точно нечего делать в Ист-Энде. Пора уходить. Идти в лес, идти в Вест-Энд, куда угодно! Куда угодно, лишь бы подальше из этого места, наполненном алой, струящийся кровью. *** Сиэль не знал, сколько времени прошло. Быть может, два дня? Неделя? Год? Его мучили жажда и голод. И не то, что бы он не мог добыть еды или воды, проблема в том, что он не хотел этого делать. На его плечах возлежала тяжелая вина, что приковала его к одному толстому дереву в чаще леса и не давала сдвинуться с места. Попытавшись смахнуть с лица запекшуюся кровь, Сиэль поднял взор к небу. С ужасом он осознал, что прошло лишь несколько часов с произошедших событий. Рассветало. Его тело будто бы гнило из-за голода и изнеможения, всей прошедшей антисанитарии и удушающего чувства вины и страха. Гнило до зловонного очернения некогда белой, нежной кожи. Сиэлю казалось, что вскоре из его маленьких порезов по всему телу от острого угла ист-эндской кровати будут вылезать и залезать обратно маленькие опарыши.  Он стоял перед ним. Он… Сиэль закрыл глаза, не желая вглядываться в него. Его самого, но именно графа Сиэля Фантомхайва, а не испуганного мальчишки, испачканного в крови и грязи. — На тебя жалко смотреть, — процедил граф сквозь презрение. — Во что ты превратил себя? Во что ты позволил себя превратить? — Я… Я! — задыхался в отчаянии другой Сиэль. — Ты опозорен, — граф показал пальцем по направлению к Ист-Энду, — в том месте, ты позволил себя опозорить. Рыдал на ручках, столь приторно смеялся… И к чему это привело?! — вскрикнул он. — Ты забылся, позволил увидеть этой очередной пешке Марисоль в себе ребенка! Эти ее сладострастные, томные речи о твоем бессилии — неужели тебе они нравились?! — Нет, но… — Ты ослаб! К чему ты позволил прикоснуться к себе, к чему позволил находиться рядом с собой?! Ты ведь знаешь, что всем тем глупцам, кто посмел сблизиться с тобой, уготовлена жестокая кончина! Ты эгоистично позволил себе радоваться рядом с этими очередными ист-эндскими пешками, забыв о последствиях! К чему ты полюбил, к чему сохранял воспоминания? К чему ты пытался улыбаться, даже когда не хотел? К чему ты рыдал?!  — Я хотел быть счастливым! — Чепуха! — закричал граф, стиснув кулаки. — Помни, мы живем лишь ради мести! И нам пора отбросить слезы, чувства страха, радости или любовь! И привязанность, — граф Фантомхайв вдруг отвернулся от другого себя всем корпусом, — привязанность к пешкам должна умереть…  — Они не пешки! — хотел было ответить ему Сиэль, но видение исчезло. Он вновь остался один, прикованный виной к дереву. Громко завыл ветер, неприятно давя на уши.  Сиэль нахмурился, схватившись за голову. Он больше не мог терпеть чувство голода, колко пронизывающее живот. Фантомхайв зажмурился, прислонившись лбом к острым коленкам. Тяжело вздохнув, он встал на дрожащие ноги, судорожно оглядывая местность. Он поплелся в сторону юга, откуда веял ветер. Изредка останавливаясь на полпути, Сиэль смог найти спасение: маленький, журчащий ручей. И хоть был большой риск, что в этот ручей некоторые индивиды бесстыдно справляли нужду, Фантомхайв тут же всплеснул на себя воду из него. Кровь растекалась по лицу, рукам, и вскоре брюнет был чист, но отражение в ручье показывало ему обратное: его обгнившее лицо. Кожа сползала с его черепа, оставляя после себя грязные кровоподтеки. У шокированного Сиэля сперло дыхание. Его парализовало от изумления, когда лицо, до конца обгнив, вдруг превратилось в его же настоящее, только… В графское лицо. Сиэль все понял. Это его лицо. Это было его лицом и останется его лицом навсегда. Ему, графу Фантомхайву, чуждо счастье и привязанность к пешкам, а плоды местонахождения в Ист-Энде — лишь пустой лепет, звук. Цыганки, Марисоль, его ист-эндские ученики и даже Алоис — лишь безликие пешки. Сиэль понял абсолютно все, но… В глубине души, он чувствовал фальшь. Он снял с себя маску, рассматривая печать контракта — ярко сияющую пентаграмму.  — Себастьян, — тускло, но громко позвал Сиэль своего дворецкого. Сзади него поднялся неистовый рев ветра, небо вдргу нахмурилось, а пыль со всех деревенских дорог смешалась и превратилась в единую целую бурю. Фантомхайв почувствовал, как его руки насильно скручивает склизкая, черная масса. Он смог ощутить на себе весь гнев демона — животный, собственнический и устрашающий. Но Сиэлю уже было все равно. Он громко приказал отставить бурю эмоций, и Себастьян тут же придал себе привычный облик взрослого солидного мужчины. — Господин, — приторно улыбается Михаэлис, кланяясь, — играть в прятки с теми, кто даже не знает, что игра началась, — глупейшая затея. — Молчи, — сухо сказал Сиэль. Он встал, как вдруг понизилось его давление, голова закружилась, а на глаза легла тяжелая пелена. Он упал в руки Михаэлису. — Неужели не соизволите рассказать мне, своему доверенному лицу, где вы пробыли эти пять месяцев? — глаза Себастьяна блеснули недовольным демоническим огнем. — Ты слишком дерзок. Молчи. Это приказ! — твердо воскликнул Сиэль, отдав Себастьяну строгую пощечину.  Михаэлис безмолвно взглянул на Фантомхайва, взяв того на руки. Вдруг, за кустами послышался невнятный шелест. Сиэль неохотно взглянул на источник шума. Оттуда высветился дрожащий Утка, с собранным хворостом в руках. Парень смотрел на Себастьяна словно на инопланетное существо, а на Сиэля, как убитую маленькую зверушку, кою нес в зубах хищник.  — М-малой… Ты чего это на руках этого дядьки? — дрожащим голосом промолвил Утка. — А ты все лезешь с глупыми вопросами? — смог процедить Фантомхайв, отвернувшись от парня. — Надоел. Молчи. Иначе заставлю заткнуться. Утка икнул, посмотрев на завораживающе улыбающегося Себастьяна. — А теперь… Запомни раз и навсегда: того, кого ты видел во мне еще месяц назад, — сказал Сиэль, опустив взгляд, — не существует. Утка моргнул глазами, беспокойно озираясь по сторонам. Но того, кого он видел еще месяц назад, — не было рядом. *** Сиэль закрывал уши каждый раз, когда слышал чей-то человеческий голос около себя. Либо затыкал говорившего. Беспокойным слугам оставалось лишь переминаться с ноги на ногу, глядя на исхудавшего господина, что подвергся тяжелейшему приступу астмы. Бесконечными днями он лежал на белых простынях в поместье Лау, безучастно глядя на белоснежный потолок. Теперь он понимал логику Аарона, теперь он понимал, почему этот еврей никак не мог винить убийцу собственной семьи. В одном случае, в убийце отсутствует человек — разумное существо, коего можно было бы обвинить в грехе. В убийце зарождается зверь, антропоморфный, но зверь. Ходячий мертвец, без устойчивой логики или аморальных принципов. Они больны, они изломаны, надтреснуты. Они жалки… Их даже мусором назвать стыдно, ведь они — практически живое ничто. В случае другом, в случае Сиэля — практического убийцы цыганок, Марисоль и, как он узнал потом, десятка невинных ист-эндских женщин и мужчин, кои осуществляли план, винить убийцу просто… Бессмысленно.  Сиэль чувствовал себя перерожденным. Он будто бы сгнил заживо, тогда, в лесу, дабы переродиться фениксом с новыми мыслями и новыми идеями, идеологиями. Да, Сиэль вновь стал графом, но та наивная чопорность, этот снобизм — на самом деле, это ОНИ пустой лепет. Он отбросил их, осознав, что пребывание в Ист-Энде — было одним целым выживанием среди собственных мыслей, что постоянно ранее загоняли Сиэля в ловушку, сковывая цепями. За время пребывания в Ист-Энде, Сиэль вновь узнал, каково это — улыбаться, когда тебе весело. Он узнал, каково признавать собственные эмоции и чувства, привязанности и уязвимые места. В дверь постучали. Сиэль все еще молчал, да и ответ не был нужен пришедшему. Фантомхайв знал, кто пришел. Голубоглазый блондин неловко просочился в комнату, глядя на Сиэля. Алоис хрустнул пальцами, таки заставив обернуться брюнета на раздражающий звук. — Я… — проговорил Алоис. — Виноват перед тобой… — Молчи! — воскликнул Сиэль. — Мне не нужны твои извинения! Уйди.  — Я больше не оставлю тебя одного! Мне многого стоило, дабы вновь оказаться в реальности! Я… — Транси слегка замялся, покаянно склонив голову. — Испытывал весь тот страх, что испытывал и ты… Но я, к сожалению, не мог прийти к тебе. Ты был один. — Да, совершенно один, — Сиэль встал на дрожащие ноги, покашляв, — и теперь вновь хочу оказаться наедине с собой. Ну же, вперед! — Фантомхайв вытолкнул сопротивляющегося блондина из комнаты, а как захлопнул дверь — благодарно улыбнулся. Он подошел к окну, обрамленному кружевными белоснежными шторами. Небо практически сияло своею свободной голубизной. Ниже неба — сад с мраморно-зеленой свежей травой, кусты чуть зеленее, цветущие благоухающими цветами. Сиэль открыл окно, и его обдало теплым ветром, наполненным покоем и умиротворенностью. Он вздохнул чистый воздух и улыбнулся. Ист-Энд многое ему показал, и Сиэль вобрал из этого все, что ему требовалось. Пусть к черту идет его безнадежная, безысходная ситуация! Пусть к черту идет тьма, в коей он блуждает! Пусть к черту идут и контракт, и Себастьян! И все то, что заставляло Сиэля давиться отчаянием! Вся жизнь Сиэля — сплошное выживание, раз не в Ист-Энде, так в аккуратных, бальных залах, оснащенных красивыми аристократами — на самом деле, фальшивками и тщеславными лицемерами. Так было вчера, так было сегодня и так будет завтра… Но почему-то Сиэлю кажется, что завтра будет чуть лучше. А если не завтра, то послезавтра уж точно.